Тема 4.Журналистика последней четверти XVIII века – лекция 6 часов

1) Основные направления развития «Указ о вольных типографиях» (1783), новое направление цензурной политики; указ «Об ограничении свободы книгопечатания …» (1796 г.), указ 1798г.

2) Литературные журналы («Вечера», «Санкт-петербургский вестник», «Собеседник любителей российского слова», «Утренние часы»).

3) Научные издания «Академические известия», «Новые ежемесячные сочинения».

4) Издательская деятельность Н.И. Новикова («Московские ведомости», приложения и «Прибавления» к ним, «Московское ежемесячное издание», «Вечерняя заря»).

5) «Беседующий гражданин» - издание Общества друзей словесных наук.

6) Политико-информативные официальные и частные издания («Собрание новостей», «Зеркало света», «Новый Санкт-Петербургский вестник», «Политический журнал»).

7) Журналы И.А. Крылова и его группы («Почта духов», «Зритель», «Санкт-Петербургский Меркурий»).

8) Издания Н.М. Карамзина («Московский журнал», альманахи «Аглая», «Аониды»)

9) «Санкт-Петербургский журнал» И.П. Пнина.

10) Публицистика А.Н. Радищева.

11) Зарождение провинциальной публицистики.

Основные направления развитии. Усиление государственной цензуры

Последняя четверть XVIII в. отмечена дальнейшим ростом влияния журналистики на общественную жизнь. С увеличением числа журна­лов наблюдается своеобразная их специализация, растут тиражи изда­ний и расширяется сфера включения журналистики в процесс идеоло­гических исканий, появляются новые центры развития журнального цела. Осознание роли журнальной периодики как важнейшего факто­ра формирования общественного мнения обусловило пристальное внимание к ней со стороны официальных властей. Налицо явное стрем­ление держать журналистику под контролем, и именно этим можно объяснить те меры по усилению цензурного режима, которые были приняты в царствование Екатерины II. Императрица по-прежнему не оставляет попыток лично участвовать в периодических изданиях тех лет, преследуя вполне определенные цели. Продолжает активную из­дательскую деятельность и Н. И. Новиков, чьими усилиями в конце 1760-х — начале 1770-х годов были заложены традиции независимой журнальной прессы. В то же время новые веяния общественной жизни вызвали появление новых форм отношения журналов с читателями, новые акценты в содержательной направленности их. Опыт изданий Новикова, сумевшего сплотить вокруг себя представителей просвети­тельски настроенной интеллигенции, несомненно был востребован новым поколением издателей, хотя в изменившихся условиях развитие сатирической журналистики в ее прежних формах было невозможно. Стимулы, определившие активизацию журналов, и само направление издательских интересов теперь изменились.

Крестьянская война под предводительством Е. Пугачева 1773-1775 гг. обнажила остроту проблем, связанных с положением масс закрепощен­ного русского крестьянства. В этих условиях центральная власть при­нимает меры по упорядочению системы административного управ­ления страной. Уже в ноябре 1775 г. появляется «Учреждение о губерниях», в котором помимо деления России на 50 губерний во главе с назначаемым высшей властью генерал-губернатором преду­сматривалась полная реорганизация судебных органов на местах. Па­раллельно с увеличением прав и обязанностей дворянства по уча­стию в местных органах власти и усилению его присутствия в судебных структурах последовал ряд указов (например, «Жалован­ная грамота городам», 1785), серьезно расширивших систему город­ского самоуправления. Учитывая, что именно городское население составляло основной контингент читателей журналов и книгопечат­ной продукции, режим привилегий для городов, несомненно, сказы­вался на активизации периодики. Еще одной акцией, способствовав­шей увеличению числа журналов в России, был Указ о вольных типографиях 1783 г., по-своему стимулировавший книгоиздательскую практику и ставший заметной вехой в упорядочении цензурного ре­жима тех лет. Реорганизация цензуры также строилась с учетом тех возможностей, которые предоставлялись для этого городскими усло­виями распространения книгопечатного дела и книжной торговли.

