Глава 9. Основные направления деятельности Сурхай-хана

Сурхай стал правителем самого крупного и сильного государства на Кавказе. Турки, по свидетельству российского резидента в Стамбуле И.И. Неплюева, считали нового правителя Дагестана и Ширвана сильнейшим на Кавказе, «яко он тамо сильнее генжинского, и тифлиского пашей, имея при себе войск больше, нежели оные»⁵⁷³. (Надо сразу же оговориться, что термин правитель Дагестана и Ширвана не совсем удачный, а с научной точки зрения и вовсе неадекватный, так как под властью гази-кумухского правителя, кроме Ширвана, находилась только часть Южного и часть Нагорного Дагестана, остальная же территория Дагестана ему совершенно не подвластна. В Южном Дагестане в его подчинении находилась только восточная часть Кюры, а также, вероятно, Агул, Рутул, западная же Кюра, по Константинопольскому договору, отошла к России, и Сурхай упорно боролся за то, чтобы отобрать ее у северного Рима. В Нагорном Дагестане, в некоторой зависимости от него, находились только часть так называемых вольных обществ. Мы называем Сурхай-хана I так, следуя традиции, исходящей от Порты, которая уже хаджи Дауда называла правителем Дагестана и Ширвана, хотя под властью последнего, можно сказать, вообще не было дагестанской земли в ее современном смысле.)

Сурхай-хан сразу понял, какую выгоду сулит ему Ширван, если будет способствовать развитию экономики и торговли края. Основным источником доходов было шелководство. Но были и другие отрасли производства: ковроткачество, разведение скота, растениеводство. Из сообщения И.-Г. Гербера мы знаем, что в Ширване «делали всякия дорогия парчи, ковры и протчие, понеже многие чужеземные купцы, как из персиян, русских, турков, армян, индейцев и других народов, сдесь для торгу жили и приезжали, то он (т.е. правитель Ширвана. – Авт.) великое богатство в Шамахе собрал, чем и обитатели питались и обогатились»⁵⁷⁴. Правда, после захвата края дагестанцами, все было разорено, что и отмечается И.-Г. Гербером. Но, со временем, все начало образовываться. Да и Сурхай-хан начал понимать, какую огромную выгоду ему сулит поддержка экономики, которая будет увеличивать налоговые поступления.

Вопросы экономики им были поручены визирю Гази-Кача, который понимал толк в хозяйствовании. Он занимался сбором налогов по всей огромной стране. В свою очередь он привлекал местных знатоков. Они-то и подсказали ему, что и хан, и он сам будет иметь значительно большую выгоду, если установит конкретный налог, вместо того, чтобы отбирать у населения все, что понравится, как это делали их предшественники или сами гази-кумухцы на первых порах⁵⁷⁵. Да хан и сам это понимал. Гази-Кача не оставался в долгу и всячески способствовал обогащению своих агентов.

Хан сразу же заметил, какому сообразительному человеку он поручил экономические вопросы. Правда, часть налогов приходилось уплачивать Порте. Но политическая паутина, которую сплетал Сурхай-хан, была достаточно тонкой, но прочной: он «стремился укрепить свое влияние на Кавказе, где обстановка оставалась напряженной», вести независимую политику⁵⁷⁶. А это означало самостоятельность не только в политических и дипломатических делах, но и экономических. «Став ханом Ширвана, – писал А.Неверовский, – Сурхай Гази-Кумухский, хотя и прекратил грабежи в провинциях, принадлежащих Турции, однако повиновался ей только по наружности, потому что понимал свою силу»⁵⁷⁷. Турки, естественно, догадывались об этом, однако они не собирались требовать от Сурхай-хана безоговорочного подчинения во всех вопросах. Их на этом этапе он устраивал такой, какой есть. А хана устраивал такой визирь, как Гази-Кача. Гази-Кача знал, что лучшие шелка – это кабалинские и агадашские, что больше всего женщинам нравятся платки, которые полностью помещаются в их кулачке. Он мог по одному внешнему виду сказать, почем можно продать только что сотканный шемахинский ковер. Он высоко ценил сальянских скакунов и всегда науськивал хана: «Если когда-нибудь попытаешься отобрать у России земли, знай, самые лучшие кони сальянские, ради них стоит повоевать». Но хан не собирался воевать с Россией. Гази-Кача не считал, что надо успокаиваться на прекращении грабежей в провинциях. Надо было обеспечить в провинции полностью мирную жизнь, которая одна и является гарантом развития торговли. Он со всей явственностью видел, что в край необходимо привлечь «армян и индийцев, которые держат в своих руках всю торговлю в Шемахе», что иначе они «и по своей природе больше тяготеют к русским»⁵⁷⁸, которые обеспечивают лучшие условия для развития торговли.

