Глава 8. Третий поход Надира в Лакию

В Санкт-Петербурге были рады неудаче покорителя мира в Табасаране. Однако незнание ближайших планов находящегося в Ширване завоевателя вызывало у российские властей озабоченность. Петербургский двор давал И. Калушкину четкие директивы не давать повода иранской стороне для ухудшения отношений. «Вы должны, – говорилось в рескрипте к резиденту, – стараться всеми средствами войти в кредит у шаха Надыра и при всяком случае заверить его в нашем истинном намерении жить в дружбе с персидским государством»¹²⁵⁸. Резидент И. Калушкин, в свою очередь, предупреждал российское правительство о надвигающейся опасности со стороны Ирана. «Хотя Надыр намерен иметь дело со всем светом..., виды и приготовления наиглавнейшие против Российской империи устремляются», – писал он¹²⁵⁹.

Аналогичные сведения в Петербург поступали и с других регионов Северного Кавказа. В них были конкретные сведения о намерениях шаха продвигаться к южным границам России, о вступлении его эмиссаров в тайные связи с некоторыми кумыкскими, ногайскими, кабардинскими и калмыкскими феодалами¹²⁶⁰. Эти сведения не были секретом для западных кругов, которые отлично понимали, что режим, установленный Надиром в Иране, является полувоенным и, следовательно, войско в таком государстве должно быть постоянно в деле. «Россия, – писал маркиз де ля Шетарди министру иностранных дел графу Амело, – не считает свободной от опасности со стороны Тахмасп-Кули-хана. Выяснил, что здесь считают положение близким к разрыву... Если до сих пор, – продолжал он, – Тахмасп-Кули-хан имел успех, то здравая политика требует, чтобы для поддержания своей узурпаторской власти войско оставалось всегда вооруженным». Логически вытекало, что следующей за разгромом Оттоманской Порты, покорением Кандахара, государства Великих Моголов и Средней Азии, скорее всего, будет Россия, и, если джахангир «сочтет себя вынужденным продолжать свои действия, то ничто не является для него более подходящим, чем Астрахань. Астраханское царство всегда было магометанским». И нет ничего удивительного в том, что он всегда «будет смотреть на Астрахань как на город, который может осуществить достижение для него такой цели»¹²⁶¹.

То, что предполагаемое нападение на Россию не было неким экспромтом, а давно вынашиваемой шахом идеей, подтверждают сообщения, поступавшие от многочисленных российских агентов. Прибывший из Малого Ногая Муса Шебяков после «разведования ведомостей» 19/VI-1738 г. сообщил, что «шах де персицкой к кумыцким владельцам пишет, чтоб они готовили провиант, а он де шах пойдет к туркам горами близ Кумык (скорее всего, имеется в виду Гази-Кумух. – Авт.) и остановится в Кабарде и будет путь с турками договору иметь, чтоб ему, шаху, итти к Астрахани, а когда де Астрахань возьмёт, то и далее в Россию пойдёт»¹²⁶². А.И. Тамай указывает, что «в данный момент, когда шах решил напасть на Россию, Дагестан его интересовал почти исключительно как наиболее удобный плацдарм и близкий путь для удара по ее жизненно-важным районам»¹²⁶³.

Получив тревожный сигнал от своих людей, астраханский губернатор М.М. Голицын 19/I-1741 г. доносил, что 18 января он получил через Кизляр ведомость от резидента Калмыцкого от 15 декабря 1740 г., где сообщается, что, «якобы, он, Надиршах, взял столицу… (слово не разборчиво. – Авт.) в будущую весну со всеми войски пойдёт в Астрахани, а гилянскому камандиру прислан от шаха указ, якобы, после 11 декабря Фатара хан и другой Алаверди хан чрез Гилан з двенадцати тысячи войска пойдёт против лезгинцев, с которыми имеет итти против оных лезгинцов шахов сын, Риза Кули Мирза, и о протчем: и притом представляет, чтоб в кизлярской крепости иметь осторожность», а от себя Голицын добавлял: «и хотя кизлярской комендант во оном пограничном месте всегда безотменно в крепчайшей предосторожности довольно от меня определениями снабден, однакож паче чаяния потребно оную кизлярскую крепость сверх имеющих тамо военных людей ещё прибавить»¹²⁶⁴.

15/ХII-1740 г. С. Арапов писал к М.М. Голицыну, что к командующему в Гиляни прислан указ от шаха о том, что в декабре «Фатара хан и другой Алаверди хан чрез Гилян з двенадцатью тысячи войска поедем против лезгинцев (т.е. дагестанцев), дабы во время их с войском шествия людей провианта, а лошадей фуражем довольствовать, оной хан прибыл уже в Тегран и с тем войском как выше изображено после первого на десять декабря, поедет к лезгинцам вооруженною рукою; ещё ж чрез прибывшего из Хурасани известился, что шахов сын Риза Кули Мирза прибыл в Хурасан, сказывают, что ему Надир шах с оным войском двенадцатью тысячи ис Хивы против лезгинцев (т.е. дагестанцев) иттить, також де вдобавок к тому войску ещё з городов будет брать, и потому я признаю, что оной будет иметь з двадцать тысяч, и шах ныне под Хивою стоит того ради покорно вашего сиятельства прошу в кизлярской крепости осторожным быть, как бы шахов сын со оным войском к Кизляру не пришёл, також и шах по взятии Хивы как бы в Астрахань не пришёл»¹²⁶⁵.

31 января 1741 г. М.М. Голицын доносил, что получил он от консула Арапова письмо (от 20/ХII-1740 г.), где подтверждается, что шах со всем войском прибыл на Муганскую степь, провиант заготовлен и намерен шах идти «к лезгинцам (т.е. дагестанцев), иные говорят, якоб к Астрахани пойдёт, к тому ж ныне чрез прибывшего из Шемахи известился, он, якобы, из оной Шемахи к шамхалу послано пятьсот рублёв денег, а по указу де шахову, якобы, повелено ему, шамхалу, войска горских народов нанимать, откуда бы кто ни пришёл, и оное де войско приуготовлять будет в Россию с ним иттить, а подлинно неведомо только в Шемахе столько денег не сыщетца, и ежели де такую знатную сумму повезли, известно б было в Дербенте и по дороге, а прибывший де к нему, Арапову, толмач сказывал ему, ис Тарков де от Шевкала человек ево знатный ехал с ним, толмачом, до Шебрани и говорил ему, едет в Шемаху за жалованьем, а жалованья принять только десять тысяч»¹²⁶⁶.

Реальность российских опасений вполне серьезно принимается и в Англии. Английский историк Л. Локкарт выражает твердое убеждение, что если бы Надир «вдруг атаковал Россию, то он мог бы вырвать у нее Кизляр и Астрахань»¹²⁶⁷. Имеющиеся в нашем распоряжении материалы свидетельствуют о том, что иранский шах «самым серьезным образом обдумывал поход на своего северного соседа».

