Глава 12. Неустойчивое равновесие государства Сурхай-хана I

Государство Сурхай-хана, занимавшее значительную территорию в масштабах Кавказа, на стыке 20–30-х годов ХVIII века продолжало оставаться под протекторатом Османской империи. Его правитель всячески стремился создать независимое, суверенное государство. Но добиться признания окружающих его великих держав ему не удавалось, без чего не могло быть и международного. Оно испытывало давление со стороны России, стремившейся любой ценой отодвинуть Турцию подальше от Каспия. К пограничным спорам между Россией и государством Сурхай-хана относительно Кюринских территорий прибавились споры по поводу Кубинских земель. О поддержке Блистательной Портой главной цели правителя Дагестана и Ширвана не могло быть и речи. Но и в пограничных с Россией вопросах Турция не проявляла активности. Ее интересы были направлены к внутренним областям Ирана, который, несмотря на освобождение от афганского ига, продолжал испытывать трудности. Твердое отстаивание Сурхай-ханом северо-восточной и восточной границ Порта считала достаточным, да и ссориться с Россией, даже переживавшей не лучшие времена своей истории, ей было не с руки.

Деятельно действовали российские шпионы. Они проникали всюду, начиная от самых простых жителей Ширвана до самых высших чинов Оттоманской империи. Достоянием их усилий стали сведения, приведенные в «Выписке из донесения Неплюева 07/I-1730 г.». В ней был объединен ряд спорных вопросов между Россией и Турцией, в том числе, претензии Сурхай-хана к генералу Румянцеву. Донесение предназначалось для отправки российскому правительству.

Первым стоял вопрос о сурхаевых баранах. В нем говорилось, что «он (резидент М.И. Неплюев. – Авт.) Порте письмо к Румянцову об отдаче сурхаевых баранов дал, понеже министры турские (т.е. турецкие. – Авт.), оставя все дела, только того от него требовали и домогалися усилно, яко министры турецкие пред народом своим в немалом стыде остались, что претензий своих, которых для Мегмет Эфенди в Россию быть посылан, не токмо не одержали, но и впредь ко одержанию надежду потеряли…, того ради министры получили баранов, всю свою гордость пред народом исполнят, бес чего бы им трудно многия противныя им мнения угасить, а к тому ж помянутые бараны пред глазами непостоянного ширванского народа при границах содержания, и ежели их не отдать, то без новых сует не обошлось…, единым словом, ежели в оные бараны побиты были или люди, то б лехче турки изнесли, нежели так, смотря на баранов и тамошних народов, ко отисканию понуждаемы были».

Другой важный вопрос заключался в том, «что Порта намерена о персицких спорных местах с Россией розвестись и в Мугане во всех провинциях между Куры реки и Гиляни лежащих границы на том, кто чем ныне владеет и карта географическая у них на том основании учинена [, которая при том от него, Неплюева, прислана,] и в оной зеленою линиею означены все их границы от Азова до Шемахи и от Шемахи чрез стечение рек Аракса и Куры до Башеры, включа себе Халхал, а провинции Астару, Кергер, Ланкеран, Казылагач и в Ширване куралинцы вне линии оставлены, из чего явно, что они до куралинцов интересоватца не будут, нижел могут, также и до народов зудахкаринских (цудахарских. – Авт.) и акушинских, токмо б оные в подданстве российском были содержаны, а не признавались бы свободными, а что касаетца до 6 часов, которые из Сурхаева владения в порцию российскую надлежат, в том не без затруднения будет, ежели с российской стороны того не оставлено будет»⁷³⁵.

Таким образом, пограничные вопросы были решены не в пользу Сурхай-хана. Воодушевленный успехом генерал Румянцев решил придать гласность и другим осложнениям между ханом и российской стороной. 31 декабря 1729 г. генерал Румянцев доносил из Дербента, что он прибыл в деревню Зейхур за р. Самуром, где он встретился с Сулейман агой и с Шемахинским судьей Эюп Эфендием, которым заявил, что желает при них, сыне Сурхая (вероятно, это был Муртаза-Али-бек, который проявлял большую активность в этих краях. – Авт.) и Качае (Гъази-Къяча), провести следствие происходящих дел между мною и Сурхаем в прошлом годе (1) в показанных обидах и в разорении подданным в области его императорского величества: в Сальянах и в Муганской степи (2) освидетельствовать куралинской народ, в которую они порцию надлежат, (3) якобы, я в Кубе долиною владею, на что Сулейман Ага ответил, что он такого указа не имеет, но что «он присланной указ, которой паша послал к Сурхаю, видел, в котором де Сурхаю в ссоры ступать весьма запрещено, только велено требовать от меня возвращения ево отогнатых баранов да неокончанные границы в Кубе даже до Самбура (Самура) окончать, но потом уведал я, что с Качаем идет более тысячи человек казыкумыков (гази-кумухцев), также прислан указ от Сурхая, чтоб куралинцы все были во всякой готовности, как Качай придет, а в верхние Дагистани, которые в их порции лежат выше Шах горы, чтоб с каждого двора по два человека к нему явилось, и эхо распустил, якобы, ему указом от Порты повелено и прежные границы, которыя по указу его императорского величества в прошлых годах с Дирвиш Агою делал, уничтожить и делать границы вновь и только оставить в порцию российского империя места к морю лежащие от Дербента даже до Гиляни, а протчее – Табасаран, Куба, Мушкуры, Шейран – все отданы ему, отчего тамошнаго народа обыватели, которые по разграничению были в порции российской, в великое размышление пришли, и хотя я, собрав всех старшин к себе, всячески трудился, то ево возмущение отвращать и толковал им, что тому статца невозможно, чтоб прежде оконченные границы переделывать и, хотя старшины и могли, то разсудить, а подлой безрасудительной народ весьма тому поверил. Тогда Румянцов сказал Сулейман аге и Эюбу Эфенди, чтоб они предупредили Качая, чтобы он остановился в верхних деревнях по Самбуру и дербентского юзбаши, «но он (Качай – Авт.) ни во что сие предложение их и мое вменяя, оставя куралинские деревни, и вниз к морю во всех деревнях дербентского наипа со всеми своими людьми не токмо с кумыками (гази-кумухцами), но и с куралинцами (кюринцами) стал и всякое разорение обывателям приключал, как людям провиант, так и лошадям фураж, брал безденежно, а указ присланной от Порты к нему, Сурхаю, и Сулейман аге и Эюп Эфендию прислан, и несколько с ним кумыцких (гази-кумухских) старшин, которой указ они мне объявили, и в оном никакой противности дружбе не написано»⁷³⁶.

«Подлой и безрасудительной народ» Дагестана и Ширвана верил Сурхай-хану как правителю, который хотел объединить их население в одну общую семью и который не хотел, чтобы его судьбой распоряжались извне.

