Глава 1. Второй поход Надира в Дагестан

Как только Надир со своими войсками покинул Лакию, сыновья Сурхай-хана Мухаммад-бек и Муртаза-Али-бек с горсткой своих соратников вернулись на родину. Они были поражены погромом, учиненным в Гази-Кумухе. Хотя в самом городе не было боевых действий, там оставалось та, хотя там не было боевых действий. 0000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000олько считанное количество целых домов. оражены, увидев развалены 00000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000ами00000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000Они вошли во все дома города. Везде царила разруха. Что-то ужасное творилось на гумнах: копна были развалены, рассеяны и растоптаны, иногда просто сожжены. Грядущая зима обещала голод и нищету.

Мухаммад-бек и Муртаза-Али-бек посетили и другие селения Лакии. Все они также были разорены. Особенно пострадали селения южной и юго-восточной сторон, по которым кизилбаши прошли дважды – сюда и обратно: Шовкра, Говкра, Тулизма, Щара, Хурхи, Кукни, Кани, Вихли, Суки, Цийша, Хайхи, Хайми, Кая, Вачи, Сумбатль, Кули, Хосрех, Кара (Хосрехский – Хъусрал ЧIара) и др. Но досталось и другим селениям, поскольку все семь дней кизилбаши беспрерывно совершали опустошительные рейды иногда с целью пополнения продовольственных припасов и фуража для лошадей, а иногда просто для устрашения населения. Лакия, которая еще полмесяца назад была первым краем в Дагестане по силе и благосостоянию, была разгромлена и опустошена. Гневом наполнились сердца сыновей хана и их соратников при виде жуткого погрома, устроенного жестоким врагом. И загоралась в них жажда мести.

Несмотря на огромные беды, выпавшие на свою долю, встречать Сурхай-хана, возвращавщегося в Гази-Кумух, вышел весь оставшийся в живых итый скот0000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000народ. Не взирая на тяжелое поражение, которое он потерпел, ему радовались как национальному герою. Видно было, что народ не был запуган и покорен. А Сурхай-хан, все еще пахнущий порохом, потом и кровью, был величественен, потому что не был сломлен. Он непреклонен. Его сухощавая, высокая фигура напоминала старую цитадель, выдержавшую немало грозных атак, поджогов, подкопов, ружейного огня и кинжальных ударов. Его суровое, изможденное лицо было расписано морщинами, этими своеобразными иероглифами, в которых отражалась нелегкая судьба его народа.

Завершив объезд края, сыновья хана вернулись в Гази-Кумух и немедленно направились к отцу. Рассказали ему все, что видели. Они говорили горячо и страстно. Хан молча слушал. Когда же они заявили, что хотят во что бы то ни стало отомстить врагу, хан поднял глаза и проговорил: «Сыновья мои, по-моему, вы не представляете, с каким сильным врагом мы столкнулись. Вы говорите о мести. Я, во всяком случае, не знаю, как вы это представляете себе. Я все пытаюсь понять, проанализировать, где я поступил не так, как мне следовало, чтобы избежать этой катастрофы. Мне представляется, что Надир – просто неизмеримой силы полководец». «Отец, ты что хочешь сказать? – резко спросил Муртаза-Али. – Уж не хочешь ли ты предложить нам помириться с этим жестоким тираном?» «Нет, сын мой, не хочу, – ответил спокойно хан. – Дети мои, я мечтал объединить Дагестан. Объединить так, чтобы если кто-либо нападет на одного из правителей, все объединялись и шли на борьбу с общим врагом. Казалось, у всех одинаковый взгляд на политику и окружающие нас страны. И я радовался этому. Сам я всегда стремился делать так – быть рядом с теми, кто нуждался в помощи. Все в роде и шло к этому. Казалось, все правители, за некоторым исключением, понимали друг друга. Однако оказалось, все это внешнее, поверхностное. Никто из них, даже такой близкий человек, как Ахмед-хан (хан имел в виду уцмия Ахмед-хана Кайтагского) не присоединился к нам, не протянул руку помощи. Что тогда говорить о других. Короче говоря, все мои усилия оказались напрасными, моя политика потерпела фиаско. Словом, словом…» «Что словом?» «Что словом?» – один за другим переспрашивали сыновья. «Словом, придется все начинать сначала», – сказал хан после некоторого раздумья. «Значит, ты согласен с нами?» – обрадовались сыновья. «Дорогие мои, свое дело я сделал. Самое главное – я дал вам основное направление политики. Теперь ваша очередь. Я же в меру сил своих буду помогать вам», – сказал хан.

********

Устроив в Дагестане настоящий погром, Надир, по сообщению А.-К. Бакиханова, 3 октября 1734 года прибыл с войсками в Куткашен. Здесь к нему присоединились войска и обоз, оставленные в Шемахе. Он тут же выехал из лагеря на юг и, переправившись 11 октября через Куру по понтонному мосту, наведенному напротив Ареша, направился к Гяндже, намереваясь покорить ее. 13 октября он устроил лагерь в Келаси-кенте, расположенном возле этой крепости. Защищали Гянджу, кроме довольно крупного гарнизона во главе с Али-пашой, подразделения турецких и крымских войск во главе с Фати-Гиреем, отступивших туда после битвы при Деве-Батан. Надир хотел во что бы то ни стало завоевать неприступную крепость. Семь мин было подведено под ее стены. Одну турки заметили и уничтожили, но другие адские машины, в которых было начинено 3500 батманов пороха, сработали. Часть стены обвалилась. При этом погибли 700 человек гарнизона вместе с сыном Али-паши Омаром. Персы со своей стороны потеряли только 40 джазаирчи^*. В пролом ворвались кизилбаши. Началась рукопашная схватка с переменным успехом. Но покорить крепость не удавалось. Осада продолжалась четыре месяца⁹⁷⁶. Турки сопротивлялись отчаянно. Взять Гянджу штурмом не удалось.

Тогда Надир с трех сторон окопал крепость валом, отвел туда русло реки и наполнил его водой с целью не только закупорить осажденных, но и ослабить фундамент стен. Обведение контрвалационной, блокирующей линии вокруг осажденной крепости показывает, что Надир был знаком не только с традиционными для восточных стран средствами осады крепостей, но также с современными европейскими методами блокирования обороняющихся. Стены крепости, фундаменты которых оказались смытыми водой, стали обваливаться. Видя грозящую опасность, османы ядрами разбили вал и выпустили воду.

