3. Скульптура как искусство классического идеала

Ближайший вывод, вытекающий из предшествующих размышлений, заключается в том, что скульптура более, чем любое другое искусство, по своему характеру тесно связана с идеальным. А именно, с одной стороны, она вышла за пределы символизма как в отношении ясности своего содержания, постигающего самого себя как дух, так и в отношении полного соответствия ее изображения с этим существенным содержанием. С другой стороны, она еще не переходит в субъективность внутренней жизни, для которой внешний облик становится безразличным. Поэтому она образует средоточие классического искусства.

Правда, символическая архитектура и романтическая живопись также оказались подходящими для классической идеальности, однако идеал в своей собственной сфере не является высшим законом этих художественных форм и искусств, поскольку они не имеют своим предметом, как скульптура, саму по себе сущую индивидуальность, совершенно объективный характер и прекрасную свободную необходимость. Скульптурный же облик должен всецело проистекать из чистого духа, присущего мыслящей способности изображения, отвлекающейся от всех случайных моментов духовной субъективности и телесной формы; здесь нельзя оказывать субъективного предпочтения особенным моментам и проявлять чувства, удовольствие, многообразие побуждений и остроумие мыслей. Ибо, как мы видели, в распоряжении художника, даже создающего высочайшие произведения, находится лишь телесное воплощение духовного в формах, которые сами суть лишь общие формы органического строения человека. Творческая способность художника ограничивается отчасти столь же общей гармонией внутреннего и внешнего, отчасти индивидуальностью явления, лишь едва заметно смыкающейся с субстанциальным началом и сплетающейся с ним.

Скульптура должна формировать, подобно тому как боги в своей собственной сфере творят согласно вечным идеям, а остальное во всем действительном мире предоставляют свободе и собственной воле их творений. Теологи также проводят различие между тем, что делает Бог, и тем, что совершает человек в своем заблуждении и произволе. Однако пластический идеал выше таких вопросов, так как он находится в самом центре того блаженства и той свободной необходимости, где ни абстракция всеобщего начала, ни произвол особенного не сохраняют силы и значения.

Это чувство завершенной пластики в божественном и человеческом свойственно преимущественно Греции. Понимая Грецию как страну поэтов и ораторов, историков и философов, мы еще не постигнем ее в ее средоточии, если не обратимся к идеалам скульптуры как к ключу для понимания и не рассмотрим образы как эпических и драматических героев, так и действительно существовавших государственных деятелей и философов, исходя из этой пластики. Ибо как люди практически действующие, так и поэты и мыслители в счастливые дни Греции имеют этот пластический, всеобщий и все же индивидуальный, одинаковый во внешнем и внутреннем характер. Они выросли великими и свободными, самостоятельными на почве своей в самой себе субстанциальной особенности, порождая и формируя себя так, чтобы стать тем, чем они были и хотели быть.

Особенно эпоха Перикла была богата такими характерами: сам Перикл, Фидий, Платон и главным образом Софокл, таковы же Фукидид, Ксенофонт, Сократ, каждый в своем роде, причем ни один из них не теряет своей значительности. Все они, бесспорно, являются художественными натурами, идеальными художниками, творцами самих себя, цельными индивидами; они стоят перед нами как произведения искусства подобно бессмертным образам богов, в которых нет ничего преходящего и достойного смерти. Столь же пластичны и художественные произведения, изображающие победителей олимпийских игр, и даже явление Фрины, которая как прекраснейшая женщина вышла нагой из воды перед всем греческим народом.

Г.В.Ф. Гегель

Лекции по эстетике

Том 2

ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ. СИСТЕМА ОТДЕЛЬНЫХ ИСКУССТВ

ВТОРОЙ ОТДЕЛ. СКУЛЬПТУРА

Вторая глава. ИДЕАЛ СКУЛЬПТУРЫ

Переходя к рассмотрению собственно идеального стиля скульптуры, мы должны еще раз напомнить о том, что совершенному искусству необходимо должно предшествовать несовершенное, и притом не только по технике, которая сначала нас здесь не интересует, но и по всеобщей идее, по замыслу и способу идеально представлять ее. Ищущим искусством мы вообще назвали искусство символическое; таким образом, и чистая скульптура также имеет свои предпосылки, символическую ступень, и не только стадию символического искусства вообще, то есть архитектуры, но и такую скульптуру, которой еще присущ символический характер. Что такой скульптурой была египетская, в этом мы сможем убедиться позднее, в третьей главе.

В качестве символического элемента искусства мы можем, рассматривая вопрос с точки зрения идеала и говоря совершенно абстрактно и формально, уже здесь признать несовершенство всякого определенного искусства вообще, например попытку детей нарисовать человеческую фигуру или вылепить такую фигуру из воска и глины. То, что они производят, есть чистый символ, поскольку оно только намекает на то живое явление, которое он должен собой изобразить: предмет же и его значение он передает совершенно неверно. Так, искусство сначала иероглифично; это не случайный и произвольный знак, а приблизительный рисунок предмета для представления. Для этого достаточно и плохой фигуры, если она только напоминает о том образе, который должна обозначать.

Равным образом благочестие также довольствуется плохими картинами; в изображении, представляющем самую настоящую пачкотню, оно все еще поклоняется Христу, Марии или какому-нибудь святому, хотя такого рода образы индивидуализированы лишь посредством особых атрибутов, например фонаря, решетки, жернова и т. д. Ибо благочестие хочет только того, чтобы изображение вообще напоминало ему о предмете; все остальное добавляет душа, которая благодаря этому хотя и не совершенному изображению должна, однако, наполниться предметом.

Здесь не требуется живого выражения чего-то реально присутствующего, и не оно должно зажечь нас собственной силой; для художественного произведения достаточно уже того, что оно возбуждает в нас общее представление о предметах своими хотя и не вполне адекватными образами. Но представление уже всегда абстрагирует. Знакомый предмет, например дом, дерево, человека, я могу себе легко представить, но представление, хотя оно и вращается здесь в сфере вполне определенного, все же не идет дальше совершенно общих черт. Собственно говоря, оно вообще есть лишь тогда представление, когда в конкретном созерцании оно совершенно уничтожило непосредственную единичность предметов и упростило их. Если представление, которое должно пробудить художественное произведение, есть представление о божественном и должно быть познано всеми, всем народом, то эта цель достигается преимущественно тем, что способ изображения остается неизменным. Вследствие этого искусство становится тогда, с одной стороны, условным, а с другой — застывшим, как мы видим это не только в древнеегипетском, но также и в древнегреческом и раннехристианском искусстве. Художник был обязан придерживаться определенных форм и повторять их сложившийся тип.

Поэтому великий переход, пробуждающий искусство, мы должны искать лишь там, где художник созидает свободно, руководясь своей идеей, где молния гения ударяет в традиционный материал и сообщает изображению свежесть и жизненность. Лишь здесь духовный тон впервые проникает художественное произведение, не ограничивающееся больше тем, чтобы вообще вызывать представление в сознании и напоминать о более глубоком смысле, который зритель уже помимо этого носит внутри себя. Искусство переходит к изображению этого смысла как всецело жизненного, воплощенного в индивидуальном облике; поэтому оно не останавливается на простой поверхностной всеобщности форм, а с другой стороны, в отношении более частной определенности не придает значения обыденной, преднайденной действительности.

Достижение этой ступени — необходимое условие также и для возникновения идеальной скульптуры. То, что мы должны установить здесь относительно последней, касается следующих аспектов.

Во-первых, речь идет, в противовес только что указанным ступеням, о всеобщем характере идеального облика и его форм.

Во-вторых, мы должны указать те особенные стороны, которые приобретают важное значение: способ изображения лица, одежды, позы и т. д.

В-третьих, идеальный облик есть не только всеобщая форма красоты вообще, но благодаря принципу индивидуальности, характерному для подлинно живого идеала, включает в себя также и аспект обособления и его внутренней определенности, вследствие чего круг скульптуры расширяется, становясь циклом отдельных образов богов, героев и т. д.