Для окончания разграничения в Кубе Румянцев выделил инженера капитан-лейтенанта Кутузова, предписав ему объявить Качаю, «чтоб он не токмо из дербентских, но и с куралинских деревень людей своих вывел, а ежели добровольно не выведет, то я принужден ево нечестию выслать..., а куралинским старшинам послал указ, чтоб они ево, возмутителя, не слушали и памятуя свою присягу, которую они учинили в прошлом году, явилось у меня безотложно, но Качай Сулейман аге и мне ответствовал [что он] границ делать не будет, ежели я буду куралинцам интересоватца и лутшее он – от Порты Шемахи желать не будет, нежели куралинцов отступить, а куралинцы по ево возмущении ответствовали, что они никаких государей и учиненных трактатов не знают, токмо как горские знаем одного Сурхая, что я, видя такие ево суровые поступки, а паче возмущение куралинского народа и противной ответа… сей их ответ, Сулейман аге и Эюп Эфендию объявил, что не токмо предосудителен его императорскому величеству государю моему всемилостивейшему, но и Блистательной Порте, и не могу того терпеть, чтоб сие им упустить, и писал к ним, дабы мне они последнее объявили, выйдет ли Качай из куралинских деревень»⁷³⁷.

Из донесения явствует, что кюринцы «никаких государей и учиненных трактатов не знают», только одного Сурхая признают. Поэтому, естественно, Качай отказался уйти «из куралинских деревень». «Тогда Румянцев велел майору Безобразову с батальоном пехоты и брату дербентского наиба с четырьмя стами дербентцев выбить Качая из дербентской деревни Ерах (Яраг), что и было сделано. Здесь к нему прибыли Сулейман ага и Эюп Эфенди «и с великим прошением меня (т.е. Румянцева. – Авт.) просили», дабы я более в ссоры не вступал, а он из дербентских деревень выйдет, а может быть, что и куралинских старшин ко мне пришлет и, хотя я весьма от того отрекался, опасаяся, дабы он в продолжении времени более себе ис кумык (Гази-Кумуха) войска не получил, также более в народе возмущения не учинил…, им объявил, ежели он из дербентских деревень выйдет и куралинских старшин ко мне пришлет, то я при них им ничего не учиню, токмо в присягу свою подтвердили и подписались, чтоб впредь от них подданным ево императорского величества обид и воровства никакова не было, а без того ни в какое согласие входить не буду», о чем и договорились⁷³⁸.

Гази-Кача, естественно, отказался выдать «куралинских старшин» генералу, несмотря на его обещание «им ничего не учинить». Затем Румянцев выехал в деревню Хазари, близ границы, откуда послал указ дербенскому наибу прибыть к нему с отрядом пехоты в 200 человек, а к «табасаранским владельцам, чтоб они явились у меня и были б с людьми своими во всякой готовности, но уведал я, что он куралинских старшин доброжелательных к нам побрал всех за караул, а достальным и народу объявил, что он хотя и пропадет, токмо их не оставит и никаких от Порты указов слушать не будет и намерен был все здешние народы к первому замешанию казылбашскому привести, в Кубу прислал ко всему народу возмутительное письмо за руками Сурхаева сына (имеется в виду Муртаза-Али-бек. – Авт.) и Качая и за печатями их… в том намерении, что кубинский народ по ево возмущению к нему пристанет, но когда кубинской старшина Кафлан, которой прежде был у Сурхая друг [а у меня всегда был подозрителен] и хотел тем ис подозрения выйти и верность свою оказать, получа возмутительное от него письмо, «и не объявя о том в народе, принес ко мне», в которой Сурхай писал, чтобы «кубинцы согласились с ними яко единоверные и, скверно называя нацию нашу …, и действовали б с ними купно, объявляя, что войски ево императорского величества из здешних краев лехко могут изженуть», но Сулейман ага и Эюп Эфенди объявили, когда Румянцев показал им это письмо, что это весьма противно, но они запретить этого Сурхаю не могут, а вернее, отмечает Румянцев, они надеялись, что здешний народ не будет между собой драться «и с угрозами мне говорили, чтоб я в такой азарт себя не давал и на здешней народ бы не надеялся, страшая и объявляя мне храбрость кумыцкого (гази-кумухского) народа и крепкую ситуацию куралинских деревень».

Румянцев еще раз написал Сурхаю, чтобы он удержал Качая от «злово усмысли» и вывел из куралинских деревень, но не получил никакого ответа. Оставив в деревне Хазари полковника Соймонова и при нем 200 человек драгун и 600 казаков, Румянцев взял с собой подполковника Мерзлюкина и майора, якобы, при которых находилось 700 человек драгун и 400 казаков, и с ними переправился за Самбур (Самур) для встречи дербенсткой пехоты в деревне Ерах (Яраг), что и произошло 21 декабря 1729 г. В пяти верстах отсюда, в деревне Махмут, находился Качай со своим войском. К Румянцеву в деревню Ерах (Яраг) прибыли также табасаранские владельцы Майсум и Рустамбек, но вместо обещанных 800 человек привели 200, которых он «нашел весьма смутных и сумнительную от них надежду имел»⁷³⁹. Совершенно очевидно, что упоминаемые табасаранцы неохотно шли к генералу Румянцеву и с большим желанием присоединились бы к сыну Сурхай-хана Муртаза-Али-беку и Качаю.

22 декабря дербентский наиб послал от своего имени к Качаю трех шейхов, чтобы он оставил куралинские деревни и ушел из русских владений, но Качай ответил, что «он ему, наипу, объявляет, дабы он, памятуя свой закон с нами, не мешался, и людей своих велел стоять особливо, а про меня сказал, что я (т.е. Румянцев) от него (Качая) и в Дербенте места не найду». «23 декабря русские двинулись к деревне Махмут, но Качай занял позицию в лесу за деревней, где был разбит, причем погибли он и еще несколько старшин и около 500 человек его войска. Русские гнались за ними 15 верст, прочистили»⁷⁴⁰…

Мы имеем еще одно подобное сообщение. Дербентский наиб Имам Кули-бек доносил, что «имянуемый Муртаза Али, кумыцкого (кумухского) Сурхая бека сын, и с наипом Качаем и с знатными 4000 человеками воинскими людьми в принадлежащие места и рубежи, а имянно в местечко Кюре, имеющееся под протекциею Е.И.В. пришед, без всякой причины атаковав, завладели, к российской стороне и противности чинили» и, хотя они неоднократно предупреждались, чтобы оставили принадлежащие России места, «оной Качай и Муртаза Алей наших посланных уничтожили, и в помянутой Кюре утвердились и ежели оное местечко во владение Е.И.В. не привести, то б многие возмущения учинилися», поэтому он и командующий русскими войсками генерал «против кумыцкого народы нашли… и божией милостью и счастием – Е.И.В., мы их победили и на оной баталии вышепомянутого Качая самого и многих побили, а остальные в бегство обратились, и тако мы паки оное место во владение Е.И.В. привели»⁷⁴¹. Во время этой карательной экспедиции царские войска «усмирили» 12 кюринских сел⁷⁴².

