Глава 7

МОНОГАМИЯ И ПРИРОДА ЖЕНЩИН

ПАСТУХ: Эхо лесное, станешь ли мне отвечать,

Откликнешься ли: мне начать?

ЭХО: Начать.

Как обожанье свое дать милашке понять?

Обнять.

Девушку как ублажить, что не знала любви до того?

Того.

Что открывается в женщинах после объятья?

Платья.

Что сбережет ее честь, что мила мне, поверь?

Дверь.

Музыка камни смягчает, любовь моей лиры касается струн:

Врун.

Что же ей, Эхо, тогда предложить, коль терпения нету?

Монету.

- Джонатан Свифт, "Тихое эхо женщине"

В удивительном исследовании, недавно проведенном в Западной Европе, появились следующие факты. Семейные особи женского пола предпочитают заводить романы с властными особями мужского пола, старшими, физически более привлекательными, внешне более симметричными и связанными семейными узами; особи женского пола с гораздо большей вероятностью вступят в любовную связь, если их партнеры будут зависимыми, моложе, физически непривлекательными или будут иметь асимметричную внешность; косметическая операция по улучшению облика особи мужского пола удваивает его возможности завести роман на стороне; чем более он привлекателен, тем менее внимателен как отец; примерно каждый третий младенец, рожденный в Западной Европе, является продуктом интрижки на стороне.

Если вы находите эти факты тревожащими или вам трудно в них поверить, не волнуйтесь. Исследование проводилось не на людях, а на ласточках, невинных, щебечущих птицах с раздвоенным хвостом, делающих милые пируэты вокруг сараев и на полях в летние месяцы.

Люди совершенно отличаются от ласточек. Разве нет?

ОДЕРЖИМОСТЬ БРАКОМ

Гаремы древних деспотов показали, что мужчины могут максимально использовать возможности превратить социальное положение в репродуктивный успех, но они не могли быть типичными для условий, в которых жило человечество в течение большей части своей истории.

Что касается единственного способа быть властелином, сторожащим гарем в наши дни - это основать секту и промывать мозги потенциальным любовницам о своей святости.

Во многих отношениях современные люди, надо полагать, живут в социальных системах, которые намного ближе к социальным системам их предков, охотников-собирателей, чем к условиям ранней истории.

Ни одно общество охотников-собирателей не поддерживает слишком нерегулярные многобрачные отношения, и институт брака фактически универсален.

Люди живут в больших группах, чем они привыкли, но в пределах этих групп стержнем человеческой жизни является семейная ячейка: муж, жена и дети. Брак - институт воспитания детей; везде, где он встречается, отец принимает, по крайней мере, некоторое участие в воспитании ребенка, пусть только обеспечивая пищей. В большинстве обществ мужчины стремятся быть многоженцами, но немногие достигают цели. Даже в многобрачных скотоводческих обществах значительное большинство браков - моногамные.

Именно наше обычное единобрачие, а не наше возникающее время от времени многобрачие, отличает нас от других млекопитающих, включая обезьян. Из четырех других человекообразных обезьян (гиббоны, орангутаны, гориллы и шимпанзе) только обычаи гиббона чем-то напоминают брак.

Гиббоны живут преданными парами в лесах Юго-Восточной Азии, каждая пара живет уединенной жизнью в пределах территории.

Если мужчины в глубине души - авантюристы-многоженцы, как я доказывал в последней главе, то откуда взялся брак? Хотя мужчины ненадежны ("вы боитесь обязательств, не так ли?", - говорит стереотипная жертва соблазнителя), они также заинтересованы найти жену, с которой построят семью, и вполне могли бы насадить им верность, несмотря на свои собственные измены ("вы никогда не бросите вашу жену ради меня, не так ли?" говорит стереотипная любовница).

Эти две цели противоречивы только потому, что женщины не готовы четко разделиться на жен и проституток.

Женщина - не пассивное движимое имущество, за которое борются деспоты, описанные в последней главе.

Она - активный соперник в сексуальной игре, и у нее есть свои собственные цели. Женщины всегда намного меньше интересовались многобрачием, чем мужчины, но это не означает, что они не сексуальные авантюристки. У теории пылкого мужчины/скромной женщины есть большая трудность с ответом на простой вопрос: Почему женщины всегда неверны?

ЭФФЕКТ ИРОДА

В 1980-ых годах многие ученые-женщины во главе с Сарой Хрдай, ныне работающей в Калифорнийском университете в Дэвисе, начали замечать, что распутное поведение самок шимпанзе и хвостатых обезьян неловко соседствовало с теорией Триверса, что более значительный родительский вклад в самок приводит напрямую к разборчивости самок. Собственные исследования Хрдай лангуров и исследования макак ее студенткой, Мередит Смолл, казалось, показали совсем другую самку, отличную от стереотипа эволюционной теории: cамку, ускользающую из отряда для свидания с самцом; самку, активно ищущую множество сексуальных партнеров; самку, которая с такой же вероятностью инициирует секс, как и самец.

Далеко не переборчивые, самки приматов, казалось, были инициаторами большого количества беспорядочных половых связей.

Хрдай начала предполагать, что что-то неладно было с теорией, а не с самками.

Десятилетие спустя неожиданно стало ясно, что именно. На эволюцию поведения самок сполна пролила новый свет группа идей, известных как "теория конкуренции спермы".

Решение вопроса Хрдай изложено в ее собственной работе. В своем исследовании лангуров Абу в Индии Хрдай обнаружила ужасный факт. Убийство детеныша обезьяны взрослыми самцом было обычным явлением.

Каждый раз, когда самец вступает во владение отрядом самок, он убивает всех детенышей в группе.

Точно такое же явление было обнаружено немного позже у львов. Когда группа братьев завоевывает прайд самок, первое, что они делают, это убивают младенцев. Фактически, как показали последующие исследования, убийство детенышей самцами распространено у грызунов, хищников и приматов.

Даже наши самые близкие родственники, шимпанзе, повинны в этом. Большинство натуралистов, воспитанных на сентиментальных телевизионных программах по естествознанию, было склонно считать, что они были свидетелями патологического отклонения, но Хрдай и ее коллеги полагали иначе.

Детоубийство, сказали они, было "адаптацией" - эволюционной стратегией.

Убивая своих пасынков, самцы прекращали выработку самками молока и тем самым переносили на более ранний срок дату, когда мать могла быть оплодотворена снова.

У альфа-самца лангура или пары братьев львов есть лишь короткое время на вершине, и детоубийство помогает этим животным произвести максимальное число потомков в течение этого времени.

Важность детоубийства у приматов постепенно помогла ученым понять системы спаривания пяти видов обезьян, потому что она внезапно давала основание самкам быть преданными одному или группе самцов - и наоборот: защищать свои генетические инвестиции друг в друга от кровожадных конкурирующих самцов. Вообще говоря, структура общества самок обезьян определяется распределением пищи, в то время как структура общества самцов определяется распределением самок.

Так самки орангутана предпочитают жить отдельно на строго соблюдаемых территориях, в большей степени чтобы использовать свои скудные пищевые ресурсы.

Самцы также живут в одиночестве и пытаются монополизировать территории нескольких самок. Самки, живущие на его территории, ожидают, что их "муж" решительно приедет им на помощь, если появится другой самец.

Самки гиббона также живут в одиночестве. Они способны защитить до пяти участков самок, и они с легкостью могут практиковать тот же вид многобрачия, что и орангутаны: один самец может патрулировать территории пяти самок и спариваться со всеми ими. К тому же, от самцов гиббона мало пользы как от отца.

Они не кормят детенышей, не защищают их от орлов, они даже не очень их обучают. Итак, почему они преданно придерживаются одной самки? Одна огромная опасность для молодого гиббона, от которой его может уберечь отец - это быть убитым другим самцом гиббона.

Робин Данбар из Ливерпульского университета полагает, что самцы гиббонов моногамны, чтобы предотвращать убийство детенышей.

Самка гориллы столь же предана своему супругу, как любой гиббон; она идет туда, куда идет он, и делает то, что он делает. И он, в некотором смысле, предан ей. Он остается с нею много лет и следит за тем, как она выращивает его детей. Но есть одно большое различие. У него в гареме есть несколько самок, и он действительно одинаково предан каждой. Ричард Ренгэм из Гарвардского университета полагает, что социальная система горилл в значительной степени создана для предотвращения детоубийства, но что для самок безопасность в их количестве.

(Для питающихся плодами гиббонов на территории недостаточно пищи, чтобы накормить больше чем одну самку).

Поэтому самец оберегает свой гарем от ухаживания со стороны конкурирующих самцов и приносит своим детям огромную пользу, препятствуя их убийству.

Шимпанзе еще более улучшили стратегию, направленную против детоубийства, изобретя довольно отличающуюся социальную систему. Поскольку они питаются рассредоточенной, но богатой пищей, такой как плоды, и проводят больше времени на земле и на открытой местности, шимпанзе живут большими группами (у большой группы больше пар глаз, чем у маленькой), которые регулярно разбиваются на меньшие группы, пока не соберутся вместе.

Эти "делящие-слияющиеся" группы слишком велики и слишком гибки, чтобы в них доминировал один самец.

Путь к вершине политического дерева для самца шимпанзе лежит через союзы с другими самцами, и отряды шимпанзе включают в себя много самцов.

Поэтому самку теперь сопровождают много опасных отчимов.

Выход для самки - разделить свое сексуальное расположение более широко, в результате любой из отчимов мог бы быть отцом.

В итоге есть только одно обстоятельство, при котором самец шимпанзе может быть уверен, что детеныш, с которым он столкнулся, не его: если он прежде никогда эту самку не видел.

Как обнаружила Джейн Гудол, самцы шимпанзе атакуют незнакомых самок, которые переносят детенышей и убивают последних.