Доказательством большого интереса Надир-шаха к России служит его письмо к Хусейн-хану. В ноябре 1740 г. Надир-шах писал к своему послу Хусейн-хану, что он покорил Бухару, Самарканд, Хиву и т.п. «и божиею милостью по желанию моему все дела к окончанию привёл и сего месяца рамазана 12 дня (20 ноября) вся армия от Хивы к Хорасану поход восприяла и по прибытии в Хорасан в Дагестан итти имеем, и когда ваше высокостепенство из России отправиться имеешь, ехать к дагистанским границам и там с нами видатся и також о русских поведениях обстоятельно нам доносить»¹²⁶⁸.

Тема похода на Россию присутствует в большинстве сообщений из Ирана. 7/I-1741 г. С. Арапов доносил Голицыну, что «сего генваря 5 или 7 числа ещё не прошло чрез Рящ (Решт) персицкого войского войска имянуемого авганцов (афганцев) две тысячи да куртов (курдов) две тысячи конные оные на войска походами у всех ружьев и лошади добрыя к тому ж и поди не куды ещё разве воевать будут, а что прежде прошедших десят тысяч войска плохи воины, ежель доброй мороз и снег будет и без войны помрут, а при оном войске главной командир Фатали хан, да авганские Таги хан, а как и хан Чафер бек Салтан, де сверх до Мамадали хан оной же по указу шахову с Тевриза, Гежи (Гянджи. – Авт.) и Тефлис и со всей адырбагатанской (азербайджанской. – Авт.) зберёт войска десять тысяч и к сему войску на Мугань приведёт, в то время к лезгинцам придёт, а теперя вышеописанное войско на Муганскую степь пошло, иные говорят, что ныне к лезгинцам, а как здесь оне шли, слышно от них было, разглашали, когда лезгинцов разорил, пойдём на Россию к тому и от других людей слышно, якобы, по разбитии лезгинцев на Россию пойдут»¹²⁶⁹.

Россия еще перед Табасаранским походом Надир-шаха стала на Кавказе принимать меры предосторожности. Специальным указом императрицы для обороны Астрахани и Кизляра предлагалось принять надлежащие меры – возвести дополнительные укрепления, завезти боеприпасы, снаряжение, порох и т.д¹²⁷⁰. Вскоре Кизлярская крепость, построенная генералом Левашовым вместо старого города Терки, была «лучшим образом укреплена и приведена в оборонительное положение; сделаны в нужных местах надолбы и засеки, и везде по границе терской и в гребнях взята крепкая предосторожность». Не доверяя этническим иранцам, даже крещенным, российскими властями «находящиеся в Кизляре крещенные персиане (были) отосланы в отдаленные места. Впуск сухопутно и морем в наши границы индийских и персидских пустынников (был) запрещен, что они скрывали в себе шпионов. Прием в крепость Кизлярскую азиатцев не иначе производился как тайно и ночью»¹²⁷¹. Кроме того, были усилены пограничные гарнизоны в низовьях Терека отправкой дополнительных воинских подразделений, выделены огневые средства для гребенского и терско-сунженского казачества, так как на него, совместно с гарнизонами крепостей, была возложена «охрана русских границ на Кавказе, а также почтовая гоньба по всей терской линии". Они же должны были строить мосты, держать в готовности паромы и кажаки для переправы через Терек"¹²⁷². В.А. Потто пишет по этому поводу: «Внезапное появление его (Надир-шаха) в Дагестане и слух о движении к нашим пределам породили в Петербурге серьезное опасение за возможность новой войны с персиянами. В Астрахани принялись строить флот, заброшенный со смерти Петра Великого; Кизляр укрепляли; войска двигались на Терек с Волги и Дона; приехал, наконец, и генерал Еропкин, назначенный комендантом Терской линии. Но когда приготовления были окончены и война казалась уже неизбежной, Надир-шах получил известие о восстании внутри самой Персии и повернул назад. Пять лет, однако же, Терская линия стояла в полной боевой готовности, и только смерть воинственного шаха, последовавшая в 1747 году, позволила России распустить войска и возложить защиту границы на одних линейных казаков»¹²⁷³.

В другом указе от 31/VI–1741 г. ему предписывалось «от незапного персиян к границам нашим приходу как в Кизляре, так и в протчих пограничных местах иметь твёрдую предосторожность, ...а для лутчей предосторожности на границах наших от приближения Шахова, повелено нашей военной коллегии как в расположении к тамошним местам полков, так и в протчем надлежащее учреждение без промедления учинит, по которому и вы исполнять имеете»¹²⁷⁴. Ранее было увеличено жалование казакам, несшим пограничную службу. 1/III-1739 г. указом императрицы было «велено гребенским казакам пятисотному числу жалованье на нынешний «1739» год по девяти рублев человеку четыре тысячи пятьсот да старшинам всем семьдесят и того четыре тысячи пятьсот семьдесят рублев отпустить из Астраханской губернии из неположенного в штате доходов по полугоду и с каждом отпуске присылать в государственную статс-контору особые донесения без замедления»¹²⁷⁵.

Несмотря на предпринятые превентивные меры, Россия была сильно обеспокоена появлением Надир-шаха на Кавказе, «как бы шахов сын со оным войском к Кизляру не пришёл, також и шах по взятии Хивы как бы в Астрахань не пришёл»¹²⁷⁶. Б.К. Мальбахов и К.Ф. Дзамихов, с ссылкой на Т.Д. Боцвадзе, считают, что «с покорением Грузии и Дагестана он (Надир-шах) намеривался захватить Кабарду и выйти к Волжско-Астраханской водной магистрали, создавая непосредственную угрозу южным границам России»¹²⁷⁷.

Английский посол в России Э. Финч 13 декабря 1740 г. доносил в Лондон: «Слышал я, будто русское правительство за последнее время несколько встревожено движением Надир-шаха: будто бывший регент даже с особенною поспешностью отправил курьера с приказанием привести Астрахань к состоянию выдержать крепкую оборону»¹²⁷⁸.

Аналогичное сообщение с некоторыми уточнениями посылал французский посол маркиз де Ля Шетарди министру Кастеллане: «Русские хорошо понимали, что шаха Надира привлекает гор. Астрахань, и поэтому, когда он пошел в Дагестан, были посланы инженеры в Терки и в кр. Святого Андрея, чтобы восстановить два эти укрепления. Кроме того, ген. Татищев и ген. Бренви, француз, отправлены в Астрахань, чтобы укрепить его наскоро и собрать там все войска, какие возможно»¹²⁷⁹.