Порта предлагала не начинать ссоры публично, «а тайна сие возмущение и позволено ему (т.е. Сурхай-хану. – Авт.) было учинить…, он для того, оставя Шемаху, в Кумыки (Гази-Кумух) поехал, чтоб Исмея (усмия кайтагского) и протчих к тому подвигнуть, но я (т.е. генерал Румянцев. – Авт.) прежде приездом своим в Дербент ево до того не допустил, он, видя, что там ему не удалось, то в другую сторону обратился». Еще же Румянцев допускал, что успехи Тахмасиба над Эшрефом (после свержения Ашрафа Надиром) немалую «ему (Сурхаю. – Авт.) причину к возмущению подали, понеже здесь весьма с излишеством разсуждают, как я известен из писем генерал-лейтенанта Левашева и, конечно, сказывают, что «Сурхай от Тахмасиба указ имеет» Сулейман Ага и капичи баша сами признали, что они также подозревают в этом Сурхая⁷⁴³».

Указанный документ свидетельствует о том, что и усмий кайтагский был склонен перейти к Сурхай-хану, но генерал «того не допустил». Одновременно российские генералы и дипломаты настойчиво утверждают идею возможного перехода хана на сторону Ирана и пытаются довести ее до османов, чтобы окончательно рассорить их и шемахинского правителя.

Российские шпионы успешно работали в окружении турецкого рейс-эфенди, т.е. визиря, и им удавалось добывать самые свежие данные. Естественно, для этого тратились немалые средства, что ставит под сомнение слова генерала Еропника, что «ему, генерал-майору, оным (осведомителям) давать нечего (т.е. нет денег. – Авт.»⁷⁴⁴.

Экстракт из указа визирского, писанного Сурхаю.

В данном «экстракте» сообщается, что при Порте получено донесение Сурхая, из которого усмотрены жалобы его на генерал-лейтенанта Румянцева:

1) «что он отогнал твоих (Сурхай-хана. – Авт.) баранов;

2) что интересуетца куралинскому народу;

3) также интересуетца он акушинским, и кубачинским и зудахкаринским (т.е. цудахарским) народом, а они нималое ему (Румянцеву. – Авт.) не подлежат, и находятся в твоем ведении;

4) что он долиною в Кубе владеет, которая по разграничению Порте надлежит;

5) он де, Румянцов, воспретил вам делать перевоз чрез Куру у стечения рек Аракса и Куры в нашей порции»⁷⁴⁵.

Само собой разумеется, что подобная информация со стороны высшего должностного лица османской империи будет восприниматься как бесспорно верная и, естественно, требующая борьбы за правое дело. Правда, далее визирь призывает «в ссоры не вступать».

Далее в «экстракте» сказано, что на все эти претензии русский резидент ответил, что, «якобы, бараны ваши отогнаты за то, что вы в бытность свою в Мугане и в Сальянах подданным российским многое разорение приключили, а от нас ему по письму вашему ответствовано, что вы тамо в их порции не бывали, а гнались за бунтовщиками шехсевенцами и протчая…

Еще ж по письму твоему резиденту оказано, что Румянцов баранов отогнал не за сие, но, устрашая в службу Порты, не ходили».

Сообщалось далее, что обо всем этом послана жалоба московскому царю, визирь выражал надежду, что «Румянцев будет сменен, то вы останесь спокойны, а до возвращения из России миралема, вам в ссоры вступать непристойно».

Извещая Сурхая, что для окончания разграничения в Кубе от Порты определены Сулейман ага и Эюп Эфенди, визирь отмечал, что коллегией иностранных дел получен следующий ответ от Румянцева: «первое, бараны Сурхаевы отогнаты, конечно, после приключаемых от Сурхая обид в Мугане и в Сальянах и никаких уже после того он войск не сбирал;

2) куралинской народ совершенно в порции его императорского величества надлежит, может быть, разве некоторыя верхния деревни к ним останутца, до которых я никогда не интересовался…

3) акушинцы и кубачинцы и зудахкаринцы издревле были шемахинскаго (вероятно, шамхальского. – Авт.) владенья, и Сурхай ими не владел и лежат не в ширванской провинции и явное доказательство на сие, как ныне визирь писал с миралемом к государственному канцлеру, что когда шемхал просил протекции у Порты, то они ево не приняли охраня… дружбу и признавая его подданным российским, то и ныне им к ним интересоватца неприлично, а оне присягали вместе с усмеем, а в Сурхаевом владенье никогда не бывали;

4) в Кубе пять деревень, которые к ним отошли, что они долиною называют, после окончания границ Кубинской наип ими не владел и ныне при Сулейман аге, он, наип, объявил, и просил ево, чтоб Сулейман ага тех обывателей велел для свидетельства призвать к себе, от чего Сулейман ага отрекся…

а) что нынешнее лето за Шах горою кубинцы скотину пасли и те места не были окончены и от Сурхая ко мне о том никакого спору ниже предложения не было, а что он, Сурхай, теми деревнями и поныне не владеет и они ево не слушают, и то до нас не …, и не токмо те кубинских деревень обыватели, которые пять деревень к ним отошли, но и дагистанцы, лежащие за Шах горою и выше Тенги, которые, действительно, в их порцию надлежат, а Сурхая мало слушают, ис того никакой моей вины не вижу, понеже и ныне Сурхай Мамедая бывшаго у Порты к ним не токмо с указами, но и с подарками старшине, а рядовым с деньгами прислал, чтоб они ехали к Качаю, но они ему в том отказали» под тем предлогом, что «понеже хлеб пашут многие на нашей земле и покупают у наших обывателей, также ныне в зимнее время скот их весь ходит в области его императорского величества и ежели им в ссору вступить, то всего того лишиться могут и присылали ко мне публично старшин, чтоб я от них нималого опасения не имел, что они в сии дела мешатся не будут, видя нашу правду.

б) о перевозе чрез Куру никогда я от Сурхая предложение не имел, а прошедшей зимы и весною нынешнею намерен был Сурхай перевоз делать с здешней стороны Куры в своей границе, а на той стороне пристань делать на нашей земле, и о том от меня к умершему Мустафе паше было писано, что тут ему перевозу иметь невозможно, понеже по трактату ниже стечения рек Аракса и Куры Порта нималого участия не имеет»⁷⁴⁶.

Ни по одному пункту османы не могут добиться уступок со стороны России. При этом в переговорах не чувствуется свойственной обычно Порте напористости. Сурхай-хан же настойчив. При этом надо заметить, что, в отличие от великих держав, он не требует сменить генерала Румянцева, творящего не меньше «противностей», на более лояльное лицо. Но и уступать он не собирается.

Вдобавок к рескрипту Неплюеву секретно от 4 июля 1730 г., в котором сообщается, что из донесения Румянцева от 5 мая усматривается, «коим образом Сурхай, что ему в прежнем вступлении в наше владение не удалось, всячески стараетца еще вновь к нашей стране неприятельство показать, для чего и поныне обретаетца в своем владении и верхних горских владельцов в соединение к себе привлечь ищет, и к нашему подданному горскому владельцу шемхальскому сыну том писал письмо», о чем резиденту следует сделать соответствующее заявление при турецком дворе⁷⁴⁷.