Длительная осада требовала значительных военных припасов. Войска Надира постоянно совершали грабительские набеги на окружающие села. Он (т.е. Надир Афшар) «так жестоко и несправедливо собирал харадж^*, что население восстало против него», жалуется анонимный автор «Хроники войн Джара»⁹⁷⁷. Жители Джиниха, Талы и других мест выступили против кизилбашей. «Население страны стало подниматься на борьбу против армии завоевателя»⁹⁷⁸. Оно перебило много надировских воинов. К восставшим присоединились джарцы. Карательная экспедиция, посланная Надиром в область джаротальских джамаатов, сожгла укрепления и поселения, разграбила имущество и вырубила фруктовые деревья и виноградники в Катехе, Джаре, Тале, Чардахе и других местах. Жители этих селений разбежались, и вся округа опустела⁹⁷⁹.

Гарнизон же Гянджи, у которой значительная часть крепостной стены развалилась, продолжал сражаться. Он отказывался сдаться, полагаясь не только на мужество защитников, но и на помощь Абдулла-паши, войска которого дислоцировались в Карсе. Видя, что лобовой атакой крепость не покорить, Надир разделил войско на три части. Одну оставил под Гянджи, другую послал в Агдаш, чтобы держать джарцев в страхе. Сам во главе 15 тысячного корпуса отправился в Карс через грузинский Лори. Сераскер Абдулла-паша, несмотря на многократное численное преимущество, не захотел вступить в битву с Надиром и заперся в крепости. Надир решил пойти на хитрость. Вначале он сделал вид, что собирается начать осаду. Но после ряда приготовлений вдруг поспешно отступил. Сераскер подумал, что к отступлению Надира принудили определенные обстоятельства, и решился преследовать его. Он вывел свою 100-тысячную армию и начал наступать на Надира, который продолжал отход. Но преследование сераскера Абдулла-паши было осторожным, нерешительным, все свои меры он предпринимал с оглядкой. Но тем не менее недалеко от Эривани, когда Надир, прекратив заманивание противника, неожиданно решил контратаковать, растерявшийся сераскер не смог распорядиться должным образом, и войско его было разгромлено. Сам Абдулла-паша погиб в самом начале сражения. По другим данным сераскер попал в плен и был убит⁹⁸⁰. В.Н. Левиатов указывает на то, что «победа досталась Надиру не только благодаря тому, что он был талантливым военачальником, но также потому, что в иранской армии артиллерия была несравненно более сильной, нежели у турок»⁹⁸¹. Ловкими маневрами Надир подвел османские войска ближе к своей артиллерии и стал обстреливать из пушек и фальконетов. «Гул пушек от подошвы горы доходил до нас и был слышен в Эчмиадзине и наводил ужас», – пишет в своем дневнике эчмиадзинский католикос Абраам Кретаци⁹⁸². Османы начали паническое отступление. И тут, сзади отступающих ударил сам иранский предводитель. Началась ужасная резня. Беспощадно вырезали кизилбаши своих врагов. Они одержали потрясающую победу.

Она имела огромный резонанс. «После этой блистательной победы, – пишет А.-К. Бакиханов, восторженно воспринимающий все успехи иранского завоевателя, – гарнизоны Тифлиса, Эривана и Гянджи запросили пощады у победителя и, отдав Надиру всю артиллерию и пленных, ушли в Турцию»⁹⁸³. Османы сумели только выпросить себе проход в Турцию. В этот период в Тифлисе при наместнике турецкого султана Исхак-паше находился сын Сурхай-хана Гази-Кумухского Муртаза-Али-бек со своей отборной дружиной в триста человек, отправленный для оказания помощи в борьбе с кизилбашами. Однако капитулянская политика Исхак-паши свела на нет усилия дагестанцев помочь ему. Муртаза-Али-бек вернулся обратно⁹⁸⁴. Но по пути заехал к своим постоянным союзникам в Джаро-Белокан. Увидев бесчинства кизилбашев в этих краях, он присоединился к возмущенному народу и принял самое активное участие в их борьбе против войск иранского диктатора. Воодушевленные присоединением союзников джарцы вновь восстали. «Между джарцами и грузинами из Кахетии произошло сражение, которое завершилось победой горцев». Указываемые здесь грузины были сторонниками персов. «В руки джарцев попала богатая добыча, и они вместе с талайцами погнали жителей Падара от горы Канбагда (?) в их селение Даначи»⁹⁸⁵. (вероятно Таначи, селение, расположенное километрах в 20 юго-западнее Джара). «Затем с сыном Сурхай-хана Муртаза-Али-беком джарцы, талайцы и отряды Джиника, Большого и Малого Мухахи напали на сел. Ках, расположенное в 30 км. от Джар, которое входило в состав Елисуйского султанства, придерживавшегося проиранской ориентации, и учинили им разгром»⁹⁸⁶. Так Муртаза-Али-бек, сын Сурхай-хана I, подобно титану Прометею, отдавшему людям огонь, передавал угнетенным народам огонь борьбы за свободу и независимость. Поскольку Восточный Кавказ стал подобен огнеопасному краю, то достаточно было там появиться Сурхай-хану или его сыну, как вспыхивало восстание. Описывая картину того времени, В.Г. Гаджиев пишет: «Если Надир и его военачальники одерживали победу, опустошая весь регион, и, казалось, что край, наконец, покорен, то в это же время вспыхивало восстание в другом районе. На подавление восстания вновь направлялись войска кизилбашей, однако стоило только покинуть опустошенные районы, как тут же, подобно Фениксу, из пепла подымалось население на вооруженную борьбу с "непрошенными гостями". Самоотверженность, стойкость и упорство горцев в борьбе с неравным, вооруженным до зубов врагом не могут не вызывать удивление и восхищение. Было видно, что гордые, свободолюбивые горцы решили и были готовы положить свою жизнь ради спасения Родины и сохранения своей независимости»⁹⁸⁷.