Будучи прекрасным стратегом, Надир-шах отчетливо понимал, что продвижение к этим заветным желаниям невозможно без покорения Дагестана. Учитывая непокорность Сурхай-хана, Иран попытался оставить его в одиночестве, стараясь привлечь на свою сторону дагестанских правителей подарками и денежными вознаграждениями. Посредником в этих переговорах был тарковский шамхал Хасбулат. 30/ХII-1740 г. посланный в Тарки Кантемир Баталов сообщил, что «приезжали в Тарки к шемхалу Казбулату от дербентского салтана дербентцов два человека, и объявил ему, Казбулату, что повелено от шаха персицкого вам дать в жалованья денег пятнадцать тысяч рублёв, а откуда оные деньги даны будут того не объявили, и за оное объявление он, Казбулат, им дербентцам дал в подарок два ясыря; за от персицкого шаха прислан был курьер с указом, и объявлял ему, что шах со всем войском намерен ныне зимою быть на реку Куру, и ты б собрал своих людей доброконных и оружейных в пансырех пятьсот человек или более, и с оным войском, чтоб они к шаху на Куру реку, и по оному шахову указу оной шамхал намерен войска збирать, и как шах на реку Куру прибудет, то и шемхал своим войском к нему, шаху, на Куру реку пойдёт, а за жалованьем он, шемхал, в Шемаху Тезика Казима послал»¹²⁸⁰.

Однако северокавказские князья, старшины Цудахара и Анцуха, к которым обратился шамхал, с негодованием отвергли это предложение, а «присланных с жалованьем прогнали»¹²⁸¹.

Готовился к предстоящим сражениям с персами и Сурхай-хан. 8/III-1741 г. посланный в Дербент «для разведывания» кизлярец Даут Умаров сообщил, что «прибыло ис Персии в Шемаху персицкого войска восемь тысяч и ис оной Шемахи помянутое войско пошло в местечко Джари для разорения джарийцов и не дошед до оных джаров имелась у оных персиян зделанная крепость и во оной крепости оное войско остановилось ночевать, уведомясь джаринцы и собрався с три тысячи человек при оной крепости помянутое персицкое войско разбили токмо, осталось с тысячу человек, которые ушли в Шемаху, да пришло ж ещё персицкого войска в Шемаху ис ... (слово неразборчиво) ещё де слышно Шемаху ис Персии идёт войска ж и послан ко оному войску навстречу, чтоб наискорее шли, а как придут в Шемаху, то намерены итти для разорения джарийцев владелец Сурхай во владении своём всем тавлинцам приказом, чтоб своих местах были в готовности персияне ныне идут на джарийцев, а потом,-нт заготовлен и намерен шах ит000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000 может быть, что пойдут и на нас¹²⁸².

Активная дипломатическая и агитационная деятельность гази-кумухского правителя имела несомненные успехи. «По сведениям грузинского историка ХVIII века Папуна Орбелиани, в Картли в 1741 году начались выступления против иранцев. Возглавлял их эристав Шанше Эристави. Шах отобрал у него эриставство и передал картлийскому наибу (наместнику края) Гиви Амилахвари (Амилахори)»¹²⁸³. Союз с грузинским князем был результатом стремления Сурхай-хана объединить всех борцов против иранского владычества. К гази-кумухскому хану, как оплоту независимости, тянулись все, кто стремился добиться освобождения от деспотической власти Надир-шаха. Еще в феврале – марте 1741 г. в Кизляр от лазутчиков поступили сведения, что Сурхай-хан и Шанше Эристави, объединившись, готовятся «с оными персиянами битца»¹²⁸⁴. Но попытки гази-кумухского правителя добиться помощи со стороны Османской империи не увенчались успехом. На переговоры с турками были отправлены Шанше Эристави и унцукульский цивикан Малладж. Посланный в горы кизлярец Чебар Абакара 4/IV-1741 г. сообщил, что в Дербент прибыло персидское войско, а во оное войско табасаранские жители повезли «ис своих деревень провианта десять возов... (вероятно, из покоренных селений Табасарана. – Авт.) и намерены оные итти в горы для разорения Сурхая и тавлинцев... послан был в турецкое войско от Сурхай и джаринцов грузинский князь Шенша для прошения войска на помочь и оной князь в Грузию ныне ис того войска прибыл и объявил, что на реке де Арпачае стоит турецкое войско сто шездесять тысяч и главные командиры ему, Шенше, объявили, что мы де ожидаем к себе шаха персицкого с войским». Совершенно ясно было, что это отговорки, тем более, что они заявляли, что «ежели де он (Надир-шах. – Авт.) не будет, то когда будут хлеб жать, в то время мы и сами к нему пойдём, а ныне до того времени будем ожидать на помянутой реке Арпачае и ныне у пришедших войск хлеба весьма мала имеют голод как в Дербенте, так и за Дербентом, в деревнях хлеб очень дорог и везде имеют в хлебе великую нужду, от Усмея требуют баранов сорок тысяч, муки сорок тысяч какан и он, Усмей, послал оное войско от себя человека, что толикого числа не имеетца и просил, чтоб убавили, и видя ево человека поимеем и держали под караулом¹²⁸⁵. Переводчик Сафарали, поддерживавший связи с русскими, «прибыв в Дербент, слышал от кубачинских жителей, что прибыли к владельцу Сурхаю ис Царьграда (Стамбула. – Авт.) два паши, а сколько при них людей и зачем к нему прибыли того неизвестно»¹²⁸⁶.

Однако дальше переговоров дело не пошло. Чувствуя грозящую опасность, Сурхай-хан посылает к османам вторую делегацию. На этот раз, как сообщают русские источники, своего сына. С. Арапов доносил, что «чрез посланного от меня шпиона известился я, что Сурхай… сына своего, Муртазубека (речь идет о Муртаза-Али-беке. – Авт.), послал к турецкому султану просить о войске, чтоб прислал на споможение»¹²⁸⁷. Однако вскоре Муртаза-Али-бек понял, что, кроме потери времени, переговоры ни к чему не приведут. Пассивность Порты была только на руку Ирану. Что касается Шанше Эристави, то он, вероятно, сам рассчитывал более на помощь Сурхай-хана, чем располагал силами, способными самостоятельно противостоять Надиру. Выжидательная политика турок дала возможность шаху послать «войска персицкого с тридцать тысяч в Грузию к князю Шенше для разорения, да двенатцать тысяч к кубачинцам, которые кубачинцы ныне имеютца от персиян в осаде»¹²⁸⁸, и основные силы направить в Гази-Кумух, и бить противника по одному.

Россия, несмотря на явные угрозы южным границам со стороны Ирана, также не предложилаиемени переговоры к тарейшинам. обрисовать образ щедрого и милостивого победоносного полководца, который прощает газ помощи тем, кто фактически составлял не просто буферную зону между этими двумя великими державами, а зону активного противостояния шаху. Объяснение этой позиции только «немалыми затруднениями» (О.П. Маркова)¹²⁸⁹, связанными с войной со Швецией, вряд ли достаточны. Конечно, приготовления к войне с извечным северным соперником отнимали немалые силы у России. Возможно также, как указывает на то Е.И. Иноземцева, что «правительство России, связанное Гянджинским трактатом с Надир-шахом и Белградским договором с Портой, не решалось оказать вооруженную помощь горцам Дагестана в их неравной борьбе»¹²⁹⁰. Да и немцам, власть которых при дворе процветала в тот период, по большому счету было не до кавказских дел. И, наконец, была, вероятно, некоторая боязнь перед могущественным иранским полководцем.

