Глава 3. Сурхай – народный избранник

Монотонное протекание жизни встало на дыбы, когда наступила ни для кого не ставшая большой неожиданностью смерть старого халклавчия Али-бека, ведь согласно большинству авторов он был очень стар и пережил обоих сыновей – и Сурхая, и Гирея. Конечно смерть всегда потеря, трагедия. Но смерть большого политического деятеля всегда влечет за собой неизбежную борьбу за место, которое он занимал. Даже в наследственных монархиях, в которых безвластие измеряется всего паузой между двумя фразами: «Le roi est mort, vive le roi!» («Король умер, да здравствует король!») – смена власти не всегда проходит гладко. А тут, можно сказать, правил-то наследования должности никаких еще нет, кроме довольно общей фразы – должность переходит к старшему в тухуме. Само выражение таит в своем чреве жесткую борьбу за власть в будущем, что мы уже знаем из рассказа Али Каяева о времени, предшествовавшем возведению на шамхальский трон Адиль-Герея во второй половине ХVI веке²⁰⁷. И это несмотря на то, что шамхал утверждался съездом дагестанских феодалов. Власть манит к себе и, если даже нет открытой борьбы, то за кулисами она неизбежно ведется.

После же упразднения шамхальского правления в Гази-Кумухе и передачи власти народным старейшинам (катнил кунисри) и предводителю (халклавчию), изменилась сама система наследования этой должности, а возможно она даже не установилась окончательно. Поэтому первые же попытки передачи власти привели к жесткой борьбе за нее. Сам порядок избрания на эту должность дан у Али Каяева. «Она передавалась старшему в роду, – говорит он. – Поэтому все семь братьев и их чрезвычайно высокомерная мать считали, что должность халклавчия им обеспечена и только ждали смерти [халклавчия] Хан-Али-бека»²⁰⁸.

Народное предание, как правило, упрощает события. Из житейского опыта мы, конечно, знаем, что жены могут связать братьев крепкой дружбой и, наоборот, сделать злейшими врагами. Думается, что надменность семерых братьев так же, как и несносный, высокомерный характер их матери, ставшие по преданию причиной раздора, передает лишь внешнюю сторону вопроса. На самом деле, борьба, вероятно, не только носила более ожесточенный характер, но и имела глубокие социальные корни. Не напрасно незадачливые братья, не долго откладывая, отправились собирать подать с подвластных Гази-Кумуху территорий. Вероятно, им эта обязанность вменялась еще при жизни халклавчия Али-бека. Пользуясь старческим возрастом своего деда, они еще при его жизни злоупотребляли доверием. Это не являлось секретом для народных старейшин (катнил кунисри), которые на этом основании питали к ним неприязнь. Это не было секретом и для народа (кат), который относился к братьям как временщикам. После смерти старого халклавчия братья почувствовали себя уже не исполнителями воли правителя, а сочли самих себя первыми людьми республики.

Они были очень дружны. Привыкли делить все поровну. Поэтому, вполне возможно, что они не стали выделять из своей среды лидера, и хотели установить своеобразный септемвират – правление семи. Но, скорее всего, правы С. Габиев и А. Каяев, которые считают, что между собой они уже назначили старшего брата на должность халклавчия. Скорее всего, они не понимали, что Гази-Кумух, привыкший уважать традиции, не будет так легко менять сложившуюся практику избрания предводителя. И народные старейшины (катнил кунисри), и народ (кат) были озлоблены самоуправством братьев и их матери. В то время, когда в этой семье царили самоуверенность и самолюбование, народ (кат), как предполагает А. Каяев, вынашивал другие идеи: воспользоваться возможностью избрать не имеющего поддержки сына Гирея на должность предводителя (халклавчия) и избавиться от всякого рода эксплуататоров и временщиков²⁰⁹.