Несмотря на услугу, оказанную шамхалом Хасбулатом Гази-Кумуху, в глазах Сурхая он оставался союзником заклятого врага дагестанцев Надира. К тому же Хасбулат вел большую агитационную работу по увеличению сторонников иранского диктатора. Правда, без особого успеха. Но часть дагестанцев ему удалось нейтрализовать. Поэтому Сурхай-хан с самого начала поддержал претендента на шамхальское звание Ильдара, сына шамхала Муртаза-Али. Он снова начал работу по объединению дагестанских правителей. Ему удалось вновь побудить Ахмед-хана Кайтагского на борьбу с персидскими поработителями. Кайтагский уцмий сколотил войска. Особенно горячо призывы к борьбе воспринял сын Ахмед-хана Кайтагского Хан-Мухаммад. Молодой, патриотично настроенный сын уцмия собрал всю молодежь своего владения, жаждавшую биться против врага. Кроме того, Сурхай-хану удалось склонить акушинского кадия на свою сторону. Это был большой успех: во-первых, потому что акушинцы обладали значительной силой; во-вторых, они были извечными союзниками шамхала тарковского и называли себя людьми шамхала⁹⁸⁸ – редко когда удавалось разрубить этот узел дружбы. Но на этот раз Сурхай-хану удалось доказать, что именно Ильдар является законным наследником шамхальского престола, и поколебать этот союз. Акушинский кади, кажется, так и колебался весь этот период борьбы против Ирана. Но, к сожалению, остальные правители Дагестана не проявляли особого желания объединяться или хотя бы помогать этим патриотам.

В этот период произошли события, которые подтвердили ход рассуждений гази-кумухского правителя в отношении претендентов на наследование управления шамхальством. К Дербенту с 80-тысячным войском (конечно же, цифра явно преувеличенная) приблизился крымский хан Каплан-Гирей⁹⁸⁹. Появление крымских войск на Восточном Кавказе не было неожиданностью для иранцев, ибо, стараясь всячески укрепить отношения с Ираном, С. Голицын еще в декабре «на конференции с Хулефом Мирзой Кафи – представителем иранского правительства – сообщил ему о намерении крымских и кубанских татар напасть на Кабарду, чтобы, пройдя через Северный Кавказ, присоединиться к Сурхай-хану и произвести нападение на Иран»⁹⁹⁰. Крымский правитель выполнял приказ своего сюзерена об оказании помощи Сурхай-хану еще тогда, когда тот сражался с кизилбашами в Шемахе⁹⁹¹. Но гази-кумухский хан уже потерпел поражение. Тогда Каплан-Гирей должен был содействовать сераскеру Абдулла-паше, располагавшемуся в Карсе⁹⁹². 25 апреля 1735 года султанское правительство официально объявило себя покровителем горских народов⁹⁹³. Не случайно в тот же день Каплан-Гирей, активно проводивший политику Турции и надеявшийся на поддержку кабардинских князей кашкатавской партии, предупреждал, что собирается маршировать в Персию через Кабарду⁹⁹⁴. В столицу крымского ханства Бахчисарай был направлен специальный уполномоченный султаном капыджи-баши с крупной суммой денег и многочисленными подарками, предназначенными для горских правителей, которых османы непременно хотели привлечь на свою сторону⁹⁹⁵.

В преддверии тревожных событий В.Я. Левашов, не дожидаясь указаний из Петер­бурга, заблаговременно принимал меры для удержания местных владетелей на стороне России. С начала и до середины 1735 г. были приняты присяги на верность императрице от владетелей и старшин 30 населен­ных пунктов Дагестана и Чечни, в том числе Салатау, Акуши, Мекеги, Цудахара, Муги, Губдена, Кафир-Кумуха, Эрпели, Карабудахкента, Буйнака, а также кайтагского уцмия Ахмед-ха­на. Специальным распоряжением было выдано дополнительное жа­лованье кумыкским владетелям Мехди-беку, Султан Мураду и Сурхаю, брагунским мурзам Мудару и Бамату Кучумовым. Накануне крымского нашествия от кабардинских и кумыкских князей содержалось аманатами в Кизляре 22 человека. Для пресечения сговора представите­лей кашкатавской «партии» и протурецки настроенных кумык­ских владетелей с крымским ханом аманатами в Астрахань бы­ли доставлены Арслануко, сын Арслан-бека Кайтукина, и Бамат, сын Алиша Хамзина. С той же целью аманатами в Киз­ляре и Астрахани содержались сын Татархана Бековича – Кургока и сын Батыра Куденетова – Сабу-Гирей⁹⁹⁶.

В конце июля 1735 года, реализуя свои замысли, крымский хан выступил в поход. По пути следования к нему присоединились 20 тысяч татар «Белгородской орды». Далее он направился в сторону Кабарды⁹⁹⁷. Кабардинцы не собирались помогать крымским татарам, и последние опустошали встречные населенные пункты, кабардинские земли, пленяли людей, сжигали и разоряли их хозяйства и «травили табунами татарскими на полях их хлеб»⁹⁹⁸.

Полагаясь на предпринятые превентивные меры, Россия категорически отказалась пропустить в Дагестан крымские войска. Однако этих мер оказалось недостаточно. А чтобы удержать крымских татар, ни у россиян, хотя на пути татар стояла русская крепость Святого Креста на Сулаке, ни у их кабардинских союзников не было достаточно сил, поскольку хан Каплан-Гирей располагал войсками, превосходящими численностью русских, находившихся в Предкавказье, и кабардинцев⁹⁹⁹. Пытаясь воспрепятствовать продвижению Каплан-Гирея, Северная империя, естественно, заботилась не о защите дагестанцев от крымского или турецкого засилья, а о своих интересах, так как Дагестан она считала своей территорией, кроме того, она была союзницей Ирана против Высокой Порты. Всесильный в то время вице-канцлер А.И. Остерман, фактически руководивший страной, дал понять через посланника И.И. Неплюева, что уступки Ирану касаются городов «Баку и Дербента, а не дагестанских народов»¹⁰⁰⁰. Только чеченцы остались верными данному слову и отказались пропустить крымцев через ущелье, расположенное между аулами Алды и Чечен. Более того, они нанесли крымцам сильное поражение, «целый отряд крымских татар был истреблен озлобленными горцами». Тем не менее, при поддержке эндиреевских владетелей Айдемира и Алиша Хамзина и кайтагского уцмия Ахмед-хана двум корпусам крымского войска удалось обойти злополучное ущелье (здесь в честь победы над крымским ханом была воздвигнута каменная башня «Хан-кала» – ханская крепость, за что это ущелье и получило название Ханкальское). Так они и прорвались к Дербенту¹⁰⁰¹. Воспрепятствовать этому генерал Левашов никак не мог. В то время в древнем городе «не было уже русских войск», а правил назначенный Надиром султан Фередун и юзбаши Мамед Гусейн¹⁰⁰². Татары развернули свой лагерь в окрестностях Нарын-калы в Кефарской степи.

