Глава 11. Неравная борьба с Россией

Взаимные территориальные разногласия были болевыми точками взаимоотношений России и Гази-Кумухского ханства. Основные события развернулись на пограничных территориях вновь присоединенных к Российской империи дагестанских земель, которые Сурхай определенно хотел присоединить к своему владению. Прежде всего, это была Кюра. Сурхай-хан считал кюринцев своими подданными, Россия же – своими, если они попадали «в свою порцыю», т.е. являлись жителями территории, по разграничению отводимой России. В письме к генералу А.И. Румянцеву от 14 июня 1728 г. российский резидент в Турции И.И. Неплюев указывал, что он может усмотреть из его донесений из Царьграда (Стамбула. – Авт.) «хитрой турецкой ответ о ширванских делах, то есть: твердят о ширванских провинциях, а других народы ис того исключают, а что ваше превосходительство изволили требовать мнения о куралинском народе, можно ль ево разорить, так доношу, ежели оной между Табасарана и Кубы и объемлят линея, шеснадцать часов от Дербента в гору назначенная, в таком случае ваше превосходительство, дав знать паше, чтоб Сурхаю отстать, а ежели паша на то не согласитца, а оная прямо в нашей порцыи и не Сурхаева, тогда ваше превосходительство оную помоему мнению можно разорить по своей воли, не давая Сурхаю в то интересоватца, а ежели б оная в прошлом году или нынешней весны была разорена, то б еще свободней было вашему превосходительству»⁶⁵⁹. В другом письме от 15 июня того же года Неплюев сообщал Румянцеву, что от Порты послан указ в Гянжу к Мустафе паше о том, что «ежели в такой ситуации и состоянии куралинский народ находитца, как я Порте сообщил, чтоб отнюдь [этим народом] Сурхай не интересовался, того ради ваше превосходительство извольте свои меры взять, дабы того не упустить»⁶⁶⁰. Мнением населения тех мест Россия не интересовалась. Российская сторона считала, что разграничение необходимо провести и в ширванских землях, перешедших под управление Сурхая⁶⁶¹. Русским командирам и Неплюеву рекомендовалось напоминать туркам, что по трактату «из помянутого Сурхаева владения в российскую порцыю часть земли по размеру взять надлежало…, дабы то на оное Сурхаево владение претензия с российской стороны впредь в силе осталась и не признали б турки, что оттого россияне вовсе отстали»⁶⁶².

Правитель же Ширвана и Дагестана, учитывая стремление народов Дагестана не разделяться, сам претендовал на кюринские земли, попавшие под российское владычество. Турки, в свою очередь, особенно на первом этапе, старались доказать, что кюринцы всегда относились к сурхаевским владениям. «Сообщено от Блистательной Порты, что народы, имянуемые курали, бутто всегда дипендовали (т.е. зависели. – Авт.) от Сурхая», свидетельствуют российские документы⁶⁶³. Из записки от 2 сентября 1728 г., направленной Неплюеву на основе его переговоров с переводчиком Порты, явствует, что, по приказу турецких министров, переводчик Порты передал следующее: «…. народ, курали имянуемый, издревле есть войско Сурхаево и будучи так государства российские не могут претендовать оного народа и вяще тот же народ или дагестанской не хотел бы к Сурхаю итти, дабы от российской стороны воспрещения не было». Неплюев же, ссылаясь на письмо генерала Румянцева, утверждал, что «оной никогда от Сурхая не дипендован и по трактату в порцыю Российскую надлежит, того ради требовал он, резидент, у Порты напредь сего, чтоб она послала крепкой указ паше своему, чтоб он, о том сам не веря Сурхаю, по силе трактата с помянутыми генералами согласился...»⁶⁶⁴

При этом российские власти стремились не только отторгнуть Кюру от владений Сурхай-хана, но и воспрепятствовать общению населения своей территории с жителями владения гази-кумухского хана, с которыми имели родственные отношения, хозяйственные и торговые связи. Результатом этих споров становились пограничные стычки. В упомянутой записке «Порта упоминала о дагистанах, дабы не воспрещать, которые к Сурхаю поедут, чтоб она (Порта) имянно уяснила, о каких дагистанах говорит, потому резидент и ответ даст, понеже Сурхаево владение по трактату в раздел надлежит, сколь менее он не может в оныя владенья интересоватца».

В своем ответе турки выразили согласие уточнить спорные моменты по двум первым вопросам, но по третьему пункту (т.е. пункту, касающемуся «дагистанов») они попытались отстоят позицию Сурхай-хана. Они заявили следующее: «О дагистанах также не для чего толковать, ибо де не все дагистаны у России в подданстве, я к тому ж де народ единоверной, из которых прибегающим Порта отказать не может». На эту отговорку Неплюев отвечал, что кажется странным, что «пропозиция турецкая сама в себе несходна, потому что с одной стороны у его императорского величества требует, чтоб дагистанам, к Сурхаю идущим, не воспрещать, а з другую сторону у его величества требует, чтоб не принимать в российскую сторону людей из их стороны ушедших»⁶⁶⁵. Последнее относилось к народу, называвшемуся шахсеванами (они же шахсаваны, шахсевены, шехсевены). О сложных взаимоотношениях шахсеванов и османов мы поговорим подробнее ниже. Опровергая же аргументы о единоверии, Неплюев рассуждал так: если говорить о единоверии, то турки могут распространять свои претензии до Казани, а Россия – до Царьграда (т.е. Стамбула. – Авт.), чего ... не следует делать. В реляции от 16 октября 1728 г. Неплюев сообщал, что, на основе полученного из Петербурга указа, он потребовал от Порты, чтобы был послан указ «к паше Генжинскому и к Сурхаю, дабы они до куралинского народа не интересовались, которой, яко бунтовливой, повелено от вашего величества наказать, понеже прямо в порцыю вашего величества принадлежат...»⁶⁶⁶ Таким образом, и Россия, и Порта, решая великодержавные интересы, по живому резали малые дагестанские народы. Очевидно, что народы Дагестана, в частности кюринцы, через столетия перенесшие стремление жить в единой семье Страны гор, всячески противостояли воле и северной, и южной держав. Выразителем же чаяний этих народов, их стремления жить вместе, несмотря на то, что он, в основном, выражал интересы феодалов своего владения, невольно становился Сурхай-хан.

Российская сторона все сводила к геодезическим измерениям, т.е. нанесению двух знаков и соединению их с помощью прямой. Всех, кто не понимал такой постановки, она считала неправыми, а всех, кто препятствовал этому – преступниками. В реляции от 12 ноября 1728 г. Неплюев доносит, что он известил турок о том, что генерал Румянцев получил указ наказать куралинцев и, в связи с этим потребовал от Порты, «дабы она наикрепчайшия подтвердила генжинскому паше, также и Сурхаю, чтоб они ни под каким претекстом в российские места не мешались и границ бы не обезпокоивали, ибо ежели Сурхай держет куралинцов защищать или по какой-нибудь другой причине в российские места вступать, в таком случае натурально есть, что войска его императорского величества учинят ему мирные в ево владении, или в шемахинское ево правление»⁶⁶⁷.

Но угрозы российские империи не испугали Сурхай-хана. Он не мог не выражать всевозрастающие интересы своего молодого государства, которые совпадали с желанием народов Южного Дагестана примкнуть к нему, чтобы жить совместно, сообща решать судьбоносные проблемы.

Однако Блистательная Порта, ограничиваясь декларациями, не оказывала Сурхай-хану реальной помощи. С достижением некоторой стабилизации ситуации в Иране в конце 20-х годов, в связи убийством Мир-Махмуда и провозглашением его двоюродного брата Ашрафа, племянника Мир-Вейса, шахом Ирана, Турция начала опасаться сближения Ирана и России, что становилось реальностью из-за готовности России уступить захваченные благодаря активной внешней политике Петра I прикаспийские территории. Османы, также достигшие с афганским правителем Ирана определенного взаимопонимания, старались добиться дополнительных уступок от него. 30 октября резидент Неплюев сообщал, что турки скрытно стараются Россию «с персиянами от согласия отвратить и в посессию (т.е. во владения. – Авт.) куралинского народа не допустить и время выиграть, покуда они свои беспокойства в Персии установят... Ныне они чрез Эшрефа (Ашрафа) Дагистан, ежели возможно, желают ваше величество владение в Персии в беспокойстве содержать, чему они сами, елико могут, скрыто простиратца»⁶⁶⁸.

