Глава 7. Российское завоевание Прикаспия. Дележ Кавказа

«Достаточно беглого взгляда на географическое положение кавказского перешейка, лежащего между двумя морями и между юго-восточной Европой и юго-западной Азией – двумя главными путями, которыми азиатские народы совершали свои передвижения в Европу, чтобы понять тот фатум, который неизбежно рано или поздно приводил русский народ к столкновению с Кавказом»³⁶⁷, – пишет В.А. Потто. С учетом девиза политики Петра I – «России нужна вода»³⁶⁸ – сказанное должно было толкнуть этого великого самодержца к завоеванию Кавказа.

Когда до России дошла весть о том, что приключилось с русскими купцами в Шемахе, немедленно были приняты меры к установлению причин происшествия. 20 ноября 1721 года резидент в Стамбуле Иван Иванович Неплюев был извещён коллегией Министерства иностранных дел о следующем: «Доносил наш астраханский губернатор Артёмий Волынский, что сего прошедшего лета во области шаха Персицкого в провинции Ширванской, в городе Шемахе, что нашими подданными российскими купцами, которые туда по прежнему обыкновению с товарами для купечества из Астрахани приехали, учинился следующий бедственный случай, а именно: персицкого шаха подданной лезгинский владелец Дауд-бек да казыкумухский владелец Сурхай вошед в тот город Шемаху во многолюдстве будто бунтом оным городом овладели, и притом обнадёжили наших подданных, что им ничего противного не учинится над их персонами, ни именем, но потом допустили шемахинских жителей персиан, которые с ними соединились, истребив подданных наших, многих знатных купцов побили до смерти и пограбили товаров ценою около миллиона рублей».

Но, ввиду того, что «персидский шах не мог покончить с разбоем и грабежами и не дал никакого удовольства и сатисфакции», Неплюеву предлагалось ... разглашать туркам и другим и переводчику Порты ... «какие нам от Персии обиды происходя были»³⁶⁹.

Располагая достаточно надежной разведывательной сетью в Персии, Россия установила главных «виновников» этого происшествия. 20 марта 1722 г. из Решта Артемию Петровичу Волынскому доносил бывший посланником к калмыкскому Аюки-хану Мухамет Хафез-бек, что «…ныне приказали мне ехать дагистанскому хану Адилгирею Шавкалу и Усмею хану Кайтацкому, Сурхаю и Даудбеку нечестивым, Ширванскому де провинцию, велено мне разыскать отково произошли оные противности и розыскав оных противников для наказания буду доносить при дворе»³⁷⁰. А политическое положение в Персии было до того запутанным, что российские власти не знали, кому адресовать свое послание. «…После нашествия афганцев не знаем кому писать, того ради сей кредитив даём на все лица кого можешь видеть шахово величество, а буде не можешь его видеть того кого из фамилия его или министров или из духовных или губернатора какого, или иное какое знатное лицо доброжелательное своему государю и отечеству и предложить наше доброжелание к шахову величеству и всему персицкому государству…», – говорится в послании³⁷¹.

Если раньше Россия собиралась отвоевать у Ирана прикаспийские земли, то теперь у нее был благообразный повод для применения силы и проникновения на территорию, номинально считающуюся иранской, в качестве мстителя обидчикам за своих подданных и заступника шаха одновременно. Повод был настолько благоприятный, что А.П. Волынский настойчиво советовал самодержцу России «сего случая не пропускать зело то изрядно»³⁷². Но документы показывают, что под этим поводом прикрывались истинные причины российской агрессии на Кавказ. Российский царь Петр I активно бролся за завоевание выходов во все моря. «… Употребляя усилия, чтоб добить шведа и взять у него балтийские берега, Петр не спускал глаз с Востока. Ибо хорошо знал его значение для России»³⁷³, – говорит С.М. Соловьев.

Тщательно проанализировав ситуацию, Н.Д. Чекулаев сделал вывод, какие угрозы возникали для России в случае промедления с захватом прикаспийских земель. «Захват османами всего Кавказа и Дагестана, в частности, поставил бы под удар юго-восточную окраину Российского государства, и мог вызвать массу негативных для России последствий: 1) одновременно с удлинением русско-турецкой сухопутной границы Турция автоматически получала бы удобный плацдарм для вторжения в глубь российской территории; 2) оккупация Турцией Западного побережья Каспийского моря создала бы непосредственную угрозу захвата северного побережья Каспия с г. Астрахани и военно-экономического усиления Османской Порты за счет оккупации территории и использования народов Северного Кавказа в своих экспансионистских планах; 3) активизации антироссийских действий со стороны протурецки настроенного населения Поволжья. Все это сделало бы неизбежным новую крупномасштабную русско-турецкую войну, к которой Россия, только что закончившая длительную войну со Швецией за Прибалтику, была не готова»³⁷⁴.

Еще в разгар Северной войны, развивая успехи, достигнутые под Полтавой, Петр I попытался пробиться к Черному морю. Но потерпел неудачу. Более того, был потерян и Азов, завоеванный еще в 1696 г. Как говорит В.А. Потто: «С заключением Прутского мира… Петр перенес свои любимые помыслы на каспийское побережье и решился предпринять исследование восточных берегов этого моря, откуда предположил искать торговый путь в Индию»³⁷⁵. По данным, приведенными Н.Д. Чекулаевым, подробное изучение Каспийского моря как пути, связывающего Россию с восточными странами, а также потенциальных выгод не только политических, но и экономических начато Россией в 1714 году³⁷⁶. В 1715 году в Иран было отправлено посольство «более искусного и счастливого деятеля» – полковника русской армии А.П. Волынского³⁷⁷, которому была дана инструкция, содержавшая вставки, сделанные собственное рукой Петра: помимо решения торговых вопросов и объявления «о дружбе его царского величества», послу поручалось составить описание состояния сухопутных и водных сообщений во «владениях шаха персидского», «особливо про Гилянь», «разведывать, сколько у шаха крепостей и войска и в каком порядке и не вводят ли европейских обычаев». Кроме того, следовало установить, «какое шах обхождение имеет с турками и нет ли у персов намерения начать войну с турками. Не желает ли против них с кем в союз вступить. Внушать, что турки – главные неприятели персидскому государству и народу и самые опасные соседи всем, а царское величество желает содержать с шахом добрую соседскую приязнь»³⁷⁸.

С марта по сентябрь 1717 года А.П. Волынский был в Исфахане, затем зимовал в Шемахе, в декабре 1718 года он возвратился в Россию. В сентябре 1719 года в Иран были направлены Семен Абрамов и капитан А. Баксаков с наказом: «1) ехать от Терека сухим путем до Шемахи для осматривания пути: удобен ли для прохода войска водами, кормами и прочим; от Шемахи до Апшерона и оттуда до Гиляни смотреть того же, осведомиться также и о реке Куре; о состоянии тамошнем и о прочих обстоятельствах насматриваться и все это в высшем секрете»³⁷⁹. А в 1720 году Кавказ был обследован «рудознателем И.Ф. Блюэром»³⁸⁰. К этому же, или чуть позднему периоду относится исследование Каспийского моря гидрографом Ф.И. Соймоновым, «молодым офицером», «которого расторопность и знание дела император тотчас заметил»³⁸¹. На основании этого исследования было составлено «Описание Каспийского моря и чиненных на оном российских завоеваниях», в котором полное описание побережий Каспия. Одновременно с Ф.И. Соймоновым, изучением Каспийского моря и устья рек Терека, Куры и составлением карт занимались фон Верден, князь Урусов и др.

Насколько серьезны были намерения Петра I показывает то, что его пыл не остудила даже неудача Хивинского похода 1716–1717 гг. во главе с А.-Б. Черкасским³⁸². Кстати, эта экспедиция сама по себе и планы направить Амударью в Каспийское море³⁸³ показывают, что у российского императора было намерение сделать Каспийское море внутрироссийским водоемом. Но при этом нужно учесть и то, что прекрасно выразил Хаммер: «Благополучие Порты требовало ее исключительного господства на Черном и Каспийском морях… никакого другого господства она здесь не допускала»³⁸⁴.