Бурную деятельность развили Сурхай-хан и поддерживавшие его патриоты внутри Дагестана. Они проявляли готовность идти друг другу на помощь, готовность совместными усилиями отстоять независимость Страны гор. Попытались они решить и такую, казалось бы, неразрешимую задачу, как привлечь на свою сторону совершеннейшего адепта иранского диктатора, каким был шамхал Хасбулат. Сурхай-хан отправлял «людей своих к тарковскому владельцу Казбулату, что де я вскорости выеду из Дербента к Усмею, то де на другой день приезжай ко мне на помочь з двумя тысячи». Однако шамхал отказался присоединиться к ним. Посланцы сообщали, что тарковский правитель «отговоривается быть тебе с войском самому, а Казбулатово войско, которым давал он, Казбулат, шахово жалованья, побежали от него к Усмею и ныне у него, Казбулата, войска в собрании никого не имеется»¹²⁹¹. Надо заметить, что переход отношений от открыто враждебных, каковыми они были ранее, к корректно дипломатическим все же был значительным прогрессом.

В этот период в Дагестане возвышается еще одна сильная, патриотически настроенная фигура – Ахмед-хан Дженгутайский, правитель Мехтулинского ханства. Правда, выражение «только что ставший правителем владения»¹²⁹² представляется не совсем верным, поскольку, согласно русским документам, еще в 1733 году «в письме от 4/VIII-1733 г. дженгутайский владелец Ахмедхан выражал готовность верно служить России»¹²⁹³. Он сделал попытку обратить внимание России на ситуацию на Кавказе и подключиться к решению возникших проблем. При этом вполне возможно, что он сознавал, какая опасность таится для России в стремлении Надир-шаха покорить Дагестан. 10 июня 1741 г. было переведено письмо дженгутайского князя Ахмет-хана к полковнику Эльмурзе Черкасскому: «Благородному и почтенному брату нашему Эльмурзе беку много кланяюсь. Объявляю вам кизилбаши кажар пришли к дедушке нашему Усмею, и осадили и мы от них же опасны, наш сосет неприятель Казбулат, а ваш родственник, с персиянами сообщась, и нам труд делает, и мы вас просим, будет ли нам от нашего великого государя императора помочь, и збираетца в войска и в которое место оное российское войско прибыло, о том к нам прошу дать знать, все дагистанцы от самих от андийцов до авар положили ис протчими горскими народы намерение заодно и баталию с персиянами дать совсем изготовились, однако ж ожидают российского войска, и об оном войске изволите к нам известие вскоре прислать»¹²⁹⁴.

«В горах Дагестана в это время горцы готовились к продолжительной войне с могущественным и злобным врагом рода человеческого. Из аула в аул спешили глашатаи-пропагандисты, готовя народ к предстоящей схватке. В каждом ауле образовались, как бы мы сказали, патриотические клубы, которые руководили подготовкой населения к предстоящей смертельной схватке. Все силы, все действия, помыслы и чаяния горцев в это время были направлены на всемерную подготовку народных масс к предстоящей, чрезвычайно трудной и столь же опасной, вооруженной схватке с озверевшим, беспощадным и, к тому, же очень сильным и опасным завоевателем», – говорит В.Г. Гаджиев¹²⁹⁵.

Российские власти всегда были в курсе того, что происходило в Дагестане в этот сложный период. 4 июня 1741 г. из Кизляра были посланы лазутчики «в горы в разные места для разведывания о тамошних обращениях». Чебар Абакаров и его товарищ подтвердили, что в Тарки от шаха персицкого был прислан представитель, который объявил шемхал Казбулату указ от шаха, чтоб он, собрав, сколько можно войска, приехал в Ардебиль, взяв с собою «владельцев Сурхая и Усмея». Шамхал с шаховым указом прислал к «владельцам Сурхаю и Усмею» людей своих, чтобы сообщить им, что «ныне де шах персицкой призывает нас к себе». Однако Сурхай-хан объявил, что «я де к шаху персицкому не буду, а буду до времени жить здесь, а когда де мне здесь жить места не будет, то пойду к туркам»¹²⁹⁶.

Летом 1741 года Надир решил начать наступление на Лакию. Сам он отправляется в Закавказье для сбора дополнительных отрядов и провианта. 27/VII-1741 г., ссылаясь на письмо Арапова от 25/VI и на сообщения его курьера, М.М. Голицын доносил, что в Барде стоит шах «и много де число войска к Сурхаю и другим владельцам для разорения послал же и небольшая артиллерия в Барду отправлена и к главному над артиллериею топчи баше от него, шаха, послан указ, чтоб та артиллерия шла к Дербенту... из Гиляни на персицких судах в Баку пшена сорочинского пятьдесят тысяч батманов, а из Мизандрани уже на пяти судах провианта в Дербент отправлено...»¹²⁹⁷ А его командиры уже орудуют в Южном Дагестане во владениях Сурхай-хана. «Нажен Султан с семью тысячи войска ныне разоряет Сурхаево владение куралинцов и всякой день деревень пустых по десяти и по пятнадцати зжет, а люди ис тех деревень все разбежались, а имеющейся хлеб во оных деревнях зжатой персияне берут для пропитания на войско, а не зжатым кормят лошадей»¹²⁹⁸. Хотя большинство дагестанских правителей были настроены против персов, но и среди них были союзники шахского Ирана. «14-18/VII-1741 г. бывшие в Буйнаке и Дербенте Кантемир Бабатов и Чебар Абакаров сообщили: первый – о том, что Хасбулат и Ильдар, переметнувшийся на сторону врагов Сурхай-хана, собирают провиант для персидских войск, которое в 7 тыс., разоряют деревни и ждут прихода шаха, чтобы итти против Сурхая, второй, что «шемхал Казбулат в персицком войске и буйнацкий князь Мехти, но войска их никуда не отпускает»¹²⁹⁹. А «в начале августа 1741 года [Надир-шах] во главе огромной армии начал наступление на Нагорный Дагестан»¹³⁰⁰. Ведомый стремлением приблизиться к российским границам и подогреваемый жаждой мести, иранский правитель, преодолевая упорное сопротивление горцев, вступил в «царство Кумух». «Закованные в железо, жаждущие наживы многочисленные полчища шаха Надира направились потоком в Страну гор, как из муравейника», – сообщает лакский эпос¹³⁰¹.

Не все воины Надира имели такой внушительный вид, как передает эпос. Читателю будет интересно знать об особенностях персидского войска. У постоянного войска Надира не было особой фор­мы одежды. Правда, отдельные подразделения имели от­личительные знаки в виде пера на головном уборе, осо­бого тюрбана и пр. Введенная вместо красной шапки с двенадцатью полоска­ми шапка, получившая название «тахмази», была наиболее универсальной и обязательной для всех воинов постоянного войска формой головного убора армии Надира. Шапки «тахмази» были одинаковой формы: квадрат­ные, с крестообразным верхом. Такую шапку имели все воины Надира. Некоторые предпочитали повязывать поверх нее тюрбан из белой ткани, другие носили на ней перо. Сам Надир также носил такую шапку, повязанную тонкой белой шерстяной тканью, концы которой свисали у ушей¹³⁰².

