3.1.2. Специфика городского менталитета (сс. 83-96)

Менталитет горожан 16-18 вв. характеризуется рядом отличительных черт, не характерных для других социальных групп. Выразительное осмысление и осознание своей особенности и отличия от других слоев населения Беларуси окончательно устанавливается вместе с распространением магдебурского права. Переход к магдебурскому праву означал обособление чисто городского класса, в состав которого не входили ни шляхта, ни окружающее крестьянство. Один из первых [84] историков, кто акцентировал работу на этом - Довнар-Заполський.

Городская ментальность была основана на так называемой 'горизонтальной солидарности'. Каждый горожанин, независимо от своего места в социально-экономической структуре, сохранял принципиальное равенство с остальными горожанами. Королевские привилеи рассматривали мещан как однородный социальный слой, имеющий равные права и обязанности, подсудные только магистрату.

Возникновение городского сообщества находит свое отражение в быстром ротсе корпоративности, городском 'патриотизме', восхвалении родного города, его культурных ценностей, которые были дороги каждому горожанину.

В первую очередь это нашло отражение в поэзии. В 1625 написали стихотворение на 'Зайынй клейнот места его королевское милости Могилева, герб, называемый Башня'.

От Могилок Могилов чому бы прозвано?

Вежу за герб при Майдебурском праве дано?

С тых мер же бы мешканцы на смерть памятали,

А над цноту вышшого ничого не знали.

При совитой до Бога и до Пана Вере,

Без одмены сталыми были в каждой мере

Даючи дань, повинность, почести веджлуг стану

Духовенству от души, а ад тела Пану.

Могилев в 16-18 вв. с его неслыханной для того времени динамикой развития, привлекал карсотой храмов, вызывал восхищение и гордость у каждого горожанина. 'Есть... то место Могилев... людей ученых, набожных, торговых и в разных ремеслах много. Церквами украшено, церкви богатством и накалдами украшены, и при ежедневном богослужении Греко-русском цветущем, из-за чего можно и такое стихотворвение использовать:

'Богам спасаемый сей град Могилев,

Праайцец и айцец Яфетовых сынов'.

К милым его сердцу горожанам-могиелвчанам обращается в своей поэме могилевский поэт и философ 17 в. Фома Ивлевич. [85] Его поэма 'Лабиринт, или запутанная тропа, в котором Мудрость показывает кратчайший и лучший путь могилевчанам и другим во всех начинаниях' - первое светское поэтическое произведение белорусского поэта, полностью посвящено городскому 'поспольству'. 'Милые мещане' - в центре поэмы, они должны играть важную роль в возрождении Родины, ее былой славы, 'старых свобод'. Автор поэмы воспевает общность интересов всего городского сословия. Для того, чтобы достичь своих целей, по мнению поэта, необходим союз белорусских и украинских братств, Вильни, Львова, Могилева, вообще всего христианства.

В связи с этим показательно отношение могилевчан к магдебургскому праву - оно среди наиважнейших ценностей жизни.

Не менее интересно проанализировать патриотизм горожан. Он имеет два уровня - корпоративный (городской) и государственный. События в 'Хронике Сурты...' рассматрвиаются с точки зрения их целесообразности и полезности для могилевских мещан, в первую очередь - купцов, которым был и Сурта. 'Хроника...' написана с целью восхваления и показа социальной значимости Могилева и его жителей, причем сделано это специально. Каждая хроника средневековья была рассуждением о всемирной истории, в которой местная история показывалась как составная часть, вводилась в общую историю, начиная от Библейских времен. То же сделал Сурта, но вместо страны использовал историю города, связывая причину возникновения Могилева с библией - по летописцу, сам апостол Андрей, легендарный креститель Руси, благословил во время своей миссии 'и горы, где есть Могилев'. Так что начало города было скарализировано, его существование приобрело Божье предназначение, 'вечность'.

Ощущение этого, и вообще крутости Могилева, отразилось и в городском культовом искусстве. Во фресковых росписях Богоявленской церкви, в росписях костела Св. Станислава среди сюжетов на библейские и церковные темы смело вводится могилевский пейзаж, панорама города. Аналогичную фишку использовал В. Ващенко, разместив гравюру с изображением [86] города в 'Книге житий святых'. Таким образом, и художники, и писатели, вводили городскую историю в мировой и библейский контекст (хотя, может, просто рисовали пейзажи без задней мысли - прим. набивавшего).