Другим следствием потрясений, вызванных крестьянской войной, можно считать массовое увлечение русского дворянства масонски­ми идеями. Масонское движение не было органичным порождением условий жизни русского общества, оно проникало к нам из-за рубежа. Центры управления масонством находились в Западной Европе — в Англии, Швеции, Германии. Поначалу для русских дворян увлечение масонством было сродни следованию европейской моде наподобие вольтерьянства. Именно на этой основе на рубеже 1760-х годов в стра­не возникают первые отечественные ложи — возглавляемая И. П. Ела­гиным в Петербурге и масонский кружок при университете в Моск­ве, группировавшийся вокруг М. М. Хераскова. Участие в тайных сборищах создавало у дворян ощущение своего духовного избранни­чества, свободы от включенности в жесткие рамки служебной иерар­хии, приобщения к неким общечеловеческим ценностям, учило бес­корыстному служению Богу и ближнему на пути постоянного нравственного самоусовершенствования. Обретение душевной доб­родетели объявлялось у масонов главной целью жизни и высшей нравственной ценностью. Отсюда следовал подчеркнутый аполитизм масонов, отказ от общественной активности. В литературном плане это вело к принципиальному неприятию сатиры и к осуждению критики социальных пороков. Масоны скептически воспринимали просветительские постулаты, и в этом причина резкого расхожде­ния позиции Новикова-сатирика в его журналах конца 1760-х — на­чала 1770-х годов с установками литературных журналов херасковского кружка.

Положение существенно меняется во второй половине 1770-х го­дов. В результате осознания последствий крестьянских выступлений масонство явилось тем консолидирующим фактором для дворянства, в котором представители правящего сословия попытались найти опо­ру для утверждения своего духовного комфорта. В условиях постоян­ного умственного брожения масонство для мыслящей части русско­го дворянства представлялось хранителем нравственных истин, способных открыть людям путь к духовному самоутверждению и сча­стью, к познанию «высших таинств натуры». К этому добавилась произошедшая именно в этот момент реорганизация руководящих органов русского масонства, получение им относительной автоном­ности и резкая активизация мистических настроений в их среде. Ча­стично это провоцировалось деятельностью И. Шварца, весьма ак­тивного адепта розенкрейцеровской ветви европейского масонства, который приехал из Германии в начале 1780-х годов и получил долж­ность профессора Московского университета. Склонный к мистициз­му, убежденный противник просветительской философии, Шварц своими зажигательными выступлениями умел привлекать сердца дво­рянской молодежи. Какое-то время он был другом Новикова и воз­главлял одно из организованных им масонских изданий в Москве. В подобной обстановке потребность в собственных журналах ощущалась масонами достаточно остро, и именно на конец 1770-х — 1780-е годы приходится пик расцвета масонской журналистики как средства про­паганды идей этого движения. Организационно этот процесс возгла­вил Новиков.

Таковы определяющие предпосылки той новой ситуации в рус­ской общественной жизни последней четверти XVIII в., которая пре­допределила новые умонастроения и новые нуги развития русской журналистики этого периода.

Общественная роль журналистики лучше всего проверяется спро­сом на журнальную продукцию со стороны читателей. Об увеличе­нии такого спроса в 1780-е годы можно судить но росту числа изда­ний. Но этот рост имел не только количественное выражение, он был подкреплен качественно новыми тенденциями. Прежде всего, в этот период наблюдается своеобразная специализация журналов. Появляются издания, ориентированные на узко направленные читательские интересы: медицинские, экономические, музыкальные журналы, из­дания, предназначенные для женщин и посвященные модам, нако­нец, первый в России журнал для детей. Журналистика становится важной частью общего процесса воспитания, образования и разви­тия культуры в целом. Спектр журнальной тема гики в 1770-1790-е годы но сравнению с предшествующими десятилетиями неизмеримо возрастает.

Качественно новым явлением в осознании задач журналистики можно считать и превращение ее в действенный фактор выработ­ки в обществе нравственно-идеологических установок, призван­ных определять норму жизненного поведения. Особенно наглядно )то проявилось в деятельности многочисленных масонских изда­ний 1780-х годов, журнала «Беседующий гражданин». В какой-то степени отмеченная тенденция будет характеризовать и деятель­ность некоторых литературных журналов, быстро завоевавших свою читательскую аудиторию, таких как издания Н. М. Карамзина и его соратников 1790-х годов или журналы группы II. А. Крылова, выступавших открытыми противниками друг друга и одновремен­но каждое издание — проводником вполне определенных эстети­ческих программ.

