Лекция 13 перспективная интегральная программа

В последнее десятилетие активные поиски историками новых путей сосредоточиваются вокруг осмысления роли и взаимодействия индивидуального и коллективного, единичного и массового, уникального и всеобщего. Вместе с тем остаются нерешенными многие важные составляющие этой проблемы, совокупность которых могла бы составить основу для разработки новой перспективной программы научных исследований в области широко понимаемой социальной истории. Ответ на вопрос, каким именно образом унаследованные культурные традиции, обычаи, представления определяют поведение людей в специфических исторических обстоятельствах (а следовательно сам ход событий и их последствия), не говоря уже о проблеме творческого начала в истории, требует выхода на уровень анализа индивидуальной деятельности. Включение механизмов личного выбора является необходимым условием построения комплексной объяснительной модели, которая должна учитывать наряду с социально-структурной и культурной детерминацией детерминацию личностную и акцидентальную.

В конкретно-исторических наблюдениях продуктивность персональной, или новой биографической истории, не вызывает сомнений. Но на уровне обобщения методологические проблемы перехода между полюсами индивидуальности и коллективности остаются актуальными. Кроме того, имеющиеся методики не позволяют исследователю пройти до конца весь путь “восхождения к индивиду”, оставляя непроторенным его важный отрезок, связанный с интериоризацией непосредственного жизненного опыта и формированием психологических установок, готовности и склонности воспринимать, реагировать, думать, оценивать, действовать определенным образом.

И все же ясно, что мы имеем дело с интегральной исследовательской установкой на изучение индивидуальной биографии в качестве особого измерения исторического процесса, что вовсе не исключает, а напротив – предполагает понимание значения системно-структурных и социокультурных исследований и комплементарности всех трех перспектив в целостной картине прошлого. Проблематизируя "социальное" и переключив внимание с типичного на уникальное с целью выявления всего разнообразия и изменчивости индивидуального опыта, исследователь затем вновь вынужден возвратиться к той социальности, которая, конечно, не существует сама по себе, но и не составляет простую сумму индивидуальных актов, а возникает в сложном взаимодействии индивидов с окружающим их миром.^cxxx Постоянно возникающая необходимость ответить на ключевые вопросы: чем обуславливался, ограничивался, направлялся выбор решений, каковы были его внутренние мотивы и обоснования, как соотносились массовые стереотипы и реальные действия индивида, как воспринималось расхождение между ними, насколько сильны и устойчивы были внешние факторы и внутренние импульсы – настоятельно "выталкивает" историка в то исследовательское пространство, где царит макроистория.

Репертуар методологических проблем, волнующих тех историков, которые хотят видеть в индивидуальной биографии эффективное средство исторического познания распадается на два сложных узла. В одном из них сплетаются те, что касаются процедуры генерализации. Прежде всего, не сходит с повестки дня вопрос о том, правомерно ли вообще наблюдения, сделанные на конкретном материале отдельных судеб экстраполировать в область коллективного опыта. Конечно, последний фиксирует в ментальных и поведенческих стереотипах лишь ту часть реализованного жизненного опыта индивидов, которая получила общественную санкцию. Нельзя, однако, не отметить, что отвергнутые модели поведения продолжают жить в коллективной памяти, пусть в форме "негативных образцов", а некоторые решения – и как запасные варианты.

Второй узел проблем касается ситуации и самого механизма принятия решений индивидом. При сопоставлении конкретных случаев осознанного выбора надо исходить из того, имеем ли мы дело с различным поведением в сходных или в существенно различающихся ситуациях. Важно также знать, наличествовала ли в данном обществе или общности одна поведенческая традиция, предполагавшая автоматическое ей следование, или же две-три равным (или неравным, но сравнимым) образом возможные и так или иначе принятые массовым сознанием модели и, соответственно, реализация одной из них (принятие индивидом того или иного решения) определялась такой совокупностью внешних условий, которая позволяла выбрать соответствующую его интенциям и учитывающую обстоятельства стратегию действий. В последнем случае можно говорить о конкурентных ситуационных поведенческих моделях, относительной свободе выбора. Изменение условий, при котором интепретация и оценка сложившейся обстановки обнаруживает непригодность всего обобщенного в соответствующих нормах и поведенческих стереотипах векового социально-исторического опыта, стимулирует поиск оригинальных решений. В таких жизненных ситуациях, когда действующий субъект, за неимением образца, вынужден самостоятельно определять способ действия, реализуется его творческое начало, социальная эффективность которого зависит от наличия конкретных условий, которые могли бы благоприятствовать последующему "удержанию" индивидуальных новаторских решений в коллективном опыте, то есть их освоению и присвоению социумом.

Как все же инкорпорировать избирательную и инновационную индивидуальную деятельность в анализ коллективных действий, исторических событий и макропроцессов? В этом и состоит критически важная с точки зрения сохранения целостности исторической перспективы проблема интеграции микроисторических исследований, которая, конечно же, не решается простым сложением эпизодов и судеб. Процесс изменения традиции непременно содержит такой этап, на котором некогда нестандартный выбор (модель поведения) в результате сознательного подражания или автоматического закрепления при частом повторении "удачного" решения (сходная нестандартная реакция в сходной нестандартной ситуации) становится основой для конкурентного поведенческого стереотипа, а затем, возможно, и для новой традиции, пройдя таким образом весь путь от уникального к особенному и, наконец, к общепринятому. Этот процесс идет в вязком и противодействующем гравитационном поле существующих норм и традиций, а его динамическими моментами являются возрастающая частота повторения определенной констелляции условий и обстоятельств и многократно подтвержденная коллективным опытом адекватность нестандартных индивидуальных решений.

Каждое крупное историческое событие – это тысячи и тысячи крупных, мелких и совсем, казалось бы, незначительных, элементарных событий, происходивших на самых разных уровнях: в жизни индивидов, общностей, или в рамках государственных институтов. Именно из-за их разномасштабности далеко не все эти события, называемые историческими фактами, могут быть выстроены в последовательную цепь, но все они могут быть представлены в более сложной и разветвленной цепи исторических ситуаций. Важным инструментом нового исторического объяснения мог бы стать многоаспектный и комплексный ситуационный анализ, позволяющий реконструировать индивидуальное событие в его целостности (включая механизм принятия решения), то есть раскрыть конкретную совокупность условий, мотивов, действий, переживаний, восприятий и реакций, а также последствий человеческих поступков. Установление же всех вариантов практических решений, оказавшихся возможными в данном социальном контексте, в перспективе позволяет перейти от индивидуального опыта к коллективному и к характеристике самого социума, хотя этого и недостаточно для понимания механизмов его внутреннего развития и трансформации.

Очевидно, что для этого потребуется новая интегральная парадигма исторического анализа. Попробуем представить себе такую модель, которая способна учесть, наряду с материальными и духовными условиями жизнедеятельности, творческую роль личности и механизмы личного выбора, и процесс трансформации деятельности индивидов, включенных в социум и испытывающих его принуждения, в социальное действие коллективных субъектов истории. Взаимодействие индивида с социумом, его функционирование в общественном контексте может быть раскрыто только посредством сложной и многоступенчатой иерархии исследовательских процедур, необходимыми моментами которой являются следующие: 1)анализ ординарной или неординарной ситуации, задающей условия и ограничивающей возможные направления деятельности (в том числе сам набор альтернативных моделей поведения и их относительную общественную ценность), 2)реконструкция истории самого индивида – его предшествовавшего жизненного опыта, который и определяет индивидуальное восприятие социокультурной традиции, сложившейся на основе унаследованного исторического опыта и доминирующей в общественном сознании; 3)выяснение его психологической предрасположенности к тому или иному образу действий, степени здравомыслия и практической интуиции, эмоционального настроя – всего, чем обусловливался личный выбор (согласно доминирующей коллективной модели или в отличие от нее); 4)описание действий индивида, включая их мотивацию, конкретный процесс принятия решения и реализацию последнего, а также 5)позитивные или негативные последствия реализованного решения. Наконец: 6)переход от единичного к массовому с демонстрацией наличия совокупности аналогичных или альтернативных решений, прошедших проверку жизненной практикой, закрепленных в новом поведенческом стереотипе и инкорпорированных таким образом в коллективный опыт, и 7)анализ произведенных ею структурных социальных изменений.

Итак, подойдя к новой ситуации и мысленно вернувшись назад, к началу процесса, мы обнаруживаем, что подлинный творческий заряд, ставший в конечном счете (в результате преднамеренных или непреднамеренных действий, обусловленных предшествовавшими событиями, культурно-историческими традициями, системно-структурными отношениями и целевыми установками) причиной последовавших структурных сдвигов и смены исторических ситуаций, был запущен благодаря случайному стечению обстоятельств самого разного рода, давшему импульс и почву для выбора нестандартного решения, альтернативной поведенческой модели.

Умозаключения историков обычно идут от результата события, от следствия к причинам, а не наоборот, что создает впечатление неизбежности, жесткой детерминированности, запрограммированности этого результата. Но можно мысленно двигаться сквозь череду исторических ситуаций вперед, от той “случайной причины”, которая кроется в потенциальной изменчивости/вариативности индивидуального поведения. В индивидуальном и общественном сознании на каждом данном временном отрезке обнаруживается обширный субстрат идей, этических ценностей и основанных на них поведенческих моделей, унаследованных от прошлых поколений и/или зафиксированных личным опытом. Встает вопрос, как можно перейти из сферы представлений, коллективного сознания и даже подсознания к анализу исторических событий, который исследует саму деятельность, а не то, что уже стало ее результатом?

Приспособление к новым условиям всегда начинается с изменения поведения, которым апробируются другие модели, отличные от доминирующей, затем происходят функциональные изменения, связанные с перестройкой отношений между индивидами, и наконец, процесс завершается морфологической перестройкой с изменениями в ментальной структуре самого субъекта и в общественной системе. Социальные структуры (материальные и духовные), сложившиеся в результате предшествовавшей деятельности, выступают в каждой новой ситуации как условия, в которых и развертываются события – осознанные или неосознанные, преднамеренные или непреднамеренные, скоординированные, нескоординированные или противоположным образом направленные действия людей, которые могут выступать и как личности, и как социальные субъекты, и как корпорации, и как толпа. Что касается политических событий национального масштаба, то они разворачиваются на авансцене истории, представляя собой лишь верхушку этого айсберга человеческих мотивов, интенций, легких и трудных решений, волевых усилий, свершившихся надежд и обманутых ожиданий. Эта национальная историческая драма вовлекает в свою орбиту сотни имеющих собственные сюжеты провинциальных и локальных драм, трансформируя идущее от них напряжение в своей кульминации.

В каждой исторической ситуации имеется некоторый спектр возможных вариантов поведения, актуализирующихся в зависимости от многочисленных и разнообразных условий и факторов, которые выступают на поверхности событий как случайности. И целенаправленные действия человека в ситуации свободного выбора определяются не столько мерой его познания социальной реальности прошлого и настоящего (необходимости), сколько пониманием или интуитивным предчувствованием и стремлением исключить нежелательные вмешательства (случайности). Из ряда возможных альтернативных линий человек должен сделать выбор – действие же (или бездействие) превращает потенциальное множество в реальное единство. В традиционной истории вся цепь событий объяснялась указанием на интенции действующих лиц и на непосредственно предшествовавшие события. В последовательном анализе исторических ситуаций был бы уместен многовариантный прогностический анализ с различными сценариями развития событий, рассчитанными на тот случай, если бы в заданных условиях действующим лицом исторической драмы были приняты и реализованы возможные альтернативные решения.^cxxxi

Таким образом, речь идет об интегральной – по самой своей сути – исследовательской установке на изучение индивидуальной биографии в качестве особого измерения исторического процесса, а именно его субъективно-личностного аспекта, в котором отражается развитие самого субъекта деятельности на основе приращения унаследованного коллективного опыта за счет индивидуального жизненного опыта (подтверждений, отклонений и инноваций), что вовсе не исключает, а напротив – предполагает понимание значения системно-структурных и социокультурных исследований и комплементарности всех трех перспектив в целостной картине прошлого. Ведь различные аспекты социальной жизни не просто “где-то пересекаются”, тем более “в конечном счете”: они так переплетены, что ни один нельзя постичь в изоляции от других, а социальные отношения между людьми являются выражением их идей о реальности и вне их поняты быть не могут. Индивидуальный или коллективный субъект действует мотивированно, на основании своих представлений об окружающем мире, в конкретной исторической ситуации, которая слагается из предшествовавшей социально-исторической практики и из желаний, стремлений, действий других индивидов и групп. Теоретическая стыковка “обеих реальностей” в модели последовательного ситуационного взаимодействия несомненно имеет немалый синтетический потенциал.