Не сидела, сложа руки, и мать Сурхая Умамат-бика. «Сурхай и его умная, искусная мать, мечтая о должности халклавчия, тайно изыскивали средства»²¹⁰, – говорит А. Каяев. Она платила невестке своего мужа той же монетой, что и та ей. Она подсылала к своей чванливой родственнице людей, которые выражали не совсем уместные восторги по поводу возведения сына на должность предводителя (халклавчия), и предлагали свои услуги по дому. Восторги не были уместны, тем более, что не прошел траур по умершему всенародно любимому предводителю, поэтому ни народное собрание (кат), ни народные старейшины (катнил кунисри) этим вопросом еще не занимались, и возведение это было не реальным, а воображаемым, сугубо домашним, представлением. Тем не менее, эти действия Умамат-бика достигали цели, и в доме братьев все верили в то, что старший брат и на самом деле уже стал халклавчием. Тем не менее, для них не было секретом желание Сурхая стать предводителем (халклавчием) и происки его матери на этом пути²¹¹. А.В. Комаров повествует: «Сыновья Сурхай-шамхала не отличались хорошими качествами, обращались надменно с простым народом и вообще вели себя дурно; но так как отец их был старше Гирея, то старшины гази-кумухские, собравшиеся для избрания хахлавчия, не пожелали их обидеть и отправили от себя депутатов к вдове Сурхай-шамхала с просьбою дать одного из её семи сыновей для избрания хахлавчием»²¹². Согласно Али Каяеву, цель посещения братьев депутатами от народных старейшин (катнил кунисри) была другой: они решили проглотить обиду, нанесенную им самоуправством братьев и поздравить их с должностью халклавчия²¹³.

Нам представляется, что народные старейшины (катнил кунисри) направили депутатов в дом братьев не с целью предложить избрать одного из братьев на должность халклавчия и не для того, чтобы поздравить с восхождением на эту должность. Они просто решили играть в демократию, а для этого провести собеседование и некое подобие конкурса среди кандидатов на эту должность. Этот шаг был явно направлен на то, чтобы провалить амбициозные намерения братьев. Это понимали и сами братья, но вынуждены были идти ва-банк. В таких условиях поведение их высокомерной матери было только на руку народным старейшинам (катнил кунисри), решившим во что бы то не стало не допустить братьев до власти. «Она (мать братьев. – Авт.) не пустила депутатов к себе в дом, – повествует далее А. Комаров, – а выслала служанку спросить, что им нужно, и по получении от них ответа, при­казала своей служанке вынести к ним свой старый башмак и сказать: «довольно будет для вас, дураков, подчиняться и этому башмаку; а сына я вам не дам ни одного»²¹⁴. А. Каяев рассказывает несколько по-другому. Но суть одна – депутаты были оскорблены приемом. Ответ матери в сгущенных красках был передан ими народным старейшинам (катнил кунисри) и вскоре стал достоянием всего народа (кат). «Народу это не понравилось. Ну, тогда посмотрим, станет ли ее сын куклавчием вопреки нашему желанию, сказал народ, и немедленно отправил людей к матери Сурхая, чтобы просить дать сына для избрания куклавчием. А она сказала сама себе: «Желание слепого – зрение обоим глазам» («МурчIул мурад – кIивагу янин чани!»), – приказала порезать единственного быка, имевшегося в хозяйстве, чтобы угостить делегацию. «Да я же своего единственного сына вам в качестве жертвоприношения отдам», – сказала она, встречая их добрым словом»²¹⁵. Комаров пересказывает эти добрые слова. Более трогательна эта сцена в изложении Саида Габиева. «Вдова Герей-шамхала с радостью выслушала их и, тотчас позвав Сурхая, дала ему следующие нравственные наставления: "Дорогое дитя, будь честен в своих поступках; знай, что ты должен отвечать перед Богом за свой народ; со старшим тебя обращайся, как с отцом, с равным – как с братом, с младшим – как с сыном". Дав такое трогательное наставление, Умамат-бике благословила сына, заставила его поцеловать Коран и поклясться перед депутатами в верности народу», – рассказывает он²¹⁶. «Народ же тут же избрал Сурхая куклавчием и выделил из своей среды молодых людей в нукеры для его охраны. [Кроме того,] селения Ашти-Кунки (Аштти-Кьункьиял щархъурду), которые уплачивали подать куклавчиям, были предупреждены о том, что куклавчием избран Сурхай и что только ему следует уплачивать подати»²¹⁷. Последнее предложение является косвенным подтверждением высказанной нами выше мысли о том, что еще при жизни халклавчия Али-бека его внуки по линии Сурхая занимались сбором податей.