«Петр I был очень обеспокоен тем, чтобы возможно скорей занять западное и южное побережье Каспия и тем самым преградить Турции доступ к морю. По мысли Петра, Каспийское море должно было превратиться в море, целиком принадлежащее России. Только этим путем, без значительных помех, можно было обеспечить торговлю по волго-каспийскому пути. Этот путь, по мнению Петра, мог бы связать Россию даже с Индией, а Западную Европу – с Востоком через Россию, помимо Турции. Выход России на западное и южное побережье Каспия отодвинул бы роль Турции в торговле с Европой на задний план, что немало бы способствовало ослаблению этой державы, начинавшей клониться к упадку, но еще достаточно сильной и активной. Петр предполагал, что восточные товары пойдут новым путем по Каспию и Волге, рассчитывал, что сумеет сильно сократить транзит товаров по малоазиатским путям на Смирну и Алеппо. Исходя именно из этих задач, Петр I стремился в возможно более короткий срок, пока турецкие войска не успели выйти к берегам Каспийского моря, отправить экспедиции и закрепиться прежде всего в Гиляне и Баку», – рассуждает В.Н. Левиатов.

Политические интересы Петр I перенес на юг, не дожидаясь заключения Ништадтского мира со Швецией, поскольку после гибели 1 декабря 1718 г. любителя экстравагантных, если не сказать сумасбродных, выходок Карла ХII, в скандинавской державе «рухнула самодержавная монархическая власть»³⁸⁵, и она переживала политический кризис, поэтому исход войны с ней был уже очевиден. Россия не могла позволить усилиться «магометанскому влиянию» на Кавказе, особенно турецкому. Верно подчеркивает С.М. Соловьев, что в эпоху преобразования, имевшей целью развитие промышленных сил народа, интересы не были чисто политическими, тем более духовными. В эпоху преобразований они подогревались развитием промышленных сил страны и «к интересам религиозным и политическим присоединился интерес торговый, стремление обеспечить русскую торговлю в стране, издавна обогащавшей купцов московских»³⁸⁶. Подготовка России к войне не была секретом для других стран, которые «ждали неминуемой войны и верили всяким слухам о сосредоточении русских войск на границах. В начале 1718 года в Шемахе с ужасом рассказывали друг другу, что в Астрахань царь прислал 10 бояр с 80000 регулярного войска, что при Тереке зимуют несколько сот кораблей»³⁸⁷.

В торговом отношении российский царь желал превратить свою страну в посредницу между Европой и Востоком. С этой целью он хотел перевести торговлю шелком Ирана и Кавказа с Босфора на Волгу через Астрахань³⁸⁸. И надо отметить, что Россия всегда мечтала «купечество российских поданных», потомков Садко и Афанасия Никитина, «через Персию учинить… в Индию»³⁸⁹. Успехи России в этом направлении были значительны. Уже «в XVII столетии русские купцы вели торговлю в городах Азербайджана, а азербайджанские купцы везли свои товары в города Московской Руси. Торговля между Московией и Азербай­джаном проводилась по Волжско-Каспийскому торговому пути и по древней сухопутной караванной дороге через Дербент. Во второй половине XVII столетия торговый капитал Западной Европы столк­нулся с соперничеством русского капитала. В 1667 году царское правительство заключило договор с Джульфинской торговой ком­панией. По договору компания была обязана продавать шелк-сырец лишь московским купцам или же экспортировать в Европу через русские земли. В письме к царю Алексею Михайловичу от 1672 года Шах Сулейман (1664-1694) выразил согласие на договор, заключенный Джульфинской компанией. Русским купцам было предоставлено право на беспошлинную торговлю в Азербайджане, бесплатное использование каравансараев и вспомогательных помещений»³⁹⁰.

Но петровскую Россию теперь уже не устраивало мирное развитие этого процесса. Назрела необходимость его форсировать. В стране началась усиленная подготовка к войне. Россия торопилась опередить турок, поскольку «важную роль в борьбе с Россией Порта по-прежнему отводила Кавказу»³⁹¹.

Поражение под Веной окончательно остановило турецкую экспансию в Европе. Оттоманская империя проиграла не только битву за Вену, но и войну 1683–1698 гг. с коалицией европейских держав, что вынудило ее подписать невыгодный для себя Карловицкий мир, по условиям которого Австрия получила центральную Венгрию, Трансильванию, Славонию и Бачку, Польша – южную часть Правобережной Украины, Венеция – Морею, часть Далмации и острова Архипелага³⁹². Это было тяжелое поражение, к которому Турции еще предстояло привыкать. Правящие круги Османской империи стремились компенсировать себя завоеваниями на Востоке, и с самого начала ХVIII в. обратили свои взоры на Кавказ³⁹³. Подобная компенсация тем более казалась реальной, что не так давно вынудила Россию к выгодному для себя Прутскому миру³⁹⁴.

Торопил Петра I назначенный Астраханским губернатором полковник А.П. Волынский, который продолжать писать о «необходимости действовать в Персии и на Кавказе вооруженною рукою, а не политикою»³⁹⁵. Сам император российский, зная, что Османская империя решила «к себе присовокупить владения на Кавказе»³⁹⁶, придерживался тех же взглядов, что и А.П. Волынский. «Тогда нам, – заявлял он, – крайняя нужда будет береги по Каспийскому морю овладеть, понеже… турок тут допустить невозможно»³⁹⁷. А тут, как раз в результате действий повстанцев в Шемахе, подвернулся повод для вторжения на Кавказ, что еще больше усилило приготовления к походу. «Сообщая о мерах, предпринимаемых Петром I в Прикаспии, французский посланник при русском дворе Кампредон писал: «Ему хочется предупредить турок…, которые подали повод к этой войне»³⁹⁸. В письме от 9 мая Неплюев извещает Петра, что французский посол получил от де Кампредона датированное 20/III-1722 года письмо, в котором он сообщает, что «от двора вашего величества дано ему, де-Кампредону, знать, что Ваше де Величество своею персоной изволишь идти в Астрахань, изволишь против персицких ребелев Дагистанов (т.е. дагестанских повстанцев. – Авт.) войско посылать, но не для чего другого токмо изволишь желать получить полную сатисфакцию от оных ребелев за учинённую от них обиду и притом рекомендует дабы он о том Порту уверял и ко мне был склонен»³⁹⁹.

В начале 1722 года было получено известие от русского консула в Иране Семена Аврамова, что глава одного из восставшего против иранского владычества афганских племен, бывший вассал шаха, правитель Кандахара Мир-Махмуд Гильзай восстал против своего правителя. 18 февраля афганцы стояли уже только в 15 верстах от столицы Сефевидов Исфахана. В марте 1722 года Мир-Махмуд загнал своего сюзерена в Исфахан и держал его в осаде. В письме аудиенции от 9 мая персидский визирь известил Неплюева, российского резидента в Турции, о новых известиях из Персии, а именно, «что кроме [лязги] Дагистановъ (имеются ввиду события в Шемахе. – Авт.), Мир-Вейс, кандагорской владелец, уже ныне столицу персидскую осадил накрепко и имеет в числе войск до 50 тысяч»⁴⁰⁰.

Находившийся в Казвине его сын Тахмасп-Мирза – наследник престола с титулом шахского наместника – пытался освободить отца, собрал войска, но, не имея военных дарований (о чем он сам, естественно, не подозревал) ничего не смог сделать⁴⁰¹. К осени загнанный в свою столицу бесталанный шах отрекся от престола и передал корону своему противнику. Но до этого произошли очень важные события, о которых мы поговорим ниже.

Эти два события – нападение повстанцев на русских купцов при взятии Шемахи и восстание Мир-Махмуда против шаха Султан-Хусейна – каталитически воздействовали на дальнейшее их течение. Взятие Шемахи отрядами Сурхай-хана и хаджи Дауда стало своеобразным индикатором, сигнализирующим Петру I, что пора приступить к действию: они подействовали на российского императора сильнее всех реляций Волынского. Но к этим событиям следует добавить два других, имеющих непосредственное отношение к России, – заключение 30 августа 1721 года в Ништадте мира со Швецией и поднесение Петру I титула Отца Отечества, Великого императора Всероссийского. Отметим, что в связи с ослаблением Ирана, грузинские цари и армянские мелики стали возлагать большие надежды на Россию. В ноябре 1721 года царь Картли в письме к одному из лиц, близких к Петру I, писал: «Многие причины побуждают меня к отвержению несправедливо наложенного на нас персидского ига, под которым предки наши находились, и мы до сих пор находимся в самом бедственном состоянии. Хотя в нынешнее время ослабление персиян и распадение могущества их позволяло бы нам самим предпринять дело, однако мы положили, что, при опоре на сильнейшего государя и непобедимого предводителя (Петра I. – Авт.), мы можем действовать с большею безопасностью и ручательством за успех»⁴⁰².

