Глава 15. Первый поход Надира в Дагестан

Тем временем ко всем пашам захваченных ранее у Персии областей были отправлены посланцы с хатт-и шерифом (высоким повелением). Турецкие власти приказывали им немедленно очистить провинции, находящиеся под их управлением. Надир принял решение нанести удар не по самим туркам, а по их вассалу Сурхайхану – правителю Ширвана⁸⁷⁶. По словам Локкарта, принимая это решение, он преследовал четыре цели. Во-первых, Надир хотел захватить Шамаху прежде, чем Вахтанг (упоминаемый выше кахетинский царь Вахтанг VI. – Авт.) сможет захватить ее для России (здесь Гезалова Н. совершенно права, делая оговорку, что реальной угрозы со стороны Вахтанга в это время не было. – Авт.). Во-вторых, он считал, что присутствие персидских отрядов вблизи Баку и Дербента заставит русских ускорить заключение договора, о котором Голицын так долго вел переговоры. В-третьих, Надир, конечно, имел все основания желать усмирить Сурхая, и, наконец, последнее, – захватив Шамаху, он возвращал часть захваченных персидских территорий⁸⁷⁷. В современной печати появились мнения о том, что, якобы, на Сурхай-хане лежит вина появления Надир-шаха в Дагестане. Нельзя согласиться с этой мыслью. Во-первых, Дагестан с древнейших времен был сферой интересов Ирана, и Надир решил всего лишь восстановить статус-кво. Во-вторых, Страна гор, как мы уже отмечали и увидим еще не раз, была всего лишь этапом для дальнейших планов иранского полководца. А можно ли было перевести отношения с Ираном в более дипломатичное русло – это вопрос более серьезный. В связи с этим представляет интерес ответ Надира Остерману от 27 октября 1734 г., в котором он объясняет причины своего похода в Ширван: не получив ответа от турок «для наказания Сурхая лезгинского, которой между тремя великими государями обращаяся противным себя показывал, поход свой я возприял в Ширвань»⁸⁷⁸. Здесь нет ни слова об убийстве правителем Дагестана и Ширвана иранских дипломатов (это подтверждает нашу мысль о том, что это всего лишь наговор), а только упоминается о противостоянии трем государям. Совершенно очевидно, что Надир (кстати, представитель небольшого племени, который и в высших-то сферах появился всего лишь семь лет тому назад!) рассуждал с великодержавных позиций – малые народы не имеют права на самоопределение, они имеют право на существование только под крылышком мощных народов-покровителей.

Мы не собираемся создавать образ, как говорится, мягкого и пушистого правителя Гази-Кумуха. Однако следует обратить внимание и на то обстоятельство, что Надир не нашел нужным возвести отношения с правителем самого крупного в то время государства на Кавказе на более высокий дипломатический уровень, а поручил Муса-хану Астаринскому послать своего нукера с копией хатт-и-шерифа. По приказу Надира, прибывшего в Ардебиль, Муса-хан Астаринский отправил своего нукера с копией высокого повеления к Сурхай-хану, управлявшему Ширваном. Подобное высокомерие к себе оскорбило Сурхай-хана. С Муса-ханом у гази-кумухского правителя были старые счеты. Он вспомнил, как осенью 1726 г. этот самый Муса-хан, в то время турецкий подданный, со своими старшинами прибыл в Решт к генералу Долгорукому с просьбой принять его в русское подданство, обещая верность Российскому государству. При этом даже сам предлагал генералу деньги. (8 декабря 1726 г. Муса-хан, его сын Келбе Хусейн и 55 калантаров и старшин присягнули на верность русскому престолу, и за оказанную помощь он обязывался платить определенную сумму в царскую казну⁸⁷⁹. После чего несколько раз менял политическую ориентацию. О многочисленных изменах Муса-хана Астаринского можно прочитать у Т.Т. Мустафазаде⁸⁸⁰.) «И эта продажная тварь, которая за свою жизнь готова отдать и имущество, и честь, да и все, что у него потребуют, предлагает мне сдаться!» – произнес гордый горец. В отношении продажности астаринского правителя Сурхай-хан был прав. В ответ на просьбу генерала В. Долгорукого продать провиант на 5 месяцев для 1000 человек и фураж на 300 лошадей, Муса-хан незамедлительно предоставил все это, причем бесплатно⁸⁸¹. Не забывал Сурхай-хан и того, как Муса-хан Астаринский, вступившись за шахсеванов, с семитысячным отрядом воевал против него⁸⁸². Хан решил твердо противостоять персам. Гази-кумухец написал Муса-хану письмо, преисполненное дерзости, что, мол, Ширван ему достался не в качестве подарка от турецкого султана, а он овладел им силою меча лезгинских (дагестанских) львов, и что Ахмад Багдадский и другие не имеют никакого права присылать подобные требования. При этом, как сообщает А.-К. Бакиханов, Сурхай-хан убил посланника⁸⁸³. Однако в этом сообщении, которое следом за выдающимся азербайджанским историком повторяется всеми пишущими на эту тему, не очень-то верится, поскольку тогда не ясно, кто доставлял Муса-хану гордое ответное послание. Великий историк древности Полибий считал необходимым «отрешиться от деятелей и лишь к самим действиям их прилагать соответствующие мнения и суждения»⁸⁸⁴. Соглашаясь в общем с этим положением, мы полагаем, что важны не отдельные поступки или порывы личности, а ее жизненная позиция, которая одна только обнаруживает линию жизни исторического деятеля и его участие в исторических событиях. Ответ Сурхай-хана вполне выражает его позицию, а поступок, если он действительно был совершен, реально отражает суровый характер той эпохи и поэтому отрицать его также нет никакой необходимости.