Они не нападают на бездетных самок.

Проблема Хрдай решена.

Неразборчивость в связях самок обезьян может быть объяснена необходимостью разделить отцовство среди многих самцов, чтобы предотвратить детоубийство.

Но относится ли это к человечеству?

Короткий ответ - нет.

Факт в том, что у пасынков вероятность умереть в шестьдесят пять раз больше, чем у детей, живущих с настоящими родителями, и неизбежно, что маленькие дети часто испытывают страх перед новым отчимом, который им трудно преодолеть. Но ни один из этих фактов не имеет большого отношения ни к старшим детям, ни к грудным младенцам.

Их смерти не освобождают мать, чтобы та рожала снова.

Кроме того, тот факт, что мы - обезьяны, может вводить в заблуждение.

Наша сексуальная жизнь сильно отличается от таковой у наших родичей.

Если бы мы были похожи на орангутанов, то женщины жили бы в одиночестве и отдельно друг от друга.

Мужчины также, жили бы в одиночку, но каждый посещал бы нескольких женщин (или не посещал бы ни одну) для случайного секса.

Если бы два мужчины когда-либо встретились, была бы ужасная, ожесточенная битва.

Если бы мы были гиббонами, то наши жизни были бы неузнаваемы.

Каждая пара жила бы далеко друг от друга и сражалась бы до смерти при любом вторжении на их индивидуальную территорию - которую они никогда не покинут. Несмотря на иногда встречающихся неприветливых соседей, мы живем не так. Даже люди, удалившиеся в свои неприкосновенные пригородные дома, не претендуют на то, чтобы оставаться там всегда, не говоря уже о том, чтобы не пускать никого из посетителей.

Мы проводим большую часть нашей жизни на общей территории, работая, делая покупки или играя.

Мы общительны и социальны

И мы не гориллы.

Если бы мы были гориллами, то жили бы в гаремах, каждый во власти одного гигантского мужчины средних лет, по весу вдвое превушающего женщину, монополизировавшего сексуальный доступ ко всем женщинам в группе и запугивающего других мужчин. Секс был бы более редким, чем дни всех святых, даже для великого мужчины, который занимался бы сексом один раз в год, и секс был бы почти несуществующим для других мужчин.

Если бы мы были лишенными волос шимпанзе, то наше общество все еще выглядело бы в какой-то мере довольно привычно.

Мы жили бы в семьях, были бы очень социальными, иерархическими, территориальными и агрессивными по отношению к другим группам, к которым мы не принадлежим. Другими словами, мы были бы опирающимися на семью городскими жителями, обладающими классовым сознанием воинственно настроенными националистами, каковыми мы и являемся.

Взрослые мужчины проводили бы больше времени, стараясь подняться в политической иерархии, чем со своими семьями.

Но когда мы обратимся к сексу, положение начает выглядеть совсем по-другому.

Для начала, мужчины не участвовали бы в выращивании потомства вообще, даже не платили бы алименты на ребенка; не было бы вообще никаких брачных уз. Большинство женщин спаривалось бы с большинством мужчин, хотя главный мужчина (давайте назовем его президентом) обязательно обладал бы правом первой ночи с самыми плодовитыми женщинами. Секс представлял бы собой периодические романы, которым предавались бы с очевидной неумеренностью во время течки у женщины, но полностью забывали бы о ней в течение многих лет в то время беременности или выращивания маленького ребенка.

Об этой течке было бы объявлено всем, благодаря демонстрации ее розовой и набухшей задницы, которая оказалась бы непреодолимо очаровательной для каждого мужчины, увидавшего ее. Они старались бы монополизировать таких женщин целыми неделями подряд, вынуждая их вступать с ними в "брачную связь"; они бы не всегда преуспевали и быстро потеряли интерес, когда припухлость сошла бы. Джаред Даймонд из Калифорнийского университета в Лос-Анджелесе рассуждал, насколько разрушительным это было бы для общества, представив себе эффект, произведенный на обычный офис женщиной, появившейся однажды на работе нотразимо розовой.

Если бы мы были карликовыми шимпанзе или бонобо, то жили бы в группах, очень похожих на группы шимпанзе, но были бы бродячие отряды доминирующих мужчин, посещающих несколько групп женщин.

Как следствие, женщины должны были бы распределить возможность отцовства еще более широко, и самки бонобо - определенно нимфоманки в своих привычках.

Они занимаются сексом при малейшей возможности и большим разнообразием способов (включая оральный и гомосексуальный), и сексуально привлекательны для самцов в течение продолжительных периодов времени.

Молодая самка бонобо, пришедшая на дерево, где питаются другие представители этого вида, сначала спарится поочередно с каждым из самцов, включая подростков, и только тогда займется едой.

Спаривание не совсем беспорядочное, но весьма всеобъемлющее.

Тогда как самка гориллы спариватся приблизительно десять раз для каждого рожденного детеныша, самка шимпанзе спаривается от пятисот до тысячи раз, а бонобо - до трех тысяч раз.

Самку бонобо редко беспокоит соседний самец во время спаривания с более младшим самцом, и спаривание происходит настолько часто, что редко приводит к зачатию. Действительно, вся структура агрессии самцов ослаблена у бонобо. Самцы не крупнее, чем самки, и тратят меньше энергии, пытаясь подняться в иерархии самцов, чем обычные шимпанзе.

Лучшая стратегия для самца бонобо, сосредоточенная на бессмертии генов, состоит в том, чтобы съесть свою зелень, хорошо выспаться и подготовиться к долгогому блудному дню.

НЕЗАКОННОРОЖДЕННЫЕ ПТИЦЫ

По сравнению с нашими родственниками-обезьянами, мы наиболее распространенные из больших человекообразных обезьян, проделали удивительный трюк.

Мы почему-то повторно изобрели единобрачие и отцовскую заботу, не теряя обычая проживать в больших группах с множеством самцов. Как гиббоны, мужчины женятся на женщинах поодиночке и, уверенные в отцовстве, помогают им вырастить свое потомство, но, подобно шимпанзе, эти женщины живут в обществах, где имеют постоянный контакт с другими мужчинами. Этому нет аналогии среди человекообразных обезьян.

Я считаю, однако, что есть близкая аналогия среди птиц. Многие птицы живут в колониях, но спариваются моногамно в пределах колонии. И аналогия с птицами дает совсем другое объяснение, почему женщины заинтересованы в сексуальным разнообразии.

Женсщина не должна разделять свои сексуальные предпочтения среди многих мужчин, чтобы предотвратить детоубийство, но у нее может быть серьезное основание, чтобы уделять их одному тщательно подобранному мужчине, помимо мужа.

Ведь ее муж обычно почти по определению - не лучший мужчина, иначе как его угораздило жениться на ней? Его ценность состоит в том, что он является моногамным и не будет поэтому делить свои усилия по воспитанию детей между несколькими семьями.

Но зачем принимать его гены? Почему бы не получить его родительскую заботу и гены какого-то другого мужчины?

В описании человеческой системы спаривания трудно быть точным.

Люди очень гибки в своих привычках, в зависимости от их расовой принадлежности, религии, богатства и экологии. Тем не менее, некоторые универсальные особенности обращают на себя внимание. Во-первых, женщины обычно ищут моногамный брак даже в обществах, которые позволяют многобрачие.

Невзирая на редкие исключения, они хотят тщательно выбирать, а затем, пока он остается достойным, монополизировать мужчину до конца жизни, получать его помощь в выращивании детей, и, возможно, даже умереть с ним.

Во-вторых, женщины не ищут сексуальное разнообразие как таковое.

Есть, конечно, исключения, но вымышленные и реальные женщины регулярно отрицают, что нимфомания сохраняет для них какую-то привлекательность, и нет никакой причины им не верить.

Искусительница заинтересована в романе на одну ночь с мужчиной, чьего имени она не знает - это фантазия, поддерживаемая мужской порнографией. Лесбиянки, свободные от ограничений, наложенных мужской природой, неожиданно отказывают себе в сексуальной беспорядочности; напротив, они удивительно моногамны. Ничто из этого не удивительно. Самки животных мало что получают от сексуальных авантюр, поскольку их репродуктивная способность ограничена не тем, с каким количеством самцов они спариваются, а как долго они их используют, чтобы принести потомство.

В этом отношении мужчины и женщины очень отличаются.

Но в третьих, женщины иногда неверны.

Не все прелюбодеяния вызваны мужчинами.

Хотя она может редко, или никогда не интересоваться случайным сексом с проституткой мужского пола или незнакомцем, женщина в жизни, как и в мыльных операх, вполне способна принять, или спровоцировать, предложение любовных отношений с одним человеком, которого она знает, даже если она в это время живет в "счастливом" браке.

Это парадокс

Он может быть решен одним из трех способов

Мы можем возложить ответственность за прелюбодеяния на мужчин, утверждая, что сила увещеваний соблазнителей будет всегда покорять некоторые сердца, даже наиболее упорные.

Назовем это версией "опасных любовных связей".

Или мы можем возложить ответственность за это на современное общество и сказать, что разочарования и сложности современной жизни, несчастных браков и так далее, нарушили естественную картину и привили чуждые привычки человеческим женщинам.

Назовем это версией "Далласа".

Или мы можем предположить, что есть некоторые веские биологические причины для поиска внебарчного секса, без отказа от брака - какой-то инстинкт у женщин, чтобы не лишать себя возможности выбрать сексуальный "план Б", когда план A как следует не сработал.

Назовем это стратегией "Эммы Бовари".

В этой главе я собираюсь доказать, что прелюбодеяние могло играть большую роль в формировании человеческого общества, потому что часто были преимущества для обоих полов в моногамном браке искать альтернативных половых партнеров.

