Метод анализа отдельного случая

Метод анализа отдельного случая (case-method) использовался нами в основном на предварительном и заключительном этапах проведения исследования: при постановке проблемы и в пилотажном исследовании, а затем — при апробации опросника СПП в психотерапевтической практике. Базой для использования этого метода являлась Психологическая консультация «Институт детства», собранные в которой материалы и послужили поводом для изучения территориальных, средовых и прочих эмпирических проявлений личности.

Эмпирически нами выделены шесть измерений психологического пространства личности: физическое тело, территория, личные вещи, привычки, друзья (социальные связи) и вкусы (ценности) [108, 110, 111, 112]. Очевидно, что внутренний мир личности во многом формируется посредством присвоения (персонификации) явлений внешнего мира, а выражается через объективацию результатов психологического творчества, возвращение задуманного и пережитого вновь во внешний мир. Таким образом, несколько упрощая можно сказать, что психологическое пространство — это интериоризированная и персонализированная субъектом часть среды, а предложенные нами измерения ППЛ представляют наиболее освоенные и предпочитаемые человеком каналы и языки взаимодействия с миром. Взаимопревращения личных отношений людей и материальных, территориальных, социальных или аксиологических отношений позволяют анализировать на личностном уровне многие взаимодействия, на первый взгляд лишенные этого содержания, а при ближайшем рассмотрении именно их и символизирующие [156].

Особенности взаимодействия человека (обычно проблемного, обратившегося за помощью к психологу) и мира, обнаруженные

145

при анализе отдельных случаев, составили основу выделяемых нами измерений психологического пространства. При этом основное внимание уделялось не объективному, а символическому, субъективному смыслу особенностей поведения. Было обнаружено, что язык территориального поведения, вещей, режимных привычек выражает не только и не столько физические потребности человека, сколько потребности в приватности (психологической безопасности и самоуважении). Приведем краткие описания некоторых случаев, подтверждающих важность топологических и средовых проявлений в понимании сущности личностного развития и межличностных отношений в данный момент.

Пример 1. 9-летний С., родители которого давно развелись, украл у потенциального второго мужа мамы крупную сумму денег. Это произошло не впервые: подобный случай имел место по отношению к предыдущему другу мамы, который уже переехал к ним домой и жил примерно полгода, имея серьезные намерения. В первый раз все закончилось конфликтом и расставанием. Сейчас срок совместного существования мамы и ее нового друга приближается к критическому: прошло почти полгода. Консультативная беседа позволяет понять, что для мамы основная жизненная задача — избежать женского одиночества, что она мало занимается с сыном, нечувствительна к его потребностям, ограничивает его общение с биологическим отцом, при этом не стараясь компенсировать дефицит этого общения. Задача налаживания контакта между своими друзьями-мужчинами и сыном также не осознавалась как важная. Отсюда — типичный ответ С. на языке территориальности и вещей: он заявил о себе как хозяине территории, главном «самце», который честными и нечестными способами пытается контролировать все происходящее в доме. Стратегия работы в психологической консультации направлена на преодоление формальной оценки поступка мальчика как бытовой кражи и открытие его эмоционального смысла с последующим возвратом взаимодействия вновь к языку эмоций.

Пример 2. 11-летняя В. — также дочь разведенных, агрессивно относящихся друг к другу родителей. Мать В. — человек пограничного психического статуса, находилась в клиниках. При высоких интеллектуальных притязаниях она практически лишена эмоционального тепла. Сама В., по-видимому, также не вполне здорова, но мысль о возможности лечения девочки ее родителями

146

отвергается, отсюда — обращение к психологу. Отношение матери к В. — холодно-осуждающее. В. всегда бедно и неряшливо одета, в нарядах ей отказывают, несмотря на относительно благополучное материальное положение. В. постоянно что-то выпрашивает и торгуется, но обычно безуспешно. Внимание к внутреннему миру В. отсутствует вообще. Микроклимат в семье поддерживается только благодаря усилиям друга мамы, единственного душевно гармоничного человека в окружении девочки. В. постоянно ворует деньги — нерационально, без сохранения тайны и зная, что будет жестоко наказана. Поэтому деньги стараются прятать, двери комнат всегда закрыты на ключ. В отсутствие взрослых В. может находиться только в своей комнате.

Еще один повод для беспокойства родителей и обращения к психологу — навязчивые негигиеничные привычки В.: она «помечает» территорию квартиры, расставляя бутылочки с мочой в неожиданных местах (за занавеской, за креслом и т. д.). Она также время от времени осуществляет дефекацию в ванну, не убирая за собой следы.

