Историческое развитие внутреннего мира как основания субъектности

Благодаря сознанию человек сумел выделить себя из среды как фигуру на ее фоне. Но не только сознание стало определяющим признаком внутреннего мира человека: от общего для племени коллективного бессознательного отделилось личное бессознательное как знак того, что предпочтения (потребности, переживания, цели) сообщества в целом и отдельных его членов могут не совпадать [83, 193]. На протяжении долгого времени несовпадение это было незначительным, и частная жизнь человека (privacy) не сразу стала предметом изучения.

Можно предположить, что дальнейшее укрепление внутреннего мира происходило параллельно физическому отделению людей друг от друга, возникновению частной собственности и личного пространства — того, что впоследствии стало объектом приватности. В архаичных культурах (как и в раннем детстве ребенка) физические и психические явления, внешнее и внутреннее не отделены друг от друга. Архаичный человек не противопоставлен окружающему миру, равно как и маленький ребенок, который ощущает себя «прозрачным» для воздействий извне и уверен в том, что все его помыслы и потребности открыты другим. В архаических культурах субъект-объектное единство сохранилось

14

и сейчас в форме синкретического, мифологического (то есть лишенного субъекта-автора) мышления.

В античных культурах уже существовала и личная собственность, и личная позиция¹. Широко известно утверждение историка В. Н. Ярхо, на основании анализа античной мифологии сделавшего вывод о том, что древний грек не был субъектом своих действий, поскольку в принятии решений обращался к воле богов. Но многократно отмечалось, что, узнав о своем бессознательном грехе, царь Эдип не просто принял расплату, но наказал себя сам, принимая и оценивая свою личную ответственность.

Начиная с VII века, в средневековье и жизнь, и смерть были прилюдными, публичными явлениями. У людей не было времени для уединения или одиночества в коллективной, скученной жизни, где не было отдельного помещения для личной жизни и частного дела. Отражая это первичное единство, на протяжении многих веков познание и просвещение оставались основанными на мистическом отношении к миру, в котором также все едино и взаимосвязано: воздействие на часть приводит к изменению целого, а психические и физические причины и следствия рассматривались как взаимообратимые. Средневековая схоластика во многом: воспроизвела античную трактовку субъекта и объекта, признав за субъектом онтологические параметры материальных вещей, а за объектом — производные человеческие образы субъекта. Химики обычно занимались алхимией, не переживая противоречий между естественнонаучным знанием и мистикой; единство физического и психического использовалось также во всех мантических практиках.

Если до Нового времени понятие «психологическое пространство» было бы рассмотрено как тавтологичное и избыточное, то в XVIII веке последовали социальные изменения, приведшие и к переосмыслению разных форм частного бытия. Нуклеарные семьи, жившие в собственных домах, стали составлять большинство.

15

Появились границы между человеком и миром, а еще позже — и внутренние «перегородки» между субличностями («вторичные психологические защиты»). По образному выражению Г. К. Честертона, если в античные времена весь город мог думать, как один человек, то современный Homo сам скорее напоминает город, объятый гражданской войной, что указывает на возрастающую значимость внутреннего мира и происходящих там событий для человека и общества [188].

В современном обществе, по мнению современной исследовательницы М. Вольфе, существует конфликтное отношение к приватности, которое отражает неоднозначность представлений о примате общества над личностью или личности — над обществом [286]. Современная западная семья вновь стремится ограничить проявления индивидуализма и поддерживает социальную конформность. Можно увидеть, что и развитие философского представления о субъекте также следовало за формированием внутреннего мира.