Могилевчане 16 в. были и государственными патриотами, ощущали, что они в ВкЛ, пониамли свли обязанности как подданных великого князя и короля польского. Горожане противопоставляют 'панство Литовское' и заграницу - 'карону Польскую' и 'Землю Московскую'. Показательно отношение Сурты к властям Речи Посполитой. В 'Хронике...' нет ни одной отрицательной характеристики королей. (имхо, тут Марзалюка заносит - время было не то, чтоб критиковать королей, 'я тоже могу выйти на Красную площади и кричать Буш - дурак') Летописец считает Речь Посполиту 'своей страной', он ее верноподданный. На все события Сурта смотрит глазами патриота своей страны. Например, описывая, что в 1682 умер Михаил Пац, Сурта написал ему эпитафию - мол, очень хороший полководец, гонял всех, и немцев, и турок, и татар, и московитов.

Социальный состав белорусских городов, в том числе и Могилева, был не однородным - разные стили поведения были у разных групп, основное отличие - деньги. Феодальному идеалу благородства город противопоставил систему ценностей, в основе которой лежал труд, делавший людей богатыми и влиятельными. [87]

Как известно, отношение к труду в средневековье было двойственным. Работать необходимо - как следствие первородного греха. Обогащение - грех, бедные вроде как ближе к Христу. У церкви даже фишка была: 'Богатые созданы для спасения бедных, а бедные - для спасения богатых'.

В эпоху Ренессанса этот взгляд начинает меняться. Нищета - уже не идеал, не ценность, оправдывается только при условии потери работоспособности. Показательно, что именно во второй половине 16-начале 17 вв. белорусские магистраты пытаются регулировать количество нищих, причем наблюдалось однозначно негативное отношение к нищете. Например, в 1621 могилевский магистрат издал постановление про надзор за нищими, живущими в больницах: 'И молодики жонки, дети меские и иншын, дорослые и недорослые, выростки и девки, не маючы в себе жадное хоробы а ни уломности... удались непотребне в убоство... и иншые, сами будучи здоровы для встыду не выходзячы з дому на месцо, сами детей своих здоровых, сиротами называючи, посылали пожиток собе в том всем и слушное выживлене а в браню ялмужных ошуканне чынят'.

Вместе с тем милостыня нищим, выдача денег на нужды 'убогих' содержатся в большинстве купеческих тестаментов эпохи. Душу-то спасти все равно хочется, но нищенство для здорового человека все-таки не хорошо.

В Могилеве в 16-начале 17 вв. складывается новая трудовая этика, собственно городская. Интересно в этом отношении проследить отношение горожан к пьянству. 'Культура питья' в городском варианте принципиально отличается от шляхетской. Бесспорно, плох тот хозяин, который не угощал гостей до темной ночи и не отпускал на заре, чтоб они шли, держась за стены. Но так пить можно только по праздниками в гостях. Ежедневное пьянство вызывало отвращение. Над пьяницей издевались, пьянство отучает человека работать, делает его лентяем. Очень красноречиво про это говорят многочисленные 'признания' - присяги, которые давались магистрату горожане, [88] склонные к пьянству. В случае не выполнения присяги виновного могли посадить или оштрафовать.

Смерть от пьянства считалась настолько позорной, что, бывало, родные старались похоронить тайно, чтоб не навлекать позор на семью. Например, в 1639 в могилевский магистрат пришли 'мешчане на предместью на Гвоздовце мешкаючие, вносили, иж ночи сегодняшнее, человека три, на возе припровадивши невесты якоесь тело, годиною добре пред днем, не водле звычаю, погребу не отпеваючи и не даючи зать о том, каким бы способом умерла, ведле валу, троха откопавши, выкинули до ямы, закопали'. Брат Дони Ивановны, Федор Иванович Оршаница, обвинил в убийстве сестры еврейку Лею Езофовую, у которой она служила. После опроса свидетелей стало известно, что 'тая змерлая невеста пила у Кляшторным дому, у пане Поставское, а вышедши из того дому... усела пьяная и не зявавши стогнучы умерла'. Лея Езефовна сразу сообщила сыну покойной, который 'взявши тело, яко до утрени зазвонено, отвез на Гвоздовку в свитаню, и для неславы, же з горелки умерла, кгдыж и отец наш первей сего также з горелки умер, не даючи знать до церкви, выкопавши ямку на Гвоздовке, ввинувши в рогожу и прикрывши доскою поховали'.

