Глава 4. Начало государственной деятельности Сурхая

Прав Т.М. Айтберов, считая, что «в истории его (Гази-Кумухского государства. – Авт.), да и всего Дагестана весьма важным моментом оказалось отстранение от власти и изгнание из Кумуха сыновей прежнего правителя, в результате чего новым гази-кумухским правителем стал Сурхай, сын Гарая»²³³. Здесь мы, правда, еще раз вынуждены подчеркнуть, что нам не удалось найти подтверждений того, что персонаж, названный в исследованном Т.М. Айтберовым источнике сыном Али-бека Мухаммедханом (у А.Комарова же он Сурхай-шамхал, дядя Сурхая), был эмиром (халклавчи) Гази-Кумуха. Но общая оценка указанного события справедлива. Прежде всего, потому что оно положило начало новому, блистательному подъему Гази-Кумухского государства, которое по географическим масштабам, значимости происходивших в нем событий и своей мощи не уступало Гази-Кумухскому шамхальству в годы его наибольшего взлета, если не превосходило его.

«После убийства нескольких ее (жены. – Авт.) братьев Чолак-Сурхай счел для себя невозможным продолжать жить с сестрой и развелся с ней. После этого он женился на дочери своего ата-бека Айшат, и от этого брака родился будущий герой Турчидагского сражения дагестанцев с Надир-шахом – Муртазали-бек, оставшийся в памяти народов Дагестана, в песнях и преданиях как доблестный защитник народов родной земли»²³⁴, – пишет А.Г. Булатова.

Однако в некоторых песнях про это сражение жена Сурхая выступает под другим именем. Песня «Хан Муртазалихасса балай» («Песня про Хан-Муртаза-Али»), приведенная в книге «Лакрал поэзиялул антология» («Антология лакской поэзии»), составленной в 1958 году Ю. Хаппалаевым и Б. Рамазановым, повествует:

Цимирдаврал нину ХIажи-РайхIанат

Мюрщисса оьрчIащал зунттайх ларгунни²³⁵.

(Мать симирдаров Хаджи-Райханат

С маленькими детьми в горы пошла.)

Песня «Муртазаьли», приведенная в книге «Лакские эпические песни», составленной в 1969 году Халилом Халиловым, сообщает:

Гуж буну лявкъукун къажар Надир-шагь,

Сурхайл оьрчIал нину та ХIажи-Айшат

Мюрщисса оьрчIащал зунттайх ларгуна²³⁶.

(Когда обнаружилось, что Надир-шах обладает [большой] силой

Мать Сурхая детей та [самая] Хаджи-Айшат

С маленькими детьми отправилась в горы.)

Песня «Муртазаьли» из книги «Парту Патима» («ПартIу ПатIима»), также составленной Х. Халиловым в 1972 году, опять же называет ее «та [самая] Хаджи-Айшат». Но песня «Надир-шагьнащалсса Муртаза-Аьлил дяъвилуха» («О битве Муртаза-Али с Надир-шахом»), из книг «Лакрал агьалинал балайрду» («Лакские народные песни»), также составленная Халилом Халиловым в 1990 году, информирует:

Цимирдарал нину ХIажи-РайхIанат

Мюрщисса оьрчIащал зунттайх ларгуна²³⁷.

(Мать симирдаров Хаджи-Райханат

С маленькими детьми ушла в горы.)

В тетради № 1 Али Каяева на станицах 166-173 дается вариант песни о Муртаза-Али (на С. 166 марсия о Гази-Кача (Гъази-Къяча), на С. 167 песнь пятая, на С. 168 песнь четвертая и песнь третья, на С. 169 песнь вторая, на С. 170 песнь первая, на С. 173 комментарий). В песне первой эта женщина названа «цимирдарал нину ХIажи РайхIанат». Однако в некоторых материалах по истории лаков Али Каяева жена Сурхая названа ХIажи-Айшат²³⁸.