Пассивностью и нежеланием Турции оказать реальную помощь своему протеже в Ширване и Дагестане пользовалась Россия, усиливавшая давление на Сурхай-хана. В сохранившейся части одной из записок Неплюева (без числа, даты, начала и конца) сказано следующее: «Нынешней Шамахинский владелец Сурхай, уничтонижа дружбу и трактат, отправил некоторого Бека именем Качай (Гази-Кача, Гъази-Къяча. – Авт.) дагистанцам, верным российским подданным, отвращая их от подданства его величества, призывая в свою службу, объявляя, якобы, некоторые несогласия есть между обоими империями, и потом помянутой Каранбек (вероятно, тот же Кача, Гъази-Къяча. – Авт.) в разных местах собрал около 2000 неспокойных людей и, желая проводить их в Шамаху, требовал, чтоб позволено было ему чрез некоторые места, России подлежащие, с оными итти, но сие ему не дозволено, для того что такие неспокойные люди, не показав б обиды тех мест обывателям, маршировать не могли бы. Но помянутой Каранбек (вероятно, тот же Кача, Гъази-Къяча. – Авт.), несмотря на то, что свободный пропуск ему не позволен, насильственно с собранными своими ехал чрез земли, России подлежащие, показуя обиды подданным его величества, а имянно, насильно брал великое число пшеницы и сена, фуражи жег и пожитки от жителей тех мест отымал, а паче всего Сурхай и поныне вступается в Курагския (вероятно, кюринские. – Авт.) народы, которые его величеству принадлежат». В связи с этим Неплюев потребовал посылки строгих указов генжинскому Мустафа-паше и Сурхаю, чтобы, «как оный паша, так и Сурхай, все вступались в дагистанские и куралинские народы, которые подлежат Российской империи, ниже дерзнули посылать своих людей для отвращения их от подданства российского и призывать их в свою службу». Требуя далее, чтобы наказали Каранбека, а ограбленные им пожитки вернули жителям, Неплюев подчеркнул, что «поступки Генжинского паши и Сурхая не только противны суть трактату, о персицких делах постановленному, но наипаче сущей между обоими империями вечной дружбе»⁶⁶⁹.

По приказанию Сурхай-хана, в российские владения Дагестана вторгся отряд горцев и пленил около 3 тысяч человек, «отвращая оных от подданства России, призывая в Сурхаеву службу»⁶⁷⁰. Затем хан отправил Качая с отрядом в «тысячу гази-кумухцев» в Кюру. В.А. Потто отмечает, что «в Дагестане, у генерала Румянцева, также было не совсем спокойно. Кюринцы и несколько других племен наотрез отказались от нашего подданства. Они отвечали, что будут защищаться и скорее погибнут в бою, нежели от голода, которым им угрожают русские порядки». Из признания российского военного историка видно, что российская политика на Кавказе не только морально угнетала кюринцев, стремившихся жить в единой семье дагестанских народов, но и экономически доводила их до крайней черты. В своём письме генерал Румянцев сообщал, что в связи с отъездом генерала князя В.В. Долгорукого в Петербург, «команда в Ширване и в Дагистанах поручена ему, генерал-лейтенанту, которой приносит жалобу на Сурхая, что он не токмо своих земель по трактату разграничить не допустил, но ещё интересуетца к куралинскому народу, которого только с десять деревень лежат в порцыя его императорского величества, между Кубу и Табасарана, оной народ у персиян от Дербента дипендовал (т.е. зависел). А под ево Сурхаевым владением никогда не бывал, о чём помянутой генерал-фельдмаршал, также и он, генерал-лейтенант, к паше в Генжу писали, но никакова ответу о том не получили, того ради от Порты требуетца, чтоб она послала указ к паше и Сурхаю, чтоб Сурхай до вышеписанного куралинского народа не интересовался, в чем бы ссоры не произошло, яко оной генерал-лейтенант принужден на сильное Сурхаево вступание от оного народа силою отвращать»⁶⁷¹.

Еще одним очагом, вызвавшим отрицательную реакцию Сурхай-хана, стал Муган. Российские власти в Мугане начали строительство крепости, а Сурхай всячески препятствовал этому строительству, зная, к чему привело строительство крепости Святой Крест на Сулаке и понимая, насколько важно не допустить повторения подобного поворота событий на юге. Однако для решительных действий не хватало войск. Сурхай-хан очень нуждался в дополнительных силах. Порта же не оказывала действенной помощи не только потому, что была связана с Россией Констатинопольским договором, запрещавшим пребывание турецких войск в Ширване, но и потому, что и сама испытывала в то время внутренние неурядицы⁶⁷². Погрязший в интригах султанский двор не был в состоянии оказать реальной помощи. И.И. Неплюев красочно описывал состояние османского двора в тот период: «Солтан Агмет (Ахмед III, 1703-1739 – Авт.), с начала своего государствования и до окончания, был побежден ненасытимою страстью сребролюбия..., министры его, оставя правду и суд, всякими мерами и нападками от подданных деньги похищали и ненасыть султанскую исполняли. За что народ турецкий всякого рода подданные в немалом озлоблении находились и ропоты о лихоимстве солтанском и министерском умножались»⁶⁷³.

Самое сильное противодействие возрастанию роли турецкого фактора на Кавказе оказывалось шахсеванами. В.Н. Левиатов сообщает, что шахсеваны были «известны как вольнолюбивые, храбрые и непокорные племена. Их и силой было трудно привести к покорности, тем более, что, зимуя на Мугани (т.е. на российской территории. – Авт.), они на лето уходили в горы, по разделу доставшиеся Турции или оставшиеся за Ираном»⁶⁷⁴. Сто лет спустя, Императорское русское географическое общество находит шахсеванов около Ардебиля, в Казвине, в количестве 8000 семей⁶⁷⁵. Шахсеван означает любящий шаха. Относились они к огузской этнической группе. На них опирался шах Аббас II Сефевид в борьбе с кизилбашами⁶⁷⁶. Шахсеваны жили, в основном, в Халхалской, Карадагской, Мешкинской, Ардебильской областях и по течению рек Кызыл Узень и Куры, а муганцы – по реке Аракс, в Муганской степи. Эти племена занимались отгонным скотоводством, их зимовья находились в прикаспийской полосе, а летние пастбища, «которые были на ровных полях при реке Араксе», входили в турецкую зону. После русско-турецкого разграничения большая часть шахсеванов и муганцев осталась в зоне османской оккупации. Шахсеваны не хотели подчиняться туркам, более того, они предпочитали им русских. К местному населению они относились высокомерно. Турецкое правительство утвердило их племенного правителя – Сафи Гули-хана в его должности, однако обложило муганцев тяжелыми налогами, что вызвало с их стороны недовольство османскими властями. Согласно А. Челебизаде, представители обитавших в Азербайджане шахсеванских, шеггагийских племен и некоторых других крупных общин проявляли неповиновение властям, нападали на соседние округа. Свои антитурецкие выступления шахсеваны начали еще в 1726 году. Турецкий историк И.X. Узунджаршили пишет, что поднялись шахсеваны и племя джаваншир в Карабахе, часть населения Гянджи и сигнахские армяне; шахсеваны, спасаясь от преследования, перешли в русскую зону, поэтому главный визирь страны Дамад Ибрагим-паша писал русскому канцлеру о том, что протекция над шахсеванами противоречит дружбе между двумя империями⁶⁷⁷. При этом причину восстания автор видит в распространении указа шаха Тахмасиба II, которому, начиная с 1726 г., благодаря энергичной деятельности талантливого полководца Тахмасиб-Кули-хана (Надира Афшара, будущего иранского правителя Надир-шаха. – Авт.), удалось на время восстановить власть сефевидов в некоторых районах Ирана и собрать все патриотически настроенные силы страны. Не преуменьшая значение этого указа, надо заметить, что общее недовольство османским правлением было высоким. Мы полностью согласны с утверждением азербайджанского историка Т.Т. Мустафазаде, что «народно-освободительное движение на территориях, оккупированных Османской империей во второй половине 20 – начале 30-х гг.. XVIII в., явилось героической страницей в истории азербайджанского народа, и без изучения ее невозможно воссоздать объективную картину истории того периода»⁶⁷⁸.