На этом моменте акцентирует свое внимание и В.Г. Гаджиев. «Согласно устной традиции, – пишет он, – не то один из закавказских владетелей, не то прибывший специально из Южного Азербайджана правитель, подвластный Надиру, советовал Сурхай-хану покориться Ирану. Тахмасп-Кули-хан, говорил он, многим одарит и еще более возвысит тебя. Сурхай-хан этот совет решительно отклонил, сказав: «Ты мне советуешь стать рабом чужеземца, но ведь какое бы положение не занимал раб, он остается рабом, не вкусившим прелести свободы». Упорство Сурхай-хана, как и следовало ожидать, привело узурпатора Ирана Надира в ярость». В данном ответе Сурхай-хана советчику ученый видит аналогию ответа спартанцев представителю персидского царя Гадарна, которые, согласно Геродоту, сказали следующее: "Гидарн! Твой совет, кажется, не со всех сторон хорошо обдуман. Ведь ты даешь его нам, имея опыт лишь в одном, в другом же его у тебя нет. Тебе прекрасно известно, что значит быть рабом, а о том, что такое свобода – сладка ли она или горька, ты ничего не знаешь. Если бы тебе пришлось отведать свободы, то, пожалуй, ты дал нам совет сражаться за нее не только копьем, но и секирой" (Геродот. История. – Л: "Наука", 1972. – С. 347.)»⁸⁸⁵.

Вполне возможно, что такой совет был дан Сурхай-хану. Нам представляется, что независимо от того, был дан такой совет или нет, правитель обсуждал создавшуюся ситуацию на заседании расширенного Дивана с приглашением советников и командиров отрядов. Российские документы подтверждают, что правитель много советовался и совещался по поводу создавшейся на Кавказе ситуации. Голицын от 8/III-1734 г. писал, что турки возвращают персам некоторые города, и «якоб в Тевриз для разграничения прибыли назначенные турецкие комиссары для отдачи оного, куда от Бегдеш-хана астаринского для принятия оного, таком де надлежащие люди назначены, и в последних числах генваря прибыл в Рящ (Решт. – Авт.) турецкой паша, и с ним с персицкой стороны Мусахан, которые имеют ехать в Шемаху для дачи оной в персицкую сторону, где вышеозначенный Бегдеш-хан назначен от Тахмас Кули-хана ханом, а на место ево в Астару определён ханом оной Мусахан, и ныне оные обретаются в Кескерах, и писано якоб о том в Шемаху, и ежели от Сурхая противления никакого учинено не будет, то оные паша и Мусахан туда поедут, а по отдаче и сам Бегдеш-хан туда следовать имеет, а ежели ж Сурхай противитца станет, о том будут писать к Тахмас Кули-хану, и мнят, что потом не пойдёт ли оной и сам с войском для взятия Шемахи, и как Сурхай с Шемахою поступит, тому время покажет, и по ведомостям из оного города слышно, что Сурхай непрестанно имеет с своими советы, и в Шемахе некоторое б имеетца опасение, а добровольной отдачи оного города не надеются; а для принятия Ширвана назначен Сердар Бегдеш-хан, а при нём наипом Мусахан, а в протчие города в Иривянь, Тефлис и Генджу отправлены от Тахмас Кули-хана беглербеки, т.е. вышние ханы в каждой по одному для принятия»⁸⁸⁶.