Надир узнал о прибытии крымского хана в Дагестан, когда он находился в Тифлисе, где он занимался приведением дел в порядок. Узурпатор распорядился, чтобы ширванский беглярбек Али-Кули-хан предпринял ответные меры. Задача беглярбека заключалась в том¸ чтобы наблюдать за продвижениями хана. Но вступать в открытые военные действия ширванскому правителю не разрешалось, чтобы исключить возможные неудачи.

Однако пока крымский хан проходил нелегкий путь из Крыма по всему Северному Кавказу до Дербента, ситуация на Кавказе коренным образом изменилась: Надир разгромил Сурхай-хана, а сераскер Абдулла-паша «был совершенно разбит»¹⁰⁰³, и султан решил закончить войну с Персией и отправил Али-Пашу для переговоров. Известить об этих событиях татарского властителя и передать ему приказ о необходимости остановить продвижение на юг должен был Ислам Гирей-Султан, племянник хана, спешно отправленный султаном.

В скором времени крымскому хану стало известно о новых ориентирах турецкого султана. Тем не менее, он оказался личностью, проникнутой сочувствием к борьбе дагестанских народов против иранских завоевателей. Хан принял к сведению только первоначальные распоряжения султана и объявил о новых служебных назначениях. «В частности, Чолак-Сурхай-хан должен был остаться в Ширванском владении в должности хана; власть дербентского правителя и кайтагского уцмия должна была быть вручена Ахмед-хану, а Хасбулат был отставлен от звания шамхала и вместо него шамхалом был назначен родственник его Ильдар, сын Муртазали»¹⁰⁰⁴. Хотя эти назначения носили исключительно номинальный характер, значение их было велико, они поднимали в народе авторитет борцов против иранского владычества и провозглашали главных лиц Страны гор.

Сурхай-хан с радостью воспринял сообщение о прибытии крымского хана. Еще более воодушевил его антииранский настрой крымского правителя. Особыми знаками внимания в адрес союзника он постарался еще более расположить его к себе. Сурхай-хан отправил навстречу крымскому правителю своего сына Муртаза-Али-бека с пятьюстами конницы, который со своим отрядом оставался у него на службе вплоть до его обратного выступления. Крымский хан не остался в долгу и отдал своим сторонникам «до двух тысяч пятисот туманов деньгами и ценными вещами»¹⁰⁰⁵. Значительная часть этих денег досталась Муртаза-Али-беку, которые сын гази-кумухского хана употребил на военные приготовления против кизилбашей. «Их (сыновей Сурхай-хана. – Авт.) целью было восстановление Лакии», – говорит А. Каяев¹⁰⁰⁶. Высокая оценка деятельности гази-кумухского правителя в борьбе с иранскими оккупантами, храбрости и упорства в организации сопротивления опасному врагу, данная совершенно посторонним государственным деятелем, несомненно, воздействовала на переоценку роли Гази-Кумуха, правителя этого государства и его храброго сына в суровых испытаниях, выпавших на их долю. Важно и то, что судили обо всем этом не по результатам, а по твердости и непреклонности в этой борьбе, а также мужеству и терпению, с которым гази-кумухцы перенесли это потрясение, не допуская анархии и беспорядков в родном крае, несмотря на нищету и разруху. На это обратили внимание все правители и народы Дагестана.

«Когда эти события стали известны Надир-шаху (называть Надира шахом Ирана здесь, конечно же, анахронизм. – Авт.), тот снова был охвачен гневом на Сурхай-хана и кайтагского уцмия и решил вторично совершить поход в эти края», – сообщает Гасан Алкадари¹⁰⁰⁷. Надир, несмотря на приближающуюся зиму и трудности, которые встречаются в горах, выступил из Грузии и двинулся на Дагестан. «В Джарской области, разбив в сражении отряды джарских джамаатов, он произвел страшное опустошение… Но гордый и свободолюбивый народ имел огромную силу сопротивления и продолжал с Надиром борьбу, как с самым ненавистным врагом»¹⁰⁰⁸.

Между тем, шамхал тарковский Хасбулат, которому, естественно, не понравилось бесцеремонное устранение своей персоны с шамхальского престола крымским ханом, решил разобраться с последним. Он собрал всех своих сторонников и оставленные ему в помощь Надиром персидские части и напал на крымских татар. Сражение произошло в тридцати верстах от Дербента. Однако наступление, предпринятое тарковским правителем, захлебнулось. Шамхал Хасбулат был разбит и бежал в горы¹⁰⁰⁹.

Вступая в Дагестан, Надир пытался решить сразу несколько задач: разгромить крымские войска, завершить покорение Дагестана и продемонстрировать силу России. Первую задачу он решил одним только появлением: крымский хан не захотел вступить в боевые действия с иранским полководцем, тем более, что имел на этот счет конкретные указания своего сюзерена. Но угроза войны с Надиром не была единственной причиной ухода Каплан-Гирея обратно. В преддверии готовой разразиться русско-турецкой войны 1735–1739 гг. возникла угроза оказаться в окружении русских с севера и персов с юга. «6 октября 1735 года 40-тысячное русское войско под командованием В. Леонтьева двинулось в Крым, держа курс на Перекоп. Хотя из-за погодных условий экспедиция не достигла цели, следствием ее оказалось поспешное возвращение Каплан-Гирея из Ирана», – повествует «История народов Северного Кавказа»¹⁰¹⁰. Спешно отступая, крымский хан оставил артиллерию кайтагскому уцмию¹⁰¹¹, по существу, бросил ее на месте. А Надир, как всегда, собрал все силы в один кулак. Местом сбора был табасаранский магал Дере, куда прибывали войска и провиант для него, сбор которого был поручен пребывавшему в Дербенте наместнику. Затем он разделил свои войска на три части. С одной частью войска он выступил сам, чтобы покарать население магалов Будуг и Хиналуг, учинив им избиение. Отряд численностью шесть тысяч человек он отправил, чтобы подвергнуть каре жителей Докузпари и Ахтынских селений, и одну часть войска направил со стороны селения Кабир, чтобы преградить пути людям, бежавшим из Ахты в Кумух, так что большинство бежавших оттуда лиц, наткнувшись на преграждавших дорогу, было последними убито или взято в плен. «Причем убивали кизилбаши без какого-либо повода. В сел. Гюльчирой, которое было расположено недалеко от современно сел. Мюжгур, кизилбаши потребовали от жителей зерно для своих лошадей. При этом воины Тахмасп-Кули-хана заходили в каждый дом и там, где находили зерно – забирали, где не оказывалось зерна – убивали хозяев дома. В итоге такого обхода кизилбашей, по существу, была истреблена чуть ли не половина жителей. Так же войска Надира поступали и в других селениях», – отмечает В.Г. Гаджиев¹⁰¹². Наказав таким образом, непослушных, все отряды соединились в кюринской деревне Гильяр. Отсюда Надир двинулся далее и 11 ноября остановился лагерем на северной стороне Дербента¹⁰¹³.