Весной 1726 г. вооруженными выступлениями шахсеванов и присоединившихся к ним сторонников была охвачена обширная территория – от Гянджи до Тебриза и Ардебиля. В мае 1726 г. сын Абдулла Копрулли визирь Абдуррахман паша выступил с 20-тысячным войском против восставших племен шеггаги и шахсеванов и под Ардебилем произошло сражение между ними. Современник событий, официальный летописец османского двора А. Челебизаде, отмечает, что численность шеггаги и шахсеванов, напавших на османское войско, доходила до 40 тысяч человек⁶⁷⁹. Сообщают также, что «шахсеванцы шиитского толка, возглавляемые Джалил беком и Мирза Алибеком, объединились с армянами и подкрепились в сыгнахе у Авана юзбаши. Число этих шахсеванцев достигает 15 тысяч семей»⁶⁸⁰. Тебризский сераскер Абдулла паша, собрав больше 20 тыс. войска, нанес тяжелое поражение шахсеванам.

Временное затишье, наступившее после этого закончилось уже в конце 1727 года. В конце 1727 г. вспыхнуло крупное народно-освободительное выступление в Карадаге, который еще в XV в. был очагом последователей суфиев-мюридов ордена Сефевийе и его наследственных ардебильских шейхов. Волнение впоследствии охватило обширную территорию. Несмотря на то, что турецкое правительство держало в Ардебиле в качестве заложников его детей и жен, руководителем восстания стал Абдурразак-хан, до этого добровольно перешедший на сторону Турции и за верную службу османам получивший чин паши. Чтобы подтвердить шахсеванам свой переход на их сторону, Абдурразак-хан истребил служивших у него воинов семи турецких байраков, затем они заключили союз⁶⁸¹. Табризский паша, направленный против него, потерпел поражение⁶⁸².

В 1728 году шахсеваны «решительно выступили против турецких властей. Отряды шахсеванов и шакакийцев, кочевавших в горах Карадага и Савалан-дага, восстали под предводительством одного из приближенных шаха Тахмаспа – Исмаила Календера и беглербека Карадага Абдурризака. Народно-освободительные выступления в Азербайджане изо дня в день усиливались. Войска турецкого паши, высланные против восставших, были разбиты. Восставшие окружили и осаждали Ардебиль. Число восставших возрастало и составило несколько десятков тысяч человек. В короткое время восстанием, кроме указанных выше, были охвачены местности Халхала, Мараги, Гермруда… В нем принимали участие массы населения, длилось оно с весны 1728 г. по январь 1729 г.»⁶⁸³.

Представляли опасность не только сами восставшие, но и то, что ситуация могла привести к ухудшению отношений с русскими, чего турки, несмотря на их браваду, вовсе не желали. Русские, в свою очередь, также не хотели войны с османами, но и не собирались уступить им. В письме к генералу В.Я. Левашову от 12 июня резидент Неплюев извещал, что Порта сообщила ему о том, что от генерала Левашова получено письмо тавризским Али-пашой, в котором он потребовал от турок, чтобы они не интересовались местечком Халхал, которое принадлежит России, но турки оспаривают… на том основании, что уже 4 года там находятся их войска. В связи с этим Неплюев предлагал Левашову «осмотреть верно, и ежели оное место по трактату принадлежит… нашему государю, в таком случае ваше превосходительство изволь поступать по силе императорских указов и охранять своё…, а ежели вышеописанное место Халхал по силе трактата всероссийскому империю не принадлежит, в таком случае ваше превосходительство удержи свой поступок от оного места, покуда решено будет между империями»⁶⁸⁴. Но выяснилось, что эти места по разграничению оказались турецкими. Это развязывало руки турецкой стороне. Однако попытки турок подчинить шахсеванов силой ни к чему не приводили, ибо при возникновении трудностей у «шахолюбов» была возможность отступить в российские пределы.

Турки постарались предпринять превентивные меры. «Народы, имянуемые шахсевенли и муганли, показали Порте вид к бунту, почему россияне не имеют нужды оных в свои границы принимать, а ежели оные народы по позволению или без позволения убегнут в российские земли, в таком случае турецкие войска пойдут за ними и в российские земли, где их могут застигнуть», – предупреждали 2 сентября 1728 г. турецкие министры российскую сторону через переводчика⁶⁸⁵. Российский резидент Неплюев в Турции на это ответил, что в случае вторжения турецкого войска под каким-либо предлогом в русские пределы, то сочтено будет за нарушение мира и Россия «свои меры восприят может»⁶⁸⁶.

Не желая самим осложнять отношения с Россией, османы решили расправиться с шахсеванами руками Сурхай-хана и обратились к нему с просьбой предпринять меры к их подавлению. «Мустафа паша писал и Сурхай-хану, чтобы тот отправил своих казикумыкских воинов к нему на помощь, но тот послал всего 500 человек шемахинских жителей, а казикумыков (гази-кумухцев) отправить отказался, отговорившись, что «они тамо в жарких краях неспособны воевать»⁶⁸⁷. Тем временем шахсеваны продолжали наседать. 6 июля 1728 г. генерал-майор Штерншанц из Астары писал Румянцеву, что самозванец Исмаил, соединившись с Абдурразак-ханом, разбил османский отряд в 400 чел., вышедший из Тебриза для защиты Ардебиля⁶⁸⁸.

Объединившись, лжепринц Исмаил и Абдурразак-хан начали наступление на Ардебиль. Положение города становилось критическим. Румянцев писал, что турецкий паша потребовал от Сурхая немедленно собрать 15-20-тысячное войско⁶⁸⁹, на что тот ответил, что это невозможно, но в течение 1-2-х месяцев он отправит столько воинов, сколько сумеет собрать. По мнению Румянцева, эти войска предназначались для защиты Ардебиля и Тебриза⁶⁹⁰. Но жители города примкнули к повстанцам и османские войска, потерпев поражение, отступили в Тебриз. Вероятно, именно в этот момент Сурхай-хан включился в борьбу против шахсеванов. В начале августа им было нанесено поражение. Правитель Ширвана нанес сокрушительный удар по непокорному племени. У Али Каяева приводится отрывок из книги «Пазлака Тарих Османи», из которого мы узнаем, что «шахсеваны…, не устояв перед атаками Сурхая, являвшегося ханом Ширвана, убежали к Куре. Затем перебрались с помощью русских (русских войск – Авт.), находившихся там, на другой берег Куры и тем спасли свои души (цалла жанду)»⁶⁹¹. Дальше на территорию России двигаться было нельзя. Отступая за Куру, шахсеваны надеялись, что Сурхай-хан не посмеет вторгнуться в российские земли. Но это не остановило гази-кумухца. В декабре 1728 года отряд Сурхай-хана, обходя русскую пехоту, охранявшую свои пределы у места слияния Куры и Аракса, вторгся за Куру. Он опустошил окрестности Джевата, Сальяна и Мугана, подвластные России, и дошел до недостроенной русскими инженерами крепости на р. Куре, где пытались укрыться спасшиеся от него беженцы⁶⁹². «Они-то (т.е. войска Сурхай-хана. – Авт.) именно, как доносил Румянцев, "предерзостно ворвались в Сальянскую область, побили и пленили много русских людей, магазины с нашим провиантом сожгли без остатка, пожитки пограбили и учинили несказанные свирепства". Несколько частных экспедиций не могли усмирить восстания. Тогда пошел сам Румянцев и около аула Магмуда нанес мятежникам страшное поражение», – рассказывает В.А. Потто⁶⁹³.