Сообщая коллегии о том, что турецкое правительство интересуется, как намерена поступить Россия в новых условиях, Неплюев приходил к выводу, что «хотя турки по своей хитрости и для переду ввели с шахом в трактат уступку себе Ширвана и Дагистанов и кумыков (гази-кумухцев), и ежели шах и опробует тот трактат, однако ж невероятно есть, чтоб турки с Россию за Ширван и Дагистаны по сурхаевым прихотям войну начали..., яко отдачею города Ардевиля большая часть коммуникации турецкой з границами российскими пресечетца»⁷⁴⁸. Теперь и Россия была уверена в том, что турки из-за Сурхай-хана не будут воевать с ней. Это, естественно, придало ей больше смелости.

«Но ежели шах трактат, учиненный с турками, опробует, то он, шах, и нынешняго лета искуситца на Гилянь и протчие места наступать, а турки тогда гордости прибавят, и будут дагистанские народы склонять к себе чрез Сурхая интригами по своим претензиям тамо владение российские утеснять»⁷⁴⁹. Россия ни в коем случае не хотела допустить сближения Ирана и Турции. Ее цель была любой ценой, даже ценой территориальных потерь, добиться доверительных отношений с Ираном, чтобы вместе противостоять Турции.

На конференции с рейс-эфендием от 29 августа Неплюев подал жалобу на халхалского сераскера Рустем пашу и на Сурхая за их стремление восстановить против России горских владельцев, на что ему был дан ответ, что Рустем паша будет наказан вплоть до смертной казни, а «о Сурхае Порта неизвестна, где он ныне находится, и токмо де писал к нему Ибрагим паша Генджинской, чтоб он шел против сигнацких армян, но он де прислал несколько человек людей, объявя от себя, что ему итти невозможно, а потом, где он Сурхай находится, о том неизвестно, понеже в Шемахе его нет»⁷⁵⁰.

Сурхай-хан щедро раздавал деньги, иной раз огромные, с целью добиться консолидации дагестанских правителей. Однако Ахмед-хан Кайтагский и Хасбулат Тарковский открыто присоединиться к Сурхай-хану и противопоставить себя России не собирались, о чем свидетельствует «Экстракт из письма генерал-лейтенанта и кавалера Румянцева, писанного из Дербента февраля от 10 1730 г.»

«Сурхай после случившейся акции прислал к Исмею (т.е. к усмию, правителю Кайтага. – Авт.) с прошением и, суля ему пятьдесят тысяч рублев, чтоб он соединился с ним, о чем Исмей извещал, и в то дело по верности своей не вступил, а к шемхальским детям с таким же предложением он, Сурхай, присылал, но токмо они ему отказали, что они присягу нарушать свои никогда не будут, ныне он, Сурхай, всякими мерами тщитца джарцов, аварцов и протчих верхних горских владельцов за деньги в соединение прилучить и чтоб будущею весною противу нас отмщение чинили: ныне ж Сурхай отправил к Порте паки со лживыми на него, Румянцова, жалобами шемахинского судью Эюп Эфендия, которой при прежней комиссии был и на нанешнюю приезжал, также несколько с ним духовных и старшин послал»⁷⁵¹.

Российский резидент И.И. Неплюев не упускал случая наговорить на Сурхай-хана, представить его человеком неуживчивым. В протоколе от 31 декабря 1730 г. Вешняков записал, что на вопрос Неплюева о том, в каком состоянии дела в Ширване, где от турок комиссаром уполномочен Капичи Баши Казбекчи, который «в Генжи ожидает от Порты указа и решения на некоторые затруднения, чаятельно, что от Сурхая», рейс-эфенди ответил: «что же он, г-н резидент, говорит о хане, правда, что он в бытность свою здесь во время бунтовщиков говорил тем их голосом, токмо сие не было инако, как в том же виде с Портою, а в протчем оный ничего сделать, ни советовать не может противного интересам империи, будучи он сам такой подданной Порты, как и прочие пограничные командиры»⁷⁵². Надо отметить, что Турция все же заступается за правителя Ширвана!

1 июня они обратились к тефтер Эмини с теми же вопросами (они приведены ниже в следующем сообщении. – Авт.), на что получили ответ, «о Сурхае сказал, елико он ведает, Сурхай Порте о том не писывал, токмо отзывался о куралинцах, о которых ныне не время говорить, также и в кубинских делах, где разграничение учинено Сурхаю потачки не будет»⁷⁵³. В реляции от 5 июня 1731 г. Неплюев и Вешняков доносили, что 31 мая через Маринина они сообщили рейс-эфенди, «что Сурхай писал к генерал-майору Еропкину, бутто кубинской хан, российской подданной, владеет десятью деревнями по разграничению ему, Сурхаю, принадлежащими, на что ему от упомянутого генерал-майора ответствовано, как и в самом деле то справедливо, что по разграничению досталось из Кубинскаго ханства Порте пять деревень, а не десять, которых пяти помянутой хан с времяни разграничения не владеет, и ныне никак во оных не интересуется, потому Сурхаево нарекание есть ложно», а затем потребовали послать указы пограничным командирам и к Сурхаю, на что рейс-эфенди ответил, «что командиры их все имеют крепкие указы постоянную дружбу содержать, и никто из нашей не дерзнет чинить никакой противности и Сурхаю такие же указы посланы, по которым и ему было надобно також де себя воздержать, но может быть, что он по своему природному беспокойству дерзнул письмами своими генерала напрасно утруждать, о чем он рейс-эфенди, везирю, донесет и к нему писать будет»⁷⁵⁴.

Весьма неприглядно выглядит роль османских царедворцев, которые Сурхай-хана натравливают на Россию, а российским представителям говорят, что хан получил указ не «чинить никакой противности», что «ему было надобно також де себя воздержать», а совершает он их «по своему природному беспокойству».

Российские представители пытались обрисовать Сурхай-хана не только беспокойной, упрямой, склочной личностью, но и ненадежной, способной к измене, о чем неизменно намекали турецкой стороне. И, надо сказать, они преуспели в этом. Может быть, османы и не очень-то верили этим наговорам, но и хану не совсем доверяли. В реляции от 7 августа 1731 г. Неплюев и Вешняков доносят, что, по данным миралема, «Сурхай с войском своим пошел ко Иривану и, будучи против Генжи, требовал у паши Генжинского себе провианта и денег, которой не в состоянии был ему дать, тогда он, Сурхай, и разорил многия деревни и ограбил неприятельски, о чем ему от сераскера Али паши дано знать с выговором, за что он осердился и возвратился назат в Шемаху, чего ради сераскер, посланный к нему, Сурхаю, семдесять пять тысяч левков удержал и к Порте доносил, что ему Сурхай, яко беспокойной человек, ненадобен, яко от него вместо пользы вред может приключится или и сама измена. При выходе своем из Шемахи Сурхай писал Порте о известных баранах, в Ширване удержанных генерал-лейтенантом господином Румянцовым, о чем де, по получение писем от Али паши, везирь разсуждал, что по Сурхаеву состоянию всего его претензии суть ложны да которыя неприлично к российской стороне предложения чинить и тем напрасно постоянной дружбе подозрение подавать»⁷⁵⁵.