Это заключение базируется на исследованиях человеческого общества, и современного, и племенного, и на сравнениях с обезьянами и птицами.

Описывая прелюбодеяние как силу, которая сформировала нашу систему спаривания, я не "оправдываю" ее.

Ничто не является "более естественным", чем люди, у которых эволюционировала тенденция противиться тому, чтобы им наставили рога или иозменяли, поэтому если бы мой анализ должен был интерпретироваться как оправдывающий прелюбодеяние, он еще более очевидно интерпретировался бы как оправдание социальных и правовых механизмов для противодействия прелюбодеянию. Я заявляю, что и прелюбодеяние, и его осуждение являются "естественными".

В 1970-ых Роджер Шот, британский биолог, который позже переехал в Австралию, заметил в анатомии человекообразных обезьян нечто необычное.

У шимпанзе гигантские яички; а у горилл крохотные.

Хотя гориллы весят в четыре раза больше шимпанзе, яички шимпанзе весят в четыре раза больше, чем яички гориллы.

Шот задался вопросом, почему это так, и предположил, что это могло иметь некоторое отношение к системе спаривания.

По мнению Шота, чем больше яички, тем более полигамны самки.

Легко понять почему.

Если самки животных спариваются с несколькими самцами, то сперма от каждого самца конкурирует за то, чтобы достигнуть ее яйцеклетки первой; лучшим способом для самца оклонить гонку в свою пользу - это произвести больше спермы и затопить конкурента.

(Есть другие способы.

Некоторые самцы стрекоз используют свой пенис, чтобы вычерпать сперму, которая была там первой; кобели и австралийские кенгуровые мыши "запирают" свой пенис в самке после копуляции и не могут освободить его в течение некоторого времени, таким образом препятствуя попыткам других; самцы людей, похоже, производят большое количество дефектных сперматозоидов "камикадзе", которые формируют своего рода пробку, закрывающую влагалищную дверь от более поздних кандидатов).

Как мы видели, шимпанзе живут в группах, где у нескольких самцов может быть общая самка, и поэтому есть награда на способность эякулировать часто и объемисто - у того, кто так делает, лучшие шансы быть отцом.

Эта догадка подтверждается у всех обезьян и всех грызунов.

Чем больше они могут быть уверены в сексуальной монополии, как уверены гориллы, тем меньший их яички; чем больше они живут в промискуитетных группах с множеством самцов, тем их яички больше.

Начинало выглядеть, как будто Шот наткнулся на анатомическую подсказку к системе спаривания видов. Большие яички равняется полигамные самки. Можно ли это использовать, чтобы предсказать систему спаривания видов, которые не были изучены? Например, очень немного известно об обществах дельфинов и китов, но хорошо известна их анатомия, благодаря китобойному промыслу. У них всех огромные яички, даже учитывая их размер. Яички южного кита весят больше тонны и составляют 2 процента веса его тела.

Поэтому, учитывая пример обезьян, разумно предсказать, что самки китов и дельфинов по большей части не моногамны, а спариваются с несколькими самцами. Насколько известно, это действительно так.

Система спаривания афалин, похоже, состоит из насильственного "содержания в стаде" воспроизводящих самок меняющейся коалицией самцов, и иногда даже одновременного оплодотворения такой самки двумя самцами одновременно - более серьезное доказательство конкуренции спермы, чем что угодно в мире шимпанзе.

У кашалотов, живущих в гаремах подобно гориллам, относительно маленькие яички; один самец обладает монополией над гаремом, и у него нет конкурентов среди кашалотов.

Давайте теперь применим это предсказание к мужчинам.

Для человекообразных обезьян мужские яички имеют средний размер - значительно больше, чем у горилл.

Как у шимпанзе, яички у человека размещены в мошонке, висящей снаружи тела, она содержит сперматозоиды, которые были уже произведены прохладными, тем самым как бы увеличивая свой срок годности.

Это все является свидетельством конкуренции у человека.

Но человеческие яички совсем не такого размера, как яички шимпанзе, и есть некоторые предварительные данные, что они не работают на полную мощность (то есть, они, возможно, когда-то были больше у наших предков). Выработка спермы на грамм яичек у человека необычно низка.

В целом, похоже можно сделать вывод, что женщины не слишком неразборчивы в связях, как мы ожидали обнаружить.

Не только обезьяны и дельфины обретали большие яички, в тех случаях, когда сталкивались с конкуренцией спермы.

Птицы также.

И именно птицы дали заключительную подсказку относительно человеческой системы спаривания.

Зоологи давно знали, что большинство млекопитающих полигамны, а большинство птиц моногамны.

Они приписывают это факту, что откладывание яиц дает самцам птиц возможность помочь вырастить своих детей намного раньше, чем самцам млекопитающих. Самец птицы может заниматься построением гнезда, разделяя обязанности высиживания, обеспечивая пищей птенцов; единственное, что он не может сделать - это откладывать яйца. Эта возможность позволяет младшим самцам птиц предложить самкам более отцовскую альтернативу, чем простое их осеменение, предложение, принимаемое у видов, которые должны кормить своих птенцов, таких как воробьи, и отклоняемое у тех, которые не кормят, таких как фазаны.

Действительно, у некоторых птиц, как мы видели, самец делает все это один, оставляя своей партненше единственную обязанность - откладывать яйца для множества ее мужей.

У млекопитающих, в отличие от этого, он не может сильно помочь, даже если захочет. Он может кормить свою жену, пока она беременна, и тем самым способствовать росту зародыша, и он может носить с собой детеныша, когда тот рождается, или приносить ему пищу, когда его отнимают от груди, но он не может носить зародыш в своем животе или кормить его молоком, когда тот рождается.

Самок млекопитающих оставляют, буквально с ребенком на руках, и почти без шансов помочь им, самцы зачастую находят своей энергии лучшее применение, пытаясь быть многоженцами.

Только когда возможность дополнительного спаривания мала, и его присутствие увеличивает безопасность детеныша, как у гиббонов, он остается.

Такого рода довод теории игр был заурядным в середине 1970-ых, но в 1980-ых, когда впервые стало возможно сделать генетическое исследование крови птиц, зоологов ждал огромный сюрприз. Они обнаружили, что многие птенцы приц в среднестатистическом гнезде не были потомками своего формального отца.

Самцы птиц наставляли друг другу рога в огромных масштабах.

У индигового овсянкового кардинала, довольно маленькой синей птицы из Северной Америки, которая, казалось, была преданно моногамной, приблизительно 40 процентов птенцов типичного самца, кормящихся в его гнезде, были побочными.

Зоологи совершенно недооценили важную часть жизни птиц.

Они знали, что это случилась, но не в таком масштабе.

Это обозначается аббревиатурой EPC, внебрачная копуляция, но я назову это нарушением супружеской верности, этим все сказано.

Большинство птиц действительно моногамны, но они никоим образом не преданны.

Андреас Меллер - датский зоолог, обладающий легендарной энергией, которого мы уже встречали в связи с половым отбором.

Он и Тим Биркхэд из Шеффилдского университета написали книгу, которая обобщает то, что теперь известно о птичьей неверности, и это показывает людям картину большой важности.

Первое, что они доказали - что размер яичек птицы варьирует в соответствии с ее системой спаривания.

Они наибольшие у полигамных птиц, где несколько самцов оплодотворяют одну самку, и нетрудно понять почему.

Самец, извергающий наибольшее количество спермы, очевидно оплодотворит большинство яиц.

Это не было неожиданостью

Но яички токовых птиц, таких как шалфейный тетерев, где каждому самцу, возможно, придется осеменить пятьдесят самок за несколько недель, необычайно маленькие. Эта загадка разрешается тем фактом, что самка шалфейного тетерева спаривается лишь один или два раза и обычно только с одним самцом.

В этом, вспомните, весь смысл разборчивости самок в леках.

Поэтому, хотя главный петух, возможно, должен спариться со многими курицами, он не должен потратить впустую много сперматозоидов на каждую, потому что у этих сперматозоидов не будет конкурентов.

Размер яичек определяет не то, насколько часто самец птицы совокупляется, а то, со сколькими другими самцами он конкурирует.

Моногамные виды занимают промежуточное положение.

У некоторых яички довольно маленькие, что предполагает слабую конкуренцию сперматозоидов; у других огромные яички, столь же большие, как яички полиандрических птиц.

Биркхэд и Меллер заметили, что птицы с большими яичками были главным образом теми, которые жили в колониях: морскими птицами, ласточками, пчелоедами, цаплями, воробьями.

Такие колонии дают самкам вполне достаточно возможностей для измены с самцом из соседнего гнезда, возможностей, от которых не отказываются.

Билл Гамильтон полагает, что неверность может объяснить, почему у очень многих "моногамных" птиц самец более невзрачен, чем самка. Традиционное объяснение, предложенное Дарвином, состоит в том, что самые невзрачные самцы или лучшие певцы первыми заставляют прилетать самок, а раннее гнездо - успешное гнездо.

Это, конечно, верно, но не объясняет, почему пение продолжается у многих видов после того, как самец нашел жену.

Гамильтон предположил, что незвзрачный самец старается заполучить не больше жен, а больше любовниц.

Как выразился Гамильтон: "Почему щеголи и денди так одевались? Чтобы найти жену или "любовную интригу"?

ЭММА БОВАРИ И САМКИ ЛАСТОЧЕК

Что это дает для птиц? Для самцов это достаточно очевидно. Блудный отец более молод.

Но совсем не ясно, почему так часто неверна самка.

Биркхэд и Меллер отвергли несколько предположений: что она изменяет из-за генетического побочного эффекта, уговоров неверных самцов, что она заботится о том, чтобы часть полученной ею спермы была пригодна для зачатия, что ее подкупают флиртующие самцы (как происходит, похоже, в некоторых человеческий и обезьяних обществах).