Поскольку российский военный историк свел воедино несколько разных событий, нам придется уточнить некоторые моменты. И здесь мы ссылаемся на российские документы и сообщения, которые, конечно же, могут быть представлены в выгодном для них свете. И все же Сурхай-хан не только преследовал шахсеванов на российской территории, но и взял у местных жителей под залог влиятельных старшин и поспешно отступил в Шемаху, успев принять под свою протекцию ширванского владетеля Махмуда, бакинско­го даргу Кули-хана, сальянского наиба Гусейн-бека, джеватского владельца Гасан-бека и брата Адиль-Гирея Атай-бека, часть из которых он увез с собой, а некоторых передал туркам⁶⁹⁴. Был захвачен в плен Абдурразак-хан и передан в руки турецких властей. Русский резидент в Турции И. Нeплюев 31 марта 1729 г. писал из Стамбула: «Известный Абдурразак хан, взятый в Муганской степи, привезен сюда и содержитца под караулом крепким и повидимому будет передан смерти»⁶⁹⁵. А. Челебизаде пишет по этому поводу, что «черный» племенной правитель Абдурразак во главе племен шахсеван и шеггаги несколько раз нападал на Ардебиль и опустошал окрестности Тебриза. Чтобы положить конец его набегам, было мобилизовано войско под командованием Сурхай-хана, диарбекирского вали Ибрагим паши, гянджинских и тифлисских мухафизов, арделанского мухафиза Ханы Мехмет паши и мукринского мотасерефа Фаррух паши. Когда об этом стало известно, отряды кызылбашей, группировавшиеся вокруг Гармруда и Марага под руководством дунбулийского Али султана, Джафар-хана и Мансур-хана, выступили против собравшихся в Тебризе турецких войск, однако были разбиты, Джафар-хан и Мансур-хан были убиты, а Али хан вместе со своими воинами взят в плен и наказан⁶⁹⁶.

Османы попытались даже не признать факта проникновения Сурхая на российскую территорию. Отвечая на это, канцлер Головкин в послании к турецкому визирю от 13 мая 1729 г. сообщал, что в своем письме визирь упоминает, что во время исхода «тебризского Ибрагима паши и шемахинского хана Сурхая с войском на шехсевенцев многие Блистательной Порты неприятели из тех народов в российскую сторону перешли и в протекцию приняты, и, якобы, оные при том случае в российские границы не вступали и тамо никакого разорения не учинили»⁶⁹⁷. «А оной Сурхай, – продолжает российский документ, – с бывшими при нем прочими турецкими командирами не токмо был в земле российской порцыи в Муганской степи и Сальянах, но и у самой российской крепости, построенной близ самого моря Каспийского на реке Куре, и тамо многих российских подданных, кочевных и в Сальянах по Куре реке живущих народов, побил и в полон взял, и имение их и скот похитил, но тако ж знатное число сальянских деревень пожег и разорил, и еще, не удовольствуясь тем, тамо устроенные российские магазины с провиантом сожег»⁶⁹⁸. Далее указывалось, что русские командиры укрыли в крепости беженцев, которые спасались от Сурхая. Как мы видим, российская сторона приняла и взяла под свою защиту противников османов, тем самым спровоцировав Сурхай-хана на продолжение боевых действий на территории России против шахсеванов и их защитников. Однако и у российской стороны были подобные же претензии к Сурхай-хану и османам, так как и эти давали убежище тем, кто преступал российские законы. «Турецкие правители приняли многих в свою протекцию, проявивших враждебность к России, а именно «Маглут, збунтовав, ушел из Ширвана с российской стороны в Шемаху, от которого не токмо не малое разорение подданным российским показано, но и убивство прапорщика [посланного с письмами в Шемаху к Дауд-хану] и нескольких драгун казаков учинено, такожде из Баки Дарга Кулы со всем бакинским уездом ушел в Шемаху же. Еще туда ж перебежали сальянской бывшей наип Гусейн-бек, который убил российского подполковника, и немалое число других офицеров и солдат на Куре (речь идет об инциденте, когда сальянский наиб Мухаммед Хусейн-бей пригласил 31 августа 1724 г. к себе в гости командира русского отряда подполковника Зимбулатова с 6 офицерами и 15 солдатами, и они были убиты по его приказу. – Авт.), и ханушин пасынок Асан бек, который был джевацким владельцем, и доныне при Сурхай хане действительно находится шамхалской брат Атачюка, [который] перебежал в Генжу и тамо всегда был при умершем Мустафе паше, где доныне обретается»⁶⁹⁹.

Легкость, с которой гази-кумухский хан справился с непримиримыми врагами Порты шахсеванами, еще более подняла его авторитет как полководца. Но отношения с Россией, и без того непростые, еще более осложнились. Резидент Неплюев доносил императору, что 30 января получил письмо от генерал-лейтенанта Румянцева из Баку, который пишет, что «шемахинской нынешней владелец Сурхай, по указу оттоманскому, с войском своим пошел против бунтовщиков шахсевенцов и муганцов и самозванца шаховича», но когда он, Сурхай, чрез Аракс реку с войском переправлялся, был предупрежден генералом Румянцевым. Когда он нарушал соглашение и вошел в Муганскую степь ниже Аракса и Куры, где жили подданные России, «тогда Муганской хан вашего величества, подданный Хаджи с войском в защищение оных обиженных, на которого Сурхаево войско нападение учинило, и была между ними стрельба... (слово не разборчиво. – Авт.), потом, видя его, Сурхаево, нападение командиры российские приказали кочующим народам ретироватца к крепости Куринской, но Сурхай грозил за ними следовать до крепости, объявляя те народы турецкими бунтовщиками».

В связи с этим Румянцев предупредил Генжинского пашу, что, если Сурхай продвинется в русские владения или не уйдет обратно, то он «принужден будет чрез пограничные ж народы в Сурхаево владение к Шемахе репресанию чинить... (слово не разборчиво. – Авт.), что Сурхай никакой причины не имел в границы вашего величества вступать, ибо бунтующие народы, самозванец шахович, и Сафи-хан и Абдуразак-хан к границам вашего величества неприятельское нападение чинили, где от войск вашего величества разбиты неоднократно и хотя самозванец ушел, однако ж эхтимат девлет его и Абдуразаковы два сына з женами в полон взяты»⁷⁰⁰.

Таким образом, активная политика Сурхай-хана вызвала резко отрицательную реакцию у России. Вместе с тем мы замечаем, с какой готовностью, с каким рвением новый правитель выполнял поручения своего сюзерена. Но скоро ему предстоит вкусить неблагодарность и разочарование.

На Сурхай-хана российской стороной было составлено целое досье, называемое «Выписка о противных сурхаевых поступках к Российской стороне». Оно гласило:

1. В прошедшем 1728 г. от хана Сурхая некоторой Бек имянем Кочан (имеется в виду Кача, Гъази-Къяча. – Авт.) к Дагистанцам, российским подданным, посылан, которой, отвращая оных от подданства России, призывал в Сурхаеву службу, объявлял, якобы, некоторое несогласие есть между обеими империями и тем способом помянутой Кочан Бек в разных местах собрал около 3000 неспокойных людей, и, желая проводить их в Шемаху, требовал от командиров российских, чтоб позволено было ему чрез некоторые места, России подлежащих, с оными итти, но то ему не дозволено, и он, Кочан Бек, несмотря на то, насильственно с собранными людьми шел чрез земли России подлежащие, показуя обиды подданным российским, а имянно насильно брал великое число пшеницы и сена, и при том проходе жег фуражи, и пожитки жителей тех мест отымал, о чем не токмо от генерал-лейтенанта Румянцева к Генджинскому паше неоднократно писано, но и Порте чрез резидента Неплюева в том же 1728 году в декабре месяце письменно сообщено и сатисфакции в том також и о запрещении противных поступок впредь о указах в Персию к пашам и Сурхаю требовано. Но со стороны Порты ничего во оном ко удовольству России не воспоследовано.

2. Потом оной же Качай Бек зазвал к себе обманом 3-х человек акушинских, российских подданных, в Шемаху, к Сурхаю отослал за караулом.

3. Когда Сурхай в декабре месяце с войском во время похода на шахсевенцов Аракс перебрана на Муганскую степь, то посылан к нему от команды генерал-лейтената Румянцова офицер с письмом, чтоб он, Сурхай, в границы российские не вступал, которого офицера Сурхай у себя 12 дней держал до соединения с ним, Сурхаем, определенных Генжинского паши кегоры и ис Тавриса наши с турским войском и, когда Сурхай с оными соединился, тогда офицера отпустил, и писал маэору, что он шахсевенцов будет искать и разорять, где их ни найдет, хотя и до самого Каспийского моря дойдет.

4. По отпуске того офицера Сурхай обще российскую пехоту, которая в Муганской степи в российской порцыи для преосторожности своих границ стояла, ходил прямо к крепости российской, при Куре реке обретающейся, и не токмо кочевые народы российских подданных, которых тут застал, разорил, но и по Куре реке многие сальянские деревни пожег, и людей великое число в полон побрал. Также и пожитки их похитил.