Прибытие Надира было своевременным для шамхала Хасбулата, поскольку Сурхай-хан I Гази-Кумухский, уцмий Ахмед-хан Кайтагский, считавшие его предателем, в союзе с претедентом на шамхальский престол Ильдаром ополчились, было, против него, хотели навязать ему сражение и с этой целью сошлись в Казанище. Надо заметить, что отправка к крымскому хану, пребывавшему в Дагестане, своего сына Муртаза-Али-бека была не единственным дипломатическим шагом Сурхай-хана. Отправкой послов, депутаций и различных подарков, других знаков внимания, а также ведя переговоры, гази-кумухский хан укреплял контакты и с другими дагестанскими правителями. Именно результатом этих дипломатических ходов был тройственный союз перечисленных правителей, а также отправка акушинским кадием небольшого отряда на помощь Сурхай-хану.

Узнав о намерениях этих трех феодальных владетелей, Надир направился в их сторону и по пути планировал сокрушить столицу Кайтагского уцмийства Маджалис. Об этом стало известно сыну уцмия Хан-Мухаммаду, который решил отдать ее врагу дорогой ценой, и, сосредоточив свой отряд в тесном ущелье, возвел там окопы. Однако Надир решил наказать молодого предводителя неожиданным ходом. Он ночью же выступил с небольшим отрядом против сына уцмия, внезапнным ударом занял эти окопы, рассеял укрепившихся там молодых кайтагцев, а попавших в плен казнил. Но храбрый наследник уцмия кайтагского Хан-Мухаммад все-таки умудрился уйти от полного разгрома. Более того, он вывез артиллерию, которую сам он использовать не мог из-за нехватки пороха, но и оставлять ее кизилбашам было опасно. Хан-Мухаммад укрылся в труднодоступном Кала-Курейше. Погнавшиеся за ними кизилбаши предали поголовному грабежу окрестные селения. Они сметали все на своем пути и не оставляли ничего живого. Согласно преданиям, жители кайтагского селения Меусиша оказали сопротивление кизилбашам. По народным преданиям, в отместку персы в 300 метрах от селения в местечке Сигла-Дуреи устроили свою любимую забаву – шах-хирман. Загнали сюда меусишинских детей и растоптали конницей. А «когда жители даргинского селения Нахки сразились с кизилбашами, к ним на помощь пришли жители сел. Бутри и других сел союзов сельских общин Акуша-Дарго. И многие из них погибли на поле брани. В местности Кусеку сохранилось до наших дней несколько надгробных памятников, сооруженных погибшим смертью храбрых благодарным бутринцам и другим горцам»¹⁰¹⁴. Кроме того, в сел. Нахки обнаружена памятная запись на полях рукописной книги, в которой говорится: "Это сообщение о тех, которые остались в живых после этого дня (имеется в виду день страшного сражения, отмечает В.Г. Гаджиев). Село разрушено кизилбашами в 1735 г. Среди... убитых насчитывается 635 человек". По другой версии в Нахки было убито 6055 человек»¹⁰¹⁵. Таким образом, «весь магал был разорен»¹⁰¹⁶.

Жестоко расправившись с жителями кайтагских селений, Надир на следующий день продолжил свой путь. Прокладывая путь огнем и мечом, он прибыл во владения шамхала на выручку своего ставленника Хасбулата. Он сравнял с землей лежащие на пути кайтагские и кумыкские села, которые посмели не выразить ему покорность. Когда иранский диктатор прибыл в Губден, к нему со своими приверженцами явился Хасбулат. Противники этого шамхала затерялись. Никаких следов Ильдара-шамхала, который ушел в горы, обнаружить Надиру не удалось. Не было там и следов Сурхай-хана Гази-Кумухского и Ахмед-хана Кайтагского. Что же касается Ахмед-хана Дженгутайского, уже взошедшего на престол Мехтулинского ханства или будучи реальным претендентом на него (согласно Т.М. Айтберову и А.С. Шмелеву восшествие Ахмед-хана на престол датируется 1148/ 1735-1736 годом¹⁰¹⁷), которому А.И. Тамай приписывает явно преувеличенное значение, называя его одним из главных руководителей разгрома войск Надир-шаха в Турчидагской битве¹⁰¹⁸, то он не проявил никакого интереса к прибывшим в непосредственное соприкосновение с его владениями поработителям. Иранский завоеватель, который решил добить некогда всемогущего правителя Ширвана и Дагестана, решил не ограничиться достигнутым. Прекрасно понимая, что главным организатором коалиции является Сурхай-хан I, он кратчайшей дорогой направился в Гази-Кумух, взяв с собой шамхала Хасбулата. Эта была дорога перегона овец на летние пастбища и обратно. Он шел, оставляя на правой стороне Дикальскую (Дикъалла) равнину, на левой стороне – расположенное далее Акушинское общество. Выйти к тем местам, о которых речь пойдет ниже, можно только через Акуша или Цудахар. Как бы то ни было, Надир шел по густонаселенным даргинским селениям. Однако поработитель прошел этот довольно длинный путь без особых затруднений. Это говорит о том, что Сурхай-хан опять остался один на один с грозным завоевателем. Гази-кумухский правитель отступал и отступал, хотя его самого нигде не было видно. Однако иранский завоеватель шел верным путем, как будто у него в руках была нить Ариадны, поскольку осведомители в Дагестане находились всегда.