Но вопрос о сурхаевых баранах, несмотря на странное высказывание визиря, на этом не закончился. В реляции от 4 сентября 1731 г. Неплюев доносил, что 29 августа (за день до своего низвержения. – Авт.) визирь Ибрагим паша присылал к нему переводчика с требованием, чтобы он послал письмо «об отдаче известных сурхаевых овец» Сулейману Эфенди, который для их принятия посылается в Ширван. Стараясь смягчить этот вопрос, Неплюев напомнил, как Сурхай в нынешнем годе ко Иривану шел, и как возвратился, и сколько противностей самой Порте показал, и потому видно, что он о овцах писал, употребляя запретексты, почему б ему, турецкаго послушания отрешись, и может быть в намерении противной стороны, то есть персицкой держатся, но вышеописанной мой ответ везирю не достиг». Опять Неплюев в доверительной форме намекает визирю об измене Сурхай-хана. Но 30 августа Ибрагим был смещен. 1 сентября рейс-эфенди вновь прислал переводчика с тем же требованием, из чего Неплюев делал вывод, что «они не отступят отдачи оных баранов просить, а до сего времяни, уповая, они лутчаго счастия делам своим в Персии, Сурхая уничтожали, но, не видев успеху, ныне паки ему, Сурхаю, льстят, дабы он совершенно от них не отложился»⁷⁵⁶.

Следующий документ проливает свет на ситуацию на Кавказе и взаимоотношения заинтересованных ею стран.

«Экстракт» посланных в разные места шпионов и посторонних прибывших в Рящ из допросов.

Апрель месяц

…

А купецкой армянин Ованес Сарапионов [, которой отъехал от Ряща (Решт) и приказано ему в Рящ писать цыфром (т.е. писать зашифрованное письмо. – Авт.)] между протчим пишет к полковнику Лазарю Христофорову:

«Заподленно в Шемахе признавают, кизилбашские войско прибыло по сю сторону р. Аракса в Астрабат и ночевали. Сурхай прошедшаго марта 29 дня из Шемахи со всем войском выехал, а куды намерение имеет, никто не знает и впередь сам о себе еще не ведает, смотрит сильные стороны...

Авгарские лезгинцы поехали в милитанскую провинцию вместо Топ Карагач и Топ Карагачскую крепость [помянутые лезгинцы] ис турецких рук отобрали».

…..

«12» дня [посыланные] толмачи в Шемаху и в Генжу от генерала Левашева Муса да Ибрахим Мухаметов, посыланные с письмами к Али паше и Сурхай хану, прибыв, объявили: по прибытии к Сурхай хану в лагере от Шемахи 3-2-х днях ему, Сурхаю, подали письмо, которое принял, поставил оных толмачей близ себя в палатке и во всем удовольствованы, на другой день Сурхай маршировал к Карабаху, понеже Сурхай доносил пашам Генжинских, чтоб жалованья лезгинцам прислали, которые отвечали, что в Генже казны не имеетца, того де позволено ему, Сурхаю, к армянским, к сагнахам и к деревням итти и разорять, что учинено и в лагере Сурхаевы есыре много было и продавали как скотину, на третий день Сурхай, давши конвой, под командою одного юзбашея отправил в Генжу, при Сурхае лезгинцов и протчего войска было 12000 и ни в чем скудости не имеют и весьма доброконны и оружены и склонность к туркам имеют и где б казылбаш лезгинцы ни увидали, [до смерти] убивают и называют хаджарами, а о намерении Сурхаевом никто не ведает, по прибытии [в Генжу оне толмачи] апреля 18 дня в Генже жили «9» дней, Али паша ардевильской отъехал в Аривань, прежде толмачей вручили (очевидно, письма – Авт.) генжинскому Ибрагим паше и з довольством от него на квартеры поставлены, янычара и турки – все толмачей везде, как на базаре и в других местах, дружески принимали и со многими благодарностями имя российское прославляли и бывшей янычар ага в Астаре любительно толмачей принимал, где в собрании были все чербаджей и протчие янычарские чиноначальники и янычара, которые спрашивали о здоровье генералов и благодарили о свободе своей из рук неприятелей...

И 26 апреля прибежал чагадар от генжинского Али паши из Аривана с публичными ведомостями и привез халат и саблю Сурхаю, которой обстоятельно указал, что имеет с шахом при Ириване три акции... По отправлении их толмачей дано им, толмачам, по 10 р. И отправились из Генжи 28 апреля турок вновь прибывших не имеетца. Это касаетца, что бутто Сурхай пойдет к Теврису»⁷⁵⁷.

Несмотря на стремление российской стороны представить Сурхай-хана неуживчивым персонажем, она вынуждена была признать его умение тонко поддерживать дипломатические отношения. 12 мая 1731 г. от Сурхай хана было получено [послание] генералу Левашеву, что «по дружески вас поздравлял, приятельски уведомляю, дружелюбительное письмо ваше получено и из оного выразумлено, двум присланным от вас людям безопасно конвой предан и в Генжу отправлены, и аще бог соизволит, когда возвратятца велено от нас до Сальян препроводить, желаю в дружеских письмах, впротчем дружба да пребудет всегда»⁷⁵⁸.

По сообщению российского резидента И.И. Неплюева, летом 1731 г. Сурхай-хан предпринял поход на «армянское собрание». К сожалению, не говорится, сам ли он решил напасть или выполнял поручение, а также нет речи о месте расположения этих армян. Вероятнее всего, хан принял к сведению совет, данный выше Ибрагим-пашой Генджинским. Но сообщается о поражении, которое он потерпел. В письме к Неплюеву от 13 июня 1731 г. генерал Левашев писал в связи с этими событиями (т.е. с неудачными для персов сражениями с турками. – Авт.), что «Сурхай под случившимся над казылбашами турецким сщастием разлакомился поживитца, на армянском собрание ходил, и от армян разбит к Шемахе возвратился, и чаю уже в свои горы пошел, а войск от него много отстало..., в поморских краях за благость божескую в благополучии состоят»⁷⁵⁹.