К маю 1722 года подготовка к походу была в общем завершена. Часть недоделанных ластовых (весельных) судов доделывались дорогой. Вооруженные силы были сосредоточены в Астрахани. Они состояли из 46 тысяч войск, 47 парусных и 400 галерных судов⁴⁰³. Джон Баддели утверждает, что в пехоте регулярной армии «были ветераны, участвовавшие в войне со Швецией»⁴⁰⁴. По данным В.Н. Левиатова, армия Петра I насчитывала около ста тысяч человек⁴⁰⁵, что вполне возможно, с учетом казаков, калмыков и татар, которых было 70000⁴⁰⁶. Н.Д. Чекулаев приводит и другие данные: по Ф.И. Соймонову – 106 тысяч, Н.Н. Молчанову – 50 тысяч, Е.И. Козубскому – 52 тысячи⁴⁰⁷. Несмотря на большой разнобой в цифрах, российская армия представляется достаточно внушительной. Кроме того, должны были присоединиться владетели Большой и Малой Кабарды и Калмыкии со своими войсками. Прибыл в этот город и император с императрицей. Турецкому посланнику в Петербурге на аудиенции было объявлено, что поход предпринимается не для ссоры с султаном и «не для войны с шахом», а только для отмщения той обиды захватившим Шемаху «лезгинским бунтовщикам», для «получения достойной сатисфакции». Аналогичное объяснение давалось персидскому правительству. В указе от 25 июня 1722 г. на имя консула Семена Аврамова напоминалось «о великой обиде, которую нанесли нашим подданным лезгинской владелец Даудбек да казыкумыцкой владелец Сурхай в Шемахе, на что сатисфакция ещё не получена от шаха, а между тем уведомились мы, что оные бунтовщики просили некоторой сильной державы о протекции, которая не токмо о сей взятой от бунтовщиков провинции, но и зело далее на Персию намерение своё имеет, того ради отвращая сие зло, принуждены мы послать свои войска на оных бунтовщиков», о чём писали шаху 20 апреля, но «оные не против его шахова величества»⁴⁰⁸, дабы в том подозрения не имел», а после нашествия афганцев «не знаем кому писать, того ради сей кредитив даём на все лица, кого можешь видеть шахово величество, а буде не можешь его видеть того, кого из фамилия его или министров или из духовных или губернатора какого, или иное какое знатное лицо доброжелательное своему государю и отечеству и предложить наше доброжелание к шахову величеству и всему персицкому государству…»⁴⁰⁹

Получив от Аврамова известия об овладении Махмудом Джульранской слободой, «отчего Персия пришла в великое смятение», консулу сообщалось, что к нему посылаются Степан Чеботаев, Дмитрий Петричис и Лаврентий Власов со следующим указом:

1) если жив старый шах, то непременно его найти, а если утвердился новый шах, то найти нового, а если нет никакого шаха, то предлагать кого сыщешь, по силе кредиты нижеписанное;

2) это мы идём к Шемахе не для войны с Персиею, но для искоренения бунтовщиков, которыя нам обиду сделали, и ежели им при сём их крайнем разорении надобно помощь, то мы готовы им помогать и очистить от всех их неприятелей и паки утвердить постоянное владение персицкое ежели они нам уступят за то некоторыя по Каспийскому морю лежащия провинции, понеже ведаем, что ежели в сей слабости останутся, и сего предложения не примут, то турки не оставят всей Персиею завладеть, что нам противно, и не желаем не только им ни себе оного владеть, однако ж не имея с ними обязательства за них вступаться не можем, но токмо по морю лежащия земли отберём, ибо турок тут допустить не можем и ежели им то угодно будет, то немедленно прислали к нам посла своего [с полной могут с кем о том договориться]… Сие им внуши гораздо еще же и сие им предложи, ежели сие вышеописанное не примут, какая им польза может быть, когда турки вступят в Персию, тогда нам крайняя нужда будет береги по Каспийскому морю овладеть, понеже как вышеписано турков тут допустить нам невозможно. Итак они пожалев части, потеряют всё государство»⁴¹⁰.

Консул С. Аврамов выполнил поручение и, «давая знать о результатах своих переговоров…, доносил, что персидское государство вконец разоряется и пропадает… афганцы беспрепятственно разоряли места, оставшиеся за шахом»⁴¹¹.

Накануне выступления, 15 июля 1722 года, был опубликован манифест на татарском, турецком и персидском языках, для распространения которого был направлен А. Лопухин с 30 всадниками. Манифест призывал не покидать своего места жительства при приближении к ним русских войск, так как эти войска идут не против собственно местных жителей, а для наказания Сурхая Гази-Кумухского, уцмия кайтагского и «лезгинской земли» владельца Дауд-бека», «которые из тех сторон от разных народов многих возмутителей и бунтовщиков против... высокостепенного шаха, нашего друга» объявили бунт, взяли город «Шамаху штурмом», побили в нем многих не только шаховых людей, но и от «высокой стороны российских народов, которые по нашему по древнему обычаю в вышеупомянутый город для купечества ездили, безвинно и немилостиво побив, пожитков и товаров их ценою всего около 4 миллиона рублей пограбя, взяли... »⁴¹². Однако, как мы видели, шемахинские события были только поводом для начала военных действий. На самом же деле ни Турция, ни Россия не хотели упустить возможность, когда ослабленный Иран не был способен воспрепятствовать дележу его владений, и каждая из сторон старалась опередить другую.

18 июля Петр с Екатериной, вместе с пехотой, отплыли из Астрахани, начав тем самым давно задуманный Каспийский поход. 27 июля 1722 года, в день гангутской победы, основные силы высадились в Аграханском заливе. Петр, которого четыре гребца на доске перенесли по мелководью, первым ступил на землю. На месте высадки устроили ретраншемент⁴¹³. Вступила в Северный Дагестан шедшая сухим путем конница. К ней присоединились владетели Большой Кабарды Эль-Мурза Черкасский, Малой Кабарды Аслам-бек Комметов, затем 10 тысяч донских и малороссийских казаков⁴¹⁴. Кроме того, «Петр пригласил калмыцкого хана Аюка вторгнуться за Терек со своими ордами»⁴¹⁵. Впервые Россия отправляла такое огромное войско на Северный Кавказ. «Для устрашения местного населения он жестоко расправлялся с теми, кто оказывал ему сопротивление, грабя и сжигая деревни, уничтожая их жителей», – повествует С. Ашурбейли⁴¹⁶.

Турки неистовствовали. Неоднократно предупреждённый визирем, что продвижение русских войск нежелательно для Турции, И.И. Неплюев внимательно следил за настроениями турецкого двора и в одном сообщении говорил, что ... «Порта де заподлинно ведомости имеет, что всероссийское войско в разных местах в Дагистанах обретается и строят де новую фортецию, чтобы теми местами всеконечно овладеть, что Порте весьма противно. А паче де как ныне усмотрела, что некоторые народы склоняют ко всероссийской стране, а именно георджияне (грузины – Авт.), и черкесы, которые де явную причину подадут к разрыву мира»⁴¹⁷. Не приняли османы и предложения Ирана заключить оборо­нительный союз, мотивируя тем, что Хаджи-Дауд и Сурхай единоверцы-сунниты, и поэтому они не могут выступать против них⁴¹⁸. Отставшая от России Порта начала лихорадочно форсировать подготовку к военным действиям. «В Турции следует великое приготовление к войне. Посылают беспрепятственно и амуницию, и артиллерию в Азов и Арзерум. И во всю Азию указы посланы, чтобы войско собиралось, и чтобы с тем войском маршировать в Дагестанскую землю»⁴¹⁹, – доносил И.И. Неплюев.

5 августа российские войска направились на юг. В аграханском ретраншементе осталось 300 человек регулярного войска и 1500 казаков. Флот под начальством Ф.Л. Соймонова был отправлен в Дербент⁴²⁰. Все шло вроде хорошо. Но одна неприятность все-таки ждала русских. Часть кавалерии, посланная для занятия селения Эндери, владетели которого Айдемир и Чапалав причинили «в минувшем 1721 году столько вреда окольностям города Терки»⁴²¹, «встречена была неприятелем, засевшим по сторонам пути в густом лесу, и по оплошности командовавшего ею бригадира Ветерани понесла чувствительную потерю в людях…», – сообщает В.А. Потто. Его отряд был в ущелье осыпан стрелами и пулями. «По счастью, его ошибка была исправлена храбрым полковником Наумовым»⁴²². Полковник бросился на деревню, «овладел ею и превратил в пепел»⁴²³. Но, надо отметить, что на необходимость «учинить отмщение андреевским владельцам» указывал еще раньше А.П. Волынский, который в числе других причин перечислял и то, что этими владельцами были укрыты «русские козаки, бежавшие сюда после неудачи Булавинского бунта»⁴²⁴.

