Глава 13. Надир Афшар

Для того, чтобы лучше понять политическую ситуацию необходимо объяснить читателю, каковы были отношения между великими державами, которые претендовали на главенство над Кавказом. Начнем с взаимоотношений между Ираном и Турцией. «Полная неспособность выродившейся монархии Сефевидов к эффективному противодействию внешней угрозе привела к капитуляции шахского двора перед афганским предводителем Мир-Махмудом»⁷⁷⁶. 23 октября 1722 года, после восьмимесячной осады, Исфахан пал, шах Султан-Хусейн сдался предводителю афганцев Мир-Махмуду, сыну Мир-Вайса, и передал ему свою власть и знаки шахского достоинства. Так бы и закончилась славная эпоха сефевидского правления, благодаря бездарности последних шахов. Однако сын Султан-Хусейна Тахмасп нашел в себе мужество не согласиться с решением отца, сумел бежать из столицы и, добравшись до северо-западных провинций, объявил себя шахом Тахмаспом II.

Среди афганских феодалов в Иране также шла борьба разных группировок, завершившаяся в 1725 г. приходом к власти Ашрафа. Последний начал проводить более гибкую политику, чем его предшественник. Усиление суннитов-афганцев было для османов рычагом воздействия не только на Персию. Важным в этом плане документом является Хамаданский договор между Портой и афганским правителем Ирана Мир Ашрафом от 15 октября 1727 года. Договор признавал султана Ахмеда III халифом всех мусульман-суннитов, в том числе, естественно, и афганцев. Ахмед III, в свою очередь, признавал Ашрафа шахом Ирана. Но ради этой высокой власти афганец уступал османам Тебриз, Ардебиль, Ереван, Хамадан, Керманшах, Султанию, а также земли между Багдадом и Басрой. К этому надо добавить, что весь Западный Кавказ также оказался у Порты, прикаспийские территории Кавказа и часть Северного Кавказа были оккупированы Россией, на востоке страны и в столице властвовали афганцы. Таким образом, большую часть страны заняли соседние государства. И только небольшая территория Прикаспия, составляющая крохотную часть достаточно большой державы, включающая город Астрабад, находилась у наследного принца Тахмаспа. Это была катастрофа, равная по своим масштабам разгрому Персии македонянами или арабами, – иного сравнения для ее описания не найти. Потери составляли 2/3 территории страны, а это было оскорбительно для существовавшей более двух тысяч лет Иранской империи. Все политические силы иранского общества, считавшие Мир-Махмуда узурпатором, объединились вокруг молодого принца.

Позор потери столь огромной территории страны Ашраф попытался восполнить за счет отвоевания земель, уступленных ранее России. После смерти великого императора Петра I внешняя политика его преемников испытывала основательную деформацию. Явственно проявилось непонимание значимости для России присоединенных Петром I прикаспийских территорий. Сразу же после его смерти правительство Екатерины I стало считать эти завоевания бесперспективными, и уже в 1726 году было сочтено целесообразным уступить их Ирану. Россия готова была реализовать это решение, только не знала, как это сделать поделикатнее. Безосновательно преувеличенное внимание российских царедворцев, преимущественно немецкого происхождения, было приковано к балтийской проблеме, приведшей российскую дипломатию к тому, что многие ее деятели капитально увязли в европейских авантюрах. И ко всему прочему, внешняя политика страны потеряла важную особенность – исключительную целеустремленность, смелость при преодолении рутинных порядков и последовательность. И российская сторона рассматривала проблему прикаспийских территорий только с точки зрения территориальных уступок.

29 марта 1728 г. Верховный Тайный Совет поручил генералу Левашову вступить в переговоры с Ашрафом, обещая ему уступку Гиляна, Мазендарана и Астрабада, если он гарантирует их от захвата султанской Турцией. 13/II-1729 г. ген. В.Я. Левашов заключил трактат с Эшрефом (Ашрафом. – Авт.), по которому «ис поморских провинций Астрабацкую, Мизандранскую для древней дружбы российской империи с Персиею, к Персии оставлять соизволит»⁷⁷⁷. Но Россия не хотела допустить Турцию к берегам Каспия. «Тебе из наших прежних указов довольно известно, сколь непотребно нам сие турецкое соседство при Каспийском море есть, и пока оное продолжится, никогда постоянного покоя между обеими империями ожидать невозможно…», – предупреждался резидент в Турции Неплюев в рескрипте от 13 июня 1730 г.⁷⁷⁸ Именно это и было оговорено в договоре, «дабы оные провинции ни в какие другие державы, ни под каким образом отданы бы не были, а ежели же сие предложение пренебрежено изъявитца, то помянутые провинции паки со всеми их принадлежностями вечно да неотлучны будут от империи российской и учиненные трактаты разрушатся», т.е. эти земли никоим образом не должны были попасть к туркам. Остальные же провинции, отошедшие по договору 1724 г. с Турцией к России, последняя сохраняла за собой⁷⁷⁹. Д.С. Кидирниязов считает, что «этот договор, направленный на подрыв влияния османов в Ира­не, хотя и не был реализован ввиду изменившейся там обстанов­ки, нейтрализовал действие ирано-турецкого Хамаданского до­говора 1727 г., настраивая Ашрафа против Порты. Не случайно, заключение этого договора вызвало недовольство в Стамбуле и поддержавших султанскую Турцию западных держав»⁷⁸⁰. Однако иначе как капитулянтской подобную политику трудно назвать.