5. Куралинский народ по трактату по учиненному разграничению в порцыю российскую принадлежит и в верном к России подданстве находятся, но в оной Сурхай, несмотря на трактат, интересуется, и для подтверждения оных Сурхаевы два знатных старшин у них живут, о чем от генерал-лейтенанта Румянцова к паше турскому неоднократно писано, чтоб их выслал, но не токмо он им высылал, но и ответа не учинено.

6. После того в марте сего 1729 году Сурхай паки противность к России показал, а имянно посланного от Румянцова капрала Суворова в Шемаху для покупки всяких потребностей более месяца держал под крепкими караулами и никуды ево из двора не выпущал.

7. Также когда «российские купцы, малороссияне, приехали с товарами в Шемаху, которых оной Сурхай арестовал, многое время держал деньги и товары, от них все отобрав, для которых по письмам ево, Румянцова, Генжинской паша нарочно посылал в Шемаху одного агу и велел как помянутого капрала, так и купцов свободить и все им возвратить.

8. В апреле месяце он же, Сурхай, отправленного к резиденту Неплюеву в Царьград курьера Петра Дмитриева, с которым для провожания до Генжу посылал поручик Русевич с письмом к Али паше о пропуске их, держав в Шемах 10 дней, назад возвратил, объявя, что без указа от паши пропустить их не смеет»⁷⁰¹.

Российские власти начали готовиться нанести ответный удар Сурхай-хану. Для этого им нужно было знать, насколько османы готовы идти на помощь хану. Вся подвластная хану территория была наводнена шпионами, которые докладывали о каждом шаге шемахинского правителя, о всех передвижениях на его территории. Неплюев извещал 6 февраля 1729 г. коллегию, что он считает, что турки русские владения в Персии «ныне и впредь утеснить тщатся». Поэтому он находит полезным, «что зуб за зуб равномерно метить, ибо инако от них ни в чем сатисфакции получить невозможно, яко отчасти они своим подданным потакают, а сверх того Сурхай и самовольно много чинит, которого они в настоящее время крепко воздержать и ко удовольной сатисфакции принудить едва могут ли»⁷⁰². 23 февраля 1729 г. Неплюев доносит канцлеру, что ему переводчик Порты сообщил, «что все пограничные паши, также и Сурхай к Порте имут, что ежели Порта не изгонит Россию из Персии, никогда своего владения тамо утвердить не может, ибо российские командиры народы их против Порты возмущают и в нужном случае протекцию им употребляют, а ко изгнанию де российских из Персии способы представляют паши и Сурхай, что то учинить возможно, понеже российского войска в тех краях немного»⁷⁰³. В письме от 14 марта 1729 г. Неплюев доносил, что «вновь наряженные азиатские турецкие войска в Персию посылаютца в команду Сары Мустафы паши Генжинского да Али паши, которой был в Таврисе, что есть вероятно. Ибо ежели турки отважатца на ссору с его императорским величеством в Персии, в таком случае визирь оным пашам команду вручит, понеже они с Сурхаем Порте представляли способы лехкие ко изгнанию российских войск из Персии»⁷⁰⁴. Так вскоре им стало ясно, что не столько турки поддержат хана, сколько они сами ждут помощи от него в борьбе против России. Решив, что в Дагестане, в частности в Кюре, Ширване, Мугане и других пограничных с Россией местах Сурхай-хан и сам справляется неплохо, Турция все свои амбиции сосредоточила в иранской метрополии, где вела наступательную политику. 13 мая 1729 г. резидент доносил в коллегию, что «есть надежда, что нынешней кампанией в Персии турки атаки формально провинциям вашего величества учинить не намерены, ниже могут, – токмо настоит опасность от Сурхая, дабы иногда нечаянно ссор не вечал, яко есть человек возмутительной, – итого ищет, и непрестанно к Порте пишет, показуя себя в состоянии к действиям против войск вашего величества, ныне в Персии обретающихся, которого, как вашего величества известно, едва возможно ль чрез указы турецкие усмирить, покуда он сам от страны вашего величества страху не возмет»⁷⁰⁵.

Далее в письме Неплюев сообщал о состоявшейся 1 мая конференции с рейс-эфенди, которая показала, что «турки распаленную свою горячесть и гордость угасшей показуют, однако ж искры своего яду в нежеле прикрытые держут, но при всем том нынешней кампании они не в состоянии, токмо не знают, как Сурхай себя будет производить, ибо он человек возмутительной и ссор ищет, и едва возможно ль ево инаково усмирить, пока он сам от нас страху не возимеет, ибо он возмерятца высоко и показует себя в состоянии ко всему»⁷⁰⁶. Вероятно, решение нанести удар на территории Сурхай-хана было уже принято, просто надо бы выждать удобный момент. Шемахинский правитель, в свою очередь, написал письмо г-ну Румянцеву, полагая неправые свое претексты на народы, имянуемые куралинцы, зудахкаринцы (цудахарцы. – Авт.), и акушинцы, на что ему, Сурхаю, ответствовано, что он вступаетца до оных народов неправо, потому что куралинцы по трактату в российскую порцыю надлежат, а зудахкаринцы, и акушинцы суть издревле подданные российские, и всегда дипендовали от шемхала, которую свою верность подданства его императорскому величеству всероссийскому в прошедшем 1727 г. присягами возобновили». В связи с этим Неплюев потребовал «посылки указов пограничным командирам и Сурхаю соблюдении трактата и выдаче России Вейсалы и захваченных им пленных»⁷⁰⁷.

Российские шпионы выслеживали каждый шаг хана. 4 августа 1729 г. из Шемахи в Решт к генерал-лейтенанту Левашову прибыл армянин Мартынов, который передал следующее: «что был он в Тефлисе в марте месяце сего 1729 года, видел войско турецкое 40 байраков, ночью выехали из Тефлиса и пошли в Тевриз, а знакомые турки сказывали армянину, что указом салтанским велено войско турецкое надвое разделить, ис которых половину отправить в Тевриз, а другую в Азов, в Шемахе никого турок не имеется, а Сурхай живет на горе... в провинции Кобале и послал от себя одного армянина именем Захара в Генжу, з 20 тысяч деньгами купить червонцов, да он же Сурхай купил всякого товару на 40000.

Сурхайские люди, которые знакомы ему, армянину, говорили, Сурхай де хощет ехать в свою землю разорять Мускуры и хвалился, что ево рука будет у дербентской стены [Сурхай всегда имеет переписку с Усмеем и усмейские люди Мустафа Болат Мамет были у Сурхая и бутто желают соединиться], Сурхаю указ прислан от Порты, чтоб он, сколько может у россиян отбирал провинции и места, которой с тем указом прибывших турок дарил»⁷⁰⁸. (Кстати, в этом письме есть сообщение о некоем сыне Сурхая. «Когда Сурхай к Куринской крепости приезжал, тогда ис фузей ранили сына ево и умер от той раны, но о том никому не объявил и в Шамахе похоронили, а эхо распустили, что своею смертью умер»⁷⁰⁹. Сложно установить, ошибочное это сообщение или здесь речь идет о неизвестном нам сыне гази-кумухского хана.)

События на кюринской и муганской границах сильно испортили отношения между российскими властями и Сурхай-ханом. 6 февраля 1729 г. Неплюев доносил императору о том, что «к Порте по письмам коменданта Киселева жалобы принесены на Сурхая в посылке Кочай-Бека (Кача, Гъази-Къяча. – Авт.) к Дагистанам для набора войска, и при возвращении оного с войском о насильном ево проходе чрез границы вашего величества, и о учинении от тех войск обид подданным вашего величества в Кубе и около Тенги, на что я от Порты никакой резолюции получить не мог»⁷¹⁰.