Что же касается сурхаевских овец, похищенных генералом Румянцевым, то, несмотря на указ правительства вернуть правителю Ширвана, судьба их представляется печальной. В реляции от 14 апреля 1732 г. Неплюев доносил, что 19 марта явился переводчик Порты с вопросом, что сделано по возвращению отогнанных генералом Левашевым в Ширване баранов, на что резидент в письменной записке в тот же день ответил, что он посылал в свое время письмо через турецкого уполномоченного к генералу Левашеву с уведомлением, что есть указ правительства вернуть этих овец, если Сурхай учинит сатисфакцию за грабежи русских подданных, но оный генерал... писал еще до получения такова Е.И.В. указу со удивлением, что письмо ево резидентское о помянутых овцах ему не отдано, ниже тот комиссар явился, а между тем тех овец две части померло и достальные пропадали, которых намерен был продать или побить на корм войску»⁷⁶⁰.

Попытки очернить Сурхай-хана с российской стороны продолжались. Документ, составленный резидентом Неплюевым на этот предмет, вероятно, должен был постоянно напоминать османам о «предерзостях», творимых гази-кумухским правителем, поэтому и был назван мемориалом. «28 мая рейз-эфенди приказывал мне (т.е. Неплюеву. – Авт.) в ответ чрез переводчика Маринина, что они к Сурхаю против мемориала моего Указ отправляют, чтоб он жил спокойно и во всем поступал дружески по силе трактата и при том требовал, чтоб я в такой же силе к генералам в.в., тамо командующим, писал, что я обещал учинить»⁷⁶¹.

Мемориал Блистательной Порте от 19/V-1731 г.

Ссылаясь на письмо генерала Левашова от 20 марта, Неплюев писал в Мемориале, что генерал рекомендует ему, дабы предложить Блистательной Порте о Сурхае, понеже известно ей, Порте, а особливо верховному везирю Али паше, что Сурхай есть человек беспокойной, но от многих лет разными интригами и предерзостными противу трактата поступками искал ссорить всероссийскою империю с Отоманской, но хотя в том он никогда не преуспел, однакож тех своих злых намерений не отстает, ибо и ныне полагает претенсии на некоторые деревни в Ширване в Кубинском ханстве в подданстве Е.И.В. находящиеся, обличая в бутто оныя по разграничению ему принадлежат, и действительно одному своему командиру Булак Мелюку в те деревни вступить велел, о чем ему, Сурхаю, генерал-майоры, командующие в Баку и Дербенте, писали и словесно приказывали, чтоб он от таких предерзостей воздержался ..., но он, Сурхай, несмотря на такия дружеския предложения, публиковал подданным Е.И.В. Кубинскаго ханства во многих деревнях, дабы или ему поддались, или бы из тех деревень вышли; а в противном случае грозил разорением, и для таких предвосприятий действительно начал войска набирать.

Чего для упомянутой генерал и кавалер Его превосходительство генерал-майор Левашев дал ордер в Ширванской провинции войскам Е.И.В. учредить и быть в готовности к отпору: и во время Сурхаева наступления действовать против его неприятельски. А между тем к генжинскому Али паше генерал писал, да б он Сурхая до таких продерзостей и нарушений покоя не допустил, а вяще во отдаление такова зла нарочно заблаговременно к резиденту прислан, да б он предварил уведомить Блистательную Порту с предложением о воздержании Сурхая.

Того ради дружески требуется у Блистательной Порты, дабы как наискорея прочными указами Сурхаю возпретила от его продерзостных поступок, дабы пограничной покой в нарушение не пришел, ибо покуда тот безпокойный владетель будет в Шемахе, потуда никогда покою и тишины ожидать невозможно, разве всегда опасность настоять будет к нарушению онаго»⁷⁶².

Полагая, что Турция из-за Сурхай-хана не будет вступать в войну с Россией, Неплюев считал, что «и лутшее б было дабы безсорно обойтись, однакож в нужном случае необходимо потребно будет так его принять и угостить, как генерал-лейтенант Румянцов в куралинских местах сына его с славным его же кечаею Кочанбеком (Кача, Гази-Кача. – Авт.) потчивал»⁷⁶³. Теперь И.И. Неплюев, кажется, утверждает, что в сражении с войсками генерала Румянцева погиб не только Кача, но и сын Сурхай-хана. Касаясь снова сурхаевых дел, резидент справедливо усматривал, что «изо всего видно, что Сурхай, уведомясь о мире между шаха и Портою, надеялся о мире между вашего И.В. и шаха и сама Порта того же мнения была, как то явно оказалось по словам визирским»⁷⁶⁴.

В письме к генералу Левашеву и барону Шафирову от 12 и 13 июня Неплюев писал, что 4 июня переводчик Порты явился от имени верховного визиря с требованием, «чтобы резидент послал письмо к генералу Левашеву об отдаче известных сурхаевых баранов..., повторяя с прошением от визирской стороны, показуя свою в том нужду, понежде на сих днях прибыли от Сурхая две персоны, и докучают об оных баранах неотступно», на что резидент ответил, что такое письмо было дано еще генералу Румянцову, но Сурхай сам не учинил сатисфакции за обиды русским подданным.

Тогда рейс-эфенди вызвал переводчика Маринина и сказал с горячностью: «Сие дело есть великой важности и конседенции, понеже Сурхаевы люди сатисфакции, или в противности случае позволения самим управятся усиленно просят, которым Порта принуждена искать сатисфакции, ибо по состоянии нынешних коньюктур позволят им на самовольную управу несходно, ниже потерять их отчаянием возможно того б ради я дал письмо об отдаче баранов, яко в противном случае сие дело со временем нарушение покою причинить может. А вяще велел самому Маринину выслушать Сурхаевых людей, которых два сидело с ним, рейз-эфендием, и говорили в следующих терминах со слезами: чтоб Порта, или б сатисфакцию или б позволение самим управляться дала, без чего они назад не поедут, объявя, что такова есть их последняя безотменная резолюция, хотя б чем Порта велела головы поотсечь, готовы лутче смерть понести, нежели без резолюции возвратится. Они же, Сурхаевы люди, говорили..., ежели де с российской стороны, какие на них есть претензии, то они с своей стороны по справедливости готовы возможную сатисфакцию дать, токмо б им была отдана правда в их обидах»...

7 июня снова явился переводчик Порты, чтобы резидент дал письмо и послал переводчика к Левашеву. Для этой цели был выделен с турецкой стороны находившийся в Генже Сулейман Ага, а Неплюев посылал переводчика Петра Потрусова, которому Сурхаевы люди говорили, что они по справедливости готовы дать к российской стороне сатисфакцию [ежели докажут,] и Сурхаю к тому принудить могут, понеже овцы удержаны им, ширванским обывателям, принадлежащие, а не Сурхаю».

Настаивая на отправлении переводчика Петрусова, рейс-эфенди говорил Маринину, что Порта «требовала, чтоб человека купно с сурхаевыми людьми ехал и при комиссии был, ибо не знала как, при нынешней коньюктуре от докуки их свободиться и из Константинополя выжить, без чего ехать не хотели..., что они к Сурхаю писали, чтоб он жил спокойно, и уповают, что так поступать будет, а спорных земель ныне свидетельствовать несходно, понеже неизвестно де резиденту [говоря про меня], какие суеты вновь у Порты с персиянами зачинаются, потому неведомо, что, наконец, за Портою удержится и, будучи она, Порта, в таком невидимом состоянии, ныне токмо во удовольствие шемахинских народов и Сурхаю к разводу в обидах для получения баранов комиссию учреждает»⁷⁶⁵.