5-го же августа Петр I с армией прибыл на Сулак. Войско испытывало на некоторых переходах нужду в воде, несмотря на то, что, по распоряжению шамхала Адиль-Гирея Тарковского, вдоль дороги были отрыты колодцы⁴²⁵. 6 августа к российскому императору явились владетели Костековский, Аксаковский и шамхал Тарковский. Для шамхала тарковского не было новостью нашествие Петра. «31 июля 1722 г. Петру I доставили подробное донесение А.И.Лопухина, заранее посланного на разведку в эти знакомые ему места. А.И.Лопухин сообщал, что шамхал Тарковский готовится к встрече Петра I, подготовил скот для продовольствия российским войскам, а также подарки императора и интересуется о месте встречи с императором. Шамхал сообщал, что дербентский султан, посаженный в Дербенте персидским шахом, год назад уехал в Исфахан, а во главе дербентцев стоят две партии – наиб Имам-Кули-бек, сторонник шамхала Тарковского, и некий Арсланбек – уцмия и Дауд-бека», – пишет Н.Д. Чекулаев⁴²⁶. Действительно, Адиль-Гирей-шамхал пришел с подарками, о которых сообщал А.И. Лопухин: «1600 быков, запряженных в телеги, и 150 – на пополнение провианта, и 3 персидских лошади, одна из них с убором, на котором седло оправлено серебром, да муштук с золотым набором, 6 лошадей и 100 быков на содержание войск подарил аксаевский владетель»⁴²⁷. Кроме того, по приказанию шамхала приготавливались фураж и другое необходимое снабжение для императорской армии. Адиль-Гирей-шамхал также приказал, чтобы в главной резиденции шамхальства был наведен идеальный порядок. Жители тщательно готовились встретить российского императора с его супругой. 12 августа, без задержек и затруднений для войска, Петр I прибыл под Тарки. «Войско приблизилось к Таркам с распущенными знаменами, барабанным боем и музыкою и стало лагерем перед городом. За пять верст до города встретил государя Алдигирей (Адиль-Гирей. – Авт.). Шевкал сошел с лошади, низко поклонился императору и поздравил с приездом»⁴²⁸. На следующий день император и его супруга «в сопровождении трех драгунских рот» посетили столицу шамхала. На равнине, под горой Тарки-тау, была устроена джигитовка, где искусные таркинские наездники показали высокое мастерство. Они привели императора и императрицу в восторг.

Из Дербента были получены три письма: одно от юзбаши^* Имам-Кули-бека, два от жителей, подписанные 49 и 101 дербентцем»⁴²⁹. В них сообщалось, что дербентцы с нетерпением ждут прихода русских войск. Шамхал тарковский предлагал императору все свое войско, но царь отказался и взял лишь несколько отборных наездников, которые произвели на него особое впечатление. Со своей стороны, он отправил 12 солдат, которые в виде почетного караула оставались в Тарках. 15 августа русские войска двинулись к Дербенту.

Султан Махмуд Утамышский решил преградить им путь. Султан Махмуд был наместником кайтагского уцмия⁴³⁰. Участвовать в этих событиях предлагалось и Сурхай-хану. Но он предугадал, что российский император, основная база которого обеспечивалась морем, не захочет и не сможет углубляться в горы и будет продолжать поход только вдоль Каспия, и потому не видел необходимости участвовать в авантюрных планах. В свою очередь, и уцмий решил последовать примеру гази-кумухского предводителя и отказался от выступления против русских войск. «На реке Инчхе… русские войска были атакованы 10-тысячной конницей (по Потто, 16-тысяч горцев. – Авт.) «Произошел ожесточенный бой. Горцы, по выражению Петра, «бились зело удивительно, в обществе они не держались, но персонально бились десперантно (отчаянно. – Авт.), так что, покинув ружья, резались кинжалами и саблями». Тем не менее были разбиты⁴³¹ и «… сделали из его владения фейерверк», а столица владения «обращена в пепел»⁴³². Селение было разграблено. 15 тысяч голов овец и другого скота досталось в добычу победителя⁴³³. «Пленные (26 человек. – Авт.) Утамыша по приказу Петра были казнены за их тиранство, которое оне показали над посланными Ево Величества»⁴³⁴.

23 августа русские подошли к Дербенту. Жители города «все, стар и млад, вышли навстречу из города». Наиб крепости, на бастионах которой, по словам А.-К. Бакиханова, стояли 203 орудия⁴³⁵, Имам-Кули-бек приветствовал Петра I – поднес два серебряных ключа от городских ворот. «Дербент… получил основание от Александра Македонского, а поэтому нет ничего приличнее и справедливее, как город, основанный великим монархом, передать во власть другому монарху, не менее его великому»⁴³⁶, – сказал, якобы, владетель города. Во всяком случае прием произвел на императора российского приятное впечатление. «Наиб сего города, – писал Петр I в Сенат, встретил нас и ключ от ворот поднес. Правда, что сии люди нелицемерною любовию приняли и так нам рады, как бы своих из осады выручили»⁴³⁷.

Пехота стала лагерем на берегу моря, кавалерия – на речке Моллакенды (Милюкент. – Авт.), а суда – в устье рек. «Император пожаловал дербентскому наибу Имам-Кули-беку чин генерал-майора и утвердил его в должности хана для дербентского общества»⁴³⁸. Уцмий Кайтага, кадий и майсум Табасарана, владетель Буйнака и другие дагестанские владетели обратились к Петру I «с покорностью», «опасаясь владычества турок как непримиримых врагов, без разрешения шаха»⁴³⁹.