Во второй половине 20 годов ХVIII в. в Иране случилось событие, круто изменившее ход событий. В 1726 году на службу к иранскому шаху Тахмаспу поступил Надир Афшар. Отец будущего завоевателя и шаха Ирана Имам-Кули был жителем афшарского селения Кубкан. Он происходил из рода Кырклу (или Караклу). Персидский историк середины XIX в. Риза-Кули-хан в своем труде Раузат ас-сафа-йи насири говорит, что Имам-Кули был незнатного происхождения, небогатым человеком, занимавшимся шитьем овчинных шуб. Но некоторые исследователи не торопятся закреплять за ним постоянно эту мирную профессию. «Отец Надира был предводителем одной из шаек разбойников, грабивших в Хорасане и Иране. Эта шайка уводила с собой жителей ограбленных районов и продавала их в рабство», – говорит В.Н. Левиатов⁷⁸¹. Согласно сообщению придворного историка Надир-шаха Мирза Мехти-хана Астрабади, будущий иранский шах родился в cyбботy 28 мухаррема 1100 г.х. (22 ноября 1688 г.) в крепости Дестджерд в Дерегезе⁷⁸². Правда, современная историография предполагает другую дату рождения великого персидского полководца, а именно 28 мухаррема 1110 г.х. (6 августа 1698 г.) (подробнее у Гезаловой Н. Вопросы истории Азербайджана ХVIII в (на основе сведений англоязычных источников и историографии). – Баку-М., 2010. – С. 79.). Но насколько эта дата реальна, трудно судить, ведь тогда получается, как мы увидим ниже, что битвой при Деве-Батан руководил совсем еще юный сын Надира Риза-Кули-Мирза, поскольку самому Надиру тогда было не более трицати шести лет, хотя, конечно, согласно Мирза-Мехти-хану, Надир женился «с наступлением юности и весенней поры жизни»⁷⁸³, и если дочь правителя Абиверда Баба-Али-хана была его первой супругой, то ему было уже более восемнадцати лет.

Когда Надиру исполнилосьсяырклу. 00000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000000 восемнадцать лет, после очередного набега хорезмских узбеков, его вместе с матерью угнали в рабство. Вскоре ему удалось бежать из плена. Он вернулся в Хорасан, где в течение нескольких лет служил в ополчениях разных ханов и со временем заслужил славу способного военачальника. Во время смут, охвативших Иран с 1722 г. (когда страна была завоевана афганцами и турками), Надир-кули сделался атаманом шайки разбойников, и вскоре его имя стало известно всему Хорасану. Влиятельные ханы искали его покровительства, откупая от грабежей свои владения за большие деньги. Многие нанимали его отряд для участия в междоусобных войнах. Тяготясь трудовой жизнью, предстоявшей ему в силу его происхождения, молодой Афшар поступил на службу к правителю Абиверда Баба-Али-хану, благодаря уму, энергии и физической силе, быстро выдвинулся и, наконец, стал зятем своего начальника. В то время в Келате проживал его дядя. Узнав о подвигах племянника, он пригласил его изгнать из Келата афганцев, донимавших население разбойными нападениями. Надир-кули принял предложение и в короткий срок навел на грабителей такой страх, что они надолго оставили страну в покое. Обрадованный успехами Надир-кули, дядя стал уговаривать его оставить постыдное ремесло разбойника и приняться за освобождение терзаемого со всех сторон отечества. "Только этим путем, – говорил он, – можно надеяться получить прощение от шаха за все совершенные злодеяния; в противном случае, тебя, рано или поздно, ожидает позорная смерть". Слова эти произвели на пылкого молодого человека сильное действие. С этого времени он поклялся все свои силы посвятить изгнанию захватчиков за пределы Ирана. Первым делом Надир-кули совершил дерзкий набег на Мешхед и отбил этот священный шиитский город у захвативших его систанцев. После этого имя Надира приобрело широкую известность по всей стране. В 1726 г. он явился со своей многочисленной дружиной в Хорасан, где собирал армию для борьбы с афганцами молодой шах Тахмасп II. Шах принял его очень благосклонно и пригласил поступить к себе на службу⁷⁸⁴.

О времени появления Надира Афшара лаконично и красноречиво пишет А.-К. Бакиханов. «В то смутное время, когда афганцы овладели столицей Персии, Ираком, Фарсом и Хорасаном, а турки – половиною Азербайджана, Арменией и Грузией, когда русские занимали прибрежные каспий­ские области, когда лезгинские мятежники захватили Ширван, а многие дервиши, выдавая себя за детей несча­стного шаха Гусейна, составляли партии и учиняли волнения в разных частях бывшего государства; в то время общего беспорядка, когда каждый человек, имевший какие-нибудь способности и честолюбие, мог действо­вать самостоятельно и опустошать государства, тогда и Надир-Кули-бек, став во главе племени Джелаиридов, состоявшего почти из 400 семейств, выступил на попри­ще и постепенно овладел афшарскими племенами, абивердскими курдами и другими тамошними кочевьями и крепостями Дестджерд, Келат и Абивард с их окрес­тностями. Воюя с Мелик-Махмудом и другими, он при­обрел известность и славу»⁷⁸⁵. Надир присоединился к Тахмаспу с двух-трехтысячным отрядом беспредельно преданных ему воинов. К тому времени он имел славу решительного и удачливого полководца. Крупные воинские успехи прославившегося воина дополнялись ловкими ходами царедворца, что нашло отражение в имени, присвоенном ему самим шахом: теперь вместо традиционного Надир-Кули-бека он носил имя Тахмасп-Кули-хан, что означает хан – Тахмаспа раб, т.е. хан, [который есть] раб Тахмаспа.