Иранские воины имели следующее вооружение: сабля, лук, мушкет (джазаир или туфенг), щит, кольчуга, копье. Правда, В. Братищев в реляции от 23 июня 1744 г. отмечает имеющиеся в вооружении недостатки. «Между всеми оными военными пер­сиянами не малая часть пехоты находится, понеже иныя в вооруженных потребностях, ружьях, саблях и копьях весьма неисправны суть»¹³⁰³. А у узбеков и афганцев, прибывших в шахский лагерь под Дербентом с Али Кули-ханом во главе, он заметил еще больше недостатков: «...узбеки при себе оружие не имеют, но при саблях и с дротиками, а иные без копей с простыми жер­дями»¹³⁰⁴. По этому поводу хочется напомнить, что, вопреки гравюрам, их изображающих, и прославленные «наполеоновские армии были скверно экипированы (форма, а иногда и оружие, распределялись по мере продвижения)»¹³⁰⁵. Однако эти недостатки не мешали французам быть лучшими воинами своего времени. То же можно сказать и об иранской армии, тем более, что эти недостатки в Дагестанском походе вполне компенсировались их численным превосходством.

В отличие от своих предшественников, Надир придавал большое значение войсковому обучению. Он нанимал специальных учителей для обучения и тренировок. Кроме того, им устраивались смотры войск и показательные выступления.

Дисциплина в армии иранского шаха была железная. Главным ее принципом было беспрекословное подчинение командиру, ибо, как говорит Мирза Мехти-хан Астрабади, «небрежность в мелочах становится причиною гибели целого»¹³⁰⁶. Она поддерживалась и кнутом и пряником. Мы уже видели, как бывал он суров к трусости и невыполнению боевого товарищеского долга. После одного из походов в Дагестан, когда войско Надир-шаха возвращалось в Иран и разбило лагерь на реке Куре, из его соста­ва дезертировало 700 человек, намеревавшихся бежать в горы. Хитростью Надир добился их возвращения, после чего большую часть дезертиров ослепил, а около 200 человек обезглавил¹³⁰⁷.

Но он умел и поощрять воинов. Так, во время одной из турецких кам­паний 1731–1735 гг., в первой битве под Багдадом, его войско потерпело страшное по­ражение: было потеряно три четверти армии¹³⁰⁸. Воины были деморали­зованы и боялись гнева Надира. Но он не только не на­казал их, а, напротив, похвалил за храбрость, заверил, что они были героями. В следующем кровопролитном сражении Надир личным примером воодушевлял войско, приводил свежие отряды туда, где силы ослабевали. Сражение окончилось разгромом турецкого войска и гибелью известного турецкого военачальника Топал Ос­мана¹³⁰⁹.

Но следует отметить, что с возрастом подобные благородные жесты в поведении шаха проявлялись все реже и реже. С годами он становился нетерпеливым, жестким, жестоким. Надир подавлял всякое проявление своеволия и недисциплини­рованности, жестоко наказывал ослушников.

Сведения о численности войск Надира весьма разноречивы. Так, по сведениям И. Калушкина, в 30-х и начале 40-х го­дов XVIII в. в состав войска Надир-шаха входило более 50–80 тыс. человек¹³¹⁰. В. Братищев в 1744 г. определял численность войск при шахе и в провинциях, включая наемные отряды узбеков и афганцев, в 82 169 человек¹³¹¹.

Ханвей считал, что в иранской армии 40 тысяч 700 человек постоянного войска и 40 тыс. воинов, составлявших так называемый кара-кошун. Особую роль придавали десятитысячному конному корпусу гуля­мов^*. (Гулям – перс. невольник, раб. Но, когда Л.Н. Гумилев говорит, что гулям – это воин-профессионал, который виртуозно владеет оружием¹³¹², то никакого преувеличения в этом нет.)

Однако надо заметить, что эти сведения явно противоречат донесению М.М. Голицына из Астрахани от 7/I-1741 г., в котором говорится, что 4 января ему сделали следующее в составе свиты персидского посла Магомет Гусейн-хана «секретное поведование и в разговорых сказывают, якобы, шах из своего войска двести тысяч при двух ханах намерен отправить к турецкой границе к Вавилону (Багдаду. – Авт.)», а оттуда это войско должно возвратиться к марту на Муганскую степь, где его будет ожидать шах, «також они, персияне, сказывают, якобы, от шаха к Казбулат шевкалу прислал указ, чтоб он взял из Ширванской провинции денег пятнадцать тысяч рублёв и ево, шаха, приготовил войска десять тысяч»¹³¹³.

Привилегированным войском считался двенадцатитысячный пехотный корпус джазаирчи (или туфенгчи). Они были хорошо одеты. Их обучение осуществлялось непосредственно под контролем шаха. Вооружены были тяжелыми мушкетами, каждый весом 18 кг и более. Мушкеты имели широкие жерла, были украшены золотом и серебром. Во время приемов, устраиваемых Надиром для знати в Муганской степи, 3 тысячи джазаирчи всегда окружали шаха в один, два или три ряда. Джазаирчи стояли близко друг к другу, опираясь на свои тяжелые мушкеты, как на часах. Их вид, по утверждению Абраама Кретаци, наводил ужас.

В постоянном войске Надира имелся также отряд стражни­ков (хамаша-кешикчи). По определению Ханвея, их бы­ло 4 тысячи человек, а по утверждению Абраама Крета­ци, – 6 тысяч. Они носили белые тюрбаны, обмотанные по­верх шапки, и были вооружены саблями или саблями и пиками. Абраам Кретаци отмечает, что их оружием были простые мушкеты. 6 тысяч стражников день и ночь несли сторожевую службу в лагере, в частности, по 10 человек около покоев Надира. Нередко шах в ночное время сам проверял караул, и, если находил всех деся­терых дремлющими, тотчас приказывал их казнить. Стражник получал 250 туманов жалованья в год.

При войске Надира имелось 500 глашатаев (чарчи), 200 бегунов (шатиров), 1 тыс. знаменосцев (риках). Ханвей называет 250 судебных исполнителей (насакчи), которые «получали высокое жалование и имели большую власть». Абраам Кретаци определяет их число в 300 человек. У них был свой глава – насакчи-баши, в должности которого во время Муганского курултая был Абдул Хасан-бек. В обязанности насакчи входило наказание преступников, а также расправа с ворами, пробравшимися в лагерь. Во время боя насакчи следили за воинами и не допуска­ли их бегства. Того, кто пытался дезертировать, насакчи уби­вали.