На Диване каждый высказывал свои соображения. Кстати, по утверждению Али Каяева, подобный же упомянутому выше совет был дан Каратом, одним из ближайших сподвижников хана⁸⁸⁷. Однако молодые военачальники, в их числе соратник сына хана Муртаза-Али-бека Галега из Анцуха, который присутствовал на Диване в качестве приглашенного, возмутились. «Неужели мы подчинимся трусливым и женоподобным персам?» – резко бросил Галега и был поддержан Муртаза-Али-беком. Мысль, высказанная анцухским цибиканом, была не нова среди горцев, – такого мнения о кизилбашах были все они. И не зря значительно позже эта же фраза прозвучала в устах Артемия Араратского, который также говорит: «Трусливый и женоподобный народ персидский»⁸⁸⁸. Однако Галега, так же как и сам Муртаза-Али-бек, не представляли себе, как преобразились эти же персы под твердой рукой Надира Афшара.

Как мы уже упоминали выше, Каратом был дан совет идти на мир с Надиром. Потому и приходилось Сурхай-хану вновь и вновь обдумывать свой ответ. И сомнения его были не следствием нерешительного характера, – предания, напротив, показывают его человеком весьма решительным, – а неготовностью к большой войне. Все дело в том, что хан совершенно не верил в то, что иранский полководец оставит ему хоть один шанс для осуществления его заветных целей. Чем больше он обдумывал ситуацию, тем больше убеждался, что Надир вовсе не ограничится захватом Закавказья, что он потребует полного и реального подчинения от Дагестана и перенесет военные действия, как минимум, на Северный Кавказ. Тем не менее, говоря словами Г. Алкадари, «занимавший должность ширванского хана Гази-Кумухский Чолак-Сурхай-хан сидел там крепко и решил отстоять ту землю своей силой»⁸⁸⁹.

С этого момента мы приступаем к изложению героической борьбы народов Дагестана с Надир-шахом, являющейся «одной из ярких страниц их исто­рии»⁸⁹⁰. Предчувствуя опасность, Сурхай-хан отправил все ценное с верными людьми в Гази-Кумух. Старики селения Хути до сих пор утверждают, что казна гази-кумухского хана находилась на хранении у их жителей. Кто именно был доверенным лицом, они не помнят.

Надир терпеть не мог возражений, тем более не собирался их терпеть от какого-то дикого горца, ведь персы относились к дагестанцам с высокомерием, равным пренебрежению, с которым к ним относились горцы. Летом 1734 года в Ширван вошли войска Надира, решившего «усмирить дерзкую надменность его правителя»⁸⁹¹. Надо отметить, что иранский полководец сполна использовал эффект неожиданности. Так 5/VII-1734 г. Тахмасп-хан (т.е. Надир) потребовал к себе русского резидента Аврамова, который после этого сообщил Голицыну, что «Тахмас-хан объявил ему за секрет, что он ныне идёт против Сурхая в Шемаху, и путь держит чрез Ардалин, дабы тем у них следы скрасть, и наказал, чтоб того никому иному, кроме ево тайного советника, не открывать, и кроме нас четверых, а имянно: ево, Тахмас-хана, Хулефы – его тайного советника, и резидента никто о том не ведает, и когда он в Ардалан прибудет, оттуда к Шемахе, поворотясь, вскорости пойдёт»⁸⁹². Надир тщательно разрабатывал план нападения на Ширван, выбирая наиболее удобные пути для неожиданного удара. При этом он полностью доверял русской стороне, которую не без основания считал союзной, несмотря на то, что он уже тогда лелеял далеко идущие планы и против России. 18/VI-1734 г. Голицын сообщал ген.-л. Дебриньи, что «ныне Тахмас хан открыл свое прямое намерение, что пойдёт до местечка Мараги близ Тевриза, а оттуда обратитца в наши страны, а имянно прямо на Шемаху, что сообщено от него мне в крайном секрете, дабы тама прежде времени уведано о том не было для усмирения и наказания лезгинцов (т.е. дагестанцев), а при себе имеет войска, по мнению нашему, около двадцати тысяч, которые и вновь прибавляютца доброконные изрядно вооружены и пятьдесят пушек и слишком четыреста яныченок на верблюдах по нашему исчислению», поэтому предлагал принять меры предосторожности⁸⁹³.