Надир последовательно бил врагов Ирана. Сначала это были туркменские племена на южном побережье Каспия. Вскоре Надир сумел подчинить своему влиянию все туркменские и некоторые другие племена Хорасана. В результате успешных походов на Астрабад и Мазендеран он, фактически, объединил под своей властью все северо-восточные области Ирана. Затем он одолел могущественного хорасанского феодала Малек-Махмуда Кияни и взял его столицу – священный для шиитов город Мешхед. Уже это показало стратегический гений этого полководца, ибо глупо атаковать главного противника, оставив за спиной другого недобитого врага, который в любой момент может начать действия в тылу. Потом он начал операции против афганцев. Нанеся сокрушительный удар по их тылу, Надир лишил их главной опоры. Отрезанные от базы афганцы дрогнули. Решительное сражение между Надиром и Ашрафом произошло при Мурчехоре, в 60 км от Исфахана. 13 ноября 1729 года Надир вновь одержал победу. Афганцы бежали с поля боя, оставив лагерь и снаряжение⁷⁸⁶. Российские осведомители сообщают, что «бежавшие из персидского плена из Мешеда (Мешхеда) турки Хусейн Мухамедов Байрактар и Мустафа Хусейнов объявили, что взятые в плен под Тебризом, они под командой брата Тахмасп Кули хана Ибрагим-хана «ходили на трухменцов и, возвратяся чрез полтора месяца, жили в Мешеде, а потом Тамас Кулы хан отправил на авганцов под командою Бабахан бека казылбашей авгарцов «8000» человек, которые, не доезжая Гирата, в урочище Джаме разбиты от авганцов, и по разбитии Тамас Кулы хан послал Мешед, чтоб из разбитых казылбаш никого не пропускали, чтоб войско ево не устрашилось».

Вскоре он освободил столицу Исфахан и вытеснил врага из большей части страны. За пять лет Надиру удалось восстановить распавшуюся было империю, а после изгнания афганцев-гильзаев из бывшей столицы – Исфахана, – возвести на престол своего союзника под именем Тахмаспа II.

В то время, как Надир одерживал одну победу за другой, Тахмасп II, кроме твердого желания продолжать дело своих предков, ничего существенного не показал. И если у Надира, чей незаурядный талант организатора побед приобретал все более и более апикальный характер, то шах показывал не только свою полнейшую бездарность на этом поприще, но и совершеннейшую близорукость характера, не не позволяющую замечать за собой этот порок.

Одновременно с военными успехами против внутренних врагов Иран разворачивал дипломатическое наступление и отправил посла в Россию, требуя возврата занятых ею территорий. В постпетровской России интерес к Кавказу был не настолько велик. Учитывая доходы и затраты на содержание войск на Кавказе, российские власти приходили к выводу, что эти приобретения для страны совершенно невыгодны, так как расходы, по более поздним данным П.Г. Буткова, в четыре раза превышали доходы⁷⁸⁷. Поэтому еще в марте 1726 года был сделан вывод: «Генерал-фельдмаршал светлейший князь Меньшиков представлял, что как напред сего неоднократно в советах напоминал, так и ныне паки объявляет мнение свое о провинциях и городах в Персии к стороне российской забранных, что содержание оных, как войсками, так и провиантом и прочим России весьма великие убытки и трудности причиняют, отчего и впредь миновать способу не усматривается; того ради лучше б оные при негоциации (т.е. переговорах. – Авт.) с шахом уступить ему за деньги, и ежели он ныне денег не имеет, то у него, шаха, можно взять обязательное письмо, чтобы ему впредь те деньги России заплатить»⁷⁸⁸. Но надо заметить, что российское начальство не замечало или делало вид, что не замечает того, что полковнику И.-Г. Герберу сразу бросилось в глаза. «Наблюдение, однако, показывает, – писал он, – что многие из командиров и офицеров при таможенных сборах чувствуют себя очень хорошо: иные из них, которые никогда не могли мечтать и о ста рублях, обладают большими капиталами. Было бы очень желательно, чтобы каж­дый из них вносил в казначейство хотя бы десятую часть, чтобы также большие суммы шли на общее обращение, а не зарывались бы в землю и не утаивались».

Российское военное начальство не только превратило край в собственную кормушку, но и солдат использовало как своих крепостных. «Если бы вышеприведённые замечания были приведены в исполнение, то можно было бы сделать еще много других подобных предложений. А для того, чтобы солдат с большим рвением исполнял свой долг, он должен быть освобожден от всяких хозяйственных занятий; его должна воодушевлять только слава и надежда на военную добычу», – резюмирует он⁷⁸⁹.