Согласно русским источникам, исчерпав мирные средства, генерал А.И. Румянцев атаковал Карат-бека, обратил его в бегство, вторгся во владения Сурхая, отогнал 60 тысяч овец, ставших предметом длительного спора российского правительства с османами и с Сурхаем⁷¹¹. По существу, этот русский генерал, как мы увидим в дальнейшем, ограбил мирное население Ширвана. Гази-кумухские сообщения так рассказывают об этом. По сведениям Али Каяева, запись «взята с черновика письма, написанного Мухаммедом Убри турецкому султану со слов дагестанцев. Черновик сам написан почерком Мухаммеда. Вот его перевод: «Вы приказали Сурхаю, чтобы он совершил поход против ширванских разбойников (речь идет о шахсеванах. – Авт.). И мы немедленно приготовились. Однако нас настораживала опасность ограбления русскими кюринских сел. Но люди Мустафа-паши и Сурхай-хана сказали, чтобы мы об этом не заботились, и не дали нам задержаться. И мы выполнили задачу. Мы уничтожили Аллаха и ваших врагов. Но до нашего возвращения русские угнали наш скот, пастухов и хозяев скота. Мы пожаловались Сурхай-хану, правителю, поставленному над нами. Он ответил: «Потерпите, я отправлю к султану своих людей с вашим письмом». Сурхай-хан и Мустафа-паша сказали нам: «У турок руки длинные, достают туда, куда протягивают. Турция компенсирует ваши потери и удовлетворит вас».

После этого на переговоры относительно границ прибыли Сулейман-ага из Порты и Шемахинский кади Аюб-кади. Туда же пригласили и Сурхай-хана. Он отправил своего сына (очевидно, это тот самый сын, о гибели которого сообщает приведенный выше российский документ; к сожалению, и Али Каяев не называет его по имени и ничего не сообщает о его смерти. – Авт.) вместе с кантхуда^*. Во время переговоров кажары и армяне совместно с русскими – 12 тысяч человек во главе с генералом, – напали на мирных, ничего не подозревающих людей и начали резню. Погибли 26 воинов, включая кантхуда Сурхай-хана. Кроме того, почти 200 человек кюринских женщин и детей погибли. 30 человек были пленены. Пять кюринских сел были сожжены до основания, еще 10 селений частично. Теперь дело ваше. Мы желаем от вас: постройте для обеспечения нашей обороноспособности две крепости, подобные Ганжинской и Тифлисской – одну в Кюре, а одну в Шемахи. Словом, Кюра – ключ к Дагестану, Шемахи – ключ к Ширвану»⁷¹². Мы знаем, что какие-то крепости были построены Сурхай-ханом в Ширване и Кюре. Однако утверждать, что это те самые крепости, о которых речь идет в письме Мухаммада Убри, мы не можем.

Нуждавшийся в поддержке войсками со стороны Турции Сурхай-хан послал к султану наиба Мухаммеда с просьбой прислать войска, чтобы «отмщение русским чинили»⁷¹³. 12 июля 1729 г. генерал Румянцев сообщал из Баку, что «Сурхай с апреля месяца и поныне живет в одной деревне, называемой Лачаг, по трактату к своей владению разстоянием от Шемахи верстах в пятидесяти, а скарб весь свой послал в прежнее владение свое в Казыкумыки, а что имелось в Шемахе хлеба и протчего все распродал, и, конечно, намерен ехать в Казакумыки (Гази-Кумух), и при нем не имеется в Лачагах более двухсот человек казыкумуков, а шемахинцев ни единого, намерение ево, что он тут дожидается посланных своих из Царьграда, что он послал в Царьград наипа шемахинского казыкумыченина Мамедая (т.е. Мухаммеда) да одного шемахинского эфендия, составя вымышленное от себя донешение к Порте, якобы, ото всего народу в нестерпимых обидах от нашей стороны, которых никогда не бывало, и потребовал от Порты присылки войск, чтобы в тех обидах ему отмщение нам учинить, и сие сходственно по их здешнему варварскому и скоцкому обычаю, что они в покое остатца не могут, токмо того ищут, чтоб всегда в замещании быть и грабежем пользоватца, но по отпуску сего посланные ево еще не возвратились, ежели возвратятца и по ево желанию Порта с нами на ссору не поступит, то он, как единогласно все подтверждают в Шемахе, что, оставя оную, поедет в Казыкумыки (Гази-Кумух), ибо имею ведомость, что Ибрагим паша, прибыв в Генжу, присылал к нему выговор, для чего он, оставя Шемаху, живет в деревне, то он ему объявил, ежели Порта во удовольство ему войск не пришлет, и с нами в ссору не вступит, то он признавает, что также с ним намерено учинить, как с Дауд Беком, понеже де Дауд все противности казал к российской стороне, по указам от Порты служа ей, а потом Порта, не взирая на его службы, так жестоко с ним поступала, что де и я принужден того ожидать, ибо де и я от России ныне злобу имею, что по ея же указам был в Мугане и в Сальянах, за что российские командиры не токмо моих, но и всего моево казыкумыцкого владения баранов отогнали, а Порта де к возвращению тех баранов нималого старания не имеет, и для того де дождався посланных моих, принужден ехать в Казыкумыки, охраняя себя»⁷¹⁴. Однако шемахинский хан, ожидавший поддержки от османов, находясь у аула Лачаг, о котором выше сообщал Румянцев, вместо помощи получил выговор от нового Гянджинского сераскера Ибрагим-паши за своеволие. Разгневанный Сурхай пригрозил уйти в горную резиденцию Гази-Кумух⁷¹⁵. С этого момента в отношениях между между Портой и гази-кумухским правителем пробежал холод, который более не рассеялся.

Но такой мобильный наместник нужен был туркам, поэтому конфликт был быстро улажен в Стамбуле. Однако помощи, обещанной турками, дагестанцы так и не получили. «В эстракте из донесения генерал-лейтенанта Румянцова из Баку от 14 августа 1729 г. говорится, что из полученных им от резидента Неплюева записки и протокола состоявшейся конференции с рейс-эфенди 2 июня явствует, что «турки паки в последней конференции от злаго своего намерения не отстоит, но еще зляя прежняго себя к неприятельским поступкам оказывали и трактат, учиненной о Персии, весьма испровергают и более нарекают на меня за удержание Сурхаевых баранов, также, якобы, в присвоении не подлежащих мест к российской империю, а имянно места Аккоша, также о долине Куры и о протчей, о чем я доносил Верховному тайному совету, прошедшего июня 12 дня, что Акуши имеются в Усмийском владении, а не в Мугане и копию с письма моего, что я писал к акушинскому народу при доношении моем, тогда послал понеже акушинские народы вместе с Усмеем присягали в вечном подданстве его императорскому величеству; а ныне осведомился я, что еще имеетцы в Мугане деревня Аккоша, которая от Куралинской крепости разстоянием езды два часа вверх по Куре, то они вступаютца в нее нималого права не имеют, понеже оная лежит верст без мала сто ниже стечение рек Аракса и Куры... Августа 5 дня получил я ведомость, что Сурхай поехал в свое владение в Казикумык, не дождався своих посланных из Царьграда.

Неплюев пишет ко мне, что посланной в Порте Сурхаев адъютант Мамедай от Порты с честью и награждением отправлен, токмо еще, якобы, оттуда не поехал, а курьер Булыгин объявил, что он того адъютанта наехал в Эрзеруме и от Эрзерума до Шемахи ехал. С ним вместе и приехав в Шемаху, адъютант поехал к Сурхаю и хотя он, курьер, сказывают, что спрашивал у него, какие оне в резолюции от Порты получили указы, токмо доведатца не мог»⁷¹⁶.

Правитель Ширвана, отчаявшись получить помощь от османов, стремился консолидировать дагестанцев, чтобы выступить против российских войск в Кюре и Дербенте, сильным ударом возместить убытки, понесенные мирным населением Кюры и Ширвана. С этой целью он обращался к дагестанским владетелям. В сентябре 1730 г. генерал Венедигер сообщал, что «Сурхай требует от Казбулата людей, чтоб нашим войскам вред учинить и, якобы, он в том отказывал»⁷¹⁷. Хасбулат не откликнулся на призыв гази-кумухца. Таркинский владелец всегда держал нос по ветру: вскоре он станет ближайшим и преданным союзником Надира. Но не все следовали этому отрицательному примеру. 16/Х-1730 г. генерал доносил, что 29/IХ получил письмо от кайтагского уцмия о том, что, «якобы, народы казыкумыцкие (гази-кумухские), жангутайские, акушинские, тарковские, карабудайские (карабудахкентские), которые под высокою державою Е.И.В. пошли все служить Сурхаю, [но от присланного от него старшины Хазбулата сведомы, что не все, но малое число пошло], однако дабы более к тому не кланялись, писано от меня к нему, Исмей хану (кайтагскому усмию), и шемахинским детям Хазбулату и Будаю, чтоб оне по верности своей народ от того удержали и всячески от оного отвращали объявленных народов ко владельцам и старшинам воспретительные указы с нарочно офицером посланы…(слово не разборчиво. – Авт.), а чего ради Сурхай людей набирает о намерении ево подлиннова известия разведать не можно и ныне уже прибылых Сурхаевых людей в Шемаху больше тысячи человек, которые присланы, якобы, для защищения от кизилбаш»⁷¹⁸.