Еще одним свидетельством роста популярности журнальной пери­одики и активизации ее роли в общественной жизни страны, явлени­ем также совершенно новым, стало появление в 1780-х годах первых литературно-образовательных журналов в провинции: в Ярославле, Тамбове и даже в далеком сибирском Тобольске, что свидетельство­вало о проникновении интереса к журналистике в самые отдаленные уголки России.

Если ставить вопрос об основных направлениях, по которым про­текало развитие журналистики в последней четверти XVIII в., то выде­лить их можно лишь условно. Критерии подобной классификации будут основываться на сочетании нескольких факторов. Во-первых, это содержательная направленность издания, определяющая состав материалов и самую структуру журнала. Во-вторых, это социальная среда, порождающая потребность самовыражения в рамках перио­дического издания, независимо оттого, будет ли это результатом ини­циативы одного человека или группы единомышленников, объеди­няемых общими интересами. И, наконец, в-третьих, это учет потребителей журнальной продукции, того читательского континген­та, на который преимущественно рассчитано данное издание. Исходя ИЗ перечисленных факторов, можно условно выделить следующие типологические группы изданий, позволяющие представить основ­ные тенденции развития периодики рассматриваемого периода.

Прежде всего, это литературные журналы, объединявшие вокруг себя писателей, поэтов, переводчиков, публицистов и общественных деятелей, знакомившие читателей с новинками современной литера­туры, с художественными шедеврами других эпох и народов. Такие журналы нередко становятся платформой для сатирических выступ­лений, публицистического обсуждения социальных и политических вопросов или просто предметом занимательного чтения. Наиболее яркими представителями этой группы журналов стали «Вечера», «Санкт-Петербургский вестник», «Утра», «Собеседник любителей Российского слова», «Утренние часы»; журналы, выпускавшиеся И. А. Крыловым и его группой («Почта духов», «Зритель», «Санкт-Петербургский Меркурий»); издания сентименталистского лагеря ли­тераторов, возглавлявшегося Н. М. Карамзиным, такие как «Москов­ский журнал» и сменившие его альманахи «Аглая» и «Аониды». К этой же группе журналов следует отнести рассчитанное на детского и юношеского читателя «Детское чтение для сердца и разума», пред­назначенный для уездной среды и усадебных домоседов журнал с красноречивым названием «Городская и деревенская библиотека, или Забавы и удовольствие разума и сердца в праздное время...» (инициатором появления этих двух изданий был Н. И. Новиков). Ори­гинальным образцом сатирической журналистики можно считать издание Н. И. Страхова «Сатирический вестник», выходивший на про­тяжении 1790-1792 гг. Всего было выпущено 9 выпусков, и единствен­ным автором материалов журнала был сам издатель. Его журнал представлял собой гротесково-пародийную хронику дворянской жиз­ни. Выбор женихов, псовая охота, эпидемия ганцев и повальное увле­чение картежной игрой, страсть к нарядам и маскарадам, волокит­ство, обжорство, сплетни, мелкие хитрости щеголих и тщеславные откровения вертопрахов — все подвергалось пристальному и деталь­ному анализу. Стремление жить по моде составляет закон светского времяпрепровождения. Издатель скрывается иод маской бесстраст­ного регистратора фактов, лишь изредка иронически противопостав­ляя настоящее прошлому. Эти апелляции к прошлому призваны чаще всего оттенить ничтожество нравственных запросов современного автору дворянства. Основной жанровой формой сатиры в журнале являлся нравоописательский очерк, хотя Страхов использует и тради­ции пародийных ведомостей, сатирических писем и даже публикует описания старинных русских народных обрядов и обычаев. Наконец, к этой группе можно отнести рассчитанные на невзыскательного массового читателя, лишенные какой-либо идеологической позиции, чисто развлекательные издания вроде журналов «Лекарство от ску­ки и забот», «Разкащик забавных басен», «От всего помаленьку» и «Что-нибудь».