Предупреждение относительно сбора налогов углубило разрыв между родственниками. «Когда пришло время собирать подать с Варкун-Даргуа, сыновья Сурхай-шамхала отправились с своими людьми в главное селение, Ашти, и стали требовать, чтобы подать была отдана им. Старшина дал знать об этом Сурхаю в Гази-Кумух», – повествует Комаров²¹⁸.

Братьев, высокомерие которых ослепляло им глаза, реальная картина спустила на землю, и они решили убить Сурхая. Здесь описание поединка между претендентами на должность халклавчи немного расходится. Наиболее героический вариант рассказа – это изложение Саида Габиева. У Габиева Сурхай пытается угомонить братьев. «Бесстрашный, молодой халклаучи с несколькими нукерами прискакали в эти аулы и начали вести переговоры с двоюродными братьями. Он умолял их не повергать народ междоусобной войне из-за личных выгод. Но те и слушать не хотели его. Тогда Сурхай объявил, что он ради избавления народа от междоусобной войны готов драться с ними на кинжалах. Братья, надеясь на то, что их семеро против одного и что поэтому они совладают с присвоившим себе следуемую по обычаю старшему из них власть, тотчас приняли вызов. Но Сурхай, будучи благородным, приказал своим нукерам не вмешиваться в борьбу до тех пор, пока он будет еще дышать. (В народе поговаривают, что, якобы, при этом Сурхай сказал: «Негоже простым людям царскую – буквально симирдаровскую – кровь проливать!» – Авт.) Храбрые нукеры, со слезами на глазах, послушались любимого вождя и нетерпеливо ожидали исхода поединка, готовые сразу броситься на дерзких врагов. Началась ужасная борьба на кинжалах против одного. Здоровый, ловкий, искусно владеющий кинжалом, Сурхай, как могучий лев, бросился на братьев и начал рубить направо и налево, ловко отбивая удары своих противников. Вскоре четверо уже лежали мертвыми, а трое – ранеными: непобедимый же Сурхай со слезами на глазах стоял над трупами братьев. Кисть левой руки у него была обрублена и кровь ручьем лилась из раны»²¹⁹. Так, в борьбе со своими родственниками за власть, потерял Сурхай руку. И.-Г. Герберу его информаторы сообщили другую версию. «Он, Зурхай, имеет только одну руку, а другую ему в молодых летах отрубили, как он ходил баранов красть», – сказано у немецкого ученого²²⁰. Но мы еще не раз встретим подобное стремление представителей великих народов создать образ дикого варвара.