С налаживанием экономики потекли в ханскую казну налоговые поступления, какие и не снились бедному горскому государству. Ожил рынок не только в Шемахе, но и в горной столице государства, куда Сурхай-хан переселил из южной столицы «лучших, богатых армянских, персидских, индийских и прочих купцов»⁵⁷⁹. Караваны с товарами тянулись по всему ханству. А это была особая статья дохода. Пошлинные налоги с торговли приносили не меньше доходов, чем с производства. Имеются сведения, которые, конечно, требуют проверки, что Сурхай-хан чеканил в Шемахах монету. «На месте города Ахсу найдены были образцы простой глиняной посуды, относящиеся к периоду средних веков, и медная монета, отчеканенная в честь Сурхай-хана. Монета относится к периоду до издания приказа Надир-шаха об основании города (вероятно, имеется ввиду основание города Ахсу – Новая Шемаха. – Авт.)», – сообщается в одной из исторических справок⁵⁸⁰. К сожалению, неизвестно, где, в каких именно мастерских они чеканились, какое изображение на них было, и, самое печальное, у нас нет самих монет. И все же, надо отметить, что чеканка монет не только важный экономический фактор. Применяя сюда слова, сказанные по другому поводу, можно сказать, что она дает правителю «возможность распространить свою идеологию, которая оправдывала и прославляла его завоевания»⁵⁸¹. Зная, какое важное значение имели территориальные приобретения Сурхай-хана и как высоко ценил их он сам, неразумно подходить к этому сообщению с точки зрения голого отрицания.

Важными факторами становились состояние дорог и безопасность передвижения по ним. С развитием экономики и торговли стало богатеть ханство, сам хан и его визирь. Злые языки поговаривали о том, что Гази-Кача большую часть налогов оставляет себе, а меньшую отдает хану^*. Особенно сильно слухи поползли, когда однажды увидели его жену, которая была одета в парчовое (зар-бухара) платье, а на плечи был накинут шелковый платок чалагай (чалагъай). Но вскоре не только она стала носить такие дорогие одежды.

Гази-Кача надоумил Сурхай-хана проложить некоторые торговые пути. Так были расширены дороги, связывающие Нагорный Дагестан с Южным, была проложена арбовая дорога из Хосреха в Верхний Катрух и далее, в Нижний Катрух – селение, основанное Сурхай-ханом⁵⁸². «По крутым хребтам гор» хан проложил хачмасскую дорогу⁵⁸³. Была расширена дорога в Андалал, где у кумухцев было много родственников и широкие торговые связи.

Первые же шаги Сурхай-хана, после утверждения его в Шемахе, были направлены в сферу просвещения, ибо, как говорил Абдурахман, сын шейха Джамалуддина Гази-Кумухского, «самое лучшее для темных – это лечение обучением, чтобы вечно не оставаться в темноте и невежестве»⁵⁸⁴. Еще С.И. Габиев отмечал, что «внутри страны… он (Сурхай-хан, – Авт.) всячески покровительствовал науке, торговле и ремеслам; на свой счет держал много переписчиков арабских книг, заводил более или менее правильные школы при мечетях и вообще покровительствовал развитию и благосостоянию лакского народа»⁵⁸⁵.

Основной опорой гази-кумухского правителя на этой стезе был Мухаммед Убри. Взаимоотношения между двумя этими выдающимися личностями нашли отражение в прекрасном труде писателя, доктора медицинских наук, профессора Г.К. Гусейнова «Убри и Убра». «В это сложное и противоречивое время взаимоотношения между Сурхай-ханом и Мухаммедом Убри, двумя яркими представителями своего маленького народа, тоже были сложными и неоднозначными. В разное время они и сотрудничали и противостояли друг другу»⁵⁸⁶, – говорит ученый. Иначе и быть не могло, поскольку Мухаммед Убри был человеком демократичным и противником растущих поборов, на которые хан вынужден был идти для активизации внешней политики. Вместе с тем, Убри отдавал должное устремлениям Сурхай-хана, так как хан предоставлял перспективы грамотным, образованным людям, способствовал открытию примечетских школ и медресе, а, следовательно, всеобщему просвещению. Примечетские школы были более прогрессивным явлением, чем домашнее образование, которое ранее было распространено, ибо оно способствовало унификации образования, обмену опытом, создавало возможность программного обучения.