А.-К. Бакиханов говорит, едва иранский полководец появился на берегу Куры, как Сурхай-хан, оставив Шемаху, удалился в горы. Однако это сообщение, в котором явно ощущается привычный для поклонников политики великих держав, в частности Надира, пренебрежительный к горцам тон, не соответствует истине. Для его опроверждения достаточно привести донесение генерала Еропкина из Дербента от 12 октября 1734 г., где те драматические события представлены намного реальнее. Тахмасп Кули-хан, говорится в нем, «из Шемахи пришёл к казыкумыцкому урочищу Ахты карни, где у Сурхая зделан мост и ворота между крепким ущельем, и оной Сурхай с собранным своим войском, в котором собраны были ево подвластные, також аварцы, ахкушинцы, цадакаринцы и тавлинцы, ево Тахмасихана встретил, и была у них драка», но, не сумев пройти ущельем, Тахмасп оставил там небольшую команду, а сам с лехкими людьми конницею пошёл другою дорогою в Казы Кумыки (Гази-Кумух. – Авт.), где Сурхай свою резиденцию имел. Узнав об этом, Сурхай пошёл в «Казыкумыки, где они сошлись». Потерпев неудачу, Сурхай, «оставя свои пожитки з жёнами и з детьми, ушёл в аварскую деревню Чжук». Оставив старшим в Кумухе старшину Кичи-Гирея, Тахмасхан ушёл обратно то ли в Шемаху, то ли в Генджу, т.к. к Куре подошло 85-тысячное турецкое войско, «а изменние де бывшей Усмей и поныне состоит в прежнем непокорении»⁸⁹⁴.

По описанию иранского историка Мухаммед-Казима, который не упускает случая возвеличить Надира, борьба дагестанцев против персидских войск была более упорной. «Преследуя отступающих лезгин, вторгшихся в Муганьскую степь во главе с Гейрат-ханом, Надир разбил их, гнал до Ширвана и казнил Гейрат-хана»⁸⁹⁵. Получается, дагестанцы угадали направление главного удара и решили встретить врага за пределами своего государства.

Справедливо отмечал В.Н. Левиатов: «Обстоятельства сложились так, что с этого момента Сурхай-хан Гази-Кумухский стал одной из важнейших фигур в борьбе против иранского завоевания. С этих пор на некоторое время (хотя здесь не совсем ясно, почему только на некоторое время. – Авт.) он привлек симпатии населения и Дагестана, и Азербайджана за свою борьбу против Надира, стремившегося к обладанию этими странами»⁸⁹⁶. Осведомленный об огромной силе иранского завоевателя Сурхай-хан начал набирать войска, как только отправил свой гордый ответ Муса-хану. Али Каяев сообщает, что прибывший со своим войском на берег Куры Надир получил сведение, что «Сурхай-хан выехал из Шемахи, прибыл в Кабалу и собрал там войско из лаков, нухинцев и остававшихся там турок»⁸⁹⁷, что больше соответствует действительности. С широким описанием хода данных событий можно ознакомиться в труде В.Г. Гаджиева «Разгром Надир-шаха в Дагестане»⁸⁹⁸. Мы же дадим более краткую их характеристику.