Ничто из этого не соответствует строгим фактам.

И при этом не очень работает, чтобы обвинять ее в неверности из-за желания генетического разнообразия.

Кажется, мало смысла в наличии более отличающихся детей, чем были бы у нее так или иначе.

Биркхэд и Меллер остались с верой, что самки птиц извлекают выгоду из неразборчивости в связях, потому что это позволяет им совмещать несовместимое - следуя стратегии Эммы Бовари.

Самке ласточки нужен муж, который поможет ей заботиться о птенцах, но к тому времени, когда она достигает гнездовья, она может обнаружить, что всех лучших мужей разобрали. Ее лучшая тактика поэтому - спариться с посредственным мужем или мужем с хорошей территорией и завести роман с генетически лучшим соседом.

Эта теория подтверждается фактами. Самки всегда предпочитают более доминирующих, старших, или более "привлекательных" (то есть, украшенных), чем их мужья, любовников; они заводят любовные отношения не с холостяками (по-видимому, неудачниками), а с мужьями других самок; и иногда они провоцируют конкуренцию между потенциальными любовниками и выбирают победителей.

Самцы ласточек с искусственно удлиненными хвостами обзаводятся супругами на десять дней скорее, у них в восемь раз вероятнее будет второй выводок и вдвое больше шансы соблазнить жену соседа, чем у обычных ласточек.

(Интригующе, что когда самки мышей хотят спариться не с теми самцами, с которыми они "живут", они обычно выбирают самцов, чьи гены сопротивляемости заболеваниям отличаются от их собственных).

Короче говоря, причины супружеской неверности настолько обычны у колониальных птиц, что это позволяет самцам иметь птенцов больше, а самкам - лучше.

Одним из наиболее любопытных результатов, обнаруженных при исследованиях птиц в последние годы, было открытие, что "привлекательные" самцы превращаются в невнимательных отцов. Нэнси Берли, чьи зебровые амадины считали друг друга более или менее привлекательными в соответствии с цветом их ножных колец, первая заметила это, а Андерс Меллер с тех пор обнаружил, что это верно также для ласточек. Когда самка спаривается с привлекательным самцом, тот работает менее усердно, а она - более усердно при выкармливании птенцов.

Как будто он чувствует, что сделал ей одолжение, обеспечив превосходными генами, и поэтому ожидает, что она возместит ему это более усердной работой вокруг гнезда.

Это, конечно, повышает ее стимул найти посредственного, но трудолюбивого мужа, и наставить ему рога, заведя любовный роман с альфонсом по соседству.

В любом случае, принцип - женится на хорошем парне, но иметь любовную связь с боссом, или женится на богатом, но уродливом мужчине, и завести симпатичного любовника - женщинам не чужд. Это также называют "и невинность соблюсти, и дитя приобрести". Эмма Бовари Флобера хотела иметь и красивого любовника, и богатого мужа.

Работу над птицами проводили люди, мало что знавшие о человеческой антропологии. Точно так же, пара британских зоологов изучала людей в конце 1980-ых, преимущественно в отрыве от работы о птицах. Робину Бейкеру и Марку Беллису из Ливерпульского университета было любопытно узнать, происходит ли конкуренция сперматозоидов внутри женщины, и если да, то имеют ли женщины како-то контроль над этим.

Их результаты привели к причудливому и удивительному объяснению женского оргазма.

Далее последует единственная часть этой книги, в которой подробности самого полового акта относятся к эволюционным аргументам. Бейкер и Беллис обнаружили, что количество спермы, удерживаемое в женском влагалище после секса, изменяется в зависимости от того, был ли у нее оргазм и когда.

Оно также зависит от того, сколько времени прошло с тех пор, как она последний раз занималась сексом. Чем дольше период, тем больше спермы остается внутри, если в промежутке она не занималась тем, что ученые называют "некопулятивным оргазмом".

Пока ничто из этого не содержит больших неожиданностей; эти факты были неизвестны до того, как Бейкер и Беллис выполнили свою работу (которая состояла из собирания образцов некоторыми парами и обследования четырех тысяч человек, которые ответили на анкетный опрос в журнале), но они не обязательно имели очень большое значение. Но Бейкер и Беллис также делали нечто смелое. Они опрашивали своих участников об их внебрачных связях. Они обнаружили, что у преданных женщин приблизительно 55 процентов оргазмов принадлежали к типу с высоким удержанием (то есть, самыми плодовитыми). У неверных женщин было только 40 процентов таких половых актов с супругом, но 70 процентов соитий с любовником принадлежали к этому плодовитому типу. Кроме того, сознательно или нет, неверные женщины занимались сексом со своими любовниками в то время месяца, когда они были наиболее способными к зачатию. Эти два эффекта совместно означают, что неверная женщина в их выборке могла заниматься сексом вдвое чаще с мужем, чем с любовником, но, все же с немного большей вероятностью зачать ребенка от любовника, чем от мужа.

Бейкер и Беллис интерпретируют свои результаты как свидетельство эволюционной гонки вооружений между самцами и самками, игры Красной Королевы, но игры, в которой женский пол на один эволюционный шаг впереди. Самец пытается увеличить свои шансы стать отцом любыми способами.

Многие из его сперматозоидов даже не пытаются оплодотворить ее яйцеклетку, но вместо этого или нападают на другие сперматозоиды или блокируют их проход.

Но у самки эволюционировал сложный набор методов предотвращения оплодотворения, кроме как на ее собственных условиях.

Конечно, женщины не знали об этом до настоящего времени и поэтому не задавались целью этого достичь, но удивительная вещь - если исследование Бейкера и Беллиса оказалось верным, они делают это так или иначе, возможно, совершенно бессознательно.

Это, конечно, типично для эволюционных объяснений.

Почему женщины занимаются сексом вообще? Потому что они сознательно этого хотят.

Но почему они сознательно этого хотят? Потому что секс приводит к деторождению, и будучи потомками тех, кто рождал детей, они отобраны из числа тех, кто хочет того, что приводит к деторождению.

Это всего лишь форма одного и того же аргумента. Типичный образец женской неверности и оргазма - это именно то, что вы ожидали бы обнаружить, если бы она подсознательно старалась забеременеть от любовника, притом не покидая мужа.

Бейкер и Беллис не утверждают, что нашли больше, чем заманчивый намек, что это так, но они попытались измерить масштабы рогоносности у людей.

В многоквартирном доме в Ливерпуле они с помощью генетических анализов установили, что менее четырех из каждых пяти людей были сыновьями своих номинальных отцов.

На случай, если дело было в Ливерпуле, они сделали те же самые анализы в южной Англии и получили тот же результат.

Мы знаем из их более ранней работы, что малая доля супружеских измен может привести к большой степени рогоносности благодаря эффекту оргазма.

Подобно птицам, женщины могут - вполне бессознательно - иметь и то и другое, заводя романы с генетически более ценными мужчинами и не покидая своих мужей.

А что же мужчины? Бейкер и Беллис провели эксперимент с крысами и обнаружили, что самец крысы эякулирует вдвое больше спермы, когда он знает, что самка, с которой он спаривается, недавно была рядом с другогим самцом.

Бесстрашные ученые немедленно стали проверять, делают ли то же самое люди. И конечно же, они это делают.

Мужчины, жены которых были с ними весь день, эякулируют в намного меньшем объеме, чем мужчины, жены которых весь день отсутствовали.

Создается впечатление, что мужчины бессознательно компенсируют любую возможность женской неверности, которая могла бы иметь место.

Но в этой особой битве полов у женщин есть превосходство, потому что, даже если мужчина - снова же бессознательно - начинает связывать отстутствие оргазмов у своей жены в последнее время с желанием не зачинать его ребенка, она может всегда дать ответ, имитируя их.

ПАРАНОЙЯ РОГОНОСЦЕВ

Рогоносец, однако, не стоит в стороне и не смиряется со своим эволюционным жребием до самого исчезновения своих генов. Биркхэд и Меллер считают, что многое в поведенияи самцов можно объяснить, предположив, что они постоянно боятся неверности своих жен.

Их первая стратегия состоит в том, чтобы охранять жену в период, когда она способна к зачатию (приблизительно за день до того, как откладывается каждое яйцо). Так делают многие самцы птиц. Они следуют за своими супругами повсюду, поэтому самку, строящую гнездо, часто сопровождает в каждой ходке самец, который никогда не оказывает помощь; он только наблюдает.

В момент, когда она заканчивает откладывать кладку яиц, он ослабляет свою бдительность и сам начинает искать возможность изменить супруге.

Если самец ласточки не может найти свою супругу, он часто издает громкий крик тревоги, который заставляет всех ласточек взлетать в воздух, эффективно прерывая любой внебрачный половой акт в момент совершения.

Если пара только что воссоединилась после разлуки или если чужой самец вторгнется на их территорию и будет изгнан, то муж немедленно после этого будет часто спариваться с женой, как будто чтобы убедиться, что его сперма находиться там, чтобы конкурировать со спермой вторженца.

Как правило это работает.

Виды, которые практикуют эффективную охрану партненши, сохраняет уровень супружеских измен низким.

Но некоторые виды не могут охранять своих партнерш.

У цапель и хищных птиц, например, муж и жена проводят большую часть дня отдельно, одна охраняет гнездо, в то время как другой собирает пищу.

Эти виды характеризуются чрезвычайно частыми копуляциями.

Ястреба-тетеревятники могут заниматься сексом по нескольку сотен раз на каждую кладку яиц.

Это не предотвращает измены, но, по крайней мере, ослабляет их.

Совсем как цапли и ласточки, люди живут моногамными парами в больших колониях.

