От редактора перевода

Настоящая работа П. Бурдье, вслед за работами М. Хайдеггера, которые она анализирует, представляет собой сплав нескольких языков. Такой она является французскому читателю, который встречает в тексте параллельные или вовсе оставленные без перевода немецкие, английские, латинские и греческие конструкции. При переводе на русский язык этот момент усиливается необходимостью перекрестных соотнесений фрагментов французского перевода из немецких текстов, которые цитирует Бурдье, с фрагментами тех же текстов, уже имеющихся на русском языке, и сверке их с немецкими оригиналами с целью внести поправку на двойной перевод. Возрастающая сложность отношений между текстами и языками делает необходимой сознательную политику перевода. Самым простым вариантом был бы прямой перенос в текст фрагментов из существующих на русском немецких текстов, который оправдывает себя в большинстве случаев. Однако в случае работы с текстами Хайдеггера, столь чувствительными к форме, особенно когда Бурдье проводит критический анализ не только их понятийного строя, но и самой формы, представленной в немецких оригиналах, а также французских и английских переводах, произвести простой перенос означало бы нарушить контекст прочтения. В меньшей степени это относится к другим немецким авторам, на которых ссылается Бурдье, но и в их случае то, как они звучат по-французски, остается отправной плоскостью для анализа.

Чтобы сохранить контекст прочтения, был избран следующий вариант: сначала немецкие цитаты и концептуально маркированное фрагменты были переведены с французского с учетом тех значений и коннотаций, которые присутствуют в анализе Бурдье, затем русские варианты были сверены уже по немецким текстам с привлечением существующих русских переводов и, наконец, с повторным обращением к доступным русским переводам, они были снова встроены в понятийный каркас критического анализа, проделанного Бурдье. Иначе говоря, воспроизводя фрагменты из немецких работ, мы стремились не к сохранению их «истинного» облика, а к передаче того взгляда, которым на них смотрел французский исследователь. В результате, некоторые фрагменты для специалиста и ценителя Хайдеггера могут звучать непривычно «ординарно» или вызывающе «неточно». Это предусмотренный эффект: за отправную плоскость сознательно взяты французские переводы, включая собственные варианты Бурдье. Для передачи французских эквивалентов ключевых терминов, таких как «Sorge», «Fürsorge», «das Man» и т.д., были избраны слова, обеспечивающие наибольшее покрытие тех собственно социологических, но также и обыденных смыслов, которые вовлечены в работу Бурдье. Для перевода слова «errant», который можно было бы передавать «бездомным» или «скитающимся», использовано слово «блуждающий», которое сохраняет этимологическую близость с «заблуждением», как и французское слово — с латинским «errare», «блуждать, скитаться, ошибаться». Для перевода «pensée essentielle» (das wesentliche Denken) из двух вариантов: «сущностная мысль» и «существенная мысль», которые присутствуют в русских переводах Хайдеггера — был предпочтен первый, более прозрачно отсылающий к поискам сущности и эссенциализму, на которые указывает Бурдье. Слова с основой, производной от «interprétation», переводились по всему тексту без использования кальки «интерпретация», на основе слова «толкование».Это относится и к «l’auto-interprétaion» (Selbstinterpretation), которое, как указывает Бурдье, заимствовано не из хайдеггеровского словаря, а потому — при наличии собственных немецких эквивалентов у русского слова «толкование» — использование для его перевода «самоистолкование» может быть подвергнуто сомнению. Однако в пользу сквозного перевода и с целью сохранения смысловых оттенков, которые присутствуют в анализе, был оставлен вариант «самоистолкование». При переводе цитат несоответствия между русским текстом, немецкими оригиналами и французскими переводами в настоящей работе специально не оговариваются. Большинство цитат сопровождается отсылками к немецким и существующим русским переводам, чтобы позволить читателю самому прояснить степень расхождения. В целом же, русский текст в меру сил ориентирован на то, чтобы представить не Хайдеггера «как такового», но Хайдеггера, «как его прочел Бурдье».

При оформлении библиографических данных была принята следующая система: первое указание переносится в русский текст из французского оригинала, далее в квадратных скобках следует немецкий источник, по которому сверялся французский перевод, и в угловых скобках дается ссылка на русский перевод того же фрагмента. Ссылка на немецкое полное собрание сочинений (Gesamtausgabe) Хайдеггера также дается в квадратных скобках: «GA», номер тома и страницы.