Военный гений Надира, кажется, умел моментально замечать все, сосредоточиваться на кажущихся мелочах и учитывать их при принятии решений. Его могучий талант развивался экспоненциально. «Надир умел возбудить к себе любовь армии, прекрасно знал стратегию и тактику современного ему военного дела и стремился приблизить строй своей армии к европейскому образцу», – пишет В.Н. Левиатов⁷⁹⁰. Надир был не только талантливым полководцем, но и отважным воином и умным человеком. Когда его воины терпели поражение, он не наказывал их, а, напротив, хвалил за храбрость, называл героями. И, кроме того, воодушевлял войска личным примером.

Несмотря на то, что самый ужасный удар по Персии, который поставил ее на грань полного уничтожения, был нанесен афганцами, Надир знал, что самым заклятым врагом Ирана является Турция, и что именно по ней нужно нанести решающий удар. Но прежде, чем сводить счеты с османами, надо было обеспечить тыл. Поэтому он сперва разобрался с туркменами, затем – с афганцами. И только после этого приступил к основной задаче.

Принц Евгений Савойский^* в 1697 году сокрушительным ударом разгромил турок при Зенте (Венгрия). Страшное поражение, которое потерпела Оттоманская империя в Европе, остановило ее экспансию на запад. Но Порта еще оставалась достаточно мощной державой. И Надир тщательно готовился нанести главный удар по ней. После разгрома туркменов и афганцев, ничто не мешало ему выступить против турок.

Шах Тахмасп II пребывал в такой эйфории, что, будучи всегда навеселе, воспринимал победы своего полководца как свои собственные. Он отправил к турецкому султану ультимативное требование вернуть занятые Османской империей иранские территории. В тоне и словах ультиматума чувствуется какое-то безудержное детство и определенная доза нетерпеливого фанфаронства, так свойственного типу людей, которые никогда не становятся взрослыми. «Требуем возвратить захваченные вами крепости. Если будет проявлено колебание, то начнем войну», – грозился он. Могут возразить, мол, такие обращения пишутся не самими правителями, а их секретарями. Но не забудем, что писцы и секретари не только выбираются правителями по своему вкусу, но и те, в свою очередь, стараются приноровиться к тону и словам, которые нравятся своим патронам, как бы пытаясь растворить себя в личности последнего.

Несмотря на то, что османы зорко следили за событиями, происходящими в Иране, ультиматум прозвучал для них как гром среди бела дня. «Султан и его окружение были всецело заняты внутренними делами в связи с антифеодальным восстанием, известным в исторической литературе как восстание Патрона Халила». И все же ответ, который дал султан Ахмед III, был достаточно тверд. «Надлежало бы тебе сперва получить из рук московитян Гилян и затем уже требовать от нас, если вообще имеешь право что-либо требовать», – говорилось в нем⁷⁹¹. В ответ Надир Афшар собрал большое войско и приступил к выполнению основной задачи – отвоеванию северо-западных территорий государства Курдистан, Хамадана, части Ирака, Кавказа – всех земель, которые были отобраны у Ирана Россией и Портой. Турки, в свою очередь, немедленно начали подготовку к военным действиям против Ирана. В реляции от 2 июля 1730 г. Неплюев, сообщая о новых успехах Надира и переговорах посла шаха Тахмаспа Риза кулихана с турками, отмечает, что наступление персов на Амадан, Лористан, Кирман и пленение Эшрефа вызвали тревогу в турецком дворе, который, в связи с этим из Порты разослал указы во все азиатские провинции с немедленным предписанием ко всем войскам маршировать к Амадану, к сераскеру Мустафе паше⁷⁹². Опираясь на турецкие источники, Д.С. Кидирниязов говорит: «На берегу Черного моря возводились крепости, как опорные базы для наступательных действий. Для переброски войск из крепости Фаш (имеется в виду Поти. – Авт.) в Грузию, Ширван и Дагестан прокладывалась отдельная дорога»⁷⁹³. Началось сосредоточение войск под командованием тебризского сераскера Мустафы-паши. Извещая о том, что в Алеппо и Трапезунд, для переброски в Армению и Мидию, морем посылается артиллерия и другие войска, собираются из всех азиатских провинций, миралем добавил, что «послан указ к хану крымскому, чтоб имел в готовности для посылки в Азию 12000 татар. А ныне де Сурхаю повелено с войском к Таврису для сикурсу итти»⁷⁹⁴. Теперь султану понадобился Сурхай-хан. Он вновь обратился к правителю Дагестана и Ширвана. «Еще ж послан салтанской указ к Сурхаю и соболья шуба и сабля, и повелено ему, сколько можно войско собрать и итти к Ардевилю и быть в диспозиции тавриского Мустафы паши, – продолжает резидент Неплюев, – и при том же он, Сурхай, обнадежил, что подчас персидской войны, ежели храбростию и трудами ево возимеет Порта счастие Испаганью овладеть, в таком случае учините ево во Испагани ханом своим, как резиденту Неплюеву миралем сказывал, что весьма Порта желает ево из Шемахи удалить, и в глубь Персии определить, дабы свободнее могла ево поймать, ежели от него в тех краях ожидаемого плода не будет»⁷⁹⁵.