Отцы помогают выращивать детей, хотя бы принося пищу или деньги. И самое главное, из-за полового разделения труда, которое отличало ранние человеческие общества охотников-собирателей (в общих чертах, охотились мужчины, женщины собирали), полы проводят много времени отдельно.

Поэтому у женщин вполне достаточно возможностей для прелюбодеяния, а у мужчин вполне достаточно причин охранять своих супруг или, если это не удается, часто с ними совокупляться.

Продемонстрировать, что супружеская измена - хроническая проблема всего человеческого общества, а не отклонение современных многоквартирных домов в Великобритании, как это ни парадоксально, трудно. Во-первых, потому что ответ так потрясающе очевиден, что никто его не изучал, и во-вторых, потому что это повсюду замалчивается и поэтому его почти невозможно изучать.

Легче наблюдать за птицами. Тем не менее, попытки были сделаны.

Приблизительно 570 людей народа Аче из Парагвая были охотниками-собирателями до 1971 года, проживая в двенадцати группах.

Затем они постепенно вступили в контакт с внешним миром, и их заманили в правительственные резервации, которыми управляют миссионеры. Сегодня, они больше не зависят от добытого на охоте мяса и собранных плодов, а выращивают большую часть своего продовольствия в садах.

Но когда значительная часть их пищи еще зависела от охотничьего матсерства мужчин, Ким Хилл из Университета Нью-Мексико выявила любопытную особенность. Мужчины Аче безвозмездно отдавали любое лишнее мясо пойманных животных женщинам, с которыми они хотели заняться сексом.

Они делали это не для того, чтобы накормить детей, которых они, возможно, произвели на свет, а в качестве прямой оплаты за любовную связь. Это было нелегко обнаружить.

Хилл установила, что он был вынужден постепенно прекратить спрашивать о прелюбодеянии в ходе своих исследований, потому что Аче, под влиянием миссионеров, становились все более и более щепетильными в отношении затронутой темы.

Вожди и руководители особенно отказывались говорить об этом, что неудивительно, принимая во внимание тот факт, что они и были теми, кто вступал в большинство любовных связей.

Тем не менее, опираясь на сплетни Хилл, можно было воссоздать картину прелюбодеяний у Аче. Как и ожидалось, он установил, что больше всего были замешаны высокопоставленные мужчины, что согласуется с идеей "и невинность соблюсти, и дитя с отцовскими генами приобрести". Однако, в отличие от птиц, это позволяли себе не только жены низкоранговых мужчин.

Это правда, что неверные мужья Аче часто кормят своих любовниц гостинцами из мяса, но Хилл думает, что самый важный мотив - что женщины Аче постоянно готовятся к варианту, что они будут покинуты мужьями.

Они строят альтернативные взаимоотношения и с большей вероятностью будут неверны, если брак завершится плохо.

Палка, конечно, о двух концах. Брак может быть разрушен, потому что раскроется любовная связь.

Какими бы ни были мотивы женщин, Хилл и другие полагают, что прелюбодеяние имеет особое значение как фактор эволюции человеческой системы спаривания.

В обществах охотников-собирателей мужскую черту авантюриста было намного легче удовлетворить прелюбодеянием чем многобрачием.

Только в двух известных обществах охотников-собирателей многобрачие или распространеннее, или бескомпромисснее.

В остальных редко можно найти мужчину больше чем с одной женой, и очень редко можно найти мужчину больше чем с двумя.

Два исключения доказывают правило.

Одно - индейцы тихоокеанского Северо-Запада Америки, которые зависели от богатых и надежных запасов лосося и были больше похожи на фермеров, чем на охотников-собирателей, своей способностью запасать излишки. Другое - некоторые племена австралийских аборигенов, которые практикуют геронтократическое многобрачие. Мужчины не женятся, пока им не исполнится сорок, а в возрасте шестидесяти пяти лет у них обычно накапливается до тридцати жен. Но эта необычная система - далеко не то, чем она кажется.

У каждого старика есть более молодые подручные, чью помощь, защиту, и экономическую поддержку он покупает, между прочим, закрывая глаза на их романы с его женами.

Старик смотрит в другую сторону, когда услужливый племянник флиртует с одной из его младших жен.

Многобрачие редко в обществах охотников-собирателей, но прелюбодеяние распространено везде, где его искали.

Поэтому, по аналогии с моногамными колониальными птицами, можно было бы ожидать обнаружить людей, занимающихся или охраной супруги, или частыми совокуплениями. Ричард Ренгэм предполагал, что люди практикуют охрану супруги заочно. Мужчины следят за своими женами через своего представителя.

Если муж охотится весь день далеко в лесу, он может спросить свою мать или соседа, чем занималась его жена в течение дня.

У африканских пигмеев Ренгэм наблюдал, что были распространены сплетни, и лучшей возможностью мужа удержать жену от любовной связи было дать ей знать, что он держится в курсе сплетен.

Затем Ренгэм заметил, что это было невозможно без языка, поэтому он предположил, что половое разделение труда, брак как институт воспитания детей и изобретение языка - три наиболее фундаментальных человеческих особенности, не разделяемых с другими обезьянами - зависят друг от друга.

ПОЧЕМУ МЕТОД РИТМА НЕ РАБОТАЕТ

Что происходило до того, как язык позволил доверять полномочия по охране супруги? Здесь анатомия дает интригующую подсказку. Возможно, самое потрясающее различие между физиологией женщины и самки шимпанзе - что никто, включая саму женщину, не может определить точно, когда в менструальном цикле она способна к зачатию.

Что бы ни говорили врачи, бабьи сплетни и римско-католическая церковь, человеческая овуляция невидима и непредсказуема.

Шимпанзе розовеют; коровы для быков непреодолимо пахнут; тигрицы ищут тигров; самки мышей требуют самцов - всюду по заказу млекопитающего о дне овуляции объявляют с фанфарами.

Но не у человека.

Ничтожное изменение температуры у женщины, необнаружимое до изобретения термометров, и это все.

Гены женщин, похоже, сделали все возможное, чтобы скрыть момент овуляции.

Со скрытой овуляцией появилось непрерывное половое влечение.

Хотя женщины приступят к сексу, мастурбации, заведут роман с любовником или будут сопровождаемы мужем вероятнее в день овуляции, чем в другие дни, тем не менее верно, что люди обоих полов интересуются сексом в течение менструального цикла; и мужчины, и женщины вступают в половые связи всякий раз, когда им хочется, независимо от гормональных событий.

По сравнению со многими животными мы удивительно помешаны на половом сношении.

Десмонд Моррис назвал человека "самым сексуальным из живущих ныне приматов" (но это было раньше, когда никто не исследовал бонобо). Другие животные, которые часто совокупляются - львы, бонобо, желудевые дятлы, ястребы-тетеревятники, белые ибисы - так поступают по причине конкуренции спермы.

Самцы первых трех видов живут в группах с общим доступом к самкам, поэтому каждый самец должен копулировать как можно чаще или рисковать, что сперматозоиды другого самца достигнут яйцеклетки первыми.

Ястребы-тетеревятники и белые ибисы так делают, чтобы затопить любые сперматозоиды, которые могли быть получены самкой, пока самец отлучался по работе.

Так как ясно, что человечество не промискуитетный вид - даже наиболее тщательно организованная коммуна свободной любви скоро разваливается под давлением ревности и собственнического инстинкта - положение ибиса является самым подходящим для человека: моногамное колониальное животное, у которого угрозой супружеской измены вбиты в привычку частые сношения.

По крайней мере, самец ибиса должен лишь придерживаться своего обычного "секса по шесть раз в день" в течение нескольких дней каждый сезон перед откладкой яйца.

Мужчина должен поддерживать занятие сексом два раза в неделю в течение многих лет.

Но скрытая овуляция у женщин не могла эволюционировать для удобства мужчин.

В конце 1970-ых был шквал умозрительных теоретизирований об эволюционной причине скрытой овуляции.

Многие из идей применимы только к людям.

Например, Нэнси Берли предположила, что предковые женщины с явной овуляцией учились безбрачию, когда были способны к зачатию, из-за однозначно болезненной и опасной обязанности - человеческих родов; но такие женщины не оставили потомков, таким образом редкие исключения, те, кто не мог распознать свою собственную овуляцию, породили род человеческий.

Все же скрытая овуляция - свойство, которое мы разделяем с некоторыми хвостатыми обезьянами и, по крайней мере, с одной человекообразной (орангутан).

Это также свойство, которое мы разделяем почти со всеми птицами.

Только наш абсурдно ограниченный антропоцентризм позволяет нам думать, что скрытая овуляция является особенной.

Тем не менее, стоит перебрать неудавшиеся объяснения того, что Роберт Смит однажды назвал человеческой "репродуктивной загадочностью", потому что они проливают интересный свет на теорию конкуренции спермы.

Они сводятся к двум разновидностям: те, которые предлагают скрытую овуляцию как способ гарантировать, что отцы не бросят своих детей, и те, которые предполагают совершенно обратное. Первый вид аргумента говорит следующее. Поскольку муж не знает, когда его жена способна к зачатию, он должен оставаться поблизости и часто заниматься с нею сексом, чтобы быть уверенным в отцовстве ее детей.

Это уберегает его от беды и гарантирует, что он по-прежнему будет рядом, чтобы помочь выращивать детей.

Второй вид аргумента пошел таким путем. Если женщины желают проявлять пристрастие при выборе партнера, едва ли имеет смысл рекламировать свою овуляцию.

Заметная овуляция будет иметь результатом привлечения нескольких мужчин, которые будут или бороться за право ее оплодотворить, или ее разделять.

Если женщина желает (намеривается) быть неразборчивой в связях, чтобы распределить отцовство, как делают шимпанзе, или если она желает так устроить соревнование, чтобы ее завоевал лучший мужчина, как делают буйволы и морские слоны, имеет смысл рекламировать момент овуляции.