Наиболее реальная картина дается у Али Каяева. Он говорит, что, узнав о том, что братья хотят убить Сурхая, жители города решили опередить их и напали на их дома. Но те успели убежать. Тех, кто не успели убежать, народ убил. Однако оставшиеся в живых не оставили мысли об убийстве Сурхая и отрезали ему путь. Между ними и Сурхаем произошел поединок. Сурхай и его люди вышли победителями. Большая часть противников Сурхая погибла. Со стороны Сурхая только он сам потерял руку, других потерь не было²²¹. Зная великое личное мужество и храбрость Сурхая, можно допустить и вариант Габиева, и вариант Каяева. Конечно, он сражался двумя саблями. Противники все время пытались зайти ему в тыл. А он, то отступая, то наступая, всячески изворачивался. Глядел прямо, выслеживая движения противников боковым зрением. Несмотря на численное превосходство, они не могли вести бой в том русле, каком им было выгодно. Им мешала и беспредельная внутренняя злоба, и крайнее отсутствие организованности, целенаправленности, слаженности действий. К глубокому разочарованию братьев, Сурхай уже с самого начала сумел уложить кое-кого из них. Юркий, как ласка, ловкий, как гепард, он успевал ответить на каждый удар. Наоборот, они не успевали за ним. Кажется, только однажды он совершил неловкое движение и этой маленькой оплошности оказалось достаточно, чтобы острая боль прорезала руку. Кисть зависла. Сабля упала из нее, сама же она продолжала висеть на обрубке. Сурхай зубами оторвал ее, зло выплюнул и набросился на врагов с еще большей яростью. Кровавый овал обрубка метался, описывая немыслимые траектории. Брызги крови разлетались из нее в разные стороны. Но вот Сурхай поразил еще одного из врагов. Тогда остальные отступили, бросив корчившегося в смертной агонии брата на поле сражения.

У нас нет возможности доказывать, что Сурхай бился со своими противниками один, или что на его стороне выступал еще кто-нибудь из его приверженцев, хотя имеется мнение о том, что его сопровождал его близкий друг и телохранитель Карат Щаринский (Ильяс Каяев), который не был допущен к участию в поединке самим Сурхаем, а, по мнению Т.М. Айтберова, с ним был брат, который был убит рукой Али-бека²²². Но одно мы можем утверждать твердо, что он, как сказано одним из авторов книги об Александре Македонском, «никогда не посылал людей на то, что сам бы не осмелился предпринять»²²³.

Место поединка у Комарова и Каяева совпадает. Это Варкун-Дарго (или Ашти-Кунки). Кстати, место сражения Сурхая со своими двоюродными братьями до последнего времени указывалось жителями селения Кунки. Габиев отодвигает его на юго-восток – Мискинджинский магал.

Особняком стоит версия Т.М. Айтберова. Здесь расходится не только имя отца злополучных братьев и время действия, на что мы указывали ранее. Претензия братьев на должность халклавчия в этой версии представляется более основательной, чем у оспаривающего ее Сурхая, который ничего особого не может сказать, кроме: «Неправильно, если эмир будет из них и только». И, видя, что убедить оппонентов не удается, Сурхай приводит более убедительный аргумент: «Мы спросим у вилайата^*». И тут в дело вмешивается «хитрая, богатая и щедрая мать» Сурхая. «Она, собрав их [т.е. жителей] вилайата, попросила их, и те сказали так, как сказал Сурхайхан (так назван Сурхай в этом источнике. – Авт.): «Пусть эмир будет по очереди. Если вы и старше его, то это потому, что ваш отец был старше его отца. Сейчас время Сурхайхану быть эмиром»²²⁴, – ответили жители. Таким образом, Сурхай становится народным избранником.

Задуманное же братьями коварное убийство Сурхая уничтожает последние остатки сочувствия к ним. «Печальные и задумчивые, они вернулись в свои обители. И вот однажды Кунашхан отправил посланца к Сурхайхану, чтобы он позвал Сурхайхана к нему домой, для того чтобы [там] они с ним коварно расправились. Сурхайхан, однако, не пошел, а послал к нему своего отрока (гулам), чтобы тот посмотрел на положение их дел и разведал их истинное намерение. Его отрок, подслушав их речи, узнал их истинное намерение и сказал: "О мой эмир! Не ходи к ним, ибо они поджидают тебя для того, чтобы убить".

Сурхайхан, узнав об их коварстве, вторично направил посланцев и послания к [жителям] вилайата Гумук, смиренно жалуясь. Тогда ночью тайком они пришли к воротам Сурхайхана с намерением перебить отпрысков Мухаммедхана; в восьмую ночь джумада ал-ахира 1092 (1681) года. Отпрыски же Мухаммедхана, когда убедились в их прибытии, той же ночью бежали в Вараиб (Вараиб, вероятно, лакское селение Варайми. Таким образом, другим оказывается теперь и место, куда убежали братья. – Авт.). В нем они просидели восемь дней и ночей»²²⁵.