Показатель общегородской этики - отношение к работе третьего сословия. Купцы относятся к труду как к делу, которым можно гордится, к ценности. Благородство шляхтича - на происхождении, купца - только на себе.

Показателен тестамент умершего в 1706 могилевского бурмистра Малахия Гутаровича Казкевича, который приобрел свое 'имущество начав раотать с малых лет и отвоя по дороге, что купил, а не от родича моего Андрея Козакевича мне не остало ничего суммы, ено за ласкою Божьею и за благословением родичов и за Бозкое помочью и за старанием моим и за працою застало, тады моего набытку от Бога даого до шафунку'.

Марзалюк предложил разобраться с документом подробнее - мол, стереотипы городского сознания и понимание роли третьего сословия. Казкевич требует, чтоб 'дачок моих [89] так старейших, як и малодшых, ни за каого каб не выдавали Тольки за людей сярэдних, у багацци мерных, кааб каторыя ни у багацци вырасли ни у роскашы... хто без родзичау застался в убосвте и сами зарабили, з малых год працавали и працуюць'; ни в коем случае ни за мещанина виленского, ни за минского, ни за Слуцкого, ни за шляхтича наибогатейшего, только - за мещанина тутэйшага в Могилеве.

Для бурмистра работа - главный критерий уважения к человеку, а мещанин могилевский круче всех.

В памятниках могилевского летописания, в магистратских книгах купца называют 'украшением города', он служит городу, его работа полезна и заслуживает уважения.

Интересно выглядит процедура пожертвований на церкви и костелы в купеческих тестаментах. Тот же Казкевич, отдавая деньги, ведет себя как покупатель - щедро одаривает церкви, больницы, нищих. Но не напрямую ('отцам не давать') - а 'квота кааб дахадзила айцам за их працу'.

Экономическая мечта средневековья - иметь необходимое, иметь больше - это уже гордыня. Купец же стремился к богатству, и вызывал недоверие, мол, купили за одну цен - продают за другую. Могилевские купцы считали, что поскольку несут тяжесть налогов и прочего [90] в службе городу, то хотят искать и получать прибыль от торговли.

С точки зрения купечества для уважения надо - работа и деньги: 'Всякое управление надежнее всего усиливается и подкрепляется силой денег, и если их не станет, редко можно удержаться на высоте уважения'.

Шляхте запрещалось торговать под угрозой потери шляхетства. Поэтому шляхтичи смотрели свысока на купцов, для них главное - благородство. А что Статут 1529 рассматривал горожан как отдельное сословие - так это проблемы Статута, не шляхты.

Ремесленники тоже неоднозначно относились к патрициям-богачам. Магистрат и купцов звали 'лупежники' (Лупить - обидрать), А почему? Столкновение с христианской этикой. Незаконно нажитое богатство - это грабеж. В документах 16-17 вв. упомянуто много грабительских кредитов, в итоге которых одолжавшие теряли имущество. Во второй половине 16 в. евреи и купечество давали в долг под большой процент. Письменные источники говорят и про злоупотребления служебным положением членов магистрата при сборе налогов. Народ бухтел и обзывался 'лупежниками, котрые съедают благосостояние всего города'. [91]

Вместе с тем, могилевчане осознавали себя как равных по правам и вольностям, независимо от богатства.

Патрициат утвердив себя экономически, хотел обосновать себя. Например, звали себя 'паны', 'шляхетные паны', требовали обращение 'учтивы' и 'славетны' - как к шляхте, хотя никакого благородного происхождения и близко не было. Во второй половине 16 в. мещане даже начали себе заводить гербовые печати-сигнеты.

Вместе с тем растет интерес к образованию. Во второй половине 16 в. в быту могилевчан появляются книги. Среди купечества 17 в. были довольно большие библиотеки. Судя по сюжетам на кафеле - знали античную мифологию.

Фома Ивлевич в поэме проповедует покорение природы, почет Разуму, необходимость образования. Мудрость дает ответы на сложные философские вопросы (создание мира из ничего, движении звезд и т.п.), и на простые вопросы, и помогает решать практические задачи. Например, с помощью мудрости виноградарь понимает происхождение лозы, становится ясно, когда сеять, можно предсказать погоду. Автор упрекает могилевчан, что плохо относятся к образованию, простой торговой предприимчивости, которая к тому же перерастает просто в скупость [92] - маловато будет.

В 16-17 вв. меняется отношение к Богу и человеку. Становление антропоцентризма видно в могилевском искусстве того времени.