Таким образом, успешно применяя силу, по словам А.П. Волынского, как единственное средство держать их («иноверных народов Кавказа». – Авт.) в страхе, российские войска уверенно продвигались на юг. Персидский поход Петра I напоминал военную прогулку. Несмотря на то, что его иногда называют шемахинским, в планах императора фигурировала вовсе не Шемаха, которая послужила только поводом, а Баку, Решт, Гилян и т.д. Что же касается Грузии и Армении, где царь, якобы, планировал создание, под скипетром России, объединенного грузино-армянского союза (царства) во главе с грузинским царем Вахтангом VI, то они были нужны ему лишь в качестве вспомогательной силы, служившей барьером против вмешательства турок. На очереди стоял город Баку. Выступая «в поход к Каспийскому морю», Петр I «известил об этом Вахтанга VI. Картлийский царь созвал совет Дарбази, где должен был решиться вопрос – принять ли участие в походе против Ирана или нет. Большинство членов Дарбази выступило против, опасаясь, что страна окажется в еще более тяжелом положении». Вопреки мнению большинства, Вахтанг собрал 40‑тысячное войско и расположился в Гяндже. Здесь он должен был встретиться с российским императором⁴⁴⁰. Таким образом, весь Восточный Кавказ, в том числе и Северный Азербайджан, где в тот период хозяйничали хаджи Дауд Мюшкюрский и Сурхай Гази-Кумухский, должен был остаться в кольце. Однако Вахтанг, который, по словам Волынского, «обещается пройти до самой Гиспагани (Исфахана. – Авт.), ибо он персиян бабами называет», не дождался российского императора, несмотря на то, что российский государственный деятель рассматривал «резоны… грузинского принца не бессильными»⁴⁴¹. Российский самодержец принял неожиданное решение. Для обсуждения создавшегося положения был созван военный совет – «генеральный конзилий», где и было решено «иттить назад»⁴⁴². Объяснения причин такого решения самые разнообразные. Это и внезапно возникшие трудности в связи с крушением у Аграханского залива двух эскадр с продовольствием для армии, а также рост заболеваний среди солдат, падеж лошадей⁴⁴³. Другую причину прекращения столь успешного похода называет О.П. Маркова: «Петр ушел с Кавказа, избегая преждевременной войны с Турцией»⁴⁴⁴. В подтвержденье этого аргумента приводится прибытие в русский лагерь на Милюкент султанского представителя, который прямо заявил, что дальнейшее продвижение русской армии на Кавказе будет рассматриваться Портой как причина объявления войны России. И вряд ли дело было в угрозах Ибрагим-паши (Дамад Ибрагим паша Невшехирли – «выдающийся турецкий реформатор первой половины XVIII в., который с 6 мая 1718 г. по 1730 г. занимал пост великого визиря и фактически руководил внутренней и внешней политикой Османской империи, так как султан Ахмет III устранился от ведения государственных дел»⁴⁴⁵) объявить России джихад – священную войну⁴⁴⁶, тем более, что великий визирь заявил, что «мы защищать не будем…, пока ваш государь не получит полного удовлетворения»⁴⁴⁷. Кажется недостаточным также объяснение причин, обсужденных на «генеральном конзилии» (военном совете), на котором вынесли «письменное мнение» – «иттить назад, понеже провианту только на месяц имеем»⁴⁴⁸. Не менее неподходящим кажется то, что «для достижения его (Петра I. – Авт.) цели не было необходимости в сосредоточении огромных сил, так как в стране, в которую он вступил, не было больших организованных военных сил противника подчинявшихся единому руководству». На основании этого В.Н. Левиатов делает вывод, что по этой причине на военном совете в Дербенте Петр I решил, что «подобное дело успешно может быть решено несколькими экспедициями из Астрахани в Гилян и Баку»⁴⁴⁹. Скорее всего, дело в том, что поход в Дагестан не оказался легкой прогулкой. Так Н.Д. Чекулаев полагает, что причинами прекращения Каспийского похода являются: крушение от шторма двух морских эскадр, груженных мукой; невозможность обеспечить армию провиантом Мюшкюре или Ширване, разоренных трехлетней войной; скудность степной местности прикаспийской зоны, где лошади страдали от жары, бескормицы и недостатка воды; распространение эпизоотии, вызвавшая резкий падеж лошадей, от чего сильно страдала русская армия, которая на 80 % состояла из конницы; непривычный для солдат климат и обилие фруктов, что неизбежно вело к массовым заболеваниям, в частности малярии. Автор считает, что поход не был подготовлен как следует. Тем не менее, по мысли Н.Д. Чекулаева, основной причиной прекращения похода является турецкая угроза объявления войны России⁴⁵⁰. Для полной убедительности последнего аргумента Н.Д. Чекулаев приводит следующее свидетельство. «Наша армия имела намерение сняться на следующий день (6 сентября 1722 г.), но, к нашему удивлению, пришел турецкий посланник из Шемахи и принес известие императору, что турки заняли этот город (Шемаху), и что он по повелению своего султана пришел уведомить Его Величество об установке порядка в этой стране, он хотел его попросить, чтоб отступали войска, но если б он противился бы, то он имеет приказ объявить войну России. После точного размышления Государь не нашел хорошим идти дальше, потому что он не хотел разрывать (нарушать государственное устройство) соглашения с Турцией, но потому только, что он со своим войском так был удален от своего владения. Он решил идти назад, так что это составило в нашем походе крайнюю границу к Персии, а провинции, которые так ревностно ждали нашей помощи, должны были отдаться под покровительство турок.

6 сентября наша армия снялась, и мы пошли назад в Дербент. Турецкий посланник сопровождал нас, пока мы не вступили в Дагестан. 7-го турецкий посол имел прощальную аудиенцию и возвратился в Дербент, где он пробыл до тех пор, пока не узнал, что мы не отплыли в Астрахань» ⁴⁵¹.

Нам представляется, что это свидетельство убеждает не более, чем предыдущие аргументы, приведенные в пользу этой же версии, тем более, что Россия располагала отличной разведкой, как своей, так и союзной, в частности, грузинской и армянской, и вполне могла проверить реальность османских угроз. Вряд ли Петра I можно было напугать пустой, неподкрепленной реальностью угрозой, тем более, что ему заранее была известна позиция Турции в кавказском вопросе, и он был полон решимости не допустить Порту к берегам Каспия⁴⁵². Поэтому, полагаем мы, эти аргументы ничего нового не добавляют к тому, что уже было сказано.

Таким образом, «ребелизанты» (повстанцы — Авт.) Сурхай Гази-Кумухский и хаджи Дауд Мюшкюрский, «которые подали повод к войне», остались не отомщенными, и войска Петра I ушли без «достойной сатисфакции». С другой стороны, русские документы подтверждают, что дагестанцы также не делали серьезных попыток сразиться с петровскими войсками. Допрошенные 27 августа 1722 г. в Дербенте армяне Маритан, Тюман и Ибрагим подтвердили, что Даудбек активно готовится к сражению с русскими войсками и строит крепость в деревне Дедели, но что Усми и Сурхай вместе с ним, Даудбеком, против войск Его Императорского Величества битца не хотят, и от него Даудбека отстали, и пошли от него, Даудбека, прочь»⁴⁵³. «3 сентября магометанец Шахират из деревни Сабунова, которым владеет сын Уцмия Магомедхан (в других документах Хан-Мухаммед. – Авт.), показал, что Даудбек стоит с десятитысячным войском в Цахуре «и хочет де он, Даудбек, чинить на российское войско нападение, а Усмей де с Даудбеком живёт в согласии и тому ныне недели з две как он, Усмей, послал от себя к Его Императорскому Величеству подарки, в то ж время писал к Даудбеку объявляя о приходе в здешние края Его Императорского Величества и что Его Величество изволил ево, Усмея, к себе призывать, но он де ехать опасается, он же де, Усмей, тому ныне девятый день посылал сына своего к Сурхаю, чтоб он, Сурхай, совокупясь с ним, Усмеем, шёл против войск Его Императорского Величества битца, но Сурхай де ему, Усмию, в том отказал и сказал, что он против войск Его Императорского Величества битца не будет и «с тем сына ево, Усмиева, от себя отпустил», а Уцмей собирает войска, чтобы «совокупясь з Даудбеком иттить для супротивления против войск Его Величества»⁴⁵⁴. 8 сентября «грузинец» Амдан Алель показал, что получил приказ Петра I явиться к нему, уцмий, «собрав ближних своих людей, чинили тайно совет вместе с присланными к нему людьми от Даудбека и Сурхая, на котором совете единогласно положили, что всеконечно с войски Императорского Величества биться и немедленно о приготовлении на войну во все деревни и места разослали указы»⁴⁵⁵. 12 сентября мулла Абубакар из деревни Кабычинской, владение Адильгерея Шамхала, сказал, что Даудбек стоит в Мюшкюре, при нем войски «тысяч з двадцать» хотели де биться с войски Императорского Величества, ежели б оные на него, Даудбека, напали, а сам он, Даудбек, на российские войска нападения чинить не хочет, а с Усмием и с Сурхаем он, Даудбек, согласия не имеет для того будто они в здешние края впровадили войска российские; Уцмий живет в дер. Баршли, войск при нём нет, а Сурхай – в Кумухе с 6-тысячным войском, с которыми он хотел вместе с Даудбеком выступить против русских, но, узнав, что русские войска «из здешних краёв возвращаются назад, то своё намерение отложил и с войски российскими бится не хочет, также де и другие дагистански владельцы. Все войск российских боятся, и бится не хотят». 12 сентября 1722 г. Агмет Ших Мегметов из деревни Уллу Кумук Сурхаева владения показал, что три дня назад прибыл Даудбек к Уцмию с 10-тысячными войсками, а у Уцмия – 4 тыс. войска, и хотели они напасть на русские войска. Сурхай в своей деревне Кубе, «войска при нём с 30 тысяч»… «и хотя ево Сурхая Даудбек и Усмий звали против войск Его Императорского Величества битца, но он им, Сурхай, в том отказал, для того что покупил он от Адильгерея Шамхала лист, дабы он, Сурхай, с российскими войсками не бился»⁴⁵⁶. Таким образом, гази-кумухский правитель воздержался от необдуманных, волюнтаристских решений.