Но легендарной личностью Убри стал не только как ученый. Особый ореол придавала ему личная библиотека. Всю свою жизнь приумножал он ее, несмотря на то, что книги стоили очень дорого. Известный дагестанский просвещенец Абдулла Омаров из Куркли сообщает, с каким трудом и какой заботливостью составлялись рукописные книги: «К числу занятий бо­лее трудолюбивых мулл принадлежит еще переписывание Корана. Купивши восемь дес­тей белой бумаги за полтора или два рубля, выглаживают ее, натирая плоским куском кремня на гладкой деревянной доске: это де­лается для того, чтобы на бумаге легко было писать и чтобы почерк вышел красивым. По­том пишут на ней Коран, сидя на коленях, на полу, и самый проворный переписчик кон­чает эту работу в два месяца. Потом, разу­красив красными чернилами, т.е. поставив в конце каждого стиха крупные точки, пере­плетают книгу в сафьянный переплет и выносят на продажу. Обыкновенная цена тако­го труда — от 5-ти до 10 руб. сер., смотря по качеству почерка. Бывают известные пере­писчики (катибы), которые имеют весьма красивый почерк и которые украшают еще свой товар сусальным золотом, трудясь над перепиской целые пять-шесть месяцев, а иногда и целый год. Такие катибы продают свой Коран за 50–60 рублей. Но такой доро­гой Коран может купить только какое-нибудь общество, которое приобретает его для своей мечети, очень редко встретится частный охотник, желающий приобрести подобную драгоценность»⁵⁸⁷. Как на то указывает Г.К. Гусейнов, средняя цена обычной рукописной книги равнялась стоимости одного-двух быков⁵⁸⁸.

Страсть к книгам было явлением повсеместным. «Искусно переписывая их с одной в другую, они (книги) распространялись, заботливо хранились в собственных библиотеках, применялись в практической деятельности врачами и дарились своим родственникам, друзьям, знакомым. Так они популяризировались среди населения, передавались из поколения в поколение и сохранились до наших дней», – говорит Амирхан Исаев⁵⁸⁹.

Переписывались не только Кораны. Это были комментарии к Корану, книги по фикху, медицине, истории, логике, этике, географии, астрономии и другим естественным наукам. Основу библиотеки Мухаммеда Убри заложили книги, привезенные им из арабских стран. Эта же мысль, высказанная потомком Убри в своей книге, подтверждается Али Каяевым: «Большинство книг его библиотеки были оригинальные сочинения, написанные арабским письмом, не имевшимся в других местах. Говорят, что он их приобретал в местах учебы и во время пребывания в Мекке-Мадине, Египте-Сирии»⁵⁹⁰.

Страсть к приобретению книг не ослабла у него до конца жизни. Мухаммед Убри высоко ценил свою библиотеку, вполне вероятно, что она была не только делом всей его жизни, как справедливо объявляет Гусейн Камалович⁵⁹¹, но и смыслом и самым важным ее достижением.

Али Каяев сообщает, каких трудов и каких потерь стоило ученому доставить библиотеку в родной дом. «Если послушать народные рассказы, он вез книги на семи верблюдах. Но от них только два верблюда добрались в Лакию. [Книги же] на пяти верблюдах, говорят, были унесены рекой»⁵⁹².

Библиотека Мухаммеда Убри была неотразима по великолепию и соблазняла многих. «Известный имам Шамиль отправил в Убра своего наиба Гаджи-Али из Чоха для отбора книг из библиотеки Убри. По списку были взяты для использования 15 книг; список этот сохранился, и указанные книги имеются в библиотеке Убри и сейчас – значит, книги были возвращены владельцу. На одной из возвращенных книг рукою Шамиля написано: «Прочитал эту книгу и с благодарностью возвращаю. Шамиль», – пишет Г.К. Гусейнов⁵⁹³. Но у Али Каяева другое мнение на этот счет. «Когда Шамиль совершил поход в Лакию, – сообщает он, – т.е. в 1842 (1258 хиджри) году, он увез всю библиотеку. Но вскоре вернул ее назад. При этом были утеряны некоторые из книг»⁵⁹⁴. Скорее всего, здесь версия А. Каяева более верна, но, как бы то ни было, факт возврата книг отраден.

Страсть к книгам владела не только Мухаммедом Убри. Она также была присуща и его властвующему другу Сурхаю. «Когда Сурхай-хан завоевал Хачмас, – передает А. Исаев, – он там овладел также большой библиотекой. Чтобы предохранить ее от пожаров, он поручил ее Дамадану ал-Мухи вместе с правом пользоваться книгами, хранящимися там. Дамадан-эфенди отобрал самые лучшие и ценные из них, среди них книгу по медицине, написанную на персидском языке ученым-медиком Мухаммедом ал-Дайлами ал-Маханадарани «Тухфату л-му’минина»⁵⁹⁵. Но об этом мы чуть подробнее расскажем позже.

Несмотря на ясно выраженную демократическую направленность мировоззрения Мухаммеда Убри, он с величайшим пиететом относился к правителю Дагестана и Ширвана. Это отношение выражено в адресованной Сурхай-хану оде ученого, обнаруженной, как сообщает профессор Г.К. Гусейнов, неустанным искателем Тимуром Айтберовым. Обнаруженный оригинал написан на арабском языке. (Перевод на лакский язык осуществлен поэтом высокого таланта Магомед-Загидом Аминовым.)