Очевидно, что в этом случае мы столкнулись с личностной регрессией — такие способы маркирования территории, как уринация и дефекация, типичны в мире животных, но исключены у человека. Будучи духовно не очень развитой девочкой, В. не может использовать специфически человеческие способы самоутверждения и компенсации, такие, как, например, уход во внутренний мир, который у нее беден. В. действует иначе и «расширяет» физическую территорию своего бытия. Будучи сильно депривированным по всем измерениям психологического пространства ребенком, В. интенсивно и навязчиво внедряется в пространство других. Психотерапевтические выводы заключаются в том, чтобы не пытаться отучить девочку от неприятных привычек, рассматриваемых всего лишь как динамические стереотипы, а расширить разрешенные границы ее бытия и научить более совершенным способам компенсации.

Пример 3. А. — 9-летний мальчик, усыновленный родителями уже в зрелом возрасте (далеко за сорок), когда они отчаялись иметь своих детей. Родительского опыта поэтому у них нет, а родительская тревожность присутствует в избытке. Они очень альтруистичны, ответственны, но в их отношении к сыну не хватает естественности, и потому они иногда пропускают важные поведенческие

147

проявления А. Мальчик был оставлен родной матерью на вокзале; в детский дом он попал в тяжелом состоянии, с черепномозговой травмой. Последствия его раннедетских переживаний затрагивают все сферы жизни: будучи эмоционально теплым и дружелюбным ребенком, он все же очень эгоистичен, проявляет повышенное чувство самосохранения, ненасыщаемую тягу к вещам и попрошайничество, учится неважно, обладает низкой концентрацией внимания и слабой способностью к целеполаганию, в том числе и в социальной жизни. Мама А. руководствуется в жизни мощными императивами, но не очень чувствительна к потребностям и состоянию близких, поэтому нередко допускает внедрение в психологическое пространство мальчика. По словам мамы, у А. есть удивительная способность «находить» разные полезные вещи: например, на уроке физкультуры он нашел совершенно такой же секундомер, который недавно потеряла учительница; на улице он подобрал очень хорошие часы и т. п. (после консультации, во время которой психолог на некоторое время оставил А. одного, переключившись на беседу с мамой, таинственным образом исчезла кассета из диктофона и несколько других полезных предметов).

Приемные родители А. не допускали до сознания возможности подобного нерационального воровства, однако в практике не раз встречались случаи, когда дети с ранней материнской депривацией, особенно пережившие опыт пребывания в детском учреждении, оказавшись в дружественной среде, продолжали вести себя так, как будто все еще вынуждены были укреплять свои границы, присваивая чужие вещи. Подобное нерациональное воровство часто носит компенсаторный характер («Вы заставляете меня учить уроки, когда мне не хочется; вы побуждаете меня умываться, когда я и так не грязный — что ж, я это переживу, но зато укреплю и поддержу себя... игрушкой, ножиком, фонариком и т. п.»). Поскольку приемные дети часто обладают дефектами воспитания, то и педагогические усилия родителей иногда бывают для них чрезмерными. В данном случае, к сожалению, демонстрация уважения к личной собственности А. не возымела психотерапевтического эффекта; была показана комплексная работа с семьей.

Пример 4. Очень конструктивным может быть также рассмотрение различных критических событий с точки зрения тех

148

измерений пространства, которые при этом искажаются, и восстановления его структуры и границ.

31-летняя А. С. пережила сочетанную психологическую травму: сначала смерть еще совсем не старой матери (с ней у А. С. были непростые отношения), а через два месяца после этого измену мужа, с которым они жили более десяти лет. Эти критические события повлекли за собой наряду с депрессией искажение социального пространства А. С., выражающееся в нежелании контактов, падении избирательности общения с элементами социофобии, т. е. увеличении дистанции по отношению к другим людям и неспособности ее гибко изменять в зависимости от эмоциональной близости человека. А. С., обладая высоким служебным положением, обосновалась в отдельном кабинете, чтобы не находиться рядом с другими (хотя раньше с удовольствием устраивала служебные праздники, внимательно подбирала для каждого индивидуальный подарок и не уступала этой обязанности никому из коллег), затем запретила беспокоить себя дома и ограничила круг людей, знающих номер мобильного телефона. Процесс освобождения от обременительных контактов пошел дальше: А. С., будучи администратором, вернула трудовые книжки всем фиктивным сотрудникам, включая родную сестру, единственного никогда не предававшего ее близкого человека, что сильно ухудшило жизненные обстоятельства последней.

Психотерапевтическая работа с А. С. была направлена на усиление избирательности установления социальной дистанции, на различение потенциально опасных и безопасных для нее контактов. Налаживание общения с близкими наряду с укреплением способности не допускать манипулирования собой со стороны незначимых людей явилось важным шагом А. С. для обретения душевной гармонии.