Исфахан! Столица древнейшей державы Переднего Востока. Сурхай-хан, правитель маленького горского народца, который правителем-то стал благодаря чрезвычайным обстоятельствам, имеет возможность пройти по нагорьям, по которым проходил Великий Искандер, сесть на престол Великого Шах-Аббаса. И это могло оказаться не совсем несбыточной мечтой, если учесть, кто в этот момент восседал на древнем троне Ахеменидов и Сасанидов, о чем мы узнаем несколькими строками ниже. У любого человека голова бы пошла кругом от такой перспективы. Однако Сурхай-хан трезво оценивал ситуацию и не собирался поддаваться подобным соблазнам и совершать такие далекие переходы. Он предпочитал реальную Кюру химерическому завоеванию Исфахана, тем более, что, несмотря на громкие заявления и желание выставить янычар 12 тыс. ка­валерий, кроме крымцев и Сурхая – 100 тыс, а из европейского войска 40 тыс.⁷⁹⁶, османы, как отмечает Д.С. Кидирниязов, не имели и десятой доли перечисленных сил⁷⁹⁷.

Персидские войска вторглись в южный Азербайджан и одержали верх в битве при г. Мераге. Это была первая победа Надира над османами. Затем его армия резко свернула на север и неожиданно для турок вышла к Тебризу. Последние, по сообщению Ереванци, были ошеломлены такими быстрыми маршами Надира⁷⁹⁸. Подкрепление, провиант и амуниция, отправленные к турецкому паше в Тебриз, по дороге были разбиты и захвачены⁷⁹⁹. А тут еще шиитские жители, которые еще во время завоевания города османами, в ходе упорного сопротивления (об этом можно прочитать у Аврама Ереванци или В.Н. Левиатова⁸⁰⁰), успели возненавидеть турок-суннитов, подняли восстание против новых властей. Турки отступили в направлении Еревана. Иранский полководец занял Тебриз. Он полностью уничтожил гарнизон и разрушил все укрепления, которые османы построили в этом городе. Затем Надир резко свернул к востоку, в Ардебиль: там стояла группировка турок, которая могла ударить с тыла, если бы Надир сразу пошел в Ереван. Жители города относились к туркам с неменьшей ненавистью. Только после того, как была освобождена эта колыбель шиизма, Надир направился в Ереван. Турецкий султан, давший суровую отповедь Тахмаспу, вроде и знал, что судьба переменчива, но не мог предположить, до какой степени она превратна. В реляции от 1 октября 1730 года Неплюев доносил, что «сентября 17 числа учинился внутрь Константинополя бунт, которой толико усилился, что салтан принужден был визиря и муфтия и капитан пашу и визирского кегая умертвить, но и тем бунтовщики неудовольствовався самого салтана с престола свергнула, а на место ево «возвели племянника ево Магмута»⁸⁰¹, который предложил Тахмасибу вернуть Персии все занятые Турцией провинции. В результате событий, происходивших в Порте, султан Ахмед III, сам пришедший к власти в 1703 г. после дворцового переворота, положившего начало «эпохе тюльпанов» (Ляле деври)⁸⁰², был вынужден уступить престол Магомеду V. А вскоре после этого османская империя была вынуждена вернуть обратно Ирану все свои завоевания.

Новый султан также нуждался в помощи Сурхай-хана. Он неоднократно обращался к правителю Ширвана и Дагестана за помощью. Однако последний не спешил идти на помощь своему сюзерену, что вызывало подозрение в том, что им самим было ближе всего – измене. В реляции от 4 сентября 1730 г. Неплюев снова писал: «Порте неизвесна, где он (Сурхай – Авт.) находится, из чего видно, что он им изменил»⁸⁰³. Усугубило подозрение нападение дагестанцев на окрестности Гянжи. В реляции от 30 октября 1730 г. Неплюев доносил, что, по словам миралема, им, туркам, «дагистанские народы многие пакости учинили около Генжи, а Сурхаевым ли подущением, или собою того неизвестно, ибо де о Сурхае известия не имеется, токмо прямо ведомо, что ево в Шемахе нет»⁸⁰⁴. Тем временем произошли изменения и в Крыму. Старый хан Каплан Гирей был назначен в Крым вместо Менгли Гирея. 14 ноября Патрона Халил и его сподвижники были приглашены на «совет» в султанский дворец и там перебиты. На случай войны с Персией сераскером назначен Рустем паша, который прежде был в Халхале.

Наступление иранцев продолжалось. Но в тот момент, когда иранский полководец собирался направить свои силы на Ереван, неожиданно пришла весть о том, что в Хорасане поднято восстание, разрушен дом Надира, убит его брат. Ему нужно было немедленно вернуться в эту провинцию и разобраться с врагами. Тахмасп-Кули-хан (Надир), вероятно, предчувствовал, что шах, путающий реальность с воображением, может натворить какую-либо беду. Поэтому он строго-настрого предупредил шаха не начинать военных действий до его прихода. Но Тахмасп, который, по словам русского консула в Иране Семена Аврамова, в свое время «не мог набрать больше 400 человек войска»⁸⁰⁵, возомнил себя полководцем и, как только Надир отправился в Хорасан, двинул персидские силы на Ереван. Прибыв к древнему городу, он собрал всех приближенных и принялся их угощать, как будто предстояло не сражаться с противником, а праздновать победу над ним. Музыканты играли сладчайшие мелодии. Нежные песни разливались из уст ашугов. Танцам не было конца. К столу несли всякие яства и вина. Больше всех пил сам шах и без удержу болтал.