Другую тематическую группу представляли издания научно-по­знавательного профиля, сочетавшие выполнение просветительских задач с информативными. Частично журналы этой группы выступа­ли наследниками академической журналистики предыдущих десяти­летий. Таковы журналы «Собрание новостей», «Академические из­вестия», «Новые ежемесячные сочинения», «Санкт-Петербургские ученые ведомости», критико-библиографический журнал, выпускав­шийся Н. И. Новиковым. Ему же принадлежит заслуга в организации в качестве приложения к газете «Московские ведомости» познава­тельного журнала «Магазин натуральной истории, физики и химии, или Новое собрание материй, принадлежащих к сим трем наукам», а также печатавшегося в университетской типографии Новикова «Эко­номического магазина», редактором и главным поставщиком мате­риалов для которого был известный своими успехами в рациональ­ном ведении хозяйства помещик-агроном и вместе с тем самобытный писатель-мемуарист А. Т. Болотов. Если первый журнал (редактором его был А. А. Прокопович-Антонский) знакомил читателей с основа­ми естествознания, рассказывая об удивительных явлениях природы, о свойствах физических тел, о строении Земли, то экономический журнал сообщал о последних достижениях в сельском хозяйстве, да­кал конкретные советы по агрономии и домоводству. Прикладной характер этого издания не мешал его редактору, Болотову, сохранять сравнительно высокий уровень научности.

Третья группа журналов отражала тот процесс нравственно-рели­гиозных исканий в обществе, который был связан с массовым увле­чением русского дворянства масонскими идеями. Как уже было ска­зано, процесс этот носил организованный характер и, отвечая внутренним потребностям общества, инспирировался зачастую из­вне. Масонство в России имело своих поклонников в сфере искусст­ва и литературы, своих идеологов. Свой след, причем довольно зна­чительный, оставило масонство и в области журналистики. К журналам масонской ориентации следует отнести такие издания, как «Утренний свет», «Московское ежемесячное издание», «Вечерняя заря», «Покоящийся трудолюбец». К ним примыкают узкоспециали­зированные периодические издания, рассчитанные не столько на широкого читателя, сколько на адептов масонства, желающих глубже познать основы идеологии этого движения, уяснить сокровенный смысл символики ритуальной обрядности масонства. Таковы журна­лы «Избранная библиотека для христианского чтения» и «Магазин свободно-каменщический». Все журналы этого направления печа­тались в типографии И. И. Новикова, арендованной им у Москов­ского университета в 1779 г. Директор университета, известный пи­сатель и поэт М. М. Херасков, был другом Новикова и к тому же ВИДНЫМ деятелем масонского движения. Сам Новиков вступил в об­щество масонов в 1775 г., и его вклад в развитие масонской журнали­стики 1780-х годов был определяющим.

Наконец, следует выделить еще одно направление журнальной пе­риодики, политическое, по своей чисто информативной направлен­ности в чем-то дополнявшее газеты. Но, в отличие от последних, эти журналы, рассчитанные на формирование общественного мнения в области текущей политики, с выходом подчас в историю и науку, нередко имели публицистический характер. Аудитория их могла быть самой широкой. К таким относятся петербургский журнал «Собрание новостей», функции которого, после прекращения издания в 1776 г, взял на себя литературный журнал «Санкт-Петербургский вестник», открывший рубрику политической информации на своих страницах; отчасти журнал Ф. О. Туманского «Зеркало света»; издававшееся в Москве Новиковым «Прибавление к Московским ведомостям»; «Но­вый Санкт-Петербургский вестник» и, наконец, своеобразный прави­тельственный официоз, появившийся после начала революционных событий во Франции, — «Политический журнал», призванный нейт­рализовать освещение данных событий в России в невыгодном для правительства свете, перепечатывавший материалы из немецких кон­сервативных журналов, в частности, из одноименного гамбургского журнала.

Все эти издания, особенно те, что выходили после 1789 г., находи­лись под неусыпным контролем правительственной цензуры.