Более того, в декабре 1722 года шамхал Адиль-Гирей сообщает российской стороне, якобы, Сурхай обратился к нему, к шамхалу, за посредничеством, выражая желание быть в подданстве России. «Прежде сего Сурхай был под моим владением, после сообщась с Дауд-бековым Усмеем, от меня отстал, и с ними ходил в Персию (имеется в виду поход в Шемаху, – Авт.) и ее разорили, чего для меня он стал противен. Ныне же требует от меня он, чтоб о прощении его, Сурхаевых, вин я Вашего Величества, желая он быть Вашего Величества рабом и говорит, ежели Ваше Величество своим милосердием вину ему отпустить соблаговолите, то он будет стараться в поддантство привесть всех дагестанцев. Прошу Вашего Величества… отправить к нам свой милостивый указ, что Вы его, Сурхая, подданным своим признать соизволили, по-моему рассуждению, сие учинить возможно, и наипаче надлежит сущею между оными бунтовщиками дружбу сим способом пресечь и в несогласии их привести, а они, как слышу, имеют в Дербенте шпионов»⁴⁵⁷. Однако российские правительство отказало в протекции Сурхаю, мотивируя это тем, что ему, Сурхаю, невозможно верить»⁴⁵⁸. Конечно же, возможно, что Сурхай и искал союза с Россией. В.Г. Гаджиев приводит сообщение Бедреддин-заде. «Он (Сурхай) говорил шамхалу Адил-Гирею: "Во времена твоего дяди Умалат-хана лезгины (т.е. дагестанцы) не отважились бы на такую непокорность. Ныне в стране, которую я захватил, правит Эль-Хадж Дауд. С этого дня я стану вам союзником, буду вашим слугой и буду прислушиваться к повелениям. Устраните названного Эль-Хадж Дауда"⁴⁵⁹. Из послания же шамхала не создается впечатления, что посредник искренне хотел безусловного союза между Сурхаем и Россией. Между обоими дагестанскими владетелями, несмотря на родство, не сложились искренние отношения. Это тем более было так, поскольку Сурхай добивался от шамхала Адиль-Гирея выступления с требованием вывода российских войск из Дагестана, а тот «аккуратно информировал Петра I об этих претензиях Сурхай-хана»⁴⁶⁰, Вот одно из писем Сурхая, где звучит подобный призыв. «Народы всего Дагестана по вся дни ко мне собираются и просят, чтоб на русских итти и говорят: Андреев де разорили и в Тарков вошли и ты де, шамхал, заодно стал с русскими. И слышали, что де русские хотят Дагестан себе покорить и хотят укрепить городы, которые близко морского берега. Хоче от тебя, что б ты се на­род вывел из стран дагестанский, от Куйсу (сея река есть выше Тарков) до самой реки Самура. А буде сего не учинишь, все да­гестанские народы соберутся от Зунты до самой Куре и против тебя и против русских и много будет конфузий. Чего ради тот­час вышли оных из сих мест, пущай, куда хотят идут... Воля твоя есть, в протчем ты смотри.

В печати пишет: Правнук Алиевых Сурхай»⁴⁶¹.

Кахетингский царь Вахтанг VI, которому турецкий султан предлагал союзничество против Ирана и который всецело доверял России и дал предпочтение ей, так и не дождался соединения союзника. Правда, он не терял времени даром. «Хотя они никого не убивали и не брали в плен, но все, что было доступно их оку – они все забирали, скот, даже кур, кошек и собак, а что касается неодушевленных вещей, – о них уж и говорить не приходится, так как забирали все, даже деревянные вещи, камышевые циновки и глиняные вещи…

Так они поступали не только в указанных магометанских районах, но смешали с ними и все армянские районы в той стране, где они ограбили все движимое и недвижимое…

Кто может перечислить [захваченные] стада, гурты и крупный скот? Так как у них существует обычай – уделять своему начальнику десятую часть добычи, то говорят, что его (Вахтанга) доля составляла 25000 овец и 9000 крупного скота, а уже остальное представьте себе сами». Скорее всего, эти цифры преувеличены, но вполне достоверно показывают, что не уступал в грабежах «жадный, ненасытный и немилостивый народ иберов» «наглому племени лезгин» (дагестанцев) ⁴⁶².

До отхода русских войск 30 августа 1722 г., к Петру I обратился Табасаранский кадий Рустам с просьбой оказать помощь в борьбе с уцмием кайтагским, Сурхаем Гази-Кумухским и хаджи Даудом Мюшкюрским, так как они на него «неприятельским образом нападали»⁴⁶³. Император дал Рустам-кадию Табасаранскому грамоту. В ней он обещал кадию помощь войсками. После чего, Петр I, оставив гарнизоны в ретраншементах Рубаса, Бойнака, в Дербенте, Тарках, крепости Святого Креста и поручив командование генералу М.А. Матюшкину, отбыл в Астрахань⁴⁶⁴ вместе с основными силами.

Во время «Персидского» похода 1722 г. Петр I оставил в северных провинциях Ирана 8 драгунских и 10 пехотных полков, всего 23.154 чел. из которых создали позднее Низовой Корпус. К 1732 г. было создано 24 полка, их численность возросла до 37 267 чел⁴⁶⁵. Кроме того, ежегодно в помощь Низовому Корпусу посылались нерегулярные войска. В последующие годы контингент войск, оставленных в Прикаспие, пополнялся новыми частями, численность которых доходила до десятков тысяч. Кроме того, на Кавказ отправлялись десятки пушек, негодные возвращались в Астрахань. Следующей мерой по укреплению российского владычества в прикаспийских землях было строительство крепостей и укреплений. Так была построена упомянутая выше крепость Святого Креста, заложенная в 20 верстах от устья Сулака и в 67 – от устья Аграхани, там, где река Койсу делится на два рукава. Кстати сказать, «государь сам приискал под оную крепость место, сам снял с оного план, сам сделал чертеж сей крепости и сам оную размерил»⁴⁶⁶. Это была мощная по тем временам шестибастионная крепость, в которой были сосредоточены значительные воинские силы с артиллерией (гарнизон в количестве 1384 чел. и 21 пушкой)⁴⁶⁷. Помимо крепости Святого Креста на месте высадки русских войск во главе с Петром I в июле 1722 г. на Аграханском мысе был создан укрепленный лагерь, названный Аграханским ретраншементом, в котором находились провиантские склады («магазины»)⁴⁶⁸. Кроме того, он служил перевалочной базой. Было построено укрепление на берегу реки Милюкент, другое укрепление – в местности, называвшейся Орта-Бугам. По обе стороны Дербента, во многих местах, были расположены охранные сооружения, сама дербентская крепость была значительно укреплена. Важным звеном укрепления российского владычества на Кавказе была правительственная колонизация края, что осуществлялось, в основном, казачеством, причем желающих переселиться материально заинтересовывали.

Картлийский царь Вахтанг VI, которому иранский шах Султан-Хусейн, не подозревая о тайных связях грузинского царя с Россией, передал власть над всеми шахскими наместниками Кавказа, ловко играл двойную роль: с одной стороны – преданного вассала шаха, с другой – верного союзника российского императора. Но напрасно ждал он с многочисленным войском, в котором одних армянских воинов было 12000, русского самодержца, который обещал воротиться на следующий год⁴⁶⁹. Узнав о решении Петра I вернуться в Россию, Вахтанг тоже возвратился к себе. К началу осени 1722 года турецкое правительство, обвинив жителей Тифлиса в нападении на турецких подданных, приказало эрзерумскому паше с пятидесятитысячным войском вступить в Грузию⁴⁷⁰. Вскоре на Кавказ вторглись османы и заняли Тифлис и всю Картли. 13 октября 1722 г. из Константинополя резидент Неплюев сообщал, что от турецкого переводчика ему удалось узнать, что «Порта по имевшем консалии определила, чтобы Эрзерумский паша с войском своим, хотя бы и зима была, с 50000 вступил в персидскую Георгию (т.е. Грузию. – Авт.) и их бы князя со всеми одержал в послушании шаха, и что бы он никому другому не передался и не нападал на лезгов (вероятно, на дагестанцев хаджи Дауда и Сурхая. – Авт.) и на подданных Порты».

Далее, тут же, он пишет, что одному из его агентов удалось узнать, «что оному эрзерумскому паше с войском, которого будет до 20000, велено итить в Дагистанскую землю, дабы российским войском запретить в прогрессах», т.е. в их продвижении⁴⁷¹. [Полное название дела № 16 за 1722 г. – «Выписка из рескриптов и реляций Российского при Порте резидента Неплюева о негодовании турецкого двора на российские войска, введённые в Персию для наказания лезгинцев, и шемахинцев за умершвление тамо многих российских знатных купцов, и грабёж товаров их ценой около миллиона рублей».]