Сурхаевская разведка также следила за движениями иранских войск с самого Маджалиса. Сперва Сурхай-хан и Ахмед-хан намеревались устроить засаду в Губденском каньоне. Но там, по соображениям союзников, не нашлось такого узкого места, где можно было бы окружить кизилбашей, слишком широкой была эта долина. Тут Ахмед-хан Кайтагский, который все больше и больше переживал из-за бедствий, постигших его родной край, несчастных жителей своих селений, где зверства Надира довели народ до последней черты, где сын его отчаянно сражался с врагом, неожиданно решил вернуться домой. Это сильно ослабило войска Сурхай-хана. Однако гази-кумухский хан жаждал нанести сокрушительный удар по персам. Отступая, заманивая врагов в горыегол о000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000, он продолжал искать удобное для засады место.

Наконец, когда отряды прошли селение Уллучара и вышли на северо-восточные отроги Кун-зунтту (Хъун зунтту), Сурхай-хан нашел удобное для осуществление своего замысла место. Именно здесь решил хан устроить настоящий «котел» непобедимому завоевателю. Местность была как бы специально создана для этого: три небольшие речушки соединялись в узком ущелье, кругом горы, покрытые лесом, настоящий каменный мешок. А.-К. Бакиханов называет это место Шаррат. У Г. Алкадари эта местность ошибочно названа Дусраком (Досрех)¹⁰¹⁹. В примечаниях к «Гюлистан-и Ирам» ошибочно указано, что Шаррат – это «Щавурдал-ратI, речной канал у села Щара»¹⁰²⁰. Нам удалось установить, что это местность Шанрат (Шан-ратI, Трехречье), расположенная на северо-восточном склоне горы Кун-зунтту недалеко от Мачайнского магала (Маччайннал махIла) Лакии.

Хан, указывает А.-К. Бакиханов, занял высоты, где его воины скрылись за скалами. К сказанному азербайджанским историком, Алкадари добавляет, что Сурхай-хан приготовился оказать сопротивление войску шаха, шедшему по долине¹⁰²¹. Однако он несколько ошибается. Хан приготовился не оказать сопротивление, а сделать нечто большее, как мы выше выразились, окружить и разгромить войска Надира.

Вот как описано сражение в этой местности у А.-К. Бакиханова. «20 декабря он (Надир) достиг урочища Шаррат, что в трех милях от Гази-Кумуха, где в ущелье, единственном проходе, укрепился Сурхай со всеми своими силами. Надир атаковал с четырех сторон. Афганцы первые взобрались на гору и вступили в упорнейшую схватку. Когда вслед за ними двинулись и другие войска, то лезгины (т.е. дагестанцы, вернее гази-кумухцы. – Авт.), не видя возможности удержаться, отступили с большими потерями»¹⁰²². Далее, по А.-К. Бакиханову, события происходили так. «Из-за наступившего вечера и трудного перехода через ущелье Надир остался ночевать на поле сражения, приказав части джазаирчи занять прежде всего вершину горы». Поздно ночью к ущелью подошел чей-то отряд. И кто-то из отряда громко спросил, кто стоит на высотах горы. Ответ был: «Свои!» Когда же те подошли поближе, эти открыли огонь. Оказалось, что вновь прибывшие – это ополчение Ильдара, врага шамхала Хасбулата, которые, не зная о поражении гази-кумухцев, шли на соединение с ними и внезапно наткнулись на иранских джазаирчи. Когда караулы, стоявшие на высотах гор, подвергли их обстрелу (после небольшой стычки) они быстро отступили. На другой день к Надиру прибыли старейшины и депутаты Гази-Кумуха и других селений Лакии с повинной головою. Они известили иранского правителя о том, что Сурхая в Гази-Кумухе нет, что со времен первого похода Надира в Лакию они не подчинялись ему и что хан с тех пор вместе с семьей удалился и не живет в Гази-Кумухе. Иранский диктатор удовлетворился этим ответом старейшин и решил, не пытаясь войти в Гази-Кумух, повернуть назад¹⁰²³.

В этом рассказе, прежде всего, смущает то, что Надир не попытался войти в столицу своего злейшего врага. Поздний приход отряда Ильдара, визит гази-кумухских старейшин и депутатов, а также благородство, с которым диктатор отнесся к их просьбе, не убеждает, и вовсе не потому, что он не был способен на это – уж слишком картинно все это преподнесено, а расстояние до Гази-Кумуха так мало, что невольно хочется проверить все это.

А между тем сообщение А.-К. Бакиханова, которое буквально повторяется и Г. Алкадари¹⁰²⁴, и А. Каяевым¹⁰²⁵, противоречит сведениям, которые мы получаем от Мухаммада Казима. К сожалению, в сообщениях иранского хрониста не указываются даты и приходится устанавливать их, сопоставляя описываемые им события с сообщениями других авторов, как было и в данном случае. Но именно благодаря этому известию иранского историка нам удалось пересмотреть события, которые красноречиво описаны у А.-К. Бакиханова и поданы в выгодном для иранского полководца свете.

«…Надир во что бы то ни стало хотел поймать Сурхая. Для разорения и захвата Кумуха Надир послал 30-тысячное войско. Сурхай послал своего сына Муртаза-Али в Кайтаг, к кумыкам, Крым и Гянджу. Кумух был сильно укреплен, иранцы не могли ничего сделать и вынуждены были отступить», – повествует Мухаммад Казим¹⁰²⁶. Трудно предположить, чтобы такой восторженный поклонник иранского полководца стал бы говорить о победе Сурхай-хана I, если бы она действительно не была одержана.

Узнав о приближении войск Надира, к Сурхай-хану присоединились жители Кунди, Чара (ЧIара), Чаяши (ЧIаящи), Караши, Гуйми (Гьуйми), Шахува (Шахьува), Муккур и ряда других окрестных деревень, а также магала Маччайми – Виратти, Иниши, Куц, Акар, Кани, Кукни, Хайхи, Кунейми, Турц, Курул, Лакир, Шуними. В разоренных войной предыдущего года селениях их было мало, но они были полны решимости сражаться с врагом. Большую энергию проявил сын хана Муртаза-Али-бек, который не только сумел связаться с отрядом Ильдара, который исчез еще в Губдене, но и собрал из близлежащих селений, кого только мог.