Установление мира между Ираном и Турцией разбудила у Сурхай-хана надежду на то, что османы станут активнее помогать ему в противостоянии России. Во втором письме, адресованном генералу Левашеву тоже от 12 июня, Неплюев доносил: «второе под 12 июня 1732 ... повидимому Сурхай, увидя мир между Порты и шаха, нарочно отправил своих людей к Порте, дабы ея, будучи свободной к отисканию баранов побудить, а вяще желал на ссору с Е.И.В. подвигнуть, но ежели бы не случилось Порте нового безпокойства от персиян (непризнание Надиром Афшаром трактата, заключенного Тахмасиба с султаном, о чем будет сказано ниже. – Авт.)..., то б все его мечтания сами собою пропали, и Порта б с такою горячностию в делах его себя не показала, понеже на ссору к стороне Е.И.В. она, Порта, не склонна и в Сурхае во всем того ж мнения, как и мы, но по приключившемуся ей вышепомянутому безпокойству принуждена нашла себя Сурхая ласкать, и во удовольство его з горячестию в делах его себя показать, ибо она, Порта, силами в Персии слаба, опасна, дабы Сурхай шаховой стороны не принял, о чем мне рейз-эфенди чрез переводчика Порты под рукою экзуковался, что он при сурхаевых людях принужден был так горячее с переводчиком Марининым поступать, понеже им весьма нужно Сурхая им ныне не потерять, чего для всячески требуют и просят об отдаче баранов, и ежели де Россия не отдаст, и оне чрез то вред себе понесут, таковая злоба при случае их на отмщение побуждать будет»⁷⁶⁶. Самостоятельную и независимую политику, которую ведет Сурхай-хан, российские государственные деятели, в их числе и резидент И.И. Неплюев, понимают как склонность перейти на сторону Ирана, хотя серьезных поводов для такового вывода нет. Решив для себя, что хан желает изменить Порте, они утверждают, что турки его ласкают, «дабы Сурхай шаховой стороны не принял».

Выражая сомнение в том, «чтоб Сурхай со истинною хотел разводится, и сатисфакции дать Е.И.В. подданным», Неплюев все же считал, что «ежели взыщется способ и хотя малая часть сатисфакции к нашей стороне явится, чтоб без подозрения можно учинить, в таком случае во обязательство Порте комиссару их баранов отдать можно..., а сколько я под рукою заподлинно сведом, что шемахинцы здесь Сурхая в сальянских делах винна признавали, но уличался в том Порту, что Сурхай за шахсевенцами ходил по ея указу, в чем Порта, не дав им резолюции, потщилась их как возможна скоряе с рук збыть»⁷⁶⁷.

В письме от 22 июля 1732 г. Неплюев снова доносит: «При нынешних коньюктурах Порта весьма опасна Сурхая, дабы верности не отменил, того ради всячески его ласкает, и на сих днях отправлен к нему салтанской капиджилар кегаясы, с которым послана ему от салтана сабля, шуба соболья, пятьдесят тысяч левков денег с повелением, войско в собрании содержать, и ежели нужда востребует, противу персиян употребить с согласия турецких нашей тамо командующих»⁷⁶⁸.

По поводу Сурхаевых дел Маринину вновь предложили подождать, «ибо де ныне Сурхая в Шемахе нет, понеже послан для разорения персицких мест». Неплюев отсюда делал вывод, что «Порта время продолжает говоркою, понеже и сама Сурхаем худо владеет, касмиж (поскольку. – Авт.) паче при нынешних коньюктурах раздражать его ей не сходно, а хотя б и выное время не без труда б концы найти»⁷⁶⁹.

В реляции от 18 ноября 1733 г. Неплюев пишет, что, мотивируя позицию России в польском вопросе не соответствующей трактату, Турция готовится к войне с Россией, и что хану крымскому дан приказ «в Буджан переехать и войско сбирать, на что ему пяти тысяч червоных денег послано, и еще обнадежен также шуба соболья и сабля ему послана по обычаю яко сераскеру к войне, еще ж Сурхаю три тысячи червоных послано и шуба и сабля, и повелено с Усмеем и прочими дагистанскими князьями соглашатся, и к действам в готовности быть. И тако всем. госуд. война ближайшая, в которой все в том зависит, чтоб в первую кампанию туркам нос сбить, яко здешней нерегулярной народ, сколь горд при щастии, толь и труслив при нещастии»⁷⁷⁰.

В письме к князю Гессен-Гамбурскому от ноября Неплюев сообщал, что «депутаты усмеевы и других дагистанов и чеченцов прежде получения помянутой ведомости (о разгроме турок Надиром у Кюркюта – Авт.) к хану крымскому отпущены, и ему, хану, действительно, из Крыму вступить и изготовиться было повелено также и Сурхаю, но по получении ведомости о погибели Осман-паши 26 сего ж отправлены к хану крымскому иные указы, чтоб он никаких предвосприятий к российской стороне за Кабарду и другие дела, ими мнимые, не чинил, но паче в покое жил»⁷⁷¹...

В письме от 20 марта 1732 г. генерал Левашов и барон Шафиров указывали на то, что по персидско-турецкому трактату (1732) «за турками останутся за Араксом лежащие места в провинции Ширванской Шемаха с принадлежностями, також Ириван и Генжа и вся Грузия, что к интересу Е.И.В. поблизости, особливо Ширваном и Шемахи, неполезно быть разсуждаем, особливо, понеже Шемахою владеющий ныне лезгинец Сурхай хан, яко беспокойной и всегда к стороне Е.И.В. противности чинящей человек, не оставит всякими вымыслами возмущений на границах чинить и ссоры между обеими империями производить, от чего опасно, ежели то ему от Порты накрепко запрещено не будет...