Наконец, Петр I все-таки решился отправить 2-тысячный отряд под командованием А. Баскакова в Грузию на помощь царю Вахтангу VI⁴⁷². Однако Баскаков в июне 1723 г., встретив по пути возвращавшегося из Картлии И. Тотстого, узнал о поражении Вахтанга от Мухаммед Гули-хана (Константина) и сдаче им Тифлиса туркам. Ввиду этого Баскаков счел невозможным выполнить данный ему приказ и вернулся в Астрахань197⁴⁷³. Вступление турецких войск в Грузию заменило одну тиранию другой. «Началось господство османов – «осмалоба», – отмечает «История Грузии». – В такой тяжелой ситуации Вахтанг VI вместе со своей свитой в 1200 человек отправился в Россию» ⁴⁷⁴.

В сентябре 1723 года, по предложению шахской Персии, напуганной вторжением османских войск на Кавказ, между Россией и Ираном был подписан договор. По условиям Петербургского договора, шах признавал за Россией прикаспийские области Кавказа⁴⁷⁵. Возмущению Турции этим договором не было предела. Султан объявил о принадлежности Порте всего Ирана и о своем намерении присоединить Дербентское ханство, как, якобы, давно ему принадлежащее. Он приказал, чтобы пограничные паши и крымский хан были готовы к войне с Россией⁴⁷⁶.

Но, как говорит С.М. Соловьев, «уступленные провинции» были уступлены только на бумаге, в Петербурге»⁴⁷⁷. Поэтому русские и после отъезда императора продолжили захват Каспийского побережья. Еще по пути в Дербент, 22 августа, Петр I получил письмо от бакинских жителей, в котором они отдавались под его покровительство, о чем отмечено в журнале «О походе из Астрахани и как пришли в Дербент»⁴⁷⁸. Царь, рассчитывая занять город без боя, отправил туда морем поручика Лунина. Но начальник шахского гарнизона в Баку не пустил его в город и, ехидно намекая на малочисленность отряда Лунина, заявил, что «город Баку, для своей безопасности, принял бы российский гарнизон, который имеет быть снабжен провиантом и всякою потребностью из Дербента» и что они и сами могут оборонить город⁴⁷⁹.

Следующую, уже более серьезную, попытку покорить город сделал генерал Матюшкин в июне 1723 года. Эскадра, войдя в бакинский залив, вступила в бухту и стала в ней полукругом. Генерал предложил бакинскому правителю сдать город. Но, поскольку гарнизон решил защищаться, началась осада. С судов на берег был высажен десант. Атаки конницы иранского гарнизона были отбиты артиллерийским огнем. Одновременно, стреляя из пушек, свезенных на берег с судов, стали пробивать брешь в городской стене. Была пробита большая брешь. На шестой день на стенах крепости появились белые флаги, город сдался⁴⁸⁰.

Описание Баку в момент сдачи его русским показывает, на каком низком уровне была обороноспособность города: «В городе найдено 80 пушек медных и чугунных и две большие гаубицы без станков. Пороху и другой амуниции было очень мало, особливо недоставало ядер к гаубицам. Гарнизон состоял из 700 персиян под командою старшего юсбаши (т.е. полковника) Магмут-Дарга-кули»⁴⁸¹. Одновременно автор сообщает, что все персияне были «приняты на нашу службу. Жителям подтверждены их вольности. Собственность или доходы казны приняты в российское управление. Оные состояли из двух главных, поступающих в продажу статей: соля и нефти, и. сколько известно, приносили в казну российскую в год 50 т. руб. Сверх того были сборы пошлинные и полавошные»⁴⁸².

Русские последовательно занимали Каспийское побережье, что им и советовал французский посол в Турции маркиз де Бонак, но, конечно же, не бескорыстно⁴⁸³. «… Я говорю, как добрый друг, что ни вы туркам, ни турки вам воспрепятствовать не могут; но лучше к турецким границам не приближаться, а преследовать свою цель и поскорей овладеть прикаспийскими областями», – говорил французский посол⁴⁸⁴. Следующим важным пунктом, взятым русскими, был Решт. «4 октября, в день прибытия (имеется в виду день прибытия императора. – Авт.) в Астрахань, император получил прошение правителя Гиляна о покровительстве и помощи»⁴⁸⁵. Полковник Шипов с особым отрядом, состоявшим из двух батальонов пехоты, был направлен в Гилян. Шипов попросил у царя подкрепления. «Не дам, – лаконично ответил ему Петр. – Стенька Разин с пятью сотнями казаков не боялся персиян, а я тебе даю два батальона регулярных»⁴⁸⁶. В ноябре 1722 года Шипов вошел в Энзелийский залив и занял главный город Гилянской провинции Решт, «куда губернатор нехотя впустил русское войско, не имея средств к сопротивлению»⁴⁸⁷.

Война между Россией и Портой казалось неизбежной, хотя турецкий диван больше стращал, надеясь угрозами «заставить русского императора покинуть кавказские страны»⁴⁸⁸.

В этих условиях «российский двор «делал опыт» склонить на свою сторону Сурхая. С этой целью комендант Дербента полковник А.Т. Юнгер обратился летом 1723 года с письмом к Сурхай-хану. В хранящемся в ГУ «ЦГА РД» «Журнале Дербентского коменданта А.Т. Юнгера» содержится переписка коменданта и наиба Дербента с Сурхай-ханом», – пишет Н.Д. Чекулаев⁴⁸⁹. Попытка оказалась безуспешной. Подобную же попытку сделала Турция. Не случайно, в ходе подготовки проекта трактата, султан Ахмед III пытался привлечь на свою сторону дагестанских правителей, рассчитывая включить в текст будущего соглашения пункт о переходе их владений под протекцию Порты. В феврале 1724 г. он направил Сурхаю «жалованную грамоту» в надежде на то, что тот примет подданство Порты. Неплюеву удалось достать, как говорится в делах, «сей экземпляр чрез друзей». Вот ее содержание: «Сею нашею высочайшею султанскою жалованною грамотою объявляется, что, как «нашему салтанскому величеству донесено, и обо всём пространно ведомость учинилося, и что потчасти военных действий в Персии, и особливо в завоевании некоторых мест от провинции азербайджанской в прошедших времени о вас препочтеннейшего бея Сурхая [который всегда да пребудет славно], показаны ревностию вашею немалые заслуги, и по силе вышеупомянутого требовано у нашего Салтанского величества склонности к показанию к вам, Сурхаю бею, высокомонаршеской нашей милостивой протекцией, яко к достоинству верному искусному в делах, и посему наше султанское величество за благо рассудили пожаловать тебя, Сурхай-бея, по состоянию высшей степени таким достоинством, чтобы в тех странах возымели вы пристойное владение, о чём высочайшим нашим султанским указом… определено было вам пристойное владение по желанию вашему, но токмо то владение, которое вам определено, будет долженствуется быть от всяких непристойных замешаний и содержано во всяком добром порядке»⁴⁹⁰. Аналогичные послания и грамоты были посланы уцмию Ахмед-хану, его сыну Магомед-хану (Хан-Мухаммаду) и Али Султану Цахурскому⁴⁹¹.

Обращение султана не нашло поддержки среди дагестанских владетелей, продолжавших выступать против Дауд-бека на стороне Сурхая, державшегося независимо от Порты. В отношениях же России с Портой дипломатические усилия взяли верх. В июле 1724 года, после длительных «конференций» русского резидента И.И Неплюева с турецкими министрами при посредничестве французского представителя де Бонака, за что, кстати, российский император Петр I в личном письме благодарил последнего, между этими двумя странами был заключен мирный договор, получивший название Константинопольского. По его условиям, за Россией закреплялись прикаспийские провинции Дагестана и Азербайджана. «России предоставлялось все западное побережье Каспийского моря от Астрахани до Астрабада включительно; эта полоса побережья от Дербента к югу должна была иметь в ширину местами до 100 верст, фактически же владения России простирались только до Решта, так как ни Мазендераном, Астрабадом (областями, лежащими по южному побережью Каспия) Россия не владела»⁴⁹². Остальная территория Дагестана, Азербайджана, а также Грузия и Армения отходили к Турции. Ширван был объявлен особым ханством Шемахинским под протекторатом Турции. Городу Шемахе придавался особый статус»⁴⁹³. Сама Шемаха не подлежала укреплению и в ней не разрешалось держать османский гарнизон, за исключением случаев, если правитель этого ханства откажется подчиняться турецкому султану, или среди жителей начнется смута; в таких случаях турецкие войска могли войти в Шемаху, но турецкая сторона обязана была предупредить об этом командующих русскими войсками до того, как турецкие войска перейдут Куру⁴⁹⁴. Таким образом, Ширван имел статус полусамостоятельного государства⁴⁹⁵. «И понеже места в Ширванской провинции..., принадлежащие к Высокой Порте, почитаются особым ханством, того ради город Шемаха имеет быть пребыванием хана, но город тот да останется в прежнем состоянии, без всякого нового укрепления и со стороны высокой Порты да не будет в нем гарнизона, и ниже отправлять туда войск, исключая таких только случаев, что или хан взбунтует и выдет из послушания, или между жителями провинции той окажутся непорядки, вредные интересам Порты, или они предпримут неприятельские действия, на принадлежащие царю места и земли; в таких случаях Порта иметь будет право, для пресечения всего того, с своей стороны, потребное число войск отправить через р. Кур, с позволения однако, российских командиров, находящихся в землях, принадлежащих царю, не причиняя во время проходу войск тех никакого вреда и убытков жителям»⁴⁹⁶. Кроме указанных мест, «за Турцией оставались Нуха, Гянджа, Тебриз, равно как Ереван и Тбилиси»⁴⁹⁷. «В Дагестане под власть султана отходили Ахты, Рутул, Цахур и часть лезгинских земель, считавшихся под покровительством Сурхая»⁴⁹⁸.