В комментариях к книге «История лакцев» поясняется, что дайтлинцы – это «аварский род жены Сурхай-хана Айшат»²³⁹. В музейном комплексе «Ватан», построенном недалеко от Согратля, написано, что матерью Муртаза-Али-бека была дочь Хунзахского нуцала. Эту же версию приводит Халил Халилов в рассказе, записанном со слов Ибрагимовой из сел. Канар или Ханар (Хъанар) Лакского района²⁴⁰. Сведения потомка Сурхай-хана I Мухтара Зубаирова подтверждают сообщение А.Г. Булатовой: «Вторая жена Сурхай-хана была дочерью Абдулла-бека, Тюхчарского наиба из рода шамхалов. Звали ее Айшат-хаджи»²⁴¹. Относительно матери Муратаза-Али-бека сведения М. Зубаирова несколько разноречивы. «Некоторые источники высказывают, якобы, от нее родился сын Муртаза-Али, однако это не подтверждал Махмуд-бек Сурхайханов», – сообщает он²⁴². По другой приведенной им версии, третьей женой Сурхая была сестра шамхала Адиль-Гирея по имени Айне-бике. «В отдельных документах указывается, что Хан Муртаза-Али – сын Айне-бике. Подобного же мнения при­держивались Имран-бек и Махмуд-бек Сурхайхановы», – говорит М. Зубаиров в этой версии²⁴³. Т.М. Айтберов также говорит о трех женах Сурхая. Ссылаясь на сведения «Башировых» (потомков Сурхай-хана I по ветви его внука Шахмардана), он говорит, что у Сурхая I было три жены. Первая из них являлась сестрой его двоюродных братьев-соперников (или, как пишет Т.М. Айтберов, дочерью казикумухского кукравчу Мухаммадхана) Нана-ханум, от этой-де женщины родился Мухаммад. Второй женой была Айшат – дочь горского аристократа по имени Абдулла, который управлял лакским сел. Тухчар. Третьей женой, о которой рассказали внуки Башир-бека, была, якобы, Айна-бике, дочь шамхала Тарковского²⁴⁴.

Из книги Н.-П.А. Сотавова «Северный Кавказ в русско-иранских и русско-турецких отношениях в ХVIII в.» вытекает другая версия: в ней Карат-бек назван дядей Муртаза-Али²⁴⁵. Однако и это не все. В селении Цушар (ЦIущар) Кулинского района до сих пор живут потомки Муртаза-Али-бека (там было его поместье и выросли его дети). Они утверждают, что мать Муртаза-Али-бека Айшат происходила из бекской семьи селения ЦIущар. Подобные же сведения, подтверждаемые ссылкой на документы, мы получили от потомков сына Сурхай-хана I Муртаза-Али-бека, в частности от проживающего в Нальчике Нагоева Залимхана.

О начальном периоде правления Сурхая известно очень мало. Первым информатором здесь выступает С.И. Габиев. «Еще будучи шестнадцатилетним мальчиком, Чолак-Сурхай мечтал о набегах на богатые закавказские страны, – говорит он. – И вот, сделавшись вождем лаков, он решил, во что бы то ни стало, осуществить свою заветную мечту. Спустя два года по избрании, Чолак-Сурхай совершил набег на богатую Грузию. И затем, еще несколько лет подряд, Сурхай ежегодно совершал удачные набеги; но потом, обеспечив свою дружину награбленным богатством, он уже сам не принимал в набегах никакого участия, предоставив их делать другим»²⁴⁶.