Но если по какой-то причине она хочет выбрать одного супруга, тогда она должна держать ее в тайне.

У этой идеи есть несколько вариантов.

Сара Хрди предположила, что скрытая овуляция помогала предотвратить детоубийство, потому что ни муж, ни любовник не знают, наставил ли любовник мужу рога. Дональд Саймонс считает, что женщины используют постоянную сексуальную доступность, чтобы обольстить ухажеров в обмен на подарки.

Л. Беншуф и Рэнди Торнхилл предположили, что скрытая овуляция позволяет женщине спариться с вышестоящим мужчиной тайком, не покидая и не уведомляя мужа.

Если, как представляется возможным, овуляция менее скрыта от нее (или ее подсознания), чем от него, то это помогло бы ей делать каждую внебрачную связь более полезной, так как она, более вероятно, будет "знать", когда заниматься сексом со своим любовником, тогда как муж не знает, когда она способна к зачатию.

Другими словами, скрытая овуляция - оружие в игре супружеских измен.

Это открывает увлекательную возможность гонки вооружений между женами и любовницами. Гены скрытой овуляции делают более легкими и супружескую измену, и преданность.

Это оригинальная мысль, и в настоящее время нет способа узнать, правильна ли она, но она бросает абсолютно новый свет на факт, что не может быть никакой генетической женской солидарности.

Женщины, как правило, будут конкурировать с женщинами.

ВОРОБЬИНЫЕ БОИ

Именно эта конкуренция между женщинами, дающая последнюю подсказку о причинах супружеских измен, а не многобрачие, вероятно, была для мужчин наиболее распространенным способом иметь много жен.

Красноплечие черные трупиалы, гнездящиеся на болотах в Канаде, являются многобрачными; каждый самец с лучшей территорией привлекает по нескольку самок, чтобы свить там гнездо.

Но самцы с самыми большими гаремами являются также наиболее успешными прелюбодеями, становясь отцами большинства птенцов и на територии своих соседей.

Что поднимает вопрос, почему любовницы самцов просто не становятся дополнительными женами.

Есть маленькая сова, называемая мохноногий сыч, живущая в финских лесах.

В годы, когда мышей в избытке, у некоторых самцов есть две жены, по одной на каждой из двух территорий, в то время как другие самцы остаются вообще без супруги. Самки многобрачных самцов выращивают заметно меньше птенцов, чем самки моногамных самцов, итак, почему они мирятся с этим? Почему не уходят к одному из холостяков по соседству? Финский биолог полагает, что многоженцы обманывают своих жертв. Самки судят о потенциальном поклоннике по тому, сколько мышей они могут поймать, чтобы накормить их во время ухаживания.

В богатый на мышей год самец может поймать настолько много мышей, что может одновременно создать у двух самок впечатление, что он прекрасный самец; он может предоставить каждой больше мышей, чем поймать для одной в нормальном году.

Скандинавские леса, похоже, полны вероломных прелюбодеев, поскольку подобная особенность обманчиво невинной на вид небольшой птицы привела к затянувшемуся спору в научной литературе 1980-ых.

Некоторым самцам мухоловок-пеструшек в лесах Скандинавии удается быть многобрачными, удерждивая две территории, каждую с самкой на ней, как совы, или как Шерман МакКой в "Костре тщеславия" Тома Вулфа, который содержит дорогую жену на Парк Авеню и красивую любовницу в арендуемой квартире на краю города. Две команды исследователей изучали птиц и пришли к различным заключениям о том, что происходит.

Финны и шведы говорят, что любовниц обманом заставляют верить, что самец холост. Норвежцы говорят, что, поскольку жена иногда посещает гнездо любовницы и может попытаться отогнать ее, любовница не может тешить себя иллюзиями.

Она мирится с фактом, что партнер может покинуть ее ради жены, но надеется, что, если что-то пойдет не так в гнезде жены - что бывает часто - он вернется, чтобы помочь ей вырастить ее птенцов. Он избегает неприятностей только тогда, когда две территории так далеко друг от друга, что жена не может достаточно часто бывать на территории любовницы, чтобы ее наказать. Другими словами, по мнению норвежцев, мужчины обманывают своих жен по поводу своих любовных связей, а не любовниц.

Не ясно поэтому, жена или любовница является жертвой предательства, но бесспорно одно. Двубрачный самец мухоловки-пеструшки одержал небольшую победу, став отцом двух выводков в один сезон.

Самец удовлетворил свои амбиции двубрачия за счет самок. И жена, и любовница добились бы большего успеха, если бы каждая монополизировала самца, а не разделяла его.

Чтобы проверить предположение, что лучше наставить рога преданному мужу, чем покинуть его, чтобы стать второй женой двоеженца, Жозе Вейга исследовал домовых воробьев, размножающихся колониями в Мадриде. Лишь около 10 процентов самцов в колонии были многобрачными. Выборочно удаляя определенных самцов и самок, он проверил различные теории о том, почему у многих самцов не было многочисленных жен. Во-первых, он отверг мнение, что самцы были необходимы для выращивания птенцов.

Самки в бигамных браках вырастили столько же птенцов, как и в моногамных, хотя им приходилось усерднее работать.

Во-вторых, удаляя некоторых самцов и наблюдая, каких самцов выбирали вдовы, чтобы вступить в повторный брак, он отверг идею, что самки предпочитали спариваться с холостыми самцами; они были рады выбрать уже женатых самцов и отказать холостякам.

В-третьих, он отверг идею, что самцы не могли найти свободных самок. 28 процентов самцов повторно спаривались с самкой, которая не выводила птенцов в предыдущем году. Затем он попытался поместить батареи гнезд ближе друг к другу, чтобы самцам было легче охранять два одновременно; он обнаружил, что это совершенно не увеличивало степень многобрачия.

Это оставило ему одно объяснение редкости многобрачия у воробьев. Старшие жены его не поддерживают.

Так же как самцы птиц охраняют своих партненш, так и самки выгоняют и не дают покоя вторым невестам, выбранным их мужьями.

Содержащиеся в клетке самки подвергаются нападению замужних самок воробьев. По-видимому, так происходит потому, что даже если они могут вырастить птенцов самостоятельно, это намного легче при нераздельной помощи мужа.

Я утверждаю, что человек в некоторых ключевых отношениях подобен ибису, или ласточке, или воробью.

Он живет в больших колониях.

Мужчины конкурируют друг с другом за место в иерархии.

Большинство мужчин моногамны.

Многобрачию препятствуют жены, возмущенные совместным использованием их мужей, поскольку они также делятся его вкладом в воспитание детей.

Даже при том, что они могли бы выращивать детей самостоятельно, зарплата мужа бесценна.

Но запрет на полигамный брак не препятствует стремлению мужчин к полигамным сношениям.

Внебрачные связи широко распространены.

Наиболее распространены они среди высокоранговых мужчин и женщин всех рангов.

Чтобы препятствовать этому, мужчины пытаются охранять своих жен, они крайне жестоки по отношению к любовникам своих жен и совокупляются с женами часто, а не только тогда, когда те способны к зачатию.

В общем, жизнь воробья наделена человеческими качествами.

Жизнь человека наделена качествами воробья, и может быть прочитана так. Птицы живут и размножаются в колониях, называемых племенами или городами. Петухи конкурируют друг с другом, чтобы накопить ресурсы и получить статус в колонии; это известно как "бизнес" и "политика".

Петухи ревниво ухаживают за курицами, которые возмущены разделением их самцов с другими курицами, но многие петухи, особенно старшие, меняют своих куриц на более молодых или наставляют рога другим петухам, втихомолку занимаясь сексом с их (не возражающими) женами.

Суть не в деталях воробьиной жизни.

Есть существенные различия, включая факт, что люди склонны к намного более неравному распределению господства, власти и ресурсов в колонии. Но они все еще разделяют основную особенность всех колониальных птиц. Единобрачие или, по крайней мере, моногамные связи, плюс распространенные супружеские измены, а не многобрачие.

Благородный дикарь, живший вовсе не в довольном сексуальном спокойствии, был одержим параноидальным стремлением превратить своего соседа в рогоносца.

Неудивительно, что человеческий секс во всех обществах является первым и главным приватным делом, которое позволяют себе только в тайне.

То же самое не верно для бонобо, но верно для многих моногамных птиц.

Одной из причин, почему высокий процент внебрачных птенцов стал таким шоком, было то, что мало кто из натуралистов когда-либо был свидетелем внебрачной связи между двумя птицами - они делают это в тайне.

РЕВНОСТЬ

Параноидальный страх оказаться рогоносцем глубоко укоренился в мужчинах.

Использование паранджи, сопроводителей, затворничества, женского обрезания и поясов целомудрия является свидетельством широко распространенного мужского страха стать рогоносцем и широко распространенного подозрения, что женам, так же как их потенциальным любовникам, доверять нельзя. (Зачем еще им делать обрезание?) Марго Уилсон и Мартин Дели из университета Макмастера в Канаде изучили феномен человеческой ревности и пришли к выводу, что факты соответствуют эволюционным объяснениям.

Ревность является "общечеловеческой," и нет культуры, в которой бы ее не было. Несмотря на максимальные усилия антропологов найти общество без ревности и тем самым доказать, что это - эмоция, привнесенная губительным давлением общества или патологией, сексуальная ревность, похоже, является неизбежной частью человеческого бытия.

А ревности злой дух, мрачней Горгоны,

Зрит радость их,— она ему чужда;

Невинную Любовь его вражда

Преследует

Уилсон и Дели полагают, что исследование человеческого общества открывает ментальность, проявления которой различны в деталях, но "одинаково однообразны в теории".