Когда кизилбаши вступили в ущелье Шанрат, из-за скал вышли воины Сурхай-хана и окружили их. Они разом открыли стрельбу изо всех ружей. Надир понял, что он попал в заранее устроенную засаду. Прежде всего, надо указать на то, что иранский полководец, вступая в ущелье, допустил ошибку, ибо по канонам войны для благополучного прохождения ущелья никогда не следует заходить в него, не овладев сначала, во избежание засады, господствующими высотами¹⁰²⁷. Но, несмотря на допущенную изначально ошибку, завоеватель не растерялся и приказал немедленно построить нечто, напоминающее каре. Началась ожесточенная пальба с обеих сторон. Невзирая на грамотную защиту, полегло немало кизилбашей. У спрятавшихся за камнями и скалами гази-кумухцев потерь практически не было. Сам Надир задумчиво сидел в довольно укрытом месте и молчал. Он отлично понимал, что выйти из засады будет нелегко. Но знал он и другое, что никто ему не поможет, кроме него самого, что ему любой ценой нужно вырываться из этого котла. Тем временем огонь со стороны горных высот все усиливался. Кизилбаши штабелями падали на глазах у иранского завоевателя. Пало также несколько человек из окружения самого диктатора.

Тут Надир внезапно встрепенулся. Его как будто осенило. Он приказал передовым частям готовиться к прорыву. По рядам прошло резкое движение. Это была сторона, по которой велся особенно сильный огонь со стороны горцев. Некоторые из командиров даже заворчали, как же идти в атаку навстречу сильному огню, к тому же в авангарде войск были наиболее слабые боевые части. Однако у Надира при его железной требовательности не было принято обсуждать приказы, тем более не выполнять их. Он никогда не повторял свои команды дважды, вторым приказом слетала голова у того, кто осмеливался не выполнить первый. Можно повторить слова Н.П. Михневича: «Не было никакой разницы между преступлением и проступком»¹⁰²⁸.

Персы, находясь под обстрелом, пустили в ход легкую артиллерию. Затем хорасанские стрелки начали атаку. Они твердо шли под горские пули. Гази-кумухцы бросили дополнительные силы, чтобы укрепить атакуемые ряды. И, казалось, вот-вот захлебнется атака кизилбашей. Но тут Надир неожиданно бросает афганцев в совершенно противоположную сторону. Эта была сторона, откуда огонь горцев был наиболее слабым. Афганцы смело ринулись на высоты и сумели прорвать линию гази-кумухцев. Следом за афганцами понеслись отряды кизилбашей. Оказалось, первая атака имела только отвлекающее значение. Надир, внимательно прислушиваясь к стрельбе, заметил, с какой стороны огонь был слабее, а с какой – сильнее. В сторону сильного огня он направил артиллерию и пехоту и нанес отвлекающий удар. А затем отправил в атаку афганцев, приказав нанести удар по действительно слабой стороне, где ряды войск Сурхай-хана были реже, и прорваться из окружения. Расчет оказался верным. Это было именно то, чего боялся Сурхай-хан. У гази-кумухцев не хватало войск, чтобы уплотнить кольцо. «Ай, шайтан! Какая досада! Котел есть, но нечем захлопнуть его крышку!» – в отчаянии крикнул хан. Он, действительно, хотел устроить кизилбашам «котел». Но одна сторона осталась недостаточно прочно закрытой – не хватало сил. Многократное численное превосходство войск Надира не дало возможности осуществить задуманное. Вот где пригодились бы и отряды Ахмед-хана Кайтагского. Однако кайтагский уцуми, не поверив в то, что Надира можно одолеть, решил вернуться в свои родные края. Хоть бы кадий акушинский отправил приличный отряд, думал про себя хан.

Победа, хотя и неполная, была одержана Сурхай-ханом – Надир счел за благо отступить. Значение победы войск Сурхай-хана I под Гази-Кумухом без всякого сомнения было велико. Однако необходимо отметить, что пропагандистская работа у горцев была поставлена слабо и придать достигнутому успеху должный резонанс горцам не удалось, в то время как иранцы, для убедительности шутливо описавшие встречу с отрядами Ильдара, сумели обрисовать образ щедрого и милостивого победоносного полководца, который прощает гази-кумухцев, оказав уважение их старейшинам.

Потерпев неудачу при попытке покорить Гази-Кумух, Надир направился в сторону Акуша. Акушинский кадий, в прошедшем году в бытность диктатора в Гази-Кумухе, прибыл к нему вместе со знатью и выразил ему покорность. Однако, впоследствии, он тайно помогал Сурхай-хану и отправил к нему отряд акушинцев. Об этом, естественно, донесли правителю Ирана, и он послал в Акушу часть своих войск. Акушинцы попытались защититься. Но кизилбаши ударом во фланг совершенно рассеяли отряды горцев. Они захватили в плен много людей, награбили много скота, опустошили окрестные селения. На следующий день акушинский кадий счел за благо явиться к иранскому диктатору. Он признал свои ошибки, извинился и излил бальзам на душу Надиру, возложив всю вину на Сурхай-хана. Надир проявил милосердие: награбленное добро он, естественно, оставил себе, но акушинского главу простил, а пленных освободил. Надо отметить, что Надир часто проявлял великодушие и умение прощать. В народной же памяти он остался жестоким деспотом. В этом нет ничего удивительного: жестокость вовсе не была изобретением Надира, она издревле была широко распространена на Востоке. Нам представляется, что великодушие и восточный деспотизм легко уживались в этой личности.

Разобравшись с акушинцами, Надир быстрым маршем двинулся в Кайтаг, чтобы наказать уцмия. Ахмед-хан укрепился в Кала-Курейше и почему-то считал древнюю резиденцию кайтагских уцмиев неприступной. Надир даже штурмовать не стал расположенное на крутой возвышенности святилище. Он разбил в окрестных лесах свои палатки и расположился так, как будто собирался пожить остаток жизни под Кала-Курейшем. «Он сам придет к нам», – сказал Надир о кайтагском правителе.