В царствование Екатерины II предпринимаются первые шаги по упорядочению цензуры как средства государственного контроля за печатной продукцией. Сама цензура существовала и ранее. Основ­ная ее функция в 1740-1750-х годах сводилась к просмотру публику­емых книг и газет, в особенности переводных, а также привозимых из-за границы, с целью недопущения ущерба православной вере, законам империи и оскорбления императорской фамилии. Контроль за книгами религиозного содержания и богословскими сочинения­ми, согласно Уставу Духовной коллегии, находился в компетенции Святейшего Синода. Цензурование остальной печатной продукции осуществлялось силами сотрудников Академии наук.

Обстоятельства вступления Екатерины II на российский престол вызвали потребность в усилении контроля пал иностранными книга­ми и журналами. В 1763 г. Канцелярией Академии наук был разрабо­тан проект создания цензуры для контроля за ввозимыми в Россию книгами. Проект был представлен на утверждение Сенату. Это был, пожалуй, первый относительно развернутый документ, позволяющий судить об уровне цензурных требований к печатной продукции не только при досмотре книг, ввозимых из-за рубежа (хотя главная цель проекта состояла в этом), но и к тем книгам, которые выходили в пределах империи. Вот, например, некоторые основные пункты тех требований, которыми должны были руководствоваться чиновники при просмотре книг. Пункт 6: «К запрещенным книгам причислять должно такие: 1) которые явно опровергают основания христианской веры и гражданского общества, 2) соблазнительные и честные нравы повреждающие, 3) пасквили и сатирические сочинения, предосуди­тельные государству и чести народной или некоторым персонам особливо...». Пункт 7: «К сумнительным книгам, о которых должно наперед доложиться и истребовать повеления, причтены быть могут особливо из политических те, в которых сочини юли либо но пристра­стию какому, либо по неимению достовернейших известий ложно пи­сали о России».

Подготовленный проект остался нереализованным, но изложенные в нем принципы понимания задач цензуры не утратили своей акту­альности. На волне административных реформ 1770-х годов Екатери­на II вновь возвращается к этой проблеме. Для нейтрализации недо­вольных ее политикой и сохранения собственного престижа императрица и в 1780-е годы не прекращает своих попыток высту­пать в роли просвещенной монархии и предпринимает для этого от­дельные либеральные акции. В январе 1783 г появляется «Указ о воль­ных типографиях», но которому во всех городах России частным лицам разрешалось заводить собственные типографии на дому и пе­чатать в них книги и журналы. (Именно этим нравом воспользовался в скором времени А. Н. Радищев, когда в 1 789 г. опубликовал свою мятежную книгу «Путешествие из Петербурга в Москву».) Предпри­нятая инициатива власти имела свои положительные стороны, ска­завшись на развитии книгопечатания и журнальной) дела. Данным указом Екатерины II был фактически закреплен на юридической ос­нове процесс, который начиная с конца 1760-х годов благодаря лич­ной инициативе отдельных издателей уже получил развитие в России. Но указ имел следствием еще одно нововведение, имевшее прямое отношение к цензуре. Одновременно с разрешением заводить частные типографии устанавливался совершенно новый порядок цензурования печатаемых книг, что, по существу, явилось качественным преобразованием всей системы контроля над печатной продукцией. Отныне цензура книг перешла в ведомство управ благочиния на ме­стах, т. е. нравственной полиции. До этого цензорами были служа­щие, назначавшиеся из тех учреждений, при которых существовали казенные типографии, в то время как цензурование книг частных ти­пографий должна была осуществлять Академия наук. Она пользова­лась особой привилегией при просмотре книг, выходивших в акаде­мической типографии, вплоть до 1793 г., когда, после истории с публикацией трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский», поря­док получения разрешения на печатание книг в управе благочиния стал распространяться и на книги, выпускаемые Академией. Этот порядок был введен княгине Е. Р. Дашковой.