Они представляют собой "социально признанный брак, понятие супружеской измены как нарушение права собственности, оценку женского целомудрия, приравнение "защиты" женщин к ограждению от сексуального контакта и определенную потенцииальную возможность измены как провокацию к насилию". Короче говоря, в любом возрасте и повсеместно мужчины ведут себя как обладатели влагалищ своих жен.

Уилсон и Дели размышляют над фактом, что любовь представляет собой восхитительную эмоцию, тогда как ревность - презираемую, но они явно являются двумя сторонами одной и той же монеты, как может засвидетельствовать каждый, кто любил. Обе они - элементы притязаний на сексуальную собственность. Как известно многим современным парам, отсутствие ревности - это далеко не умиротворенные взаимоотношения, а сама причина небезопасного положения.

Если он или она не ревнуют, когда я обращаю внимание на другого мужчину или женщину, то он или она больше не заботятся, сохранятся ли наши взаимоотношения: Психологи выяснили, что пары, у которых отсутствуют моменты ревности, с меньшей вероятностью останутся вместе, чем ревнивые.

Как узнал Отелло, даже подозрения в неверности достаточно, чтобы привести человека в такой гнев, что он может убить свою жену.

Отелло был вымышленным персонажем, но многие современные Дездемоны заплатили жизнью за ревность своего мужа.

Как говорили Уилсон и Дели: "главный источник конфликта в значительном большинстве убийств супруга - знание или подозрение мужа, что его жена или неверна, или намеревается его оставить."

Мужчина, убивающий свою жену в приступе ревности, редко может ссылаться в суде на невменяемость из-за юридической традиции в нормах англо-американского общего права, что такой акт является "действием разумного мужчины."'

Эта интерпретация ревности, вероятно, кажется удивительно банальной.

В конце концов, это лишь эволюционный подход к тому, что все знают о повседневной жизни.

Но среди социологов и психологов это - еретическиц нонсенс.

Психологи были склонны видеть в ревности патологию, что озадачивает, и вообще считали постыдной - как нечто навязанное тем извечно злодейским "обществом", чтобы развратить природу мужчины. Ревность свидетельствует о низком чувстве собственного достоинства, говорили они, и эмоциональной зависимости.

Действительно свидетельствует, и именно это предсказывает эволюционная теория.

Мужчина, к которому его жена не питает большого уважения, как раз и является своего рода человеком, рискующим, что ему наставят рога, поскольку у нее есть повод искать лучшего отца для своих детей.

Этим может даже объясняться удивительный и до настоящего времени загадочный факт, что мужья жертв насилия с большей вероятностью были травмированы и, вопреки себе, гневались на своих изнасилованных жен, если жене физически не причинили боль во время насилия. Физические повреждения - свидетельство ее сопротивления. Мужья, возможно, были запрограммированы эволюцией параноидально подозревать, что их жены не были изнасилованы вообще, или "попросили об этом".

Участи тех, кто имеет отношение к наставлению рогв, асимметричны.

Женщина не теряет генетических инвестиций, если ее муж неверен, но мужчина рискует невольно выращивать нагулянного ребенка. Как будто чтобы успокоить отцов, исследование показало, что люди на удивление более склонны говорить о таком ребенке: "Он (или она) очень похожа на своего отца", чем говорить "Он (или она) очень похожа на свою мать", - и это скорее всего скажут именно родственники матери. Не то, чтобы женщина не должна возражать против неверности своего мужа; это может привести к тому, что он ее покинет, или будет тратить свое время и деньги на любовницу, или подхватит скверную болезнь. Но это действительно означает, что мужчин, вероятно, будет даже больше тревожить неверность их жен, чем наоборот. В истории и закоах долгое время было отражено именно это. В большинстве обществ измена жены была противозаконной и строго наказывалась, в то время как измена мужа прощалась или недооценивалась. До девятнадцатого века в Британии за измену обиженный муж мог предъявить гражданский иск за "посягательство на супружеские права". Даже среди жителей острова Тробриан, которые были воспеты Брониславом Малиновски в 1927 году как сексуально раскованный народ, женщин, совершивших прелюбодеяние, осуждали на смерть.

Этот двойной стандарт служит главным примером сексизма в обществе, и обычно его игнорируют как всего навсего такой пример.

До сих пор закон не был сексистским в отношении других преступлений. Женщин никогда не наказывали более строго, чем мужчин, за воровство или убийство, или, по крайней мере, правовой кодекс никогда такого не предписывал.

Почему прелюбодеяние является таким особым случаем? Потому что под угрозой честь мужчины? Тогда накажите изменившего мужчину так же сурово, как женщину, раз это наказание является столь эффективным сдерживающим фактором.

Потому что мужчины поддерживают друг друга в войне полов? Они этого не делают больше ни в чем.

Закон выражается весьма прямо по этому поводу. Все законодательства, изученные на настоящий момент, определяют измену в терминах семейного положения женщины.

Изменял ли мужчина, который сам женат, является несущественным.

И законодательства делают так потому, что они наказывают не за измену как таковую, а лишь за возможное включение чужого ребенка в семью и даже за неопределенность, которую прелюбодеяние создает в этом отношении. Измена мужа не несет таких последствий.

В романе Томаса Харди "Тэсс из рода д’Эрбервиллей", когда во время брачной ночи Энджел Клэр признался своей новой жене, Тэсс, что он грешил перед свадьбой, она с облегчением ответила, рассказав историю, как ее саму совратил Алек д’Эрбервилль, и что рано умершего ребенка она родила от него. Она думала, что проступки уравновешенны.

"Прости меня, как я тебя простила! Тебя я простила, Энджел."

"Ты - да, ты простила."

"Но разве ты не прощаешь меня?"

"К чему говорить о прощении, Тэсс? Ты была одним человеком, теперь ты

- другая. Господи, можно ли простить или не простить такое чудовищное

превращение!"

Той ночью Клэр покинул ее.

КУРТУАЗНАЯ ЛЮБОВЬ

Человеческие системы спаривания очень осложнены фактом наследования богатства.

Способность наследовать богатство или статус от родителя присуща не только людям.

Есть птицы, которые наследуют право собственности на территорию своих родителей, оставаясь с ними, чтобы помочь вырастить последующие выводки. Гиены наследуют свое доминирующее положение от матерей (у гиен самки являются доминирующими и зачастую более крупными); так же поступают многие обезьяны.

Но люди возвели этот обычай в искусство.

И они обычно проявляют намного большую заинтересованность в переходе богатства по наследству сыновьям, чем дочерям.

Это, на первый взгляд, странно. Мужчина, оставляющий свое состояние дочерям, вероятно, понимает, что богатство переходит к какой-то его внучке. Мужчина, оставляющий свое состояние сыновьям, вероятно, понимает, что богатство остается тому, кто может являться, а может не являться его внуком.

В немногих обществах с наследованием по материнской линии действительно существуют такие беспорядочные полвые связи, что мужчины не уверены в отцовстве, и в таких обществах дяди играют роль отца для своих племянников.

Действительно, в более расслоенных обществах бедные чаще помогают своим дочерям по сравнению с сыновьями.

Но не из-за уверенности в отцовстве, а потому что бедные дочери будут размножаться вероятнее, чем бедные сыновья.

У сына вассала, принадлежащего феодалу, были большие шансы остаться бездетным, в то время как его сестру забирали в местный замок, чтобы сделать плодовитой наложницей местного лорда.

И вправду, есть некоторые свидетельства, что в пятнадцатом и шестнадцатом веке в Бедфордшире крестьяне больше оставляли наследство дочерям, чем сыновьям.

В восемнадцатом веке в Восточной Фризии в Германии у фермеров в устоявшихся поселениях были семьи со странным преобладанием женщин, тогда как в растущих поселениях были семьи с преобладанием мужчин. Трудно избежать вывода, что третьи и четвертые сыновья были обузой семьи, если не было новых деловых возможностей, и с ними при рождении обходились соответствующим образом, что приводило к соотношению полов, смещенному в сторону женщин в устоявшихся поселениях.

Но в высших слоях общества преобладало противоположное предубеждение.

Средневековые лорды высылали многих своих дочерей в женские монастыри.

Во всем мире богатые мужчины всегда поддерживали своих сыновей и часто только одного из них.

Богатый или сильный отец, оставляя свое общественное положение или способ его достичь своим сыновьям, оставляет средства, чтобы те стали успешными прелюбодеями со многими побочными сыновьями.

Такое преимущество не может достаться богатым дочерям.

У этого есть любопытное следствие. Это означает, что наиболее успешная вещь, которую могут сделать мужчина или женщина, это породить законного наследника богатого человека.

Подобная логика предполагает, что развратники не должны быть неразборчивы. Они должны соблазнять женщин с лучшими генами, а также женщин с лучшими мужьями, у которых поэтому есть возможность произвести самых плодовитых сыновей. В средневековые времена это было возведено в ранг искусства. Прелюбодеяние с наследницами и женами великих лордов считалось высшей формой изысканной любви. Рыцарские поединки для потенциальных волокит были лишь способом произвести впечатление на знатных леди. Как выразился Эразм Дарвин:

"А вепрь, разя противника, спешит

Косой удар клыка принять на щит;

Толпа ж немая самок в отдаленьи

Взирает на героев в изумленьи.

Романсы так о рыцарях гласят,

Которые, коня разгорячая,

Удар копьем склоненным намечая,

Несутся вихрем и врага разят;

И тот, чья храбрость бурная и сила

Врага с конем, повергнув, поразила,—

В блаженстве пред красавицей своей

Склонясь, улыбку получал от ней."

В то время, когда законнорожденный старший сын знатного лорда унаследовал бы не только богатство своего отца, но также и его многоженство, наставление рогов таким лордам было на самом деле спортом. Тристан ожидал, что унаследует королевство своего дяди, короля Марка, в Корнуолле.