Сурхай-хан I

Дагъустан билаятрал ххаришивурттал илчий,

Ххуймур байсса исвагьий, тIайламур байсса бакIчий.

Зий-занай ур даиман, идавс куна, цIу уклай.

Валлагь, ва жул амир ур лампа тIисса цIурукIай.

Жул хъунманал чанна ай цумацагу, урувгма,

Бюхттул зунттуй чивчусса хъунма къавтIилул кунма.

Хъинсса дур ванал кагу, битан аьчухри яру,

Валлагь, чувгу ххари ай ххяххабургьилнияргу.

Ххазна хханссар ванал дакI – муси, ттеркьукьив дусса,

Мюталинна, чагуртра – кумаг ччинан тIивтIусса.

Мунияту ваначIан най ур ума-акъама,

Циняв дин-чак дувайми БайтуллагьлучIан^* кунма.

Кяъвалийн чак бан лагай мугьажиртал^*, хIажитал,

Ванал лагма лаглай бур элму дуркку аьлимтал.

Инсантурай аьтIисса ва иширча дяниву,

Валлагь, ва икIанссия ил-аьламрал дакIниву.

Цувагу ур мудан чай бюхъу буну, цIу буну,

Билаятрал хьхьуригу цIакьну кIунттил дургьуну.

Жул бакIчинал тIиртIунийн кагу дияй чумартсса,

Аьрал чIарав буну тIий, аслант кунма, кьуватсса.

Билаятрал хъун имам, ванайн бур хъунмур аммин,

Хъуннар ванал аьрщигу та Щамахлив дияннин.

Ванайн мютIину буссар, бакIру лахъну дургьуну,

Къарязисса душмантал арх буваншиву кIулну.

Ва ур халкьуннай аьтIий, дин ва элму гьаз дуллай,

Кьадитурал увкумур щаллу буллай, я буллай.

Я Зал, халкьуннахлума лавайсса чув ухьурча,

БивкIу бакъаминнавун Сурхайгу агьссар, уча!

Поэт Арбен Кардаш дает такой перевод на русский язык этой оды.

Сурхай-хан I

Источник коренных благ Дагестана

И добрых дел творитель неустанный,

Наш хан любимый – надежности залог,

Он справедлив, как праведен пророк.

Правитель наш – как факел, что сияет

И каждому дорогу освещает.

Он как ночной костер в горах над кручей,

Подобно солнцу, людям греет души.

Он щедр как море, и его дарами

Окрылены мы все под небесами.

Он с золотом и жемчугом казна,

Всегда открыта для достойных она.

Он не лишает милости высокой

Ни нищих, ни чагуртов^*, ни таибов^*,

Поэтому к нему толпою идут,

Как к Байтулаху^* – правоверный люд.

Со всех краев к нему идут алимы^*,

Словно паломники к порогам Ка’бы^*.

Если б в центре мироздания стоял,

Весь мир бы взоры к нему обращал,

Его заботу чувствует народ –

Нет никому отказа от щедрот.

Хоть и немало изменников в стране,

Правитель наш, как прежде, на коне.

Узды власти уверенно он держит,

Его рука во все концы доходит.

Он – полководец, чьи аскеры – львы,

Имам верховный мусульман страны⁵⁹⁶.

В оде, кроме общепринятого прославления щедрости, воспета любовь правителя к просвещению и наукам, забота о народе, его полководческий талант и умение управлять страной.

При присущем Сурхай-хану стремлении ко всему новому, такой человек, как Мухаммед Убри, ему был просто необходим. Ученые не очень-то доверяют правителям. Беспредельная преданность Убри науке оказывала магнетизирующее влияние на его коллег и создавала для них атмосферу доверия к хану.