17 августа 1147 (1734) г. Надир вступил в Шемаху и назначил Мухаммед Кули-хана Саидлу правителем Ширвана⁸⁹⁹. Относительно взятия Шемахи мнения также разделяются. «Хроника войн Джара»⁹⁰⁰, как и французский миссионер⁹⁰¹, побывавший в это время в Азербайджане, сообщает, что город был взят неожиданно и легко. Другие авторы (П.Г. Бутков⁹⁰², И.Я. Лерх⁹⁰³, А. Ериванци⁹⁰⁴, А. Кретацы⁹⁰⁵, С.О. Кишмишев⁹⁰⁶, Ф.М. Алиев⁹⁰⁷ и др.) не согласны с этим. Об «упорном сопротивлении» и том, что «Шемаха была опустошена» шахскими войсками, о «жестокой расправе с жителями» и «разрушении города» пишут также М.Р. Арунова и К.З. Ашрафян⁹⁰⁸, ссылаясь на Акопа Шемахаци и др. Кстати, и анонимный автор «Хроники войн Джара», сам себе противореча, пишет чуть ниже: «Когда была осаждена Шемаха, Юсуф-паша, сын Исхак-паши («высокочтимый визирь», «правитель Тифлиса»⁹⁰⁹ — Авт.), выступил из Тифлиса во главе своей армии на помощь Сурхай-хану». Однако Таймураз Кахетинский вынудил его отступить⁹¹⁰.

Здесь интересно привести мнение английского исследователя Дж. Ханвея по этому вопросу. Он, по-видимому, верно замечает, что Надир сравнял город с землей и уничтожил большую часть населения из-за «сочувствия, которое население этого города оказывало лезгинам (отрядам Гаджи Давуда – Г.Н.)»⁹¹¹. Но Н.Р. Гезалова ошибается, указывая на то, что сочувствие было адресовано отрядам хаджи Давуда, так как отрядов Мюшкюрского вождя там уже давно не было, а было правление Сурхай-хана.

Мы солидарны с мнением «Истории народов Северного Кавказа» о том, что Надир «занял Шемаху и велел разрушить ее до основания, а население перевести в Агсу» (или Ахсу)⁹¹². Таково же мнение В.Н. Левиатова. «Войска Надира ограбили население города, а строения его разрушили. Крепостные стены Шемахи были срыты, дабы город в дальнейшем не мог оказать сопротивление. По этим же соображениям население города было переселено на новое место к реке Ахсу; здесь, на плоскости, примерно в 30 км к северу от р. Куры был построен новый город. Эти мероприятия преследовали политическую цель, которая состояла в том, чтобы устрашить население и сделать его покорным власти завоевателя»⁹¹³. Таким образом, подтвердились худшие опасения суннитского населения Шемахи, которое, вероятно больше всего и пострадало.

Есть расхождения и относительно сообщений о боевых действиях между войсками Надира и Сурхай-хана. А.-К. Бакиханов утверждает, что первая встреча дагестанцев и кизилбашей произошла в Миджи, в трех фарсахах^* от Шемахи⁹¹⁴, а Алкадари говорит, что Надир послал в Кабалу против Сурхай-хана одного военачальника, а сам двинулся в Кубинский уезд в Дагестан⁹¹⁵. Но большинство авторов склоняется к мнению, что войска соперников сошлись в урочище Деве-Батан («Место, где утонул верблюд») недалеко от Кабалы. Вероятнее всего, речь идет о двух сражениях: бой в Миджи и битва в Деве-Батан. Итогом первого стала победа войск Надира, «которые разгромили их (дагестанцев) укрепления, доставив 500 пленных и неприятельские головы». Хотя пленные были отпущены без всякого наказания⁹¹⁶, эти головы служат свидетельством отношения иранского полководца к противостоящим его воле дагестанцам.