Триста джантавулов охраняли подступы к лагерю, дороги, горные проходы и пр. Они же приводили в ис­полнение и смертные приговоры.

В регулярной армии Надира, как и в сефевидской армии, были бегзадеханы (2 тысячи человек) и ришсефид-задеганы (1 тысяча человек) сыновья и родственники ханов и других представителей племенной знати. Мно­гие из них охраняли шахскую казну в Келате.

Большую роль в военных операциях войска Надира играла артиллерия, решившая исход ряда сражений. Иранский полководец был мастером артиллерийского огня и этому виду оружия придавал особое значение. Так, крепость Ханках, на подступах к Хиву, после трехдневной бомбардировки была превращена в развалины. Кроме упоминаемого М.Р. Аруновой и К.З. Ашрафян крепости Ханка, напомним, какую роль шахская артиллерия сыграла при взятии Надиром Кандахара, Кабула, а также в битве у Карнала.

Точных данных о численности артиллерии Надира нет. Однако показательны некоторые частные све­дения. В различ­ные округа Хорасана были посланы специальные сборщики для того, чтобы доставить в Мерв 3 тысячи харваров чугуна на изготовление пушечных ядер, 200 харваров меди и олова для литья пушек и мортир. Правитель и заведующий финансами Хорасана Хаджи Сейфаддин-хан байят в течение трех месяцев с помощью населения организовал доставку всего этого в Мерв. Так как в ок­рестностях Мерва не было угля фисташкового дерева^*, его привезли сюда жители из районов Бала-Мургаба и Меручака. В то же время Надир срочно отправил в Мерв своих приближенных Али Дост-бека и Инаятулла-бека Лялеви с несколькими мастерами-специалистами по литью пушек и ядер. Они должны были изготовить в Мерве 70 пушек и мортир и 14 тысяч ядер. Командующий артиллерией приказал находившимся в Мерве 300 артил­леристам ежедневно упражняться за пределами города в стрельбе из пушек и мортир. Несколько минеров из Ге­рата получили распоряжение ежедневно производить учебные подкопы и подрывные работы; совместно с ни­ми должны были обучаться и усовершенствоваться в этом подкопщики Мерва.

Кроме того, правителям Астерабада и некоторых других близлежащих к Мерву областей было приказано приготовить 20 тысяч мортирных ядер весом в 30 и 40 манов^*; в других округах Хорасана должно было быть за­пасено 3 тысячи харваров пороха. Такие же распоряжения получили правители Азербайджана, Ирака (персидского) и Фарса.

По окончании ирано-турецкой войны (1743–1746), Надир приказал подвести из Хорасана в Мерв, усилен­но укреплявшийся шахом как военная база для намечав­шихся новых грабительских войн, еще 50 пушек и 20 тысяч пушечных ядер.

Мухаммад Казим, ведавший в то время в Мерве «де­лами артиллерийских арсеналов и орудийных складов», замечает, что, кроме вновь изготовленных пушек и мортир, в Мерве находилась также артиллерия, привезенная из индийского похода и оставленная здесь после возвра­щения Надира из Туркестана (1740). В арсенале Мерва находилось тогда 400 харваров свинца и пороха и соответствующее количество других припасов. Здесь из хорасанского чугуна отливались ядра; мортирные ядра весом 30 манов и стоимостью 14 туманов 5 тысяч дирхе­мов были полностью изготовлены. Ядер весом 30, 25 и 40 манов было в Мерве 10 тысяч, не считая старых пушеч­ных и мортирных ядер, «счесть которые, – по словам историка, – было совершенно невозможно». Любопыт­ные детали об артиллерии Надир-шаха содержатся в до­несении И. Калушкина от 18 апреля 1741 г. В Тегеран прибыла «шахова артиллерия, при которой пушкари большая часть индейцев, а имянно пушек ломовых двадцать, средних двадцать две, полковых российских взятых в Хиве четыре, мортир восемнадцать. Да при каждой пушке и при мортире за оскудением подвод по одной большей яныченке имеется, которые, особливо утвердя, всякую на роспусках возят на двух мулах, запря­гая один впереди, а другой назади, всего пушек, мортир и яныченок 120 штук»¹³¹⁴.

Как мы видим, войско Надир-шаха было весьма могущественно и велико. Когда эта огромная армия двинулась, топча каменистые тропы, а артиллерия, громыхая колесами, катилась по ним, горы, как будто протестуя, кипя злобой, дрожали.

Походом в богатую Индию Надир-шах достиг наивысшего успеха – «птица счастья и удачи государя-мирозавоевателя взлетела на высшую точку славы, величия, высоты и повержения дичи»¹³¹⁵. Теперь он шел в голые дагестанские горы не ради богатства и не ради мести, как он заявлял, а чтобы покорить непокорных дагестанцев и открыть путь к просторам России. Продвигаясь в горы, иранский правитель приказал соорудить три крепости поблизости от владений Сурхай-хана, выделив для этого значительные средства¹³¹⁶.

Относительно численности армии Надир-шаха, отправившейся в Дагестан летом 1741 года, мы имеем сведения Ивана Калушкина. 22/VII-1741 г. М.М. Голицын, ссылаясь на письмо Калушкина от 29/VI, доносил, что «персицкой де шах путь свой в Дагистан против горских людей продолжает, войска де ныне при нем, кроме обретающихся в лезгинской экспедиции, двадцать шесть тысяч наберетца, ис которых половина пеших, и как оные, так и конные, которые при его величестве следуют, в весьма гнусном состоянии находятца, кроме того в нынешнем марше отправил против курдов «дватцать же тысяч и видно, что оным по разорении тех куртов велено в Дагистане быть, и тако всего войска при шахе будеть шестьдесят шесть тысяч»¹³¹⁷. (Здесь арифметика, конечно, явно не сходится. Но таковы сведения русских источников. – Авт.) Потянулись в лакские горы и войска, ранее сосредоточенные в других местах. Посланные из Кизляра в персидской лагерь при Дженгутае Алиш Килакаев и Кантемир Бабатаев сообщили, что «… прежняе ж войско, которое стояло на реке Самуре озбеки и персияне восемь тысяч с Султаном Наджефом прибыли в усмейское владение и разорили деревни, а люди из них ушли в крепкие места по лесам, а из владения усмейского намерены итти, к сурхайскому владению»¹³¹⁸.