Следующей личностью, сыгравшей важную роль в эту историческую эпоху, является Дамадан Мухинский. Пожалуй, нет более значительной личности не только в общедагестанской, но и в исключительно лакской истории и культуре, чем Дамадан ал-Мухи. «По-моему, Дамадан среди дагестанских ученых был самым продвинутым и знающим», – с полным основанием заявляет Али Каяев⁵⁹⁷. В отличие от большинства ученых, он имел склонность не только к гуманитарным или чисто религиозным, но и естественным наукам. «В 12 / 18 веках Дамадан из Мегеба, – пишет Али Каяев в своем энциклопедическом словаре, – отправился в Иран, и привез оттуда эти науки (А. Каяев имеет ввиду страсть к книгам и сами книги по математике, астрономии, географии, греческой философии. – Авт.), к ним еще химию, медицину и обучал им народ»⁵⁹⁸. Энциклопедичность знаний Дамадана отмечается также М.А. Абдуллаевым⁵⁹⁹. М.-С. Саидов отмечал, что «Дамадан в совершенстве владел математическими и естественными науками и в своих трудах подробно изложил их основные положения, основываясь в большинстве случаев на «Началах» Евклида или ссылаясь на труды восточных корифеев (Насир ад-дина Туси)»⁶⁰⁰. Но к подобным выражениям даже такого авторитетного ученого, как М.-С. Саидов, надо относиться весьма осторожно, когда он говорит о дагестанцах как ученых мирового масштаба, так как мировая наука, благодаря огромному скачку, совершенному в европейском естествознании после Рене Декарта, значительно опередила уровень знаний, приобретаемых дагестанскими учеными в восточных странах. А такие современники Дамадана, как Исаак Ньютон (1643–1727) и Готфрид Вильгельм Лейбниц (1646–1716), разработали принципы дифференциального и интегрального исчисления, раздвигая рамки математических наук значительно дальше евклидовых «Начал». Тем не менее, достижения дагестанских ученых, если не на научном, то на просветительском поприще, были весьма значительны. «Дамадан знал не только дагестанские языки, т.е. мегебский, лакский, аварский, но и прекрасно владел арабским, фарси, турецким языками. Он перевел книгу царя Улуг-бека – внука Тамерлана, – по астрономии и книгу «Зидж», написанную на фарси, посвященную затмению солнца и луны, на арабский и тем самым открыл дагестанским ученым врата этих наук. Даже в последнее время дагестанские ученые по книге Дамадана рассчитывали, когда будет затмение солнца и луны, обновления луны, и эти расчеты оказывались верными», – отмечает Али Каяев⁶⁰¹. По имеющимся у нас сведениям, Сурхай-хан I сам также увлекался химией. Прибывшие из Гази-Кумуха 24/IV-1732 г. толмачи Ибрагим Сююшев и Режеп Абдурахманов сообщали, что «сам де Сурхай великой охотник до химических дел»⁶⁰².

Больших успехов добился Дамадан ал-Мухи и в алхимии. Алхимия была весьма модна в средневековом Востоке, а позже – в Европе. Дамадан полюбил ее и присовокупил к ней любящих всякие чудеса горцев. «В Дагестане сохранились также предания о науке, с помощью которой можно превращать всякий металл в серебро и золото. Чего бы еще горцу, если бы эта приятная наука была ему сколько-нибудь доступна! Но в горах нет ни одной книги по алхимии, и только одни фантастические рассказы, весьма соблазнитель­ные для сребролюбивого горца, существуют об этой волшебной науке. Рассказывают, например, что одно семейство в Гази-Кумухе разбогатело оттого, что Дамадан, когда приезжал в Кумух, останавливался у предков этого семейства, и всякий раз приносил им в подарок по целому куску золота или серебра, делание которых не составляло для Дамадана особенного труда; ему стоило только насыпать какой-то неизвестный порошок в растоплен­ную медь — и она сейчас же превращалась в серебро или золото», – пишет Абдулла Омаров⁶⁰³. Надо сказать, что, хотя эта псевдонаука вводила многих ученых в многолетнее заблуждение, тем не менее, без сомнения, дала очень много научных методов исследования, сыгравших положительную роль в химии.

Забавные предания о Дамадане были на устах у горцев. Считалось, что он «мог будто бы делать все, что угодно, посредством содействия святых имен». Вот один из таких анекдотов. «Однажды, при поездке в Ара­вию, Дамадан гостил у одного ученого араба. Когда сели обедать, араб превратил галушки в лягушек, которые начали прыгать по столу. Дамадан нисколько не удивился такому чуду, а прочел святое имя и тем заставил летать по воздуху самого араба. Побежденный ученый араб извинился пред Дамаданом и признал его ученее себя»⁶⁰⁴.

Особенно большими были знания Дамадана ал-Мухи в медицине. Магомед Абдуллаевич Абдуллаев считает, что он «был хорошо знаком с медициной народов Востока, в частности, с трудами ученых-медиков Ибн-Сины, Абу-л-Касема Захрави, Ибн ал-Байтара, Закарьи Рази и др.»⁶⁰⁵. И в самом деле, без таких знаний невозможно было бы перевести такой авторитетный труд, как «Тухфату л-му’минина» Мухаммеда ал-Далайми ал-Мазендерани, в котором даны сотни названий растений, рецептов получения лекарств от огромного числа болезней, грозящих человеку. Излагая в сокращенном варианте знаменитую на Востоке книгу «Тухфату л-му’минина», Дамадану пришлось, по существу, написать новую книгу. Вот что написано в каяевской энциклопедии в главе, посвященной книге Дамадана. «Когда [в 1721] году Чолак-Сурхай и его товарищи завоевали иранские крепости, построенные в Шемахи, и саму Шемаху, в разбое, которое имело место, грабителям попалась прекрасная книга по медицине, т.е. книга лекарств «Тухфату л-му’минина», которую написал один из иранских докторов последнего времени. Хотя Чолак-Сурхай был правителем, он имел определенные представления о медицине и очень ее любил. Ему понравилась эта книга. Однако она была написана на малознакомом дагестанцам персидском языке. Поэтому он захотел, чтобы она была переведена на арабский язык, который знало большинство дагестанских алимов. Поэтому она была переведена с персидского на арабский язык самым большим ученым среди дагестанских ученых Дамаданом Мегебским и, независимо от него, Рахманом-кули Ахтынским»⁶⁰⁶.