Иконы - начиная с 'Рождества Богоматери' Петра Евсеевича из Голынца, люди становятся живые, индивидуальные, исчезает плоская перспектива. То же - в гравюре, в металлопластике.

Например, навершие бронзовой ложечки для причастия 16 в., в виде скульпутрного изображения Христа-вседержателя. Лицо и поза Христа - полны достоинства, контуры мягкие. Все реалестично, до мелочей переданы черты лица, даже волосы расчесаны - ощущение, что это все-таки чей-то портрет.

Еще один важный момент: могилевское искусство в 17 в. перестает быть анонимным, мастера стали подписывать произведения - ставить имя, фамилию, иногда год. [93] В средневековье такое называли грехом гордыни.

Таким образом, можно говорить о возрастающем индивидуализме, уважении к отдельному мастеру. Во всех статутах ремесленников предусмотрено наказание за оскорбление 'брата'. Например, в цехе пекарей - под угрозой штрафа в две гривны; а за драку и вовсе бичом карали.

Динмаичное развитие торговли и ремесла требовало нового отношения ко времени. 'Время колоколов' сменилось 'временем купцов'в конце 16 - первой половине 17 в. Появились мастера, которые делали часы, упоминаются в актовых документах магистрата с 70-80 гг. 16 в, в инвентаре за 1604 г. колокольная Богоявленского монастыря, а позже каменная ратуша, имели башенные часы.

В конце 16 - первой половине 17 в. менялись отношения между горожанами и клиром. Церковь была нужна городу, но при этом священник не имел безусловного преимущества в вопросах веры. Он был подконтролен горожанам и должен был относится к ним почтительно. [94] Его главное дело - церковная служба. Священник не имел права требовать дополнительный платы за церковные требы 'и згодна уво всих свтостях, водлуг потребы, хутливе, без жадных вымовок маем услуговати, ничого муссом, окром добровольно... датку не вытягати'.

Во второй половине 16 в. горожане чуть ли не воевали с клиром, потом еще и братства организовали, совсем жарко стало. Мещане хотели добиться патроната над церквями, священники же иногда рассматривали церковное имущество как свое - бывали случаи, когда после смерти или исчезновения священника в церкви оставалось только здание и голые стены.

8 апреля 1577 могилевчане, в понедельник великодный, пришли к Спасскому собору с оружием, вышибли монастрыские ворота. Протопоп Сасин Захариныч отсутствовал, были дочка с мужем Яном Салецким - их избили дубинами (дочка в итоге родила мертвого ребенка), Салецкого притянули в двор войта и повесили голого на цепи.

22 сентября 1588 полоцкий епископ Афанасий отступился от храма, король признал требования горожан - отдал церковь под их контроль.

Приходским священникам было не легче. Священник Троицкой церкви отказался подчиняться горожанам - у него отобрали ключи и все имущество, отдали Овдею Тишковичу, сказали ему отслужить вечерню. [95] Потом вернули старого священника - с указаниаем 'не будь же так пышным и гордым'.

Таким образов в начале 17 в. большинство церквей были под патронатом горожан. 'Епископ в доходы церковные уступоватися не мает', - экономическая победа братства.

Могилевчане сами выбирали себе священников, епископ не должен был отказывать в посвящении. Единственное, что мог - чтобы кандидаты были 'годными и в письме Божом учоными'. Каждый из священников подписывал договор с прихожанами, в том числе обязался '...а по корчамх и складах для напитков ходити и николи в них, окром нужное потребы духовное бывати, картами, костками и никакими легкими забавами богумерзкими и от них санови нашему священническому непристойными забавлятиси не маем'.

Вроде как горожане в 17 в. рассматривали церковь и ее имущество как коллективную форму имущества горожан, а священников - как обычных служителей, получающих за работу оплату, и не могущих претендовать на большее. 'попам дают маленькое жалование, все остальное забирают себе на мирские нужды; даже ключи от церквей, домов Божбих, не у попов, а у мещан, и поп не тогда идет в церковь, когда хочет, а тогда, когда мещане прикажут открыть церковь, и отказаться не могут' - 1619, королевский инстигатор. Он же писал, что священники готовы принять унию, угрозы со стороны горожан мешали.

Марзалюк считает, что можно согласится с теми, кто считает братства этакой православной реформацией - боролисьза подчинение церковных доходов и новшеств в церковных обрядах, [96] принцип дешевой, соответствующей потребностям горожан, церкви.