Качественный смысл изменений в системе цензурования книг, про­исшедших благодаря Указу 1783 г., заключался в том, что если раньше академические цензоры следили более за направлением книг и их содержанием, основываясь на собственном понимании смущенных свыше инструкций, и задачи цензуры порой смешивались с задачами критики, то теперь главный упор делался на политико-воспитатель­ный аспект понимания функции цензуры. Предотвращение всего, что могло привести к потрясению государственных устоев и ниспровер­жению моральных основ общества, отныне становилось главной це­лью цензуры, и контроль за этим переходил в ведение полиции. «В сих типографиях, — значилось в Указе, — печатать книги на Россий­ском и на иностранных языках, не исключая и восточных, с наблюде­нием, однако ж, чтоб ничего в них противного законам Божиим и гражданским или же к явным соблазнам клонящегося издаваемо не было; чего ради от Управы Благочиния отдаваемые в печать книги свидетельствовать, и ежели что в них противное сему нашему пред­писанию явится, запрещать». В указе 1783 г. обязанности цензоров разъяснялись детально. Но основное направление новой цензурной политики было обозначено достаточно ясно. Последовавшие в 1785 г. цензурные преследования изданий, выходивших в типографии Мос­ковского университета, арендованной Новиковым, в какой-то мере объясняют направленность подобной политики. История с изъятием тиража трагедии Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский» (1793 г.), а также судьба упомянутого выше сочинения А. Н. Радищева также подтверждают это.

Надзор за газетами и журналами особенно усиливается с момента начала революционных событий во Франции. Издававшаяся под контролем Академии наук главная газета империи «Санкт-Петербург­ские ведомости» с 1791 г. подборку печатаемых в ней новостей дол­жна была теперь согласовывать с особым цензурным ведомством, созданным при ней Переводческим департаментом. Ему было предписано ничего не переводить из иностранных газет и не вно­сить из того, что могло касаться: «1) до нашего Двора и России вообще, 2) до союзников наших, 3) оскорбительного дворам евро­пейским, государям и фамилиям оных». Также строго предписыва­лось «сократительнее переводить в суматохе, во Франции царствую­щей, и не упу-скать прибавлять или известие или примечание, колико их колобродство им самим вредно».

Незадолго до смерти Екатерины II власти вновь вернулись к проек­ту, разрабатывавшемуся Канцелярией Академии наук в 1763 г. Факти­чески на его основе 16 сентября 1796 г. был издан именной указ Сена­ту «Об ограничении свободы книгопечатания и ввоза иностранных книг; об учреждении на сей конец Цензур в городах: Санкт-Петер­бурге, Москве, Риге, Одессе и при Радзивиловской таможне и об уп­разднении частных типографий». Пункт 2 указа разъяснял последнее положение: «Частными людьми заведенные типографии, в рассужде­ние злоупотреблений, от того происходящих, исключая те только, кои по особому дозволению Нашему, вследствие учиненных с главней­шими в государстве Нашем местами соглашений или договоров уст­роены, упразднить...» Приведенное распоряжение означало отмену «Указа о вольных типографиях» 1783 г. при полном сохранении цен­зурного контроля, что следовало из пункта 3: «Никакие книги, сочи­няемые или переводимые в Государстве Нашем, не могут быть изда­ваемы в какой бы то ни было типографии без осмотра от одной из цензур, учреждаемых в столицах наших...»

В царствование Павла I репрессивные меры в области цензурной политики, связанные с опасностью распространения в России ново­стей из революционной Франции, достигли своего апогея. Об этом свидетельствует известный именной указ Сенату 17 мая 1798 г.: «Пра­вительство, ныне во Франции существующее, желая распространить безбожные свои правила во все устроенные государства, ищет раз­вращать спокойных обитателей оных сочинениями, наполненными зловредными умствованиями, стараясь же сочинения разными спо­собами рассеивать в общества, наполняя даже оными и газеты свои». Предотвращению подобной угрозы и призваны были служить меры, изложенные в указе. Сенату повелевалось: «1) Устроить во всех пор­тах цензуру, составленную из одного или двух членов, которые бы имели наблюдение, чтобы на кораблях привозимые сочинения, как газеты, так и другие, не были пропускаемы без прочтения теми цен­зорами и согласия оных. <...> 3) Сенат Наш имеет обнародовать во всей Империи, что кто получит газету, какую бы то ни было, или иное периодическое сочинение посредством вояжиров, курьеров или же почты и оное передаст из рук своих в другие, не представя предвари­тельно оные цензорам, то подвергнет себя неминуемо суду, яко ос­лушник законов».