Тем временем осадные работы велись вяло и бесконтрольно, что было замечено турецкой стороной, которая предприняла соответствующие меры. Отряд воинов вышел из ворот крепости и нанес сильный удар по осаждающим. Когда доложили, что на лагерь напали турки, шах долго не понимал, о чем идет речь. Слуги еле увели его и спасли от угрозы плена. Шахские войска потерпели ужасное поражение⁸⁰⁶. Турки, как отмечал Мориц Саксонский, показали, что им не хватает не мужества, численности или богатства⁸⁰⁷ – все это было у них в избытке. Им мешал феодально-деспотический строй государства и внутренние неурядицы – то же, что и Ирану. Но если в Иране эти недостатки перекрывались за счет гения Надира, то Порте перекрывать их было нечем. Турки показали, что в отсутствие такого полководца, как Надир, они могут справиться с персами.

Однако поражение ничему не научило молодого самодура. «Тахмасиб (Тахмасп II) был лишенный энергии, нерешительный, не имевший способности управлять государством человек. Поэтому его правительство разлагалось все более и более», – говорит А. Каяев⁸⁰⁸. Шах Тахмасп II вел себя так, как будто проиграл не он, а турки. Он готовился нанести удар по Ширвану и Гяндже. С правителями этих регионов он обращался как с собственными рабами, что вполне естественно для персов, у которых царская власть желает быть властью отеческой, а власть отца – тиранической⁸⁰⁹. Дипломатическая работа Ирана шла не только по отношению к великим державам, но и к правителям меньшего калибра, потому что в этой борьбе важно было иметь сочувствие и опору местного населения. Население бывших своих провинций иранский шах призывал к борьбе с османами. Русские источники сообщают, что в Шемаху этот фирман доставил 20 гонцов, и, якобы, 19 «из них были побиты» по приказу Сурхая и лишь одному было дозволено вернуться с ответом обратно⁸¹⁰. Подобное же донесение мы имеем, благодаря российскому резиденту в Турции И.И. Неплюеву. В реляции от 14 апреля 1731 г. Неплюев доносил, что персидские войска успешно наступают против турок и что шах и Тахмасп-Кули-хан разослали повсеместно манифесты, призывая бывших своих подданных выступить против турок. «С таковым же манифестом прислал шах к Сурхаю двадцать человек людей, ис которых Сурхай девятнадцать убил, а 20-го назад к шаху с ведомостию отослал, что он Порте верен, что, уведав, Дамас Кули хан отправил против Сурхая партию войск, того ради и Сурхай в опасности и требовал у ириванского и генжинского пашей помощи, которые и Генжи защищать не в состоянии, не токмо Сурхаю помогать»⁸¹¹. Очевидно, что Неплюев, находившийся в Стамбуле, не мог лично быть в курсе того, что произошло между иранскими посланниками и Сурхай-ханом. Мы, тем более, можем подвергнуть сомнению повторяемое многими авторами данное сообщение российских источников, что оно находится в противоречии с приводимым ниже подобным же сообщением из «Экстракта посланных в разные места шпионов и постороных прибывших в Рящ (т.е. Решт) из допросов».

Апрель месяц

«14». Прибывшей из Шемахи посланной шпион мухаметанец Угурлу Алахвердиев объявил в Шемахе: Сурхай от шаха ему присланных 24 человека (курсив наш. – Авт.) отдал генжинскому Али паше Ардевильскому, которой, отъехав из Шемахи при реке Араксе ис помянутых отданных посланцев 19 человек головы отсечь приказал, а других живых повез с собою до Генжи и от реки Аракса поехал с войском к Иривану и намерение имеет итти против шаха, в Генже и Ириване турок военных людей имеютца, сказывают, много и изнутри турецкого государства прибавляютца, вышеписанный Угурлы о своих ведомостях на письма армянские к полковнику Лазарю Христофорову чрез другова скарахода, которой с ним вместе шел...». Последнее сообщение, как мы видим, утверждает, что это кровавое деяние совершил не Сурхай-хан, а Гянджинский Али-паша. Скорее всего, российские дипломаты, уже не раз показывавшие свое недоброжелательное отношение к Сурхай-хану, легко поверили в то, что из «противности», кровожадный гази-кумухский правитель совершил это злодеяние. Затем это сообщение повторил А.-К. Бакиханов,

На состоявшемся совете (вероятно, совет состоялся при правительстве Оттоманской империи. – Авт.) было решено срочно послать новые войска к Генже, причем «в помянутом же совете Сурхаев поступок не апробован, что он неразсудительно поступил и шаха тем огорчил, а о самом шахе, где находится, [миралем] сказал, не ведает»⁸¹².