Однако собрать достаточно сил ему не удалось. А османы и на этот раз не оказали никакой помощи, а только тянули время. Правда, турецкие власти обратились к российским властям, чтобы генерала Румянцева заменили кем-нибудь другим. Сурхай-хан же попытался дипломатическим путем отрегулировать спорные вопросы и обратился к самому генералу А.И. Румянцеву 7 ноября 1729 г., которому писал «о кубечинских купецких людях, что я их задержал под караулом и товар у них отобрал, на что вашему превосходительству ответствую, что оныя кубачинцы в прежних временах беды наши в мусульманской закон их приняли, то и поныне оныя во владении моем состоят, то я оных по вине их под караул побрал, мой превосходительный друг, которыя имеются подданныя ваши, то до оных я никогда не интересуюсь и обиды никакой не показываю, а оныя люди купеческие мои, а не ваши, что над оными могу, то и делаю, а ежели подчиненные ваши скажут, что оныя кубечинцы не наши, то предам в суд духовной, кому оныя кубачинцы достанутца, тот и будет ими владеть, тако ж изволили приказывать, что имеются наших купецких людей шемахинских в вашей стороне, что де я против оных меры буду искать и оных купецких людей буду задерживать, а напредь сего ваше превосходительство мне всякие обиды приключали: первое у подданных моих баранов отогнали, второе, что подчиненную мою куралинскую деревню разорили и людей в полон побрали, а я в том всякую терпеливость имел и к вашей стороне никакой противности не показывал и почтение имел вечно мирному трактату, а вы изволили показать мне две обиды, а ежели изволите мне третью обиду показать, то я божию помощию сам буду отмщение чинить, или вам больши покажу обиду или вы, еще ж, мой превосходительный друг, доношу вам о карагрушинских (кала-корейских) обывателях, которыя содержатца у меня под арестом, то оныя не мои, исмеевы, а за что оных арестовал, понеже имеется на оных долг, а когда отдадут долг, то я оных отпущу»⁷¹⁹.

Российские власти не пошли на уступки, никакого удовлетворения не дали, письмо шемахинского правителя проигнорировали, что и вынудило его предпринять неадекватные меры. 20 февраля 1730 г. из коллегии Неплюеву было послано письмо о том, что генерал Румянцев доносит из Персии за 31 декабря 1729 г., «каким образом от шемахинского хана Сурхая отправленные с знатным корпусом войска сын ево, Сурхаев, и первой служитель и фаворит Качай Бек (Гъази-Къяча) вошли весьма неприятельским образом в порцыю российскую, не токмо в Куралинские деревни, но и к самому Каспийскому морю и в принадлежащих к Дербенту деревнях, и местах расположились и многие тамо грабительства и разорения народу приключили и сверх того к подданным российским в Кубу и Табасарана возмутительные письма разсылали, и хотя не токмо генерал-лейтенант Румянцов, но и определенные от Порты ко окончанию в Ширване границ Сулейман ага и Шемахинской судья Эюп Эфенди оного Качая чрез нарочные многие посылки и напоследи сами оные ага и Эюп будут у него, Качая, отвращали и увещевали, чтоб от того противного вечному миру трактатам поступку удержался, и из порцыи российской выступил, но он, Качай, все то уничтожа из земель российских, не выступил, и тако напослед принужден генерал-лейтенант Румянцев оного силою к выступлению ис порцыи нашей принуждать, причем он, Качай, первым был к сильному и жестокому атакованию российских войск, но при помощи божией от оных сам он, Качай, побежден и вон из российской порции выгнан»⁷²⁰.

В рескрипте резиденту Неплюеву от 13 мая 1730 г. коллегия, касаясь действий генерала Румянцева против Сурхая, утверждала, что мы «подданных наших обороняли и в потребном случае силу силою отвращали и по тем указам наш генерал-лейтенант Румянцев и всем последнем Сурхаевом дерзновенном предвосприятии поступил, и инако ежели б он сего Сурхай-хана предвосприятия до исполнения допустил, головою своею нам ответствовать имел бы. Что до куралинцов особливо принадлежит, то уже Порте довольно известно, коим образом оно в нашу порцыю принадлежат бесспорно по трактату, .... (слово не разборчиво. – Авт.) оные никогда Сурхаю не подлежали... И надеемся, что Порта изволит разсудить, что главные интересы обоих империй не по партикулярным прихотям его, Сурхая, но по пристойности и безопасности обоих сторон подданных определены, и, следовательно, границы тамо не по его прихотям, но по натуральному интересу, и как безопасность каждого государства востребует, поставлены быть имеют». Далее коллегия сообщает, что гази-кумухский правитель просил принять его под российское покровительство, хотя доказательств никаких не представляет. Нам же представляется, что если бы такие доказательства у российской стороны были, она бы их, безусловно, представила османам – настолько отношения между Россией и Сурхаем были испорчены, что она с удовольствием поставила бы последнему подножку. Цель же этого провокационного сообщения – вызвать недоверие турецких властей к «неспокойному и возмутительному» ширванскому владельцу, чтобы его заменили другим. Коллегия продолжает в рескрипте резиденту Неплюеву: «Ты можешь при том дать знать, что оной Сурхай со всяким прилежанием нашу протекцию искал со многими дальними предложениями и обещаниями, но мы, сохраняя постановленной с Портою трактат, по которому большая часть ево владения Порты остатся имеет, никогда во оныя не вступали, и сверх того по нашему мнению сей неспокойной и возмутительной владелец со всем своим владением не такой важности, чтоб для него такой торжественной трактат нарушить и между обоими такими пространными империя явную ссору и недружбу сочинить. Но чтоб ……. (слово не разборчиво. – Авт.) куралинцов уступить и то равно так было б, как средину двора своего неприятелю своему отдать, и оба край без всякой между собою коммуникации себе оставить. Ежели Порта пожелает, чтоб мы Румянцова оттуда отозвали и другим командиром переменили, то б взаимно она Сурхая, яко начинается всех тамо происходящих ссор переменила, и от тех краев отлучила …….. (слово не разборчиво. – Авт.) и понеже нечаятельно есть, чтоб с турецкой стороны возможность к тому допустила того, Сурхая, переменить»⁷²¹. Крайне недовольный поведением неугомонного Сурхая, генерал Румянцев добивался, «чтоб Сурхай не интересовался до куралинского и протчих народов к Каспицкому морю лежащих, но пребывал бы он, Сурхай, спокойно в древнем своем владении, покуда решено будет между высоких империй о ево землях»⁷²². Пытаясь загнать Сурхай-хана обратно в горы, генерал, как мы это видели, даже предложил туркам заменить его в Шемахе кем-либо другим, однако, вероятно, хан турок устраивал вполне⁷²³. Надо отметить, что некоторое ослабление напряженности произошло после того, как был отозван в Москву в 1730 году генерал А.И. Румянцев.

Не доверявший османам хан тщательно скрывал свои планы, чтобы никто не догадался, какие планы он лелеет, на чью сторону он станет. 12/ХI-1730 г. генерал Венедигер доносит, что «чрез посланных в Кабалу шпионов получено известие, что Сурхай ещё стоит в Шеках, войско ево разположено по квартирам в Кабале и в Шеках и разглашают, что оного в собрании одиннадцать, а другие двенадцать и пятнадцать тысяч, а основатца аккуратно не на чем, ибо и узнать не можно, что в родной розсыпано, токмо надеюсь, более не будет как тысячи две или три, о намерении ево Сурхая слух носитца, [что] хочет Куру итти в Карабах, а в чью помощь неизвестно»⁷²⁴.