О том, что Сурхай в начале своей политической деятельности совершал набеги на Грузию, подтверждает А. Каяев. «1145/ 1732 – год взятия Грузии Сурхай-ханом. Один ученый [по имени] Мудун Мамма сделал следующую запись относительно даты одного договора, составленного одним человеком: «Один договор составлен в день прибытия Сурхай-хана в Грузию. Свидетелем этого является сделавший эту запись Мудун Мамма Кубудинский»²⁴⁷. Надо заметить, что при этом Сурхай давал указания, чтобы нападения совершались только на дома богатых тавадов, т.е. князей. Но не только накопление богатства было целью набегов Сурхая «в богатые закавказские страны». Эти походы нужны были, чтобы завоевать авторитет среди горцев, для которых личная храбрость, как и удачливость в войнах, было необходимым условием для всеобщего уважения.

Надо заметить, что представлять набеги леков (дагестанцев) как нечто совершаемое только дагестанцами, неверно. Не меньше набегов совершали грузины на Дагестан. Просто свои нападения представляются ими в качестве завоевательных походов, а походы леков (дагестанцев) – как средство грабежа, т.е. первые понимаются грузинскими авторами как что-то прогрессивное по отношению ко второму. Набеги – явление, свойственное феодализму, через него прошли все народы, испытавшие на себе этот общественный строй.

Относительно конкретных же завоеваний нового гази-кумухского предводителя Али Каяев пишет: «Сурхай был предприимчивым, энергичным, деятельным человеком. Как только стал куклавчием (халклавчием), он отправился в оставшийся без правителя Кюринский округ, завоевал его и подчинил себе», – пишет он²⁴⁸. Эту же мысль высказывает С.И. Габиев: «Имея удачу во всем, Сурхай упрочил за собой славу храбрейшего из лаков, а потому не удивительно, что народ готов был выступить поголовно по первому его призыву. Привязав к себе весь народ, Чолак-Сурхай ловко воспользовался его преданностью для завоевания соседних земель»²⁴⁹. О высоком авторитете Сурхая среди своих земляков говорит и Алкадари. «Получив известность под именем Чолак-Сурхай, он снискал безмерную преданность и расположение в Гази-Кумухском владении», – говорит ученый²⁵⁰. «Чолак-Сурхай совершал военные походы в соседние с Лакией земли в целях расширения своих владений. В результате этого многие лезгинские сельские общества, такие как Верхний Сталь, Средний Сталь, Нижний Сталь, Хорам, Кирка, Верхний Яраглар, Нижний Яраглар, Касумкент, Нижний Арах, Испик, Хуттул, Зугребкент, Магарамкент и др. вошли во владения Чолак-Сурхая, Гази-Кумухское ханство расширило свои границы от Кумухского Койсу до Кюри и далее – Азербайджанского Ширвана»²⁵¹, – гласит «История лакцев». (Правда, использование слова ханство в данном случае является анахронизмом.) Аналогичное мнение высказывает Н.-П.А. Сотавов²⁵². Более того, Сурхаю удалось ликвидировать самостоятельность территориальных союзов и обществ в Лакии, возникших в период после распада шамхальства.

Новый правитель сумел создать внутри своего государстства нетерпимое отношение к воровству. Таковое отношение населения было настолько устойчивым, что чуть менее ста лет после описываемых нами событий комендант Кизлярской крепости и командир Кизлярского гарнизонного полка полковник А.И. Ахвердов писал: «И про­тив всех владельцов у него (Сурхай-хана II Гази-Кумухского) примерное то, что во всем владении его слово вор нет, так что проезжащие наши армянские купцы с шелками и другими шелковыми товарами бросают связки на улицах возле того дома, где имеют ночлег, а естьли бы кто и лошадь усталую под вьюком должен был бросить середи степи или гор, наверное, по утру же сыщет, естьли зверьми не растер­зана»²⁵³. А ведь это было довольно-таки смутное время, когда разбойничьи отряды сновали по всему Дагестану.