Новое наступление шахских войск во владения, занятые Портой, также потерпело неудачу. В течение 1731 г. турки трижды нанесли поражение войскам шаха Тахмаспа, пытавшегося действовать без участия Надира⁸¹³. 26 апреля 1731 года Гянджинский Хаджи Ибрагим-паша извещал генерала Левашева, что в двух сражениях с персами турки «не в проигрыше возвратились, а в третьем сражении казылбаш побили и прогнали и сколько возможно было мечами действовать их рубили, а многие оставшие в реке Араксе потонули, от которых несколько ханов и салтанов живых в полон взято, но токмо шах заблужденный с малыми казылбашами бегом спасся и ушел в Тебриз»⁸¹⁴... Вследствие этих поражений были потеряны не только Хамадан, но и Урмия, Мерага, Салмас, Тебриз⁸¹⁵. Перед турками открылась перспектива захвата выхода к Каспийскому морю, а то и захвата Исфахана. В реляции от 21 мая Вешняков сообщает, что через переводчика Маринина от дефтер эмини (дефтер-эмини – хранитель документов, относящихся к тимарам, зеаметам, хассам, вакфам, мюлькадару. Он руководил учетом всех доходов, получаемых сипахи и оформлением бераты. Дефтер-эмини, хотя непосредсвенно был подчинен башдефтердару, но все же имел самостоятельный вес при дворе⁸¹⁶.) стало известно, что на состоявшемся совете решено наступать от Багдада и Еревана до Исфахана и «что по указу салтанскому Сурхаю велено с войском своим для защищения к Генже итти, и может быть, что уже прибыл в Генжу, яко паша обнадеживал, что он будет, пришел или нет, о том неизвестно»⁸¹⁷. Взаимное недоверие Сурхай-хана и османского двора было чрезвычайным. 10 февраля 1731 г. генерал Левашев писал Неплюеву из Гиляни: «...турок в Тефлисе и ва Ариване и Генжи еще не мало, Сурхай по-прежнему в Шемахе живет, турки ево ласкают, и он их обирает, а смотрит сильные стороны, как прежде вам, государю моему, писал, паша Генжинской зовет Сурхая к себе к свиданию, но Сурхай, по примеру Даудбекову, к свиданию ехать опасен, а час обманут»⁸¹⁸. Турки не оставляли попыток привлечь ширванского правителя к себе, ибо им он был очень и очень нужен. А Сурхай-хан, который «творил противности» только в отношении своих противников, вел себя солидно, налаживал контакты с турецкими деятелями, не разъежая в гости к наместникам, правителям различных провинций и царедворцам, а приглашая их к себе, покорял их гостеприимством и щедростью не только по отношению к самому гостю, но и ко всем сопровождающим его лицам, вплоть до простого янычара. 4 апреля 1731 г. Левашов писал Неплюеву, что бывший при паше ардевильском от меня посланной толмач, возвратясь, объявлял, пашу встречали Сурхаевы дети человека близ 500 от Шемахи в 5 верстах, сам Сурхай, объехав с версту от Шемахи, дожидался пашу в расставленные на места, где пашу принял ласково и вместе обедали, по обеде паша в Шемаху на квартиру поехал, а Сурхай в наместах остался, на другой день паша у Сурхая же обедал, от Сурхая подарено паше лошадь с добрым убором, денег дано кормовых 240 р. и фуражем и прочим довольствован и при отъезде дано паше 3 кисы денег, а янычарам 1 киса старшинам разным по 20 р., по 30 р. и 50 р. янычарам всем по 3 р. дано присланные к Сурхаю от шаха с указами несколько человек Али паше отданы и на третий день паша со всеми в Генжу отправился, будучи в Шемахе паша со всеми всенародно благодарно Е.И.В. высокую милость»⁸¹⁹. А русский командующий в Прикаспие Левашов писал: «Сурхай-хан между тамошними горскими народами в немалой славе, кото­рый всех горских владельцев к себе привлекает, чего он опасен, дабы оные не склонились к Сурхаю, о чем он имеет неотступное смотрение»⁸²⁰.

Напуганный же неоднократными поражениями, шах запросил мира у турок. Когда весть «о военной катастрофе дошла до Тахмасп-Кули-хана», тот «в самой категорической форме потребовал, чтобы шах не подписывал договор с Портой о территориальных уступках. Но Тахмасп II и на сей раз не прислушался к совету своего военачальника»⁸²¹. Сложившаяся ситуация вызывала беспокойство и России, которая не хотела допустить турок к Каспию. «И для того весьма б желательно было, что ежели такое примирение партикулярное вовсе отвращено быть не может, то хотя б оное на таких кондициях учинилось, чтоб Порта к нам лежащие места Персии назад уступила, а вместо оных в отдалении от наших границ в Персии, какие иные себе оставила, ибо соседство персицкие не можеть нам быть так опасно».

Выражая надежду, «что может быть сей заключенной трактат от шаха Тахмасиба или лутче сказать от Тахмас Кулы хана, в котором вся сила состоит, апробован не будет», ибо он разбил турок, захватил Амадан, Карменшах и готовится итти на Вавилон, коллегия предписывала Неплюеву «в персицких делах з довольной осторожностью поступать…, чтоб Порту от таких горячих и скоропостижных поступков ко исканию мира с шахом Тахмасибом поудержать, и дело в даль протянуть трудиться»⁸²².