Нам представляется уместным привести здесь еще один образец дипломатической переписки Сурхай-хана. Это ответное письмо Сурхай-хана генералу М.М. Барятинскому, в котором гази-кумухский владетель демонстрирует политическое чутье, дипломатическую гибкость и умение приводить весомую аргументацию. Поблагодарив генера­ла за письмо, Сурхай-хан пишет: «Вы изволите писать, якобы, в российской вашей границе деревнями владеет наш будуский мелик. Между тем в нашей границе имеются деревни, которыми владеют ваши обыватели и оные у нас в книге по именам написаны. И я приказал теми деревнями своим обывателям владеть. А ныне я уведомился, что вы изволите таким бездельным людям верить. А о которых деревнях изволили вы ко мне писать, и оными деревнями никогда люди мои не владели и никаких податей с них не брали». И далее, ссылаясь на русско-турецкий договор, подчеркивает: «А мы не вашему импера­тору служим, я не боюся и не стыжуся. И между двумя монархами мы никаких обид и пакостей не чинили, а которые в ваших деревнях близ границ подвластные люди нам показывают много обиды и пакости чинят, и никому не объявляя». И я было приказал, чтобы «того шпиона поймали и привели ко мне в Кумыки (т.е. Гази-Кумух. – Авт.), ибо через ево у нас великая пакости происходят. Но ваши подданные оного шпиона отняли. И между нашею соединенною дружбою так делать не очень хорошо. А я соседской дружбы желаю, только прошу впредь так не делать». А шпиона, о котором идет речь, «прикажите сыскать и ко мне возвратно прислать... И прошу на мне не погневаться – увидите за оное, какие и я вам обиды покажу, а ныне перед вами ни в чем не виноват»⁷²⁵.

Османы стремились вовлечь крымского и гази-кумухского ханов в свои планы по расчленению Ирана и ослаблению позиций России на Кавказе. 16 октября 1730 года астраханский губернатор Менден доносил, что от генерала Загряского из крепости Святого Креста 15 октября с.г. им получено известие о том, что в сентябре от него послан был нарочной в Кубань Расланбек Шамурдин, который объявил, что крымцы, конечно, намерены чрез область Е.И.В. в кизилбаши итти, и поэтому генерал просит прислать к нему на помощь калмыков против крымцев, «а наибольше шемахинскому Сурхаю сообщение не допустить, от которого уже и так де тамошним гварнизонам неспокойства чинитца, а когда оные с ним соединятца, то подданным Е.И.В. не без вреду будет»⁷²⁶. Соединения крымского и гази-кумухского ханов, как признается астраханский губернатор, Россия, естественно, опасалась. Но и сам Сурхай-хан не давал вовлечь себя в сомнительные предприятия. Главнокомандующий в Прикаспии генерал-лейтенант Левашев сообщал: «Сурхай по-прежнему живет в Шемахе, турки его ласкают, и он их обирает»⁷²⁷.

Привлечь на свою сторону Сурхай-хана пытались не только османы. Не отставали от них персы. Учитывая сложную политическую обстановку, правитель Дагестана и Ширвана не собирался открывать карты. События, произошедшие в Иране в последние год-два, кардинально изменили ситуацию. Мы имеем несколько российских документов, которые озадачивали любопытных, чью же сторону он собирается держать. Допрошенный генералом Венедигером 17/IХ-1730 г. прибывший из Шемахи армянин Семен показал, что «поехал из Тефлиса назад тому одиннадцать день, в Тефлисе войска турецкого тысячи з две и около Тефлиса джартелинские лезгинцы деревни разоряют, а турки против их вытти не смеют, понеже была у них выласка, то лезгинцы турок многих побили…, а Сурхай сказывают в доме своём и намерение ево прибыть в Шемаху»⁷²⁸. 25/Х-1730 г. он же доносил, что к нему писал кайтакский Уцмий, что «аварской Усмий (имеется в виду хунзахский нуцал. – Авт.), набрав войска з десять тысяч, пошёл в Грузию и намерен был итти к Тифлису, но пошёл в Кахетию. «Сурхай по-прежнему людей набирает и вскорости в Шемаху ожидают, а какое намерение у него к туркам ли в помощь или кызылбашам, впредь время изъявит»⁷²⁹. 15/ХII-1730 от генерала Венедигера было получено донесение, составленное по сообщению прибывшего из Еревана монастырского служителя, отправившегося в начале октября: «Сурхай ныне обретаетца в местечке Шеках (которое расстоянием от Шемахи два дни езды), людей при нём тысяча восемьсот человек, а что ево намерение известия подлинного не получено, а по всему видно, что ожидает время, кто будет сильнее кызылбаши или турки, к тому может и пристать»⁷³⁰.

Генерал-майор Венедигер доносил из Дербента, что бакинский житель Имам Гули Сафиев объявил 30/VIII 1730 года, что, по словам прибывшего из Шемахи ганжинского жителя, после взятия Тебриза Тахмасп Кули-ханом (Надиром Афшаром, будущим шахом Ирана. – Авт.) «Сурхай-хан получил от шаха подарки и указ, чтоб он, Сурхай, прибыл в ево верность, за что учиняет ево визирем над Шемахою, командиром и даёт ему тарковское шамхальство и над всеми горскими [народами] учиняет ево владельцем»⁷³¹. Однако, памятуя о расправе, учиненной им и его союзниками над иранским правителем Шемахи, Сурхай-хан не очень-то поверил шаху. Поэтому он дипломатично ответствовал, якобы, он и «бес того пребывать в верности желает, а ныне наипаче за ту шахову милость, отобрав своими войски у турок Генжу, Ардивил, Риван (Эриван) и Тефлиз с услугою пред шаховым величеством явитца»⁷³².

Он же доносит 15/ХI-1730 г., что «сего ноября 13 дня Сурхай-хан в Шемаху прибыл в тысяче человеках, а протчих своих людей тысяч две или три оставил по квартирам в Шека и в Кабале, к стороне Е.И.В. противностей от него поныне ещё никаких не является, токмо на «поступки ево имею крепкое смотрение»⁷³³.

Надо отметить, что мысль о мести со стороны персов не так сильно занимала Сурхая, как шемахинских жителей. Во-первых, потому что он знал, что персидский наместник Шемахи, который погиб в борьбе с дагестанцами, и сам недостаточно заботился о своих властителях в метрополии в их борьбе с афганскими бунтовщиками, несмотря на обращения шаха, и не очень-то отличался преданностью Исфахану. Сурхай-хан же намеренно пустил слух о том, что он готов идти на службу к шаху. Это намерение Сурхая взволновало не только суннитов Ширвана, боявшихся мести иранских правителей, но и тамошних шиитов, которым сунниты пригрозили побить всех до смерти, чтобы раз и навсегда рассорить своего правителя с шахом. Однако шемахинский наиб Карат-бек «от того их удержал, токмо многие суннинцы, сев на лошадей, разъехались из города по дорогам, а шеинцев (т.е. шиитов. – Авт.), которые во время их замешания от страха ушли из города, переняв, побили до смерти и Карат, уведав о том, принужден был с прошением ехать к Сурхаю, но оные возвратились, ево от того удержали и ехать ему не допустили, то уже Карат о том тайным образом писал к Сурхаю з жалобою, на что получил ответ, чтоб шеинцев, обретающихся в Шемахе, до разорения и в обходы суннинцам не допускать, ибо де я Шемаху намерен отдать шаху, а ежели де какие еще обиды от суннинцев шеинцам показаны будут, то де велю казнить, а буде де суннинцы опасаютца, когда я отдам Шемаху шаху, чтоб им не было тогда разорения, то б ехали все ко мне в горы и жили б здесь»⁷³⁴.

Из этого совершенно очевидно, что целью внутренней политики Сурхай-хана, как правителя Дагестана и Ширвана, было установление мира между представителями обоих направлений ислама, их мирное сосуществование и сотрудничество. Только этим путем можно было снять социальное и межконфессиональное напряжение среди населения государства.

Усиление Ирана не казалось Сурхай-хану препятствием для достижения его цели, а именно – создания самостоятельного суверенного государства. Напротив, это обстоятельство должно было способствовать достижению его целей. Лавировать между тремя державами, создавать паритетные отношения между ними, – задача более легкая, как ему казалось. Но последующие события исключили всякую возможность паритета.