1.3. Причины запрета книги в ссср

Как мы видим, цикл «Несвоевременные мысли» действительно был весьма несвоевременен, и его написание во многом противоречило Апрельским тезисам Ленина и в принципе цензурированному пространству СМИ.

Поначалу Горький воспевал революции, видя в ней потенциал, видя в ней выход из сложившейся тупиковой ситуации, вспомним его «Песню о буревестнике», написанную как раз накануне первой революции в 1905 году.

По-видимому, его понимание революции базировалось скорее на идеалистических представлениях, на книжном опыте, чем на действительном понимании сути любой революции.

Постепенное понимание Горьким того, что революция по сути своей занятие довольно кровавое, разжигающее в толпе и жажду крови, и стремление к анархии, и желание практически в буквальном смысле слова разорвать в клочья идеологического врага и инакомыслящего человека, в том числе того, который просто здраво усомнится в необходимости кровавой бойни, привело его в глубочайшую пучину размышлений и понимания того, что революция не просто создает угрозу жизни человеку, она сама – суть прообраз самой настоящей войны с ее смертями и ужасами, только внутри одного государства, что и страшно, поскольку одно дело – понимание убийства человека из другой страны, зарящегося на твои земли, твои ресурсы и женщину, а другое – братоубийственные настроения.

Горький, будучи совершенно от политики далеким, поначалу свято верит в то, что пролетариат и революция спасутся тем, что будут направляться силой мысли, силой просвещенного ума.

Соглашаясь с Лениным, он пишет: «Русская интеллигенция - научная и рабочая - была, остается и еще долго будет единственной ломовой лошадью, запряженной в тяжкий воз истории России».

Однако если Ленин делает из этого вывод достаточно ожидаемый – а потому интеллигенцию надо взять под строжайший надзор, а то и вовсе запретить, то для Горького такой вывод и соответствующее поведение власти не просто недопустимо, но немыслимо.

Трудный путь между буржуазной и социалистической революциями Горький осваивал самостоятельно. Печатаясь на страницах «Новой жизни», он пытался выработать свою позицию. Этим можно объяснить кричащие противоречия, которые были характерны и для самой жизни, и для автора, реализм, романтизм и откровенный утопизм которого ярко проявился на страницах газеты.

Вместе с тем для Горького социализм - не утопия: он продолжал верить в его идеи, он писал о «тяжёлых муках родов» нового мира, «новой России», отмечая, что, несмотря на все ошибки, преступления, «революция, всё-таки, доросла до своей победы», и выражал уверенность, что революционный вихрь, потрясший «до самых глубин Русь», «излечит нас, оздоровит», возродит «к строительству и творчеству».

Горький пишет о большевиках, что: «Лучшие из них - превосходные люди, которыми со временем будет гордиться русская история...»; «...и о большевиках можно сказать нечто доброе – я скажу, что, не зная, к каким результатам приведёт нас, в конце концов, политическая деятельность их, психологически - большевики уже оказали русскому народу услугу, сдвинув всю его массу с мёртвой точки и возбудив во всей массе активное отношение к действительности, отношение, без которого наша страна погибла бы».

По сути его идеалистические стремления сочетаются со здравыми рассуждениями достаточно зрелого ума о том, что братоубийство, анархия и цензура - не совсем то, что и он сам, и многие другие хотели бы видеть на страницах русской истории.

По сути Горький настолько старается идеализировать революцию, что не видит за управляемой силой анархии, творящейся в русских деревнях и вообще на просторах России продуманного хода убирания излишне активного и анархически настроенного элемента – по сути, один неугодный и неудобный власти элемент уничтожал другой во взаимной борьбе – ярые революционеры, вся суть которых была в борьбе, в крови, боролись с остатками царизма, также совершенно ненужными новому режиму.

Вспомним о том, что впоследствии остатки старой гвардии революционеров были основательно подчищены – был убран анархический «хвост» революции, в мирное время ненужный. Однако всего этого тактического хода Горький не видел и видеть не хотел, в своем стремлении объединить пролетариат и русскую интеллигенцию, и ее ум.

Как писал В. Шкловский: «У него [Горького] развит больше всего пафос сохранения, количественного сохранения культуры - всей. Лозунг у него - по траве не ходить. Он сам писал об этом, говоря о садовнике, который во время революции сгонял солдат с клумб.

Академик для него - фарфор с редкой маркой. И он согласен разбиться за этот фарфор».

Горький в самом начале книги уже пишет о том, что впоследствии было просто-напросто недопустимо для изучения в эпоху коммунизма – он пишет о темноте, невежественности и стремлении к дикости и жестокости: «Мы, Русь, - анархисты по натуре, мы жестокое зверье, в наших жилах все еще течет темная и злая рабья кровь - ядовитое наследие татарского и крепостного ига... Нет слов, которыми нельзя было бы обругать русского человека; кровью плачешь, а ругаешь».

Он фактически обвиняет народ в том, что все беды революции – вся ее жестокость, кровь, зверства, убийства, последовавший за ней голод – это суть вина самого народа: «...тех мужиков, которые, наглотавшись водки до озверения, бьют своих беременных жен пинками в живот,... которые, истребляя миллионы пудов зерна на "самогонку", предоставляют любящим их издыхать от голода, которые зарывают в землю десятки тысяч пудов зерна и гноят его, а голодным - не желают дать..., которые устраивают на улицах кровавые самосуды, не люблю».

По сути Горький противопоставил в своем цикле крестьянского мужика и рабочего, при этом рабочих, пролетариат, он считал более прогрессивным, способным к тому, чтобы воспринять ценность культуры и человеческого ума и духа: «Я считаю рабочий класс мощной культурной силой в нашей темной мужицкой стране, и я всей душой желаю русскому рабочему количественного и качественного развития».

«Несвоевременные мысли» вызывают смешанные чувства, вероятно, как и сама русская революция и последующие за ней дни. В этом же и признание своевременности и талантливой выразительности Горького. Он обладал великой искренностью, проницательностью и гражданской смелостью.

Неласковый взгляд М. Горького на историю страны помогает нашим современникам по-новому оценить произведения писателей 20-30-х годов, правду их образов, деталей, исторических событий, горьких предчувствий.

Стоит ли удивляться тому, что цикл был запрещен в СССР?

Крестьяне как «темное зверье», революция, которая жестока и со стороны белых, и со стороны красных (вспомним о том, что красные – всегда всепрощающи и милосердны на страницах пролетарских писателей), стремление к культуре и интеллигенции, и ее защита, споры с Апрельскими тезисами, оценка всей власти как «вчерашних рабов, росших в темноте и жестокости» и справедливые опасения в их адекватности и милосердии – эта книга просто не могла быть издана, пока существовал культ коммунизма и В.И. Ленина.