И ежели б при таком трактате Жоржия (Грузия), Шемаха и протчие в Ширване и Дагестане в их порцию принадлежащие места имели остаться за Портою, то в таком случае можешь ты, хотя Гилян и протчие места по Куру реке в том трактате Персии уступить, а от Куры реки протчие все места, чтоб за нами остались…

Однако ж пока турки близ Каспийского моря останутца…, то нам тамошния персицкия места отнюдь уступать невозможно…»

Между странами был заключен договор, по которому Иран уступал Турции все земли к северу от Аракса: Тбилиси, Ереван, Гянджу, Шемаху с Ширванской областью и Дагестан⁸²³.

8 октября 1732 г. Неплюеву был вручен перевод копии трактата, заключенного визирем Ахмет пашой, и персидским послом Корчи баши Мухамедом Рези-ханом «сего 1144 году (хиджри, что соответствует 1732 г. РХ) месяца режепа в 10 день, то есть в среду в городе Кирманшахе мирной трактат по сему заключили, что от границы арабистанской Хавизе, Лористане, Фили, Ирак, Курдистанская граница, Арделан, Кирманшах, Хамадан, государство Судок Булак, Микри, Румые, Авшар, Мурага, Чорс, Меку, Хой и Селмас по старому обыкновению и к Тебризу с принадлежностями и даже до реки Араса Персии да будут, а от реки Араса всякие места с их принадлежностями под владением высочайшей Порты да пребудут...

Артикул 1

Места персицкия, оставшиеся во владении высокой Порты, а имянно Нахчювань, Ереван, Генже, Тифлис, Ширван, Шамаха, Дагистан, со всеми к ним принадлежностями и вышеписанных городов границы даже до реки Араса, со стороны Азирбайжана, а от стороны Ирака до Дерне, и Дертек, и протчие границы имеют быть по-прежнему, а от Тебриса даже до реки Араса, имянно которые в персицких границах города Кюрдистан, Джорс, Хой, Селмас, Гемедан, Лористан, Джевзе, Кирманшах, Садул, Булак, и Мекри сии по прежнему обыкновению Персии да останутся»⁸²⁴...

Договор этот был унизительным, так как, согласно нему, персы уступали османам гораздо больше земель, чем до этого. А.-К. Бакиханов по этому поводу сокрушенно произносит, что «киры^* и надири прославляют и возвышают народ, а подобные Тахмаспу унижают его»⁸²⁵. Только Тебриз и Керманшах сохранялись за Ираном.

Трактат от 12 января 1732 года имел и свою оборотную сторону, направленную против России. Он «предполагал совместные усилия для вытеснения русских из Прикаспия», на что указывалось «в особливом артикуле трактата»⁸²⁶.

Надир, как говорит его придворный историограф Мирза Мехти-хан Астрабадский, «поистине был жизненным эликсиром для слабого здоровья Хорасана, и от силы его убийственного меча дрожали сердца далеких и близких, весть о нём достигала до слуха и друзей и врагов»⁸²⁷, т.е. он жестоко подавил восстание в Хорасане. Однако есть авторы, которые утверждают, что Надир милостиво обошелся с повстанцами и запретил своим воинам грабить побежденных, что полководец пощадил даже некоторых из руководителей восстания. Тем не менее, он был «эликсиром» не только для Хорасана, но и всего Ирана. Ведь бушевал не один Хорасан. Курдистан, Белужистан, Лурестан, Мазендеран, Фарс, Систан – по всему Ирану то здесь, то там восставал доведенный до отчаяния народ. Следом за ними Надир разгромил афганцев, которые восстали в Герате почти одновременно с хорасанцами. Он, не знавший других методов успокоения страны, как угорелый скакал на своем быстром коне из одного конца страны в другой тушить пожар.

Полководец, приложивший столько трудов для спокойствия в стране, был вне себя от гнева, когда до него дошли вести о последних проделках шаха. Для кого он делал все это? Для чьего благополучия? Для этого неблагодарного придурка? Для этого кутилы? Но, вернувшись в Исфахан, где шах, как ни в чем не бывало, предавался забавам и разгулу, Надир ничем не проявил свои чувства. Хладнокровно разработал он план дальнейших действий, результатом чего стал дворцовый переворот. 8 ноября 1732 г. Неплюев доносил генералу Левашеву, что «октября в последних числах получена при Порте Отоманской ведомость от Агмет паши вавилонского о случившейся в Персии великой перемене, то есть что Дагмас Кулы хан (Надир Афшар. – Авт.), прибыв во Испагань по согласию всех чинов, шаха Тахмасиба с престола свергнул и послал в ссылку, признав его негодна ко содержанию персицкого престола, и за главное, приписуя учинение трактата его с турками и предосуждение и убыток персицкому государству..., однако ж правление всего государства содержит Дагмас Кулы хан и действительно предбудущей кампанией против турок на войну приуготовляется, отчего здешней двор покой свой в тех делах отчаевает, почему видима к нашей стороне в Ширване и Крыме безопасность»⁸²⁸.

В августе 1732 года Тахмасп II был свергнут, шахом был провозглашен его восьмимесячный сын под именем Аббас III⁸²⁹. Для отвода глаз Надир Афшар отчеканил новые деньги от имени вновь провозглашенного шаха, а сам стал регентом (векилом). Теперь он мог действовать так, как считал нужным, ибо отныне вся полнота власти в иранском государстве переходит к нему⁸³⁰. Он немедленно отбрасывает имя Тахмасп-Кули-хан и вновь становится Надиром Афшаром.