Готовность объединиться выражали все народы Дагестана. Исследования советских историков «подтверждают, что почти все дагестанские владетелей старшины, за исключением Хасбулата и его ближайших родственников Ильдара, который довольно быстро прекратил борьбу за шамхальский престол с Хасбулатом, и Мехди, явившихся в иранский лагерь под Дженгутаем еще до прибытия ша­ха в Дербент, не только не перешли на его сторону теперь, но продолжали борьбу до последней возможности»¹³¹⁹. Русские лазутчики сообщают, что «Сурхай собирает к себе войска и идут к нему на помочь из гор тавлинцы и протчие народы, построил Сурхай в горах в двух ущельях каменный город и ожидает к себе персицкого войска, а войска у него Сурхая и у женгутейского князя множество»¹³²⁰. Здесь, конечно, явное преувеличени – хотя к защитникам Дагестана шли воины, их, как мы увидим ниже, было не так много. «Тавлинцы, аварлинцы, акушинцы и цудакаринцы – все Сурхаю присягу дали, чтоб быть им на одном месте заедино, и он, Сурхай, ныне тавлинцев к себе збирает, а скот тавлинцы в крепкие места угнали и владелец Усмей дал Сурхаю, а Сурхай Усмею присяги, чтоб им к шаху не ехать и быть заедино и с тем объявлением те посланные от шемхалов обратно к нему прибыли». После этого Али Кулихан (Али Гули-хан) послал Гасанбека к Уцмию с шахским указом, но на состоявшемся совете Уцмия со своими подданными «все учинили присягу, чтоб быть им в одном месте за едино и Усмею к шаху не ехать», что и сообщили шахскому посланнику»¹³²¹.

Стратегический план Надир-шаха состоял в том, чтобы не дать объединиться уцмию Ахмед-хану и Сурхай-хану. Надир-шах, стремясь воздействовать на отцовские чувства кайтагского правителя и «отпустил к нему дочь Патимат-ханум, но потребовал от того выступить со своими силами вместе с шамхалом Хасбулатом и топчибаши Джалил-беком Афшаром против непокорных горцев и двигаться к нему навстречу через дербентскую дорогу»¹³²². Одновременно в Кайтаг был отправлен «Сердер-хан с четырнадцатью тысячи»… Вероятно, целью было сочетать указанное воздействие с угрозами «разорять Усмея» и тем отвлекать войска уцмийства на себя. Основные же силы были направлены вразрез через Кюру на покорение Лакии. Прибывший из Гиляни от консула Арапова скороход Аллахверды 10/VI-1741 г. сообщил, что «в нынешнем месяце посланного от него шаха под командою хана, а как зовут, не знает, персиян десять тысяч для разорения Сурхая и пресечения, чтоб не сообщился с Усмеем, которое уже чрез куралинскую землю и пошло»¹³²³. Пассивная оборонительная позиция, которую занял кайтагский уцмий, дала иранскому диктатору возможность реализовать этот план и бить их по одиночке.

Надир-шах двигался, разрушая на пути все. Не отставали от шаха его каратели. Горцы упорно сопротивлялись. Б. Чимаматов, специально направленный для «разведывания в горы», доносил из Кизляра 30 июля, что «Сурхай сообщился с тавлинцами, по­строил в горах по ущельям... десять городков каменных, во оных расставил свое войско, да семь городков же построили кубачинцы на таковых же переходах и поставили в них пушки, и ныне оной Сурхай и кубачинцы к войне во всякой готов­ности»¹³²⁴. Остатки этих мощных оборонительных рубежей, возведенных Сурхай-ханом I на подступах к Гази-Кумуху, в 30-х годах XX века видел еще Али Каяев¹³²⁵. Ожесточенное сопротивление врагу оказывали кубачинцы. Они изъявили готовность «дратца, покамест… сила будет»¹³²⁶. В Кубачи уцмий Ахмед-хан Кайтагский в течение трех недель сдерживал натиск 24-тысячного войска под командованием Лютф Али-хана¹³²⁷. Но сопротивление было преодолено. Далее персы направились в Дженгутай. Иранские войска разгромили мехтулинского владетеля Ахмед-хана, который с оставшимися силами отступил в Цудахар¹³²⁸. «Разорив Дженгутай, Акушу и окрестности Кубачи, шах направил основные силы против Сурхая, которые в начале августа подошли к Гази-Кумуху»¹³²⁹.

Горские народы «представляли, что борьба за национальное освобождение и самобытное развитие народов будет очень тяжкой, изматывающей и крайне опасной. Но они и думать не могли, до какой степени дойдет звериная озлобленность "мирозавоевателя". И не могли даже подозревать о предстоящих, уму не постижимых, тяжелейших испытаниях»¹³³⁰. Везде, где проходили кизилбаши, оставались озера крови. Надир-шах продвигался к Лакии, расположенной в самом центре Дагестана. А обещанная Сурхай-хану горцами Дагестана помощь опаздывала. Дагестан, над которым нависла страшная угроза, оставался в одиночестве. В одиночестве оставался и Сурхай-хан в Дагестане.

Первое лакское селение, которое встретилось ему на пути, было Хосрех. И сразу же шах решил в полной мере отомстить лакам за смерть брата и показать мощь своей армии беззащитным мирным людям. Он приказал своим воинам вывести всех жителей за село. Женщины с плачем вышли. Старики успокаивали их. Вывели всех к току. Ничего не подозревавшие молодые матери стояли с грудными малышами на руках. По приказу, озвученному зычным криком мюнади (глашатая), «кизилбаши» подошли к ним и стали отбирать у них детей и бросать их на ток. А потом всадники на конях наскочили на них и начали топтать копытами. Раздался страшный крик матерей, глядевших на несчастных детей и вопли их чад на току, раздавливаемых подкованными копытами. Матери бросились спасать их. Но воины окружили ток и не пропустили их. А лошади окровавленными копытами продолжали топтать визжащих детей. И топтали их до тех пор, пока не прекратился последний стон. После завершения кровавой операции всадники поскакали к реке, чтобы искупать коней после шах-хирмана. А матери подбирали раздавленных ребятишек и прижимали к груди их изуродованные тела.

Подобные шах-хирманы были устроены и в других лакских аулах. Целью этих зверств было превращение «горцев в толпу, охваченную паникой, и таким путем подорвать их силы и уничтожить все живое»¹³³¹. «Шахское войско разрушало все попадавшиеся ему селения. К июлю 1741 г. все деревни на подступах к Гази-Кумуху оказались разоренными. «Кровью потекли реки, алой кровью окрасились горы, черные ущелья стелились трупами. Славные города и аулы превратились в развалины, в которых вили себе гнезда вороны. Цветущий край опустошен», – передает лакский эпос¹³³². Все шло по заранее составленному плану, ведь грозный правитель Ирана поклялся «горских людей в остаток истребить»¹³³³. Же­стокость завоевателей не знала предела. Воины шаха врывались в дома беззащитных горцев, отбирали последние пожитки. «А от персидского войска жителям такие обиды и нахальства чинятца, что и описать трудно», – сообщает И. Калушкин¹³³⁴.

«Население газикумухских деревень, находившихся по­близости от шахского лагеря, также ушло в горы, откуда каждую ночь одни из них совершали набеги на лагерь и уводили лошадей, другие приходили в свои селения «и стоящий в поле хлеб брать не дают, истребляют из ру­жей»¹³³⁵.