Сурхай осуществил военную реформу. Как и всякая горская армия того времени, его войска представляли из себя дружину. Регулярную армию (чивчу аьрал) составляли четыре сотни нукеров. Помимо регулярных частей, Сурхай имел и наемные отряды, составлявшие большую часть его войска. Вся армия подразделялась на звенья, кратные десяти. Над каждой десяткой командовал командир группы из десяти – курукай (кьурукьай), над сотней – сотник – ацкурукай (ацIкьурукьай), над тысячей – туршкурукай (ттуршкьурукьай). Войска состояли из конницы и пехоты. Вооружение состояло из сабли (тур) или шашки (шушкка), кинжала (харжан), лука со стрелами, пистолета (ттупанча), ружья (ттупанг), редко длинного джазаира (жазаир)^*. Воин обязан был иметь кисет (чантай) для пороха минимум на пятьдесят пуль.

Мешок из сыромятной кожи для продуктов с запасом на 10-15 дней, в рацион которого обязательно входило толокно (ини), редко хлеб (ччатI), еще реже походный хинкал (аьрайн гьавккури), сушенное мясо (чулу дикI) или курдюк (уттулу), сыр (нис). Для воды использовалась специальная металлическая посуда (гьанавруту – та [емкость], которую бросают на склон). «Малоедящий горец», как выражался акад. Н. Дубровин, с таким запасом пищи и припасов мог исколесить весь Кавказ.

Не только отряд регулярных войск, но и члены сельских боевых дружин устраивали сборы, в которых они усиленно тренировались. Они упражнялись, чтобы развить быстроту в беге, ловкость в прыжках, силу в метании копья и дротиков, а также в борьбе. На тренировках воины одевали двойные кольчуги, чтобы в настоящем бою они чувствовали себя бодрее. Фехтовальные приемы отрабатывались на саблях, но часто вместо мечей им давали булавы, которые значительно тяжелее сабель. Каждый воин учился забивать длинный толстый кол в землю. Отрабатывался не только бег на скорость, но и на выносливость. Во время такого бега или прыжка они несли мешок, наполненный землей. Особым видом упражнений было плавание в кумухском большом озере. Воины учились не только там плавать, но и нырять. Они спорили, кто из них дольше сможет пробыть и плавать под водой. Вот неполный перечень упражнений, выполняемых воинами: (даже большинство детских игр напоминали военные упражнения) прятки (лакIрай буккаву), беговая игра (лихъулий) и т.д. Некоторые из военных игр описаны у С.И. Габиева²⁵⁴.

Войско Гази-Кумуха было вооружено не только современным для того времени оружием: сабля, кинжал, пистолет, получивший местное название мажар (маджар) или крым мажар (къирим мажар). Дагестанцы давно наладили собственное производство этого оружия, сохраняя при этом его экзотическое название. Но сохранялось в армии и архаичное оружие: стрелы, копье, булавы и т.д. отическое название пр0000000000000000000000000000000000000000000000000000000000 саблеславу одних из лучших, если не самых лучшОружие у гази-кумухцев было самого разнообразного производства, но чаще всего собственного изготовления, поскольку лакские мастера-оружнейники имели славу одних из лучших, если не самых лучших, во всем Дагестане. Надо отметить, что лакские мастера не только создавали красивое оружие, но и воспевали его самыми возвышенными стихами.

БакIрайсса кьяпаксса

Махъ магьи дусса,

БувцIу цIубарз уксса

Мугьрурдив бусса,

Ккуллагу ккурккисса,

Бартгу гьартасса,

Цуппагу лахъисса

Жазаир бия²⁵⁵.

«С папаху, что на голове, сзади (на прикладе) слоновую кость имеющее, с луну, полную печати (фирменные) имею­щее, и пулю круглую, и дуло расширенное (имеющее), а само длинное оружие –жазаир – было» (подстрочный пер. Н.С. Джидалаева)²⁵⁶.