И ныне уже в самом действе от него, Сурхая, является, ибо получили мы от командующих в Баке и в Дербенте генералов маэоров господ Дебриньи и Бутурлина, також и из Низовой крепости от полковника Фротбиса письма, что оной Сурхай хан ныне вновь вочинает претензии, бутто за разграничением, учиненным чрез обоих сторон комиссаров (с русской стороны – А. Румянцевым и генерал-майором Еропкиным, с турецкой – Дервиш Мухамед Ага, Эюп Эфенди, Абдуразак Ахундов. – Авт.) владеет над некоторыми деревнями подданной Е.И.В. кубинского хана наип, ис которых он, Сурхай, без всякого разводу, своему некоторыя деревни управителю Бутак Мелик, названному уже, повелел отобрать в свое владение, которой то учинил и о протчих чинит претензии», хотя русскими командирами и комиссарами было письменно и через посыльных неоднократно предложено Сурхаю, «чтоб он до подлинного о том исследования и общего разводу владением не велел во оные вступать, и представляли, чтоб учинить для того со обоих стран комиссию и, разсмотря о всем истинну, потом учинить со общего согласия безспорное определение, но он, Сурхай, несмотря на то, с великими угрозами не токмо на словах, тем посланным объявлял, что он те деревни силою своего оружия, собрав войски, отбирать намерен после байрама своего, но и письмами и подданным Е.И.В. в тех местах живущим с такими угрозами велел публиковать, чтоб оные или в подданство Порты и паче его, Сурхая, поддались или б из тех деревень вон вышли, инако же де он их, пришед с войски, разорить хочет, и тем ищет он, Сурхай, тех подданных Е.И.В. возмутить и на свою сторону привесть и, как слышим, и, действительно, уже войски збирает и намерен нападение на владение Кубинского хана, в подданство Е.И.В. обретающегося, по своем празднике байраме учинить, и хотя ко опровержению того возмутителя, Сурхая, намерений у нас всякие надлежащие преуготовления учинены и войскам регулярным и нерегулярным в тех местах в готовности не токмо к отпору, но и к поступанию на его, Сурхая, в потребном случае в готовности быть повелено, однако (в силу русско-турецкого трактата 1723 г. – Авт.)..., за благо мы разсудили вашему превосходительству объявить, и просить, дабы вы изволили о том Блистательной Порте, не упуская времени, представить, даб крепкими указами ему, Сурхаю, наскоро запретили такие ссоры к нарушению мира между обеими высокими империями вчинать»⁷⁷²...

Угрозы ширванского правителя вызывают определенное беспокойство российских генералов Дебриньи и Бутурлина, а также полковника Фротбиса (по существу, по всей границе между Россией и государством Сурхай-хана), которые не то, чтобы испугались «возмутителя Сурхая», но все же предпочитают, чтобы османы «крепкими указами» запретили «ссоры к нарушению мира». Одновременно Левашов и Шафиров писали, что «не то, что ему, Сурхаю, довольной отпор учинить в состоянии обретаемся, но ежели от него действительное нападение в принадлежащие с порции Е.И.В. земли учинено будет, то может ему многократно взаимности нападением под его командою вообретающиеся уезды воздать, и, ежели б по се число сильными прещений под владением Е.И.В. обретающихся дагестанских народов мы не удерживали, то бы он, Сурхай, не токмо в ширванских своих магалах или уездах, но и в самой Шемахе владения своего удержать не мог, но из своего жилища в Казыкумыках, где он долгое время, как от его собственных людей наши посланные слышели, не веря по злой своей совести и неверности турецким в близости его обретающимся войскам, укрываясь, живет, выгнан быть мог, о чем мы ему, Сурхаю, и от себя в сих же числах чрез письмо в сильных терминах представить и от таких неприятельских поступок удерживать дружескими увещеваний за благо разсудили»...⁷⁷³ Российские военные и дипломаты выдавали желаемое за действительное. Обвинять Сурхай-хана в неверности у турецких властей, конечно, оснований не было, но помощь, которую они оказывали, его не удовлетворяла, и он проявлял недовольство. Что же касается отношения подданных к нему, то здесь российские деятели и вовсе не правы, так как, можно сказать, то одинокое положение, в которое турецкий двор его поставил, не позволило бы ему управлять таким большим государством, если бы не поддержка населения. И, наконец, стали бы российские власти «удерживать дружескими увещеваниями» того, кого еще совсем недавно просили сменить! «Вместе с тем командование делало все зависящее, чтобы ущемить интересы Сурхая и подорвать в Дагестане его авторитет, – отмечает В.Г. Гаджиев. – Феодалам, находящимся в подданстве и на жаловании России, Кавказская администрация запрещала вести дружбу с Сурхай-ханом. В письме Хасбулат-беку Тарковскому, например, ген. Левашев, извещая о посылке ему и его родственникам жалования, открыто предложил прекратить связи с Сурхай-ханом⁷⁷⁴.

Извещая Неплюева, что подобное представление сделано турецкому командующему Али-паше, и, предлагая ему сделать то же самое турецкому правительству, они предупреждали, «дабы сей неспокойный Сурхай хан от таких и тому подобных возмущений и ссор удержан был, в противном же случае, дабы Порта того за противность принять не изволила, ежели мы, не допуская его до разорения подданных Е.И.В. оружием отвращать и за учиненное иногда в землях Е.И.В. разорение, взаимное отмщение учинить принуждены будем, и притом, ежели изволите за благо разсудить, представить, что пока сей неспокойной и ни самому богу, а не токмо никоторому государю неверной человек, от которого все возмущений обще з Даутбеком в Персии начало восприяли, в тех краях команду иметь будет, то покою содержать между подданными обоих империй в тех местах трудно или и весьма невозможно будет»⁷⁷⁵. Россия продолжает стремиться к устранению из Ширвана Сурхай-хана, «сего неспокойного и ни самому богу, а не токмо никоторому государю неверного человека», усматривая в нем серьезного своего противника в преддверии грядущих осложнений с Портой, которые могли привести и, действительно, привели к войне.

Резюмируя вышеприведенные документы, мы можем сделать следующие выводы. Оттоманская империя побудила Сурхай-хана с самого начала его правления в Ширване к агрессивной политике в отношении России, к чему он приступил с большим рвеньем. Но достаточно быстро обнаружилось, что турки ни желания, ни сил не имеют к серьезному противостоянию России, хотя, воспоминая о лучших временах империи, притязания на эту роль сохранили. Турецкое правительство ограничивалось только материальной поддержкой хана. При этих условиях Сурхай-хан остался один на один с великой северной державой, которая несколько охладела к кавказским делам, отдав предпочтение центральноевропейским и балтийским. К чести дагестанско-ширванского правителя, он проявил твердость и волю, отстаивая свои позиции. Не мало усилий приложили российские военные и дипломаты, чтобы создать у османов образ злобного, предерзостного, неуступчивого, несговорчивого хана. Но они не успокоились на этом. Они начали кампанию травли и сплетен, якобы, Сурхай-хан готовится переметнуться в сторону Ирана. Доказательств никаких предъявить не могли, но сумели испортить отношения, вызвать недоверие правящего двора Блистательной Порты – здесь они преуспели. Но и тут гази-кумухец проявил мудрость: он вел себя сдержанно, но далеко от своего владения не отлучался – ни в Турцию, ни в Иран, куда османские покровители его пытались отправить. Вместе с тем необходимо констатировать, что добиться выполнения поставленной перед собой задачи, а именно – создания самостоятельной суверенной конфедерации государств Дагестана и Ширвана, – ему также не удалось. Он пытался этого достичь и мощью своего государства, и материально заинтересовывая других правителей. Но, увы! На данном этапе исторического развития это оказалась невыполнимой задачей – ему не удалось добиться международного признания в качестве независимого государства. Тем не менее, он не стал отказываться от своей идеи и никогда не посылал челобитных к государям великих держав.