Несколько слов об особенностях перевода собственного французского текста Бурдье. Точно так же, как в работе пересекаются национальные языки, здесь сталкиваются и взаимодействуют языки различных дисциплин: социологии, философии, лингвистики, психоанализа. Их пограничные трения и монтажные стыки не менее требовательны к сознательному предпочтению формы, чем работа с иноязычными цитатами.

В случае использования Бурдье психоаналитического словаря за основу взяты наиболее употребимые в русских переводах и русскоязычной литературе термины, которые не только не конфликтуют с языками других дисциплин, но порой даже менее заметны, чем в оригинальном тексте. Вот основной перечень терминов, которые не передаются фонетическими кальками: «вытеснение» («refoulement»), «отрицание» («dénégation»), «явная/скрытая системы» («système latent/patent»), «побуждение» («pulsion»), «компромиссное образование» («formation de compromis»).

При переводе философской терминологии на русский порой не удавалось сохранить игру Бурдье на многозначности слов, которые используются и в обыденном, и в специализированном языке, тем самым наглядно подтверждая французскому читателю тезисы автора из 4-ой главы. Русский философский язык, с его обширными заимствованиями из европейских языков и неизбежным калькированием, ужесточает границу между обыденным словом и специальным термином, тем самым разрывая с профанным языком улицы, но именно в этом лишая себя очевидных оснований и ресурса обновления. И если во французском, которым пользуется Бурдье, слова «existence», «intention», «interprétation» и т.д. с полным правом занимают место в обоих языках, то в русском они решительно расщепляются надвое: соответственно «существование»/«экзистенция», «намерение, замысел»/«интенция», «толкование»/«интерпретация». При чтении настоящей работы нужно принимать в расчет эту бинарность русского словоупотребления, которая замещает двусмысленность французского. В некоторых случаях для уточнения смысла многозначных французских слов, переданных разными русскими словами, в текст были введены подстрочные примечания или в квадратных скобках приведены слова оригинала.

Наконец, при работе с лингвистическим пластом были приняты в расчет следующие соображения. По логике и стилю работы с языковым материалом Бурдье приближается к Э. Бенвенисту (с его основной понятийной парой «langage/discours»), а не к Ф. де Соссюру (с его «langue/parole»), и пользуется, как и Бенвенист, двумя близкими терминами для обозначения языка как системы и процесса: «langue», и «langage». Он отказывается от употребления соссюровской «parole» и использует для обозначения устной и письменной речи бенвенистовский «discours». Поэтому, несмотря на то, что Соссюр, на которого явным образом ссылается Бурдье, также пользуется термином «langage» (прежде всего в значении «говорение»), мы оставили для «langue» и «langage» один термин «язык». Для передачи термина «discours» был использован «дискурс», который с тем же успехом можно было передавать термином «речь», поскольку у Бурдье он не несет специальных отличительных коннотаций, которые присутствуют, например, у Р. Барта или М. Фуко. Сохранение слова «дискурс» в русском переводе было продиктовано исключительно соображениями его привычности, которая уже успела возникнуть за последнее десятилетие в восприятии русского читателя. Для перевода соссюровской оппозиции формы/субстанции иных вариантов нет, но для передачи его же термина «valeur» из двух вариантов: «значимость» и «ценность» — предпочтение отдано последнему, поскольку за рамками узко лингвистического употребления термин вписывается в остальные контексты именно в этом звучании. Слово «référence», принадлежащее отнюдь не одной только лингвистике, здесь избавлено от своей исключительности и передается, в зависимости от контекста, двумя словами: «привязка» и «отсылка».

В том, что касается социологического словаря и, в целом, языка анализа, была сделана попытка насколько возможно отказаться от калек, впрочем, без нарушения привычной передачи понятий на русский язык, в т.ч. понятий самого Бурдье. Исходный замысел перевода состоял в том, чтобы сделать язык работы не менее, но и не более специализированным, чем он предстает французскому читателю. Однако ряд мест в работе, все же, будет прочитываться русским читателем иначе или не вполне ясно по причине различия в практических контекстах их написания и восприятия. Некоторые содержательные аллюзии, например, локальная полемика Бурдье с апологетами и последователями Хайдеггера (в частности, с Ж. Деррида), не вполне явно прописанные основания выбора и предпочтения в пользу тех, а не других концепций и их специфического словаря, косвенные указания на отдельные факты и фигуры интеллектуального поля Франции, несомненно, более ясные французскому читателю, отсылают к этому практическому и прагматическому контексту. Не осмелившись взять на себя работу по истолкованию намеков и аллюзий, мы оставили их без комментария. Прояснить хотя бы отчасти практический контекст написания настоящей работы Бурдье призвана сопроводительная статья.