Сурхай-хан собрал в Кабалинском магале большое ополчение, готовое сразиться с грозным и жестоким врагом⁹¹⁷. Он «собрал много войска в Дагестане и среди османов, находившихся в Гяндже, и крымских татар из числа тех, которые находились на Кавказе (те, о ком мы говорили выше. – Авт.), и из области Цахура, хотя Ума-хан запретил части дагестанцев отправиться к нему. Также немало людей пришло туда из Джара и Талы»⁹¹⁸. Вместе с пробившимся через Северный Кавказ отрядом турок под командованием капыджи-баши Мустафа-паши, татар под командованием калги Фетхи-Гирея, общая численность которых составляла 8 тысяч человек, и своими 12 тысячами, общая численность воинов Сурхай-хана составила 20 тысяч⁹¹⁹. Надир, по сведениям, исходящим из донесения английского посланника в Петербурге К. Рондо лорду Гаррингтону от 26 октября 1734 года, располагал войском в 42 тысячи воинов⁹²⁰.

Ход битвы дошел до нас в описании А.-К. Бакиханова. «Оба войска сошлись в урочище Деве-Батан, что меж­ду Кабалой и Шемахой, – повествует историк, который несколькими строками выше говорил, что Сурхай-хан, оставив Шемаху, удалился в горы. – Это место расположено между горою и лесом. Сурхай-хан, ожидая приближение не­приятеля, занял лес и расположил в нем свое войско тремя рядами. Персы, ударив по первому ряду, не дума­ли, что имеют дело с Сурхай-ханом и с его невольником Каратом, который от имени своего господина долгое время управлял Ширваном. Опрокинутый неприятель отступил ко второму ряду. Лезгины, судя по первому натиску, полагали, что сам Надир находится в боевых рядах, и эта мысль оказалась для Сурхая гибельной. Третий ряд, которым командовал сам Сурхай, разделил смятение второго и вскоре все обратились в бегство, понеся большие потери»⁹²¹. Русский генерал В.А. Левашов же свидетельствует, что бой на обе стороны был равный и даже сначала горцы потеснили иранцев, но Тахмас-хан, не одолев сурхайцев, оставил при тех деревнях довольную команду, а с остальным войском направился в Гази-Кумух⁹²². Сражение продолжалось не один день, а штурм укреплений, несмотря на численный перевес, кизилбаши предприняли только на третий день⁹²³.

Захватив Ширван, Надир занял выгодную позицию между Турцией и Россией. Первой он угрожал ударом по Восточной Грузии, которая, как известно, была оккупирована османами, второй, затягивавшей возврат прикаспийских территорий, ранее принадлежавших Ирану, – обходом их войск движением справа. Но иранский полководец решил сперва нокаутировать Сурхай-хана, захватив его родной очаг.

Диктатор разделил свое войско на две части, ибо, как утверждает Мухаммед-Казим, «ему донесли, что Сурхай-хан собрал народ, и готовится к бою. Пока Сурхай не пришел сюда, сказал Надир, мы нападем на Дагестан. Он послал гонцов в Фарси, Шеки и Мерв за подкреплениями и курьеров в Дербент, чтобы местные владельцы явились к нему»⁹²⁴. Для противостояния Сурхай-хану он оставил своего сына Риза-Кули-Мирзу с 30-тысячным войском. Сам же во главе 12 тысячного корпуса немедленно направился в Гази-Кумух «для того, чтобы унизить и разорить родные места и народ Сурхай-хана Гази-Кумухского»⁹²⁵. Артиллерию он поделил ровно. С собой он взял легкие полевые пушки, хотя строгое разделение пушек на полевые и другие виды произошло несколько позже⁹²⁶. Операция готовилась в строжайшей тайне.