Литературные журналы («Вечера», «Санкт-Петербургский вестник», «Утра», «Собеседник любителей российского слова», «Утренние часы»)

На исходе XVIII столетия литературные журналы прочно входят в культурный быт русского общества и в количественном отношении становятся преобладающей формой периодики. Уровень художе­ственных достоинств отдельных изданий, так же как и степень выдер­жанности чисто литературного профиля, в разных журналах не был одинаковым. Но сотрудничество в них наиболее известных авторов и переводчиков тех лет, постоянная ориентация на читателя, интересу­ющегося литературными новинками, и сама структура изданий дела­ют эти журналы своеобразным зеркалом художественного процесса данного времени.

Открывает этот ряд журнал «Вечера», еженедельное издание, вы­ходившее в Петербурге в течение 1772 г. тиражом в 500 экземпляров. Мнения об издателе журнала расходятся, хотя есть основания пола­гать, что им был М. М. Херасков, возглавивший кружок молодых по­этов, воспитанников Московского университета и участников изда­ний начала 1760-х годов, которые в начале 1770-х переехали в Петербург. В числе сотрудников «Вечеров» были И. Ф. Богданович, В. И. Майков, А. А. Ржевский, А. В. Храповицкий. Выступали на стра­ницах журнала и жены некоторых участников кружка — Е. В. Херас­кова и М. В. Храповицкая-Сушкова. Почти все материалы в журнале печатались анонимно. Состав участников и идейная направленность «Вечеров» позволяют рассматривать журнал как своеобразное про­должение периодических изданий, осуществлявшихся кружком того же Хераскова при Московском университете в начале 1760-х годов.

По своей содержательной направленности «Вечера» подчеркнуто противостояли линии, проводимой сатирическими журналами Но­викова. Это было почти салонное издание. Творческие установки из­дателей определялись стремлением видеть в литературе средство за­полнения досуга и одновременно желанием способствовать исправлению царящих в человеческом обществе пороков и жизнен­ных неустройств. Этим объясняется обилие в журнале сатирических материалов. Это и сатирнко-аллегорические «сны», и язвительное эссе «Воспитатели», и нравоописательный очерк «Упражнение отстав­ных» — галерея сатирических портретов дворян, вышедших в отстав­ку и, пребывая в праздности в своих родовых имениях, позорящих своим поведением честь и достоинство дворянского звания. К этому же роду умеренной сатиры примыкает и цикл «Письма из Сатурна», содержащий описание нравов читателей другой планеты, где, так же как на Земле, можно найти скупцов и мотов, невежд и педантов, ще­голей и кокеток. Условность обличительного пафоса подобного рода сатиры очевидна. В ряде номеров издатели ввели рубрику «Для изве­стия», представлявшую собой подражание отделу пародийных «Ве­домостей» из журнала Новикова «Трутень». В целом сатира на стра­ницах «Вечеров» была отмечена абстрактным морализированием и подчеркнутой индифферентностью к актуальным вопросам соци­альной жизни.

Преобладающее место на страницах «Вечеров» занимала поэзия, как оригинальная, гак и переводная. В журнале печатались перело­жения псалмов В. П. Майкова, ему же принадлежали стихотворные переложения «Метаморфоз» Овидия, басни. Наряду с посланиями, анакреонтическими одами, эпиграммами очень обильно была пред­ставлена пасторальная поэзия. Помимо оригинальных эклог и идил­лий в журнале печатались прозаические переводы идиллий С. Геснера и г-жи А. Дезульер. Из опубликованных переводов следует отметить сцену из трагедии Шекспира «Ромео и Джульетта» и принадлежащий М. В. Сушковой прозаический перевод фрагментов из поэмы Э. Юнга «Ночные размышления». В целом характерные для позиции журнала камерность и тон умеренной отвлеченной назидательности вполне согласовывались с тяготением издателей к масонским умонастрое­ниям, соответствовавшим убеждениям М. М. Хераскова.