Если во внешней политике Сурхая I завоевательные походы занимают важное место, то не меньшее значение имеют мероприятия внутренней политики государства. Речь идет о перестройке самой столицы. «Прежде, чем предпринять что-либо против соседей, Сурхай укрепил Гази-Кумух, построил сильную крепость на месте, выбранном очень удачно в стратегическом отношении. Таким же образом, он укрепил несколько аулов, охраняющих проходы к Гази-Кумуху», – сообщает С.И. Габиев²⁵⁷. Однако не эти слова мы имеем ввиду, а нечто большее.

Дело в том, что перестройка Гази-Кумуха заключалась не только в укреплении ее постройкой сильной крепости, а в коренном переустройстве города. До вступления Сурхая на должность предводителя (халклавчия) он представлял собой несколько разбросанных, отстоящих друг от друга на некотором расстоянии, поселений. И главным из них, вероятно, являлся Кибади, который был расположен, как писал А. Каяев, там, где находилась кумухская кадиевская мечеть, о чем мы упоминали ранее. Ниже Кибади, вся восточная от него сторона была занята кладбищем. Кладбище было старинное, многие надгробные памятники ушли в землю, и только макушки надгробий служили напоминанием о тех, кто составлял славное прошлое этого мусульманского центра Нагорного Дагестана. Подтверждением сказанному является не только то, что почти весь нижний Кумух стоит на кладбище и, скорее всего, это последнее не одноэтажное. Об этом косвенно свидетельствуют слова Али Каяева: «Если осмотреть местность, начинающуюся с кладбища, расположенного рядом с Цувадинской мечетью, до могилы Гази-Каландара, то…» Здесь речь идет о другом божьем доме, находящемся недалеко от описанной нами выше кадиевской мечети. А возвышение, которое Каяев называет могилой Гази-Каландара, расположено рядом со знаменитым кумухским прудом (Гъумучиял Хъун бяр), у дома Билалова (Ккилахъал) Билала. Как нас информировали, ранее это надгробье располагалось не в магале Гунналь-ал, а значительно севернее, там, где сейчас располагается магал Гази-курча (Гъази–ккурчIа), названный так в честь этого знаменитого воителя за веру. Пруд также оставался в окружении кладбища. Да и сам пруд (Хъун бяр), как было установлено в наше время, был построен на кладбище, в то время как старожилы утверждали, что его дно обложено каменными плитами. Ямани-кладбище (Ямани хIатталу) располагалось юго-восточнее пруда. Вокруг древней гази-кумухской джума-мечети тоже было кладбище.

Теперь предстояло спроектировать и построить, можно сказать совершенно новый город. А до начала перестройки города нужно было провести огромную агитационную работу для того, чтобы убедить жителей в необходимости этого важного мероприятия. Более всего сопротивлялись этому плану кибадинцы, которые стремились сохранить кастовость, не допускавшую никакой социальной мобильности. Но именно ее хотел разрушить Сурхай, так как главной его целью было объединение всех слоев населения, повышение его гражданственности как основы высокого патриотизма. Но эту цель ему приходилось скрывать, так как если эту политику проводить открыто, она была бы обречена на провал. Пытаясь убедить в преимуществе своего плана гази-кумухскую верхушку, Сурхай вынес вопрос на обсуждение в совете народных старейшин (катнил кунисри). Однако те были против. И аргументы у них были весомыми. Разве можно строить дома на кладбище, возражали они. «Кладбище это до того старое, что оно сравнялось с землей, никто не знает, чьи это могилы. Причем, на кладбище давно наступают живые. Строятся дома, устраиваются токи, гумно. Поэтому эти аргументы не имеют под собой почвы», – говорил спокойным голосом Сурхай.

Самый главный аргумент народными старейшинами (катнил кунисри) не оглашался: они не хотели допустить чрезмерного усиления предводителя (халклавчи). Опасаясь узурпирования им власти, они препятствовали реализации его плана. Поняв, что напрямую решить вопрос не удастся, Сурхай попытался по одиночке поговорить с ними. И Качаевых, и Кадиевых, и Абдуевых можно было уломать, но симирдары были непреклонны. Тогда Сурхай потребовал вынести вопрос на всенародное собрание (кат). Привыкшие без сбоев проводить свои варианты решений на всенародном собрании (кат), старейшины (катнил кунисри) согласились на это. Так, молодому предводителю (халклавчи) удалось убедить всех.