А.Р. Шихсаидов и Х.А. Омаров отмечают, что «сочинения Дамадана не изучены, рукописное наследие не собрано, не систематизировано, сосредоточено во многих частных коллекциях. В фонде восточ­ных рукописей Института ИАЭ — несколько рукописей: таблица распределения имущества по условиям наследственного права; руководство по составлению талисманов; фотокопии «Тухфат ал-муминин» в переводе на лакский язык, выполненные Дамаданом ал-Мухи; большое число выдержек из сочинений Дамадана, использованных дагестанскими авторами»⁶⁰⁷.

По сообщению Али Каяева, один экземпляр перевода Рахмана-кули он обнаружил у Башларова Хусейна из лакского селения Ницовкра и в 1929 году отдал его Институту Дагкультуры, экземпляр же книги Дамадана в целом виде ему не удалось найти, только отдельные обрывки. Перевод Рахмана-кули, говорит Каяев, очень большой. То, что переведено на лакский язык из книги Дамадана, по его словам, не составляет даже одной сотой доли книги Рахмана-кули. «Отсюда видно, что книга Дамадана полностью на лакский язык не переведена, это также видно из того, что в обнаруженных частях книги Дамадана имеются места, которых нет в лакском переводе», – говорит Али Каяев⁶⁰⁸.

Поиском работ дагестанских авторов, посвященных медицине, занимался также ученый Амирхан Исаев. «Достаточно распространенным среди дагестанцев трудом по медицине является «Ханнал мурад» (Желание хана»). Я обнаружил более десяти экземпляров его в домашних библиотеках дагестанцев», – говорит он⁶⁰⁹.

Лакский перевод книги Дамадана был издан в начале ХХ века в типографии Мавраева, что, собственно, и способствовало ее сохранности. В 50-60-е годы ее переводом на русский язык занимался большой энтузиаст, любитель и знаток народной медицины Сайпулла Штанчаев из сел. Унчукатль Лакского района. Помнится, как он жаловался на то, что не может перевести многие названия растений с лакского языка на русский, так как эти названия забыты. А он переводил их и на русский, и на латинский. К сожалению, неожиданная смерть С. Штанчаева прервала эту работу, и на какой стадии она осталась, – нам неизвестно.

Мы уделяем особое внимание книге, получившей название «Книга Дамадана» или просто «Дамадан», поскольку именно эта книга оказала наибольшее влияние на последующее развитие науки в Дагестане. Но не только потому, что медицина имеет такое важное значение в жизни человека, но и потому, что она имеет прямое отношение к нашему главному герою.

По сообщению А. Каяева, лакский вариант этой книги, представляющий из себя извлечение из книги Дамадана «Тухфату л-му’минина», получивший название «Ханнал мурад» («Желание хана»), был составлен в 1734 году. Имя переводчика, сообщает А. Каяев, установить не удалось⁶¹⁰. Это сообщение ставит под сомнение достоверность данного выше утверждения о том, что, якобы, лакский перевод был осуществлен Дамаданом ал-Мухи. Предисловие к книге говорит также в пользу сообщения Али Каяева. С этим же согласен и Амирхан Исаев⁶¹¹. Насколько нам известно, предисловие было в книге, которая взята за основу при издании ее в типографии М.-М. Мавраева. Вместе с тем видно, что оно отредактировано, о чем свидетельствует анахронизм, допущенный в нем. Предисловие содержит одухотворенную глорификацию в адрес правителя Дагестана и Ширвана. «После прославления и молитв [сообщаем, что] эта книга переписана из книги, переведенной с самого прекрасного из трудов по медицине «Тухфат л-му’минин» Дамаданом-эфенди с персидского на арабский по приказу наместника исламского царя (под исламским царем подразумевается турецкий султан. – Авт.), правителя Ширвана, царя Дагестана, уважаемого учеными, наукой, пособника веры, защитника бедных, устрашителя угнетателей, разрушителя устоев каджаров (именно этот анахронизм мы имели в виду выше, поскольку термин «кажар» вошел в потребление в конце ХVIII века⁶¹². – Авт.), помощника ислама, властителя ума и сабли, сына Гарай-хана, богатыря Сурхай-хана. Для того, чтобы мог пользоваться хан и те, кто несильны в арабском. Если в этой книге попадется место, где невольно допустил ошибку, то [хотелось бы, чтобы] не ставили мне в упрек, а исправили бы его. И назвал я эту книгу «Желание хана». 17-й день [месяца] – пятница – рабиаль-ахир 1147/1734 года. Крепость Хачмаз». («ХIамдиралгу, салаватралгу мукьах ислам паччахIнал наибну усса, Ширваннал хIакимну усса, Дагъусттаннал паччахIну усса, аьлимтурал, элмулул хIурмат бусса, диндалул кабакьуну усса, мискинтал ябувайсса, залимтуран нигь дулайсса, къажартурал гьану марцI байсса, исламирайн кабакьайсса, аькьлулул, турлил заллуну усса, Гарай-ханнал арс багьадур Сурхай-ханнал амру бувну тIиббираву^* яла хъинмур «ТухIфат ул-муъминна» тIисса, Дамадан-апандинал парсилияту аьрабрайн накьлу бувсса луттираяту лавсун, лакку мазрай чивчусса лури ва. На ва луттиран цIагу Ханнал мурад дирзссари. Рабиаль ахирданул ацIния арул кусса кьини – нюжмар кьини азарлий ттуршлий мукьцIаллий арул кусса шинал Хачмаз-къалалий»⁶¹³.)