Как мы уже указали, согласно «Истории потомков Мухаммедхана Казикумухского» в поединке между Сурхаем и его соперниками на стороне первого сражается еще один участник, названный его братом, убитый рукой Алибека, одного из братьев. Из источника также вытекает, что Сурхай был храбрым человеком, так как даже при наличии еще одного воина, борющегося на его стороне, у соперников было многократное превосходство; при этом, оставшись втроем против лишившегося руки и слабеющего от потери крови одного Сурхая, они ретируются.

Вместе с тем, в указанном сочинении содержатся бесценные сведения о соперниках Сурхая, которые отсутствуют в других источниках. Это имена братьев, которые после поединка остались в живых, Кунашхан (Гунаш), Алибек и Али-хан. (Правда, здесь нас смущает обилие имен с окончанием на -хан, что в нашем представлении характерно для более позднего по времени исторического периода Лакии.) Еще более ценными являются сведения о местах, в которых ретировавшиеся братья нашли убежище. «Отпрыски Мухаммедхана, смиренно жалуясь, ушли тогда в вилайат Хид и ‘Андалал. Хид отдал местность Хулук, и они просидели в ней два года. Затем, однако, они испугались горячки и вторично попросили у Хида и ‘Андалала. Хид дал местность Тилик, а ‘Андалал – местность Хунуда и Хужал. Они бро­сили тогда между собой жребий. Выиграл Кунашхан и пошел в Хунуда, вторым был Алибек, он пошел в Тилик. Остался Али-хан, который пошел в Хужал»²²⁶, – сообщает источник. Таким образом, оставшимся в живых братьям достались не только значительные территории на вечное пользование, но и высокие полномочия: «им принадлежит [право] расселять мужей на той земле»²²⁷. Потомки «справедливого султана» Гунаша составили аристократический род селения Гонода. Знаменитый полководец имама Шамиля, наиб Северо-Западного Кавказа Мухаммед-Амин является представителем этого рода²²⁸.

Потомки Алибека стали телетлинскими феодалами²²⁹, впоследствии ставшими жертвами расправы фанатичного наиба Кибид-Магомы Телетлинского. Алибековичи, по утверждению Т.М. Айтберова, поныне проживают в аварских селениях Андых, Гонода, Голотль, Телетль. К ашильтинским потомкам Алибековичей относится известный политческий деятель времен Гражданской войны Наджмутдин Гоцинский²³⁰. Прямыми потомками Алихана являются гоцатлинские беки, к числу которых предположительно относится второй имам Дагестана Хамзат-бек Гоцатлинский²³¹. Введением этих сообщений в научный оборот мы обязаны Т.М. Айтберову.

Приведенные сведения показывают, что беглецы из Гази-Кумуха оставались для тех мест, в которые они переселились, людьми не просто уважаемыми, а стоящими на более высокой ступени социальной лестницы, что является свидетельством того, что, даже после упразднения шамхальского правления, Гази-Кумух имел, если не безоговорочное политическое лидерство, то политический авторитет и огромное политическое влияние и на Андалал, и на Хунзах, и на Койсубу (Киндалал).

К моменту, когда произошла ссора между претендентами на должность халклавчия, Сурхай был женатым молодым человеком. Причем, его жена была родной сестрой будущих соперников. У них был сын Мухаммед-баг²³², будущий правитель Гази-Кумухского ханства. Многие авторы придерживаются этого мнения. И хотя в таком случае получается, что Мухаммед-хан Гази-Кумухский, которого в отличие от своего отца в народе не принято называть долгожителем, даже по версии Комарова – Габиева, прожил минимум девяносто лет. Однако других версий у нас нет и обнаружить пока не удалось.