При этом в Ирландии он игнорировал внимание красавицы Изольды, пока она не была вызвана королем Марком, чтобы стать его женой.

Охваченный паникой при мысли о потере права своего наследования, но полный решимости сохранить его, по крайней мере, для своего сына, он внезапно проявил огромный интерес к Изольде.

Или, во всяком случае, так Лора Бетциг пересказывает старую историю.

Анализ средневековой истории Бетциг содержит идею, что рождение богатых наследников было основной причиной разногласий между государством и церковью. Серия связанных событий произошла приблизительно в десятом веке. Власть королей уменьшилась, а власть местных феодалов увеличилась.

Как следствие, дворяне постепенно стали больше беспокоиться о рождении законнорожденных наследников, чтобы те наследовали их титул, когда была установлена помещичья система первородства.

Они разводились с бесплодными женами и оставляли все первородному сыну.

Тем временем, возродившееся Христианство побеждало своих конкурентов, становясь доминирующей религией Северной Европы. Ранняя церковь страстно интересовалась вопросами брака, развода, многобрачия, супружеских измен, и кровосмешения.

Кроме того, в десятом веке церковь начала пополнять ряды монахов и священников из числа аристократии.

Одержимость церкви сексуальными вопросами очень отличалась от одержимости св. Павла. Она почти не возражала против многобрачия или рождения множества внебрачных детей, хотя и то и другое было обычным и направлено против доктрины.

Вместо этого она сконцентрировалась на трех вещах: во-первых, на разводе, повторном браке и усыновлении; во-вторых, на выкармливании и сексе во время менструаций, когда литургия требовала воздержания; и в-третьих, на "кровосмешении" между людьми, женатыми в рамках семи канонических колен. Во всех трех случаях церковь, похоже, пыталась препятствовать зачатию лордами законнорожденных наследников. Если мужчина повиновался доктринам церкви году в 1100, то он не мог развестись с бесплодной женой, не мог, конечно, вступить в повторный брак, пока она жива, и не мог усыновить наследника. Его жена не могла отдать свою дочь кормилице и была готова родить другого ребенка в надежде на то, что это будет сын, а он не мог заниматься любовью со своей женой в течение трех недель на Пасху, четыре недели на Рождество, и от одной до семи недель на Троицу; плюс воскресенья, среды, пятницы и субботы - дни покаяний или проповедей; плюс разные праздники. Он также не мог родить законного наследника от любой женщины, ближе чем седьмиюродная сестра - что исключало самых знатных женщин в пределах трехсот миль. Все это сводится к длительному наступлению церкви на зачатие наследников, и это происходило, пока церковь не начали пополнять младшие братья государственных мужей, которые начали борьбу за наследование - за брак - между собой.

Отдельные люди в церкви (лишенные наследства младшие сыновья) манипулировали сексуальными нормами, чтобы увеличить собственное богатство церкви или даже вернуть себе имущество и титул. Ликвидация Генрихом VIII монастырей, после его разрерыва с Римом, последовавшим за неодобрением Римом его развода с не имевшей сыновей Екатерины Арагонской, является своего рода притчей для всей истории отношений государства и церкви.

Действительно, противоречие между государством и церковью было только одним из многих исторических примеров разногласий, связаных с накоплением богатства.

Практика права первородства была хорошим способом сохранить богатство - и его потенциал для многоженства - нетронутым на протяжении поколений. Но были также и другие способы. Первым из них был сам брак.

Выдать замуж наследницу всегда было самым быстрым путем к богатству. Конечно, стратегический брак и право первородства работают друг против друга. Если женщины не наследуют богатства, то нет ничего, что можно было бы получить от женитьбы на дочери богатого человека. Среди королевских династий Европы, тем не менее, в большинстве которых женщины могли наследовать трон (при отсутствии наследников мужского пола), перспективные браки часто были возможны. Алиенора Аквитанская принесла Британским королям большой кусок Франции.

Война за испанское наследство велась исключительно чтобы воспрепятствовать французскому королю унаследовать трон Испании в результате стратегического брака. Вплоть до эдвардианской практики английских аристократов жениться на дочерях американских баронов-разбойников, альянсы великих семей были силой, концентрирующей богатство.

Другим способом, практикуемым обычно среди рабовладельческих династий на американском Юге, было устраивать брак в пределах семьи. Нэнси Вильмсен Торнхилл из университета Нью-Мексико показала, как в таких семьях мужчины нередко женились на своих двоюродных сестрах. Проследив родословные четырех южных семей, она обнаружила, что добрая половина всех браков заключались в семье или предполагала сестринский обмен (два брата женятся на двух сестрах). В отличие от этого, в северных семьях в то же время только 6 процентов браков заключались в семье. Особенно интригующим этот результат делает то, что Торнхилл предсказала его раньше, чем обнаружила. Концентрация богатства более эффективна для земли, ценность которой зависит от ее дефицита, чем для состояний, нажитых бизнесом, которые зарабатываются и теряются во многих семьях параллельно.

Торнхилл продолжала утверждать, что так же, как у некоторых людей есть стимул использовать брак, чтобы сконцентрировать богатство, так и у других есть стимул препятствовать этому.

И у королей, в частности, есть и стимул, и власть добиться желаемого. Это объясняет иначе озадачивающий факт, что запрет на "кровосмесительные" браки между кузенами жестоки и многочисленны в одних обществах и отсутствуют в других. Во всяком случае, более сильно расслоенные общества больше регулируют браки.

Среди трумаев Бразилии, эгалитарного народа, к браку между родственниками относятся просто неодобрительно. Среди масаев Восточной Африки,

у которых есть значительное неравенство в богатстве, такой брак карается серьезным телесным наказанием. Среди народа инков любому осмелившемуся жениться на родственнице (из широко очерченного круга) выкалывали глаза и четвертовали. Император был, конечно, исключением. Его королева была его родной сестрой, а Пачакути основал традицию жениться также на всех своих сводных сестрах. Торнхилл заключила, что эти правила не имели никакого отношения к кровосмешению, но очень нравились правителям, старавшимся предотвратить накопление богатства всеми семьями, кроме своей собственной; они обычно исключали себя из таких законов.

ДАРВИНИСТСКАЯ ИСТОРИЯ

Эта разновидность науки известна под названием дарвинистской истории, и она была встречена прогнозируемыми насмешками настоящих историков.

Для них концентрация богатства не требует дальнейших объяснений. Для дарвинистов она должна была быть (или все еще должна быть) средством достижения репродуктивной цели. Никакая другая валюта не принимается во внимание естественным отбором.

Когда мы изучаем шалфейных тетеревов или морских слонов в их естественной среде обитания, мы можем быть вполне уверены, что они стремятся максимизировать свой долгосрочный репродуктивный успех.

Но намного труднее предъявить те же требования к людям. Люди, конечно, стремятся к чему-то, но это обычно деньги, или власть, или безопасность, или счастье.

Факт, что они не преобразуют это в детей, выдвигается в качестве свидетельства против всего эволюционного подхода к человеческим любовным отношениям.

Но эволюционисты заявляют не что эти показатели успеха сегодня служат залогом репродуктивного успеха, а что они ими когда-то были.

Действительно, в удивительно большой мере они все еще ими являются. Успешные мужчины вступают в повторный брак чаще и распространеннее, чем неудачливые, и даже с контрацепцией, препятствующей превращению всего этого в репродуктивный успех, у богатых людей все же приблизительно столько же детей, как и у бедных.

Все же люди на Западе заметно избегают иметь столько детей, как могли бы.

Уильям Айронс из Северо-западного университета в Чикаго занялся этой проблемой.

Он полагает, что люди всегда принимали во внимание потребность дать ребенку "хорошее начало в жизни".

Они никогда не были готовы пожертвовать качеством детей ради количества. Таким образом, когда дорогое образование стало предпосылкой успеха и процветания, примерно во временя демографического перехода к низкой рождаемости, люди смогли скорректировать и понизить число детей, чтобы позволить себе отдавать их в школу.

Именно так сегодня таиландцы объясняют причину, почему у них меньше детей, чем у их родителей.

Не было никаких генетических изменений со времен, когда мы были охотниками-собирателями, но глубоко в мозгу современного человека есть простое мужское правило охотника-собирателя. Стремись приобрести власть и использовать ее, чтобы соблазнить женщин, которые родят наследников; стремись приобрести богатство и использовать его, чтобы купить жен других мужчин, которые родят внебрачных детей.

Это началось с мужчины, который разделил часть ценной рыбы или меда с привлекательной женой соседа в обмен на краткую любовную связь, и продолжается поп-звездами, ведущими модель в свой мерседес.

От рыбы до мерседеса, история непрерывна: через шкуры и бусы, плуги и скот, мечи и замки.

Богатство и власть - средство добиться женщин; женщины - средство генетической вечности.

Аналогично, глубоко в мозгу современной женщины есть тот же основной калькулятор охотника-собирателя, слишком недавно эволюционировавший, чтобы сильно измениться. Стремись приобрести мужа-кормильца, который вложит пищу и заботу в твоих детей; стремись найти любовника, который может дать этим детям первоклассные гены.

Только если ей очень повезет, это будет один и тот же мужчина. Это началось с женщины, которая вышла за лучшего неженатого охотника в племени и завела роман с лучшим женатым охотником, таким образом гарантируя своим детям щедрое снабжение мясом.

И это продолжается до сих пор - когда жена промышленного магната растит ребенка, похожего на ее мускулистого охранника. Мужчины используются как источники отцовской заботы, богатства и генов.

Цинично? Не столь же цинично, как большинство расчетов в истории человечества.

Готовый перевод Matt Ridley - The Red Queen / Мэт Ридли Красная королева: Chapter 8 (SEXING THE MIND) - Пол мозга