Это напоминало дележ неубитого медведя: не все земли, которые были поделены между Россией и Турцией, были заняты этими странами, за некоторые из них еще предстояло побороться, а то и пролить кровь. В частности, такие большие территории, как Нахичевань и Южный Азербайджан, такие важные города, как Ереван, Тебриз, Гянджа, Ардебиль туркам еще предстояло завоевывать, а русские заняли только города Баку и Решт, а прилегающие земли только номинально считались под властью России. «Лишь в 1726 г., т.е. уже после заключения Константинопольского договора, российскими войсками были заняты Астара, Ленкорань, Кизил-агач, часть Талышских гор, Джават, Ниазабад, вновь Сальяны и Мюшкюр. Остальные земли, лежащие в полосе, переходившей к России по Констатинопольскому договору, отошли к ней только после разграничения с Турцией, проведенному в 1727 г.»⁴⁹⁹. Более точную информацию о разделе Кавказа между Турцией и Россией можно получить у С.М. Соловьева или В.Н. Левиатова⁵⁰⁰.

Надо еще добавить, что, несмотря на отсутствие поддержки со стороны Турции, только Сурхай не допускал разделения своих земель. Еще 29 сентября 1726 г. генерал Румянцев с помощниками доносил главнокомандующему русскими войсками на Кавказе и в Прикаспийских областях генерал-аншефу В.В. Долгорукому в Дербент, что 2/IV–1725 г. начали разграничение с турками и «от Шемахи до моря границы учинили, знак поставлен у деревни Мабур, где в сторону Е.В. от деревни к морю досталось семь часов тридцать шесть минут, а в сторону Оттоманской Порты к Шемахе три часа сорок восемь минут». 24 сентября благополучно закончили границы в деревне Майсумова владения…… «а протчими ево деревнями владеет Сурхай и 25 поутру показалось по горам людей много в собрании и обыватели ж той деревни объявили нам и туркам, что прислан от Сурхая один знатной человек и бутто тут тайно и сын ево Сурхаев был: смотреть нас как людно, и велел всем людям быть в собрании, чтоб нас не пущать в ево владение и все люди ево в собрании и все горские народы, лезгинцы и Али Салтановы люди». Услышав это, турецкие комиссары отказались продолжать линию разграничения, обещая донести шемахинскому паше. Но Румянцов сомневался, «чтоб Сурхай ево послушал, и дал своё владение надвое разделить, а оружием нынешним поздним временем к тому принудить невозможно, и ежели Сурхай не склонитца, то наша комиссия разорвётца, первое, что от Дербента в сторону нашу из ево владенья надлежит взять шесть часов, другое, что поперечную линию вести чрез ево ж владенье и других народов, которые ещё не в совершенном подданстве Порты».

Поэтому русские комиссары спрашивали Долгорукого, что «высели Сурхай не склонитца по письмам нашинским, не соизволишь ли, чтоб границы учинить, как уже нам известно, что Табасаранского уезду Майсумова владенья шестнадцать часов и от того поперешнюю линию до деревни Мабур уездами определить, а имянно карминцы Куба, Шофран, Мушкуры, Низовая остались в порции Ея Величества, а шесть часов Сурхаева владенья, и от того до деревни Мабур поперешнюю линию направить и имянно написать в инструмент, что из ево владенья порцию Е.В. отдать и поперешнюю линию переправить, когда Сурхай совершенно в подданстве Порты будет»⁵⁰¹.

«Зурхай, – писал член комиссии по установлению русско-турецкой границы в Прикаспийской области И.-Г. Гербер, – свой уезд разделить отнюдь не дает, и турки ево к тому принуждать не хотят и не смеют и объявили России, что она вольна у Зурхая землю силою взять. Только понеже то учинить и взять трудно и еще то труднее содержать, того ради оная не окончена, поставлена в претензии, понеже Зурхай через свое богатство и частые подарки дагестанцам, куралинцам и прочих народов к себе привлекал и от того силен в почтении».⁵⁰²

Таким образом, между Сурхаем и генералом Румянцевым с самого начала сложились напряженные отношения: Румянцев, следуя инструкции строго следовать разграничению между Турцией и Россией, готовился вступить во владения табасаранского майсума и Сурхая. А последний, «собрав на границах своих владений вооруженные отряды», стал препятствовать работе комиссии. Румянцев потребовал от турецкого комиссара «пресечь подобные действия Сурхая». Однако правитель Гази-Кумуха не собирался подчиняться туркам. Тогда Румянцев, не имевший ни полномочия, ни войска для ведения боевых действий, ушел обратно в Дербент, заявив, что он пришел производить разграничение, а не воевать⁵⁰³.

Но надо отметить, что разграничение владений этих государств завершилось только в 1727 году⁵⁰⁴. К этому времени, приняв повторные присяги от владетелей Кайтага, Утемыша, Аксая и Эндирея, Россия добилась подчинения всего Дагестана, за исключением гази-кумухского правителя. Долгорукий 11/V-1727 г. доносил в Петербург, что 23 апреля под Дербентом Уцмий с Солтанмутом Утамышем, брат Шамхала Атачий принёс публичную присягу на верность России. И что теперь «один Сурхай остался в противности, и от того великого опасения _______ (слово неразборчиво. – Авт.), однако же пакости чинить может, и буду трудитца, каким случаем и того склонить, понеже дорога ближе к склонению Сурхаю по присяге Усмеевой, без Усмея Сурхай слаб стал»⁵⁰⁵. Показывая свою верность России, уцмий приказал выгнать пасущуюся в его владении Сурхаеву скотину, без которой он не может прожить, т.к. она составляет его богатство. Предупредил, что если в течение трёх дней отары Сурхая не будут отогнаны, то он будет действовать неприятельски, Уцмий предложил Сурхаю принять подданство России, «нежели он ныне придёт то милостиво принят будет, а ежели он не придёт, то объявил он, Усмей, ему, Сурхаю, себя неприятелем и обещал ево всякими способы склонить, чтоб привесть в подданство». Далее Долгорукий отмечает, что обстановка благоприятствует склонению Сурхая в подданство, т.к. турки Неплюеву «в конференцию зело себя склонно показали, о Сурхае и Даудбеке, что подлежат в российскую порцию по трактату владения Сурхаева-Даудбекова, чтобы российские войска отбирали в свою порцию без всякой противности Порте… А ведомость резидентская Усмею сообщена и по тем ведомостям дорога есть к склонению Сурхаю, и хотя бы он к тому и не похотел, надеюсь ево и силою привесть в подданство......... (слово неразборчиво. – Авт.) И при съезде моем с Усмеем я ему говорил обстоятельно о склонности Сурхая, и о аварском Усмее, которого владение по Каспийскому морю в горах за Тарками, и не малой владелец которой у В.И.В. в подданстве не бывал, Усмей обещал склонить, а о Сурхае сказал, что не могу во все надежды иметь, а об Усмее надёжно сказал, что приведёт в подданство, что и учинил и писал ко мне что он к Усмию прибыл, и желает быть у В.И.В. в подданстве». Умахан же Хунзахский, под воздействием кайтагского усмия, вступил в подданство России. Присягу у хунзахского владельца принял майор Гербер, а письмо его о присяге направили в коллегию иностранных дел⁵⁰⁶.