Немногое известно нам об арабском переводе «Тухфату л-му’минина», осуществленном Рахман-кули ал-Ахти. Некоторый свет в историю появления данной книги проливают материалы из архива А. Каяева, в которых имеются фрагменты предисловия самого Рахмана-Кули: «1) Переведено с книги «Тухфат ал-му'минин» с его персидского оригинала на арабский язык с расположением его в алфавитном порядке растений, животных и минералов в 1136 г.х. (1724 г.Р.Х) Переведена эта ценная книга, называемая «Муфрадат ал-джами' би-л-адвийат-р-рутубат» (Сборник лекарственных растений), с персидского языка на священный арабский язык рукою ученого Рахман-кули сына Аги из с. Ахты [расположенного] в волости Самур из вилаята Дагестан во времена Сурхай-бека в 1136 г.х. Его рукой написан этот экземпляр и нет кроме него другой [копии]. И мир. 2) Далее. Поистине, когда я увидел книгу по медицине, называемую «Тухфат ал-му'минин», принадлежащую [перу] Мухаммада ал-Му'мина ал-Хусайни ад-Дайлами на персидском языке, найденную во время захвата Шемахи, ею не мог воспользоваться ни один из ученых нашего края. В один из дней у нашего повелителя и предводителя об этом состоялся разговор врачей, а он (т.е. Сурхай. – Авт.) был знаком с этой наукой. Он попросил, чтобы кто-нибудь перевел её на язык арабов, с тем, чтобы мы могли [получить] пользу. И я подумал про себя, что [поскольку] автор посвятил и подарил вышеупомянутую рукопись ... Сулайману^* (сверху этого слова приписка рукой автора – падишах кизилбашей – пер. Исмаил Ханмурзаев), он является самым большим из рафидитов и двенадцатников в 1080 г., а мне же следует посвятить её и перевести то, что я смогу, ради султана султанов, кладезю (у переводчика – руднику. – Авт.) достоинств и достоверного знания, ... справедливому для ближайших (сверху этого слова приписка рукой автора – из числа уцмиев и шамхалов – пер. Исмаил Ханмурзаев) правителей Сурхай-беку сыну покойного Гирей-бека. Да продлит Аллах дни его правления над народами! Амин! 3) Закончилось написание книги «Джами' ал-муфрадат» рукою слабого раба Рахман-кули сына Аги, проживающего в Ахты в 1127 г.х. Да простит его Прощающий!»⁶¹⁴

(Сообщение о захвате Шемахи, имеющееся в предисловии Рахмана-Кули, оставляет сомнение относительно покорения этого города только в 1721 году. По утверждению А.-К. Бакиханова, город был взят еще в 1712 году⁶¹⁵, что, кстати, не отрицается также В.Н. Левиатовым⁶¹⁶.)

Как бы то ни было, арабский перевод получил название «Книга Дамадана» или просто «Дамадан». Так, величие одного ученого, а именно Дамадана ал-Мухи, скрыло в своей тени имя другого прекрасного ученого – Рахмана-кули Ахтынского. Тем не менее, не лишним будет отметить, что Рахман-Кули Ахтынский, работавший, по собственному признанию, над переводом этого сочинения с персидского на арабский в 1723 г по поручению Сурхай-хана – «царя-царей, источника просвещения и мудрости, набожнейшего человека своего века, самого справедливого из династии уцмиев и шамхалов», начал работу «и над другими благородными книгами по естественно-математическим наукам, чтобы обеспечить возможность использования их другими мусульманами».