Главной опорой Сурхая в осуществлении намеченной им социальной программы были воины его дружины, которые полюбили его как смелого, решительного и щедрого командира. Еще древнегреческий историк Полибий указывал на то, что правителей сближает с народом отсутствие разницы в одежде, пище и питье, сходство образа жизни, общение²⁵⁸. Сурхай-хан был плоть от плоти народным правителем. Единственное, чем он отличался от остальных, так это тем, что он ложился позже всех, а вставал раньше всех. В походной жизни он вел себя как самый простой его воин: он всегда ночевал на поле боя. Большую часть дружины составляло наиболее многочисленное сословие – уздени. Именно уздени обеспечили успех. Но другой опорой являлся труд райятов, значительная доля которого направлялась на укрепление государственности, улучшение ее благосостояния.

План перестройки города был прост. Предлагалось проложить главную улицу (Хъун ххуллу), которая разделяла Гази-Кумух на две части. Почти у самого изголовья главной улицы был построен куполообразный зиярат Гази-Каландара. Она должна была простираться от Гуннал-альской мечети, расположенной на южной окраине города, до северной оконечности, простиравшейся за Лултушинский майдан (Лулттущиял майдан), пересекая вдоль весь город. Она была прямой и, по тем временам, широкой: по ней свободно проходили две арбы на двух волах или лошадях. Главная улица (Хъун ххуллу) сохранилась до наших времен. Дальше Лулттущинского майдана она превращается в узкую тропку, которая идет мимо Чюйлухалу («Прибашенная местность» – ЧIюйлухалу). Эта башня («ЧIюй») была построена, как рассказывают старожилы, еще при Сурхай-хане I Гази-Кумухском или даже до него. Далее, проходя мимо местечка Душру-щябикай-баку («холмик, на который садятся девушки» – Душру-щябикIай-бакIу), главная улица становилась дорожкой для прогона скота и выходила на местность, имеющую двоякое название – Кяшу (Хъяшу) или Гатара-баку («[местность] для загона крупного рогатого скота» – Гъаттара-бакьу). Гатара-баку – это место, расположенное между нынешним Кумухом и Хукала-кур («Хукалинское поле» – Гьухъалла-къур), где сейчас стоит терминал Избергского завода.

Прокладывать подобные же прямые поперечные улицы не давал местный ландшафт. Тем не менее, несколько таких улиц было намечено от Чилейми на более пологую часть города. То, как их проложить, подсказывали ливневые потоки, которые сами себе прокладывают наиболее удобный путь.