«Место, выбранное Сурхай-ханом, представляло собой возвышенность с лесом, господствующую на местности. Свое войско Сурхай и его окружение разместили очень удачно. Заняв лес, горцы расположились амфитеатром оборонительными эшелонами»⁹²⁷. Преимущество расположения войск Сурхай-хана заключалось, прежде всего, в том, что лес, прикрывавший сзади, предотвращал их от обхода противником. А это была наибольшая опасность при численном превосходстве врага. Сурхай-хан полагал, что противник начнет битву с артобстрела и затем предпримет штурм его позиции. Артиллерия являлась для горцев сущим адом. Самые отважные сыны гор вздрагивали от взрыва пушечных ядер. Их, бесстрашных в рукопашном бою, охватывал панический страх, когда раздавался грохот пушек. Поэтому Сурхай-хан приказал рыть окопы поглубже. Насколько нам известно, горская армия впервые в этом сражении применяла окопы. Были прорыты три параллельные оборонительные линии. В первой линии стояли дагестанские отряды. Ими командовал Карат. Во второй – турки и татары. Командовал ими Мустафа-паша. Сам Сурхай-хан осуществлял общее руководство и находился в третьей линии. При нем же находился старший сын Мухаммед-бек. Резервами руководил Муртаза-Али-бек. Это была конница.

Битва, как и предполагалось, началась семидесятижерловым громом кизилбашских пушек. Снаряды, разрывая небо, летели в сторону дагестанцев. Ядра разрушали укрепления, перекапывали окопы, осыпали их землей. Снаряды взрывались рядом с воинами и ранили, убивали их. Они не только не могли выглянуть из окопа, и даже голову поднять без угрозы потерять ее. Не прошло и часа обстрела, как непривычные к такому грохоту горцы начали плохо его переносить. У некоторых началось головокружение, тошнота. После окончания артобстрела кизилбаши предприняли атаку оборонительных позиций. Терпеливо ждали воины Сурхай-хана подхода врага поближе. Когда он подошел на расстояние двадцати шагов, горцы вышли из укреплений и с призывами и шумными возгласами контратаковали противника. Не успели те выстрелить из своих джазаиров, как их настигли горцы с обнаженными саблями и кинжалами и стали кромсать их. Кизилбаши были отбиты. Они убежали к своим позициям. Горцы, предупрежденные о возможности удара с фланга и окружения, не стали их далеко преследовать. Через некоторое время атака вновь была повторена кизилбашами. На этот раз горцы с расстояния тридцати метров дали залп из ружей. Затем, отбросив их в сторону, вновь напали на врага, не давая ему опомниться. Несколько раз повторилось то же самое. И каждый раз враг бывал отброшен.

Несмотря на указание отца не предпринимать решительного штурма, а больше имитировать атаки и стараться оттянуть время, Риза-Кули-Мирза, которого Мирза Мехти-хан Астрабади не напрасно называет «львенком – подобием льва»⁹²⁸, всерьез вел атаку позиций горцев. Талантливый молодой человек, рожденный для боев и побед, рвался к противнику. Он все больше и больше увлекался ходом боевых действий и бросал все новые и новые силы в сражение. Но и горцы, несмотря на то, что вели себя достаточно осторожно и не рисковали нанести решительный удар, стояли спокойно и твердо. Так закончился первый день сражения.

Битва при Деве-Батан для истории Гази-Кумухского ханства является поворотным пунктом. До этой битвы молодое ханство вело агрессивную наступательную политику, и смысл ее заключался в том, что это было освободительное движение, плавно перешедшее в завоевательные войны. С Деве-Батанским сражением эти войны становятся необходимым средством защиты завоеванной горцами свободы.

И еще один момент. За двадцать пять лет до этих событий, в 1709 году в холмистых степях Украины под Полтавой произошло сражение, которое решило исход соперничества двух могущественных держав Европы – Швеции и России. И об этом поединке знает весь мир. Давая оценку этому сражению, известный военный теоретик и историк, генерал от инфантерии Н.П. Михневич приравнивает его к одному из величайших сражений в истории человества – к битве при Каннах в 216 г. до н.э. между войсками Ганнибала и римской армией. По данным Михневича, в этой битве участвовало 43 тысяч русских и 25–26 тысяч шведов⁹²⁹. Поражение под Полтавой грозило России потерей Москвы (но не забудем, что потеря Москвы – это большой удар для России, но не ее крах). Двадцать пять лет спустя, в степях Ширвана, под Деве-Батаном, произошла битва между войсками Сурхай-хана и иранского полководца Надира Афшара, положившая начало 10-летней ожесточеннейшей борьбе Ирана и Гази-Кумуха. Значение битвы при Деве-Батан не ограничивается выше сказанным. Далеко идущие цели Надира по завоеванию Северного Кавказа и дальнейшего продвижения в сторону Европы придают этой битве общеевропейское значение. И здесь соотношение сил было примерно таким же, как в сражении под Полтавой, но борьба была более упорной и более длительной. Однако о ней даже в Дагестане знают не так уж много людей. И все потому, что мы не хотим понять, что в этой битве решалась судьба не одного Гази-Кумуха, но судьба всего Дагестана. Однако, если значение русской победы под Полтавой прославлено историками (профессиональными военными Морицом Саксонским и Николаем Михневичем, выдающимися историками С. Соловьевым и Евгением Тарле и т.п.), воспето великими поэтами (Джорджем Байроном и Александром Пушкиным), то о битве при Деве-Батан написано одним только В.Г. Гаджиевым.