Сурхай-хан отступал, оказывая упорное сопротивление. Он ждал помощи от родственных горских народов. А помощь опаздывала. Он посылал курьера за курьером, стремясь поторопить союзников. Нервничали все и больше всех Муртаза-Али-бек, который рвался в бой, но, отлично понимая, что силы врага явно превосходят их, вынуждены были отступать. Против огромных войск Надир-шаха у Сурхай-хана было только 12 тысяч воинов, в том числе 5-тысячная конница Муртаза-Али-бека.

Сурхай-хан созвал Диван. Достоверно известно, что на этом Совете присутствовали, кроме самого хана, два его сына – Мухаммад-бек и Муртаза-Али, начальник Карат и известный идеолог антииранской борьбы Ибрагим-хаджи Гидатлинский. Он «поставил один, решающий судьбу народа, вопрос. Что делать и какие шаги предпринять в этой действительно критической ситуации? Мог ли в открытом бою 12-тысячный отряд горских воинов противостоять огромной армии Надир-шаха? Конечно же, нет. Всем участникам совещания было ясно, что силы их не равны. И, тем не менее, на совете единодушно было принято решение сразиться с кизилбашами»¹³³⁶. Перед Сурхай-ханом была дилемма: пойти к туркам, как полагали русские¹³³⁷, или предпринять другой, очень рискованный план. Одно было очевидно, потеря армии была равносильна полному проигрышу. Надо было не только сохранить наиболее боеспособные силы, но и объединить вокруг них всех горцев, ведь почти весь Западный Нагорный Дагестан практически не принимал участия в борьбе с одним из самых кровавых завоевателей, когда-либо надвигавшихся на Кавказ. Хан возлагал эту задачу на сыновей и прежде всего на Муртаза-Али-бека и предусмотрительно решил «вывести из игры» его отряд, перед которым, была поставлена эта «очень ответственная задача»¹³³⁸. Остальные воины должны были сражаться с врагом, пока не погибнут. А сам хан должен был сдаться врагу – только это могло убедить шаха, что война кончилась. Авторитет Сурхай-хана в Дагестане был настолько велик, что это давало ему убежденность в том, что как только он сдастся шаху, все правители Дагестана последуют его примеру. А гази-кумухский хан должен был убеждать шаха в том, что сдадутся и его, хана, сыновья.

Ох, как нелегко было убедить Сурхай-хану, что ради спасения Родины и государства, он должен сдасться врагу, что нет другого способа выиграть время! Сыновья, готовые лечь на поле битвы, защищая Родину, государство и родителей, должны были бросить отца на милость злостного врага. Но отец был тверд в своем решении. «Я не только убеждаю вас в необходимости точно выполнить то, что я вам говорю, но приказываю, ибо война не кончилась, она только разгорается с новой силой», – говорил он. Мухаммад-бек и Муртаза-Али-бек должны были отступить именно в Андалал и там собирать отряды горцев для отпора врагу, потому что один только взгляд с обрывистых склонов Турчи-горы на изрезанный ущельями Андалал должен был соблазнить Надир-шаха напасть на эти селения, поскольку вся эта местность была с Турчинского плато как на ладони. «До того, как он предпринял этот не простой в его жизни шаг, – говорит В.Г. Гаджиев, автор наиболее аргументированной книги про завоевательные походы иранского властителя в Дагестан «Разгром Надир-шаха в Дагестане», – Сурхай-хан подготовил почву для дальнейшей борьбы с кизилбашами и сыновей своих Муртуза-Али и Магомед-бека самолично, надо полагать, руководствуясь благими намерениями и далеко идущими целями, отправил в Андалал для продолжения освободительной борьбы с конным отрядом, численность которого превышала 5 тыс. воинов^*1339. Н.-П.А. Сотавов повествует: «Разослав гонцов в соседние аулы, Сурхай оставил в Кумухе в резерве конницу под командованием сына Муртузали, а сам вышел навстречу врагу на подступах к своей резиденции. Отвергнув требование шаха о капитуляции, он первым напал на иранцев, но был разбит и отступил под натиском громадной лавины вражеских войск. Зная, что конница Муртузали не спасет положения, Сурхай приказал сыну отступить в Аварию, сам же задержался, чтобы прикрыть его отход, рассчитывая организованно уйти из-под удара»¹³⁴⁰. Считаем необходимым сделать существенное замечание к фразе ученого «отступить в Аварию», поскольку это было не отступление, а тактический маневр с целью собрать дополнительные войска, и термин Авария означал тогда лишь Хунзахское нуцальство, а Муртаза-Али набирал войска со всего Дагестана.

«Все это, – пишет В.Г. Гаджиев, – говорит о том, что опытный политик и дипломат Сурхай-хан хорошо понимал, что в сложившейся ситуации ему не устоять против несметных полчищ Надир-шаха. И он принял единственно разумный, как ему казалось, шаг в сложившейся обстановке – пошел "на мировую" с Надир-шахом. Этим решением, как можно судить по развернувшимся вслед за этим событиям, Сурхай-хан надеялся также усыпить внимание "мирозавоевателя", выиграть время с тем, чтобы можно было подготовиться к решающей борьбе с кизилбашами»¹³⁴¹. Разумеется, не было никакой уверенности в том, что иранский диктатор не лишит жизни своего закоренелого противника. Но хан был готов, в случае необходимости, отдать жизнь за свою идею, хотя сыновьям об этом не говорил совсем и был уверен, что его смерть послужит еще большим сигналом к консолидации дагестанцев.

Свое последнее сражение Сурхай-хан провел на Кумухском Какуре (Гъумучиял Кьа къур), которое расположено на южной окраине Гази-Кумуха. В течение суток продолжался массированный артиллерийский обстрел Гази-Кумуха персами. Неравенство сил придавало еще большую ярость воинам Сурхая, они сражались мужественно, ожесточенно. В течение одного часа после начала сражения в Гази-Кумух было доставлено более 700 раненых, еще больше – погибло¹³⁴². Несмотря на то, что хана сильно занимала идея реализации единственного шанса, он бился отчаянно. Был несколько раз ранен. Но раны не были тяжелыми, и он не обращал на них внимания. Войска Надир-шаха, подобно разлившемуся после грозы мутному бурному потоку, уносящему чистые родниковые воды, наваливались на небольшой отряд гази-кумухцев, придавливая их к стенам близлежащих домов города. У Большого озера на кизилбашей напали вооруженные кинжалами женщины с засунутыми за пояс полами платьев и засученными рукавами. Дети бросали на врагов краевые плиты с крыш домов. Жестокий бой, продолжавшийся на улицах, стал потихоньку затихать. Отдавший последние силы город все больше стал напоминать бездыханное тело богатыря, сраженного в борьбе с врагом.

9 августа 1741 года утром к палатке Надир-шаха, сооруженном на Какуре, подошел Гани-хан. Он пришел к Надир-шаху объявить, что непокорный Сурхай-хан Гази-Кумухский изъявил желание сдаться. «Сурхай-хан, – свидетельствует И. Калушкин, – видя свое изнеможение против шаха стоять, запотребно признал со знатными старшинами шаху покорность принесть»¹³⁴³.