Одним из важнейших мероприятий, проведенных Сурхай-ханом I сразу после вступления в должность правителя Ширвана, было проведение вседагестанского съезда. «Сурхай призвал все народы Дагестана отправить к нему своих представителей, чтобы провести всеобщий (оьмуми) съезд. Здесь, на съезде, он представился в качестве наиба имама всех мусульман мира, т.е. наиба турецкого султана, и объявил, что все, кто признает главенство имама всех мусульман, тот должен подчиниться ему. С одной стороны, по известным преданиям о происхождении лакских ханов от дядей пророка Мухаммада, с другой стороны, представляясь наибом имама всех мусульман мира, т.е. наибом халифа (наместника) пророка Мухаммада, ему удалось сильно поднять свой авторитет. И многие народы Дагестана смотрели на него не как хана, а как на наиба имама всех мусульман мира, которому должен подчиниться каждый мусульманин. Были даже такие ученые, которые писали к нему письма, где признавались, что до сего времени они оставались грешниками, поскольку не были под властью имама, а теперь, благодаря ему (Сурхаю), они отрешились от этого греха, и, в связи с этим выражали ему свою благодарность. Так, Сурхай, где нужно, выступал в качестве хана, а где не было необходимости, управлял в качестве наиба», – пишет Али Каяев⁶¹⁷. Совершенно очевидно, что съезд, для удобства приезжающих со всех концов Страны гор, был проведен в Гази-Кумухе. Вероятно, съезд, созванный Сурхай-ханом Гази-Кумухским, является первым представительным форумом в истории Дагестана. Целью этого форума было не только представиться перед народными избранниками в ипостаси наиба халифа всех мусульман мира, но и показать себя истинно народным правителем, конечно же, оставаясь при этом последовательным феодалом.

Верно замечено Г.К. Гусейновым, что управлять Ширваном Сурхай-хан I собирался не только силою оружия⁶¹⁸. Еще большим рычагом управления для него было просвещение и наука. В отличие от военных деятелей, ученые и их стезя не имеют разделительных границ. И этим преимуществом они пользуются сполна, расширяя контакты с коллегами. Величие Сурхай-хана заключается в понимании этого фактора и значения просвещения вообще, а также всемерном его использовании для усиления своего авторитета, для укрепления своей политики и расширения сферы влияния. Поэтому одним из самых важных мероприятий, проведенных правителем Дагестана и Ширвана, нужно считать совещание с учеными и просветителями своего государства, которое он провел вскоре после своего провозглашения на эту должность, выяснения их мнения относительно путей развития просвещения в стране. Результатом такой политики стало открытие им «в Шемахе высшего духовного училища и назначение его руководителем наиболее авторитетного алима своего времени – Мухаммеда Убри, а преподавателями – таких известных алимов, как Дамадан Мухинский и Рахманкули Ахтынский». «О том, насколько высоко ценил Сурхай-хан услуги этих алимов, можно судить по щедрости их оплаты – по 35 туманов (видимо в год), а Мухаммеду Убри еще 3 селения в полное владение и сборы подати»⁶¹⁹. Согласно А. Исаеву, Дамадан-эфенди ал-Мухи служил в Шемахе секретарем и советником Сурхай-хана Гази-Кумухского⁶²⁰.

Сурхай-хан I уделял внимание не только образовательным учреждениям южной столицы своего государства, но и горного края. Он помогал строить мечети в селениях и подталкивал население на это, зная, что при мечети обязательно будет работать мактаб – начальная школа, а то и школа более высокого ранга – медресе. Но вскоре наступил конец такому планомерному развитию событий. Однако, давая оценку деятельности Сурхай-хана как «правителя Дагестана и Ширвана», необходимо непременно брать во внимание те прогрессивные начинания в области просвещения и образования, движущей силой которых он являлся. Перечисленные нами сведения дают нам полное право считать Сурхай-хана первым просвещенным правителем Дагестана.

Попытка Сурхай-хана вывести свое владение на уровень общекавказского государства неоценима в силу того, что она была направлена на преодоление извечной изоляции, в которой жили народы Страны гор. Практически, он пытался достигнуть того, что они получили впоследствии через присоединение к России, а через это – к развитию производительных сил, способов производства, ремесел, торговли, образования, вообще прогресса, но достичь этого он стремился не внешними средствами, а за счет внутренних резервов, путем саморазвития. Если бы этот процесс удалось завершить, т.е. удалось вновь объединить Дагестан в форме унитарного государства или федерации после распада единого государства Страны гор в лице Гази-Кумухского шамхальства на отдельные государственные образования, которое уже дало определенное развитие периферии, то, возможно, это послужило бы делу общего прогресса не только самих народов Дагестана, но и в целом Северного Кавказа. В этом отношении создание государства Дагестана и Ширвана Сурхай-ханом I является предтечей имамата, однако без религиозной односторонности и с лояльностью к другим дагестанским правителям. Но в условиях острейшей борьбы за завоевание Кавказа, развернутой Турцией, Ираном, а впоследствии и особенно Россией, и та, и другая попытки были недостижимой идеей, утопией.