На второй день горцы уже несколько свыклись с грохотом пушек, и канонада не так уж сильно действовала им на нервы. Однако пушки стреляли не менее интенсивно и продолжительно, чем в первый день. После канонады вперед пошли цепи кизилбашей. Однако горцы были настроены не менее решительно. Они отбросили противника. Но командиры и на этот раз не дали далеко преследовать врага. Русский генерал В.Я. Левашов признается, что сначала горцы теснили иранцев, но от «великой пушечной стрельбы Сурхай устоять не мог»⁹³⁰.

Глубокой ночью, третьего дня, к Сурхай-хану прискакали три хиналугца^* и сообщили, что Надир, побыв несколько часов в их селении, взял заложников и отправился в сторону Ахты. Хан, который до сих пор был уверен, что ведет сражение с самим узурпатором Надиром, вынужден был внести коррективы в свои планы и дал команду срочно собрать командиров. Обрисовав обстановку, он обратился к Мустафа-паше, попросил задержать кизилбашей и дать возможность отправиться в горы для защиты Гази-Кумуха. Верные союзники согласились. Хан поблагодарил турецких и татарских командиров и немедленно тронулся в путь, а не «вынужден был бежать в горы», как указывает «История Дагестана»⁹³¹.

На третий день кизилбаши повторили атаку позиций противника. Им действительно удалось отбросить поредевшие ряды защитников. Оказав некоторое сопротивление врагу, бывшие в союзе с Сурхай-ханом «турки и паши бежали оттуда в город Гянджу»⁹³².

«Хроника войн Джара» сообщает также, что некий «Али-хан Хунзахский» (мы полагаем, он был свободный цибикан, каковых в горах бывало немало, поскольку Умахан Хунзахский, как уже сообщалось нами, ссылаясь на «Хронику войн Джара», запретил своим подданным помогать Сурхай-хану. – Авт.) совершил рейд в Кахетию. Вероятно, он должен был отвлечь Надира от своего основного замысла. Но рейд был сделан с опозданием, и Али-хан «вернулся к себе домой»⁹³³. Стихийные выступления дагестанцев показывают их решимость совместно бороться против оккупантов. Но ими еще не было сделано самое главное, то, к чему так стремился Сурхай-хан, – они не смогли сплотить все силы в борьбе против общего врага, и не было у них организованности.

Овладев лагерем горцев, Риза-Кули-Мирза, который думал, что Сурхай-хан отступил из-за того, что практически проиграл, но не знал, в каком направлении он ушел, направился со своими войсками в Хачмаз – большое укрепление, построенное Сурхай-ханом. Он считал, что нельзя оставлять за спиной отправившегося в далекие дагестанские горы Надира, своего отца и кумира, такое серьезное укрепление. Оно было разорено и сожжено Риза-Кули-Мирзой.

Во всяком случае, мы можем утверждать, что иранский историк Мухаммед-Казим явно преувеличивает, утверждая, что «увидев громадные силы Надира, сторонники Сурхая разбежались, разделившись на три группы: часть из них сдалась, «повесив мечиим 00000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000 на шеи», другая часть бежала в Кумух, часть была уничтожена»⁹³⁴. «Вешать мечи на шеи» никто не собирался. Все были полны решимости сражаться с врагом до конца.

Однако последуем за двумя неуступчивыми соперниками.