Совсем иного плана было издание, по-своему знаменовавшее ка­чественно новый этап литературной журналистики, — «Санкт-Пе­тербургский вестник», ежемесячный журнал, выходивший в течение трех с половиной лет, с января 1778 но июнь 1781 г. Издателем журна­ла был Г. Л. Брайко, до этого занимавшийся переводами, сумевший при­влечь к сотрудничеству в своем издании достаточно известных литерато­ров— Г. Р.Державина. В. В. Капниста, Я. Б. Княжнина, И. И. Хемницера. Ф. Козельского. В числе участников журнала мы видим также княги­ню Н. Р. Дашкову, М. В. Храповицкого, академика Я. Я. Штелина. О популярности издания можно судить ХОТЯ бы но тому, что среди подписавшихся на него мы видим Екатерину II, митрополита Плато­на, И. Ф. Богдановича, графа П. И. Панина, И. И. Шувалова, истори­ков Г. Ф. Миллера и А. И. Мусина-Пушкина.

Журнал был серьезный, удовлетворявший самым разнообразным интересам читателей, ибо помимо литературных сочинений и худо­жественных переводов включал в себя и рубрику, содержавшую ин­формацию о политических событиях в Европе и в России, и научные статьи, и ученую переписку, и совершенно новый для журналов по­добного типа критико-библиографический отдел «Известие о новых книгах». Очень высокую оценку «Санкт-Петербургскому вестнику» дал Н. А. Добролюбов в своей статье о журналистике екатерининско­го времени: «Этот журнал, менее обнаруживавший склонности к от­влеченным бесплодным умствованиям, больше вникавший в жизнь и лучше ее понимавший, нежели остальная журнальная братия, скоро овладел общим вниманием и продолжался непрерывно в течение почти четырех лет — явление очень редкое в то время».

В своей литературной части журнал напоминал «Трудолюбивую пчелу» А. П. Сумарокова. Не случайно, по-видимому, в первой же книжке была помещена «Сокращенная повесть о жизни и писаниях

A. П. Сумарокова» — перевод из немецкого петербургского изда­ния «St.-Petersburgisches journal». В этом же номере дебютировал

B. В. Капнист со своей довольно острой «Сатирой», задевшей само­любие некоторых известных литераторов, в основном одописцев эпи­ческого толка, что вызвало протесты в адрес журнала. Еще более сме­лой была публикация на страницах «Санкт-Петербургского вестника» стихотворения Державина «Ода, преложение псалма 81». Содержав­шиеся в нем резкие инвективы в адрес царей вызвали недовольство цензуры, за что в некоторых экземплярах издания страница с «Одой» была вырезана и перебрана. Тем не менее произведения Державина регулярно печатались и в других номерах журнала.

Литературные материалы, обязательно представленные в первой части каждого месячного номера, перемежались с научно-познава­тельными статьями самой широкой тематики: «Описание Тибетского государства» и очерк «О установлении патриаршества в России»; «Путешествие в Мекку» и «Краткое известие о театральных в России представлениях». Характерна цитата, извлеченная из «Английского журнала», которую приводят издатели в традиционном обращении к читателям в первом номере: «Две причины вознесли „Англию" на степень величия в словесных науках и споспешествовали ей удержать­ся на оной. Первая есть свобода мыслить. Вторая причина сей степе­ни величия, на которую вознеслися словесные науки в Англии, есть переводы книг». Издатели журнала стремились следовать этой прак­тике для возвеличения словесных наук в России.

В журнале очень активно печатались переводы европейских авто­ров, преимущественно новейшей сентименталистской школы. Впер­вые русский читатель мог ознакомиться с популярным в Европе романом Л. Стерна «Сентиментальное путешествие» в переводе Б. Арндта под названием «Отрывок из английской книги "Joriks sentimental journes". Иориково чувственное путешествие через Фран­цию и Италию. Сочинение г. Стерне». Из номера в номер регулярно помещались переводы идиллий С. Теснера, философско-моралистические диалоги К. М. Виланда. В июльском и августовском номерах за 1770 г. издатель опубликовал нашумевшее в Европе «Путешествие г. Бомарше в Испанию», в октябрьском номере — басни Г. Э. Лессинга