Уцмий Ахмед-хан также нашел неординарный выход из создавшейся ситуации: он отправил прошение о помиловании с почетными людьми и юной красавицей-дочерью. Все были поражены поступком уцмия. Как можно свою дочь отправить к врагу ради своего помилования, говорили люди. Сопровождающие подвели ее к диктатору и объяснили смысл прихода девушки. Она стояла, не поднимая глаз. Правитель Ирана вспыхнул огнем своих черных глаз. Он был польщен столь ценным подарком. Она была как бутон розы, который слегка показывает еще нераскрывшиеся, но уже благоухающие лепестки. «Чья ты дочь?» – спросил он, все еще сомневаясь в том, что она действительно дочь уцмия. Она молчала. «Как тебя зовут?» – спросил он. Она молчала. «Сколько тебе лет?» Она молчала. «Ты говорить умеешь?» Она молчала. Сопровождающим лицам пришлось ответить на все эти вопросы. Красавицу звали Патимат-ханум. Несмотря на юный возраст, она уже слыла «первой красавицей Востока»¹⁰²⁹. Девушка в возрасте Джульетты стояла, не поднимая глаз. И все же он не проявил ожидаемого кое-кем сладострастия. (Кстати, о том, что Надир уважительно относился к вопросам оберегания чести пленных женщин и не посягал на их честь, даже когда речь шла о женах разбойников, можно увидеть из труда Мирза Мехти-хана Астрабадского¹⁰³⁰. Совсем другое дело имущество, которое он всегда рассматривал как военные трофеи.) «Дочь хана не будет наложницей», – сказал он. Он отправил ее в свой гарем^*. Затем подозвал бывшего при нем кубинского хана Гусейн-Али-хана, сына Султан-Ахмед-хана, и сказал: «Такую невесту ты нигде больше не найдешь. Женишься на ней». Это был тот самый хан, добавляет к сказанному А.-К. Бакихановым Г. Алкадари, который, будучи из рода уцмиев, был увезен еще ребенком в Самурский округ (слово округ, конечно же, – анахронизм, подобных малозначительных терминологических анахронизмов в книге Г. Алкадари немало. – Авт.), когда отец был убит в крепости Худат. Этим шах примирил Гусейн-Али-хана с действующим уцмием¹⁰³¹. Вот так странным образом сочетались в великом завоевателе благородство и жестокость. Но на этот раз он был особенно благодушен и для этого были веские причины, о которых мы узнаем ниже.

Диктатор, приняв это уважение в качестве знака раскаяния, простил уцмия Ахмед-хана Кайтагского. С почетом выдал девушку замуж за кубинского хана. Была сыграна свадьба. Гусейн-Али-хан Кубинский был счастлив. Но счастье длилось недолго. Через некоторое время красавица-жена лишилась ума и была отправлена из Кубы к своему племяннику Амир-хамзе.

Надир остановился в Дербенте. Табасаранская знать явилась к нему просить о помиловании и привела заложников. Ранее кизилбаши смерчем прошлись по Табасарану. Селения края были разграблены, разорены и население всячески притеснено. В короткий срок жители Табасарана были доведены до отчаяния, и вынуждены были изъявить покорность шаху.

С изъявлением покорности прибыли и докузпаринцы. Их представители в подарок диктатору пригнали в Дербент тысячу голов лошадей. Они также оставили заложников из почетных семейств и обещали во всем повиноваться воле Надира. Властитель Ирана обласкал их. Но особенно благосклонен был он к своему верному союзнику тарковскому шамхалу Хасбулату. Он осчастливил его разными милостями и почетной одеждой. Уходя, он сказал шамхалу, что в скором времени ожидаются очень важные события и что приглашает его участвовать в них.

Посчитав, что дела в Дагестане налажены, Надир из Дербента отправился в Кубинское ханство и остановился на отдых в деревне Гасан-кала.

Мухаммад Казим по-другому описывает события, произошедшие после поражения под Гази-Кумухом. «Во время отступления из-под Кумуха он (Надир. – Авт.) грабил население и отступил в Ширван, – рассказывает иранский историк. – Сурхай его преследовал, занял леса вокруг Ширвана, чтобы внезапно напасть на врага и захватить Шемаху и Гянджу, перекрыл пути так, что Надир вынужден остаться в Ширване.

О положении Сурхая стало известно иранским командующим Тахмасибу и Ахмед-хану, которые приготовились защитить свою веру и государя. Об этом стало известно и Сурхаю, который со своими войсками пошел к ним навстречу. Кроме того, в резерве [у персов] находилась 1 тысяча кавалерии и 2 тысячи пехоты для внезапного нападения на Сурхая с тыла. Несмотря на то, что от пуль противника нельзя было открыть глаза, Сурхай, смелый и отважный, как барс устремился в центр боя.

Войска Тахмасиба, видя такую храбрость лезгинских племен, стали колебаться. Воины Сурхая мастерски владели оружием и пробивали себе путь. Сурхай часть войска в 10 тыс. [человек] пустил за войсками кизилбашей, чтобы блокировать им путь для отступления, отрезать их от центра. Узнав о действиях Сурхая, Тахмасиб и Ахмед-хан попытались помешать ему, но часть их войска дезертировала и перешла на сторону Сурхая во главе с Фируз-ханом. Несмотря на это, Ахмед-хан со своими войсками все же напал на Сурхая. Воодушевившись этим, Ахмед-хан направил с другой стороны против Сурхая Гасим-Али-хана и Мухаммет Али-хана. Начался настоящий бой смелых. Земля была окрашена кровью как р. Джейхун или Дежле (Аму-Дарья или Тигр. – Авт.). Ахмед-хан разбил войско Сурхая, вышел в центр его сил. Напали также со стороны Ширвана и Мугана.

Несмотря на многократное превосходство кизилбашей, Сурхай храбро сражался, но с каждым часом его силы таяли. Заметив приближающиеся войска с тыла – со стороны Дагестана – он узнал, что это кизилбаши Мехти-хана и отступил в сторону Дагестана. Его преследовали безуспешно, продолжался грабеж местного населения, а затем [персы] направились в Шемаху»¹⁰³².

Надир, по словам Мухаммада Казима, щедро наградил своих военачальников. Но сам недолго предавался отдыху в Шемахе, поскольку спешил реализовать очень важные планы. Оставив войска там же, он отправился в путь. И уже на следующий день он прибывает в Ахсу, отстоящий на 160 верст от Гасан-калы. 13 января он уже в своем лагере, расположенном в Муганской степи, близ Джавадской переправы¹⁰³³.