На западной, более крутой стороне города располагались магалы Чилейми (ЧIилайми), Цубади (ЦIубади или ЦIувади) – по существу это, по утверждениям кумухцев, был бывший Кибади, а также Газил курча (Гъазил ккурчIа или Гъази-ккурчIа). На восточной, более пологой, стороне улицы располагались последовательно с юга на север Гуннал-ал (Гъуннал ал), Чураши (Чуращи), Нюжмардихи. Магал Лултуши (Лулттущи) или Мирза курча (Мирза-ккурчIа)) располагался по обеим сторонам главной улицы (Хъун ххуллу)²⁵⁹. Так, в прошлом расположенные в разных местах, все семь поселений должны были быть соединены вместе и стать магалами одного города. С.И. Габиев в своем труде «Лаки, их прошлое и быт» говорит: «Все старшины восьми магалов присутствовали при этой церемонии (церемонии возведения ханом Аслан-Хусейн-бага. – Авт.) и поочередно клялись на Коране в верности русскому Императору и в повиновении новому хану»²⁶⁰. В Кумухе было только семь магалов. Восьмым магалом города Саид Габиев, вероятно, называет Ханажи. В прошлом это было большое селение, ранее располагавшееся у подножья священной горы Вацилу, недалеко от местечка Партувалу, на противоположном берегу Гази-Кумухского Койсу (упоминание об этом селении есть у Али Каяева, который сообщает, что оно было центром магала Лакии «Маччайми»²⁶¹). В стародавние времена оно было поражено какой-то эпидемией. Население гибло. И, как это делалось в те времена, когда другого пути борьбы с заразной болезнью не оставалось, жители переселились в другие места. Ими стали селение Хури, куда переселилось 34 дома, и город Гази-Кумух, куда переселилось 29 домов. В Гази-Кумухе они занимали место между Кумухом и Табахлу (Гьухъал), у так называемого маленького озера (ЧIиви бяр). Здесь у них была своя мечеть и курча (ккурчIа). (Профессор медицины Х.Э. Гаджиев весьма удачно назвал курча «мужским клубом на свежем воздухе»²⁶²). Надо заметить, что Ханажи, как таковым, восьмым магалом Гази-Кумуха никогда не считали.

Большой единый город, каковым стал Гази-Кумух, имел конкретные преимущества перед предшествовавшим ему разрозненным. Укреплялись хозяйственные связи, росло политическое, социальное, военное единство населения, которое становилось мобильным во всех отношениях. О том, что Сурхай был большим охотником строить, мы имеем подтверждение и из русских источников, приведенных нами и ранее. «Прибывшие из Кумуха 24/IV-1732 г. толмачи Ибрагим Сююшев и Режеп Абдурахманов сообщили, что были они там 27 марта…, были приняты Сурхаем в новом городке на холмах с четырьмя башнями, где имеется вооруженный круглосуточный караул из 30 человек. В том же городке они видели четверых русских пленных, которые сказали, что у Сурхая содержится один русский капитан, женившийся на местной «с понуждением». Они же узнали, что «строит де Сурхай новой город из 3000 лавок и несколько караван-сараев или гостиных дворов построил и всяких мастеровых людей от всех сторон собирает»²⁶³.

Кумухцы говорят: «МарцIсса чIанкIри – ЧIилайми, ЧIаммал лагъарт – Гъуннал ал, Ухчямалтал – Чуращи, Ярамастал – Лурттущи, Къажартал – Лужмярдихъул, Гъазитал – Гъази-ккурчIи, Чиновниктал – ЦIувади» («Все чанки – это чилайминцы, «чам»ов рабы – это гунналалцы, ухчамалы – это чуращинцы, негодники-озорники – это луртушинцы, каджары – это лужмардинцы, газии – это газикурчинцы, чиновники – это цувадинцы»²⁶⁴. И несмотря на то, что это стихотворение-скороговорка довольна популярна среди жителей Гази-Кумуха, такого строгого разделения сословий по магалам не наблюдается.

Начинание Сурхая стало великой перестройкой. Такого строительного бума не видела Страна гор. Прежде всего, была сделана разметка главной улицы (Хъун ххуллу). Были намечены места размещения магалов, а также мечетей, площадей (майданов), курча (ккурчIа) каждого магала. После разметки улицы начали строить мечети. Приглашались мастера из других аулов и других национальностей. Лучшие из них направлялись на строительство мечетей. Камни для мечетей обрабатывались более тщательно, ведь обтесанные камни плотнее прикладываются друг к другу и здание сразу становится стройным и изящным. Над каждым магалом возвышалась магальская мечеть. Кроме магальских, имелась кадиевская, а самой большой и древней среди мечетей была джума-мечеть. Других общественных зданий, кроме мечетей, в городе в те времена не было. От себя лично Сурхай также построил мечеть. «1726-27 [г.] – Постройка мечети в сел. Кумух у базара по решению Сурхая б. Гирая Гази-Кумухского (ставшего потом ханом)», – сказано у Л.И. Лаврова²⁶⁵. При мечети, которую называли сурхаевской (Сурхайл мизит) было открыто медресе.

Необходимо отметить еще одно обстоятельство: разделительных укреплений по магалам не было даже до объединения, а после перестройки – тем более.

В 1966 году Х.М. Халилов записал со слов известного лакского музыканта и интересного рассказчика, жителя Гази-Кумуха Зульфукара Дибирова, интересную притчу, которую назвал «Находчивость горца». Изложим ее вкратце. «Правитель Ирана Надир Афшар во главе огромной армии вторгся в Дагестан. Однажды его бойцам удалось захватить в плен горца. Предводитель решил допросить задержанного. "Много ли у вашего предводителя воинов – конных и пеших?" – задал вопрос правитель. Находчивый горец ответил: "Страна наша населена добрым, гордым и мужественным народом. Правит ими высокопочтенный Сурхай-хан. Сколько воинов у него, мне не ведомо. Но знаю одно: у него в войске три тысячи кузнецов, три тысячи седельников, три тысячи сапожников, три тысячи оружейников, три тысячи портных, три тысячи сбруйников". Это сообщение заставило Надира призадуматься. На самом же деле у Сурхай-хана было всего три тысячи воинов. Но каждый из них был и кузнецом, и седельником, и сапожником, и оружейником, и портным, и брадобреем. Горцы были мастерами на все руки!»²⁶⁶

Конечно, горцы всегда являлись мастерами на все руки. В формационном отношении горское общество уже перешагнуло из системы натурального хозяйства в стадию феодализма, но жизнь заставляла их большую часть хозяйственных работ делать самим. Охотно пользовались они и рыночными товарами, и не только потому, что к этому вынуждала нехватка сырья, но и из-за различной степени квалификации в разных профессиях. Может быть, горские мастера и были находчивее, но работы закавказских мастеров были много профессиональнее. И, хотя военные походы горцев в закавказские страны носили характер системы «галопом по Европам», они приносили обитателям огромную пользу и в смысле усовершенствования привычных профессий, и в смысле освоения новых.

После постройки мечетей, началось строительство жилых домов. Дома строили сообща. Совместная общественная работа еще больше сближала, объединяла людей. Слово бяртака (бяртахъа, бяртахъа дан) означает не только торжества или угощение по случаю завершения совместно проведенных работ, таких как перекрытие крыши дома, окончание строительства дома (бяртахъа бичин), как указывают обычно словари, но и саму совместную работу. В те времена родственные (тухумные) отношения выражались острее, сильнее, и когда кто-то из родственников строил дом или другое здание, вся родня выходила на помощь. Работы выполнялись дружно и с большим энтузиазмом, сопровождались песнями и танцами. К окончанию работ подавались хлебцы (кIюла ччатI) с сыром. Более обеспеченные резали барана и вместе с хлебцами раздавали мясо и бузу (дукьра хIан).

Кроме главной улицы (Хъун ххуллу), восточнее от нее, была проложена еще одна, параллельная ей, нижняя улица (Лултту ххуллу). Обе улицы сливались на Лултушинском майдане. Она тоже была по тем временам широкой улицей. (Только позже они сузились и стали тесными.)

Лично от себя Сурхай построил в магале Гуннал-аль (Гъуннал-ал или Гъурнал-ал) красивую мечеть, которая и сейчас является одной из достопримечательностей Гази-Кумуха. Была обновлена Бурхай крепость (БурхIай къала – Крепость на гребне) и построена новая крепость на Гурда баку (Гурда бакIу – Гурда холм, Саблевидный холм). Город приобрел совершенно другой вид, он преобразился в хорошем смысле слова.

Конечно, перестройка города длилась не один год. Но главная задача – придать населению города настрой жить вместе – была реализована в первые же годы предводительства Сурхая. А потом дело, как говорится, пошло само.