Валерий гаврилин: охраняю музыку родины Людей злит, что правда проста

     Это единственный эпиграф, который взят из чужого высказывания, и Гаврилин даже в записках для себя делает сноску: «Гете: Людей злит, что правда проста». Но гораздо раньше, во время учебы в Ленинградской специальной музыкальной школе, куда воспитанник детского дома в селе Ковырино под Вологдой был принят в 14 лет, юноша записал: «Счастье жизни — в труде и в познании простейших истин жизни». И сформулировал творческое кредо, которое мучительно ищут все юные дарования: «Говоря просто о дряни, делаешь ее еще гаже. О красоте — еще краше».

      Вот как раскусил Гаврилин феномен успеха кумиров в те годы, когда публика не была еще так развращена, а «звезды» пели не под фанеру, не скатывались до откровенной пошлости: «Высоцкий, Пугачева и КО — несколько уголовная манера пения, и оттого она (манера эта) так популярна, что у нас огромная часть населения в большей или меньшей мере пассивные, потенциальные или активные воры, и каждый из них в глубине души ощущает себя уголовником, и ему мила и одобрительна эта блатнячья красота — расхлыстанность, грубая чувственность, дешевенькая романтика и суперменство».     Ну а главную ущербность примадонны Гаврилин заметил еще в разгар ее славы: «Э. Фицджералд, Э. Пиаф — национальные, мощные характеры, но А.П. — воинствующая обывательница. И если, принимая стадионную терминологию, она (А.П.) лучшая, то хорошо бы прибавлять — к сожалению, пока таков наш уровень».

        «Ложь, неправда, упрятанная в правду, как яд в золотой перстень, в разум нации; СМИ, как фея, вертят свое страшное веретено, уколы которого погружают нацию в сон и одурь». «Человек, говорящий правду, умирает не от болезни» — грустная и злободневная запись…

         А вот еще одно пугающее наблюдение в стране, переставшей ставить труд главным смыслом жизни и мерилом благосостояния: «Дурное отношение к труду — первый и самый важный шаг на пути превращения человека в животное, первый шаг на пути к человеконенавистничеству».

           «Тургенев, и Фет, и Толстой критиковали стих Пушкина в «Туче»: «И молния грозно тебя обвивала» — за неправду: молния не обвивает (Тургенев: «это не дает картины). К вопросу о точности «неточных искусств…». Самое поразительное (может, Гаврилин этого не знал), что «неточное» искусство Пушкина, умноженное на гениальную интуицию, оказалось точнее доводов критиков: позднейшие физические исследования доказали, что разряд молнии не раскалывает тучу, как это видится нам с земли, а именно обвивает!

Интеллигентный человек не может быть трусом

     «О главном редакторе К-м: ясно, что он не интеллигент. Он оборотень. Интеллигентный человек не может быть трусом».

          «Бедное, прекрасное племя, братья мои, русская интеллигенция. Вы выросли в России, как незабудки на болоте. Вас нельзя было взять, не провалившись в гниль. Теперь вас используют, как фиалку в табаке — для запаха. Бедное, эксплуатируемое, гонимое племя. Вы живете пока только воспроизводством. Будет ли эта жизнь вечной?».

          Первый признак всякого крупного таланта — ранняя мировоззренческая ясность и точный выбор духовных опор. В самом начале учебы в Ленинградской спецшколе подросток записывает: «БЛОК — гений. В. Гаврилин». Тут же — следующая запись: «Подумать о переложении на музыку «12» Блока для хора», а дальше — нотные наброски. И наконец: «Только так. Если позабудусь — читать предисловие к «Возмездию» БЛОКА». Мне сразу вспомнились свои блоковские штудии в юношеском зале Библиотеки имени Ленина. Из предисловия к «Возмездию» больше всего врезалось это открытие: «Зима 1911 года была исполнена глубокого внутреннего мужественного напряжения и трепета. Я помню ночные разговоры, на которых впервые вырастало сознание нераздельности и неслиянности искусства, жизни и политики». Какое точное выражение — «нераздельность и неслиянность». Все приверженцы «измов» пытаются их искусственно разделить или насильно слить, а органичный художник чувствует естественные границы. В период перестройки, идейного противостояния и торжества космополитического либерализма я до конца понял суть другого блоковского высказывания: «Я — художник, а следовательно — не либерал. Объяснять это считаю излишним». Валерий Гаврилин, который всего на 5 лет старше меня, понял это поразительно рано, записав уже в 1967 году: «Нет ничего страшнее либерализма. Даже воинствующий консерватизм лучше, т.к. он очевиден. Либерализм же лжив, увертлив и трудно уловим. Он путает ясное отношение к вещам и сбивает с прямой дороги». Но молодого композитора уже нельзя было сбить с прямой дороги. Стремительно идя по ней, он мог только усмехаться на гримасы своих коллег: «Экспрессионизм — конечно же» или: «Авангардисты делятся на Геростратов, талмудистов и симулянтов». «Авангардисты — смотря впереди кого и чего. Возможно, что с ними хорошо есть г….».

           В 1990 году, Валерий Гаврилин перенес второй инфаркт, общественно-творческая деятельность его несколько приутихла, но сосредоточенная работа продолжалась, и в начале трагических 90-х он записывает четверостишие, обыгрывающее поговорку о дурацком и легкомысленном свойстве русского человека:  Поскакавши—постоим, Постоявши—скачем. Что имеем — не храним.      Потерявши — плачем.

     А следом идут две совершенно серьезные записи о крушении СССР и о стойкости православного художника на пиру предателей и перевертышей: «Уничтожена не просто соц. система — уничтожен санитарный форпост (легкие), где мировой дух очищался от грязи». И на следующей странице: «Мы не пойдем на гражданскую войну, но к войне за нашу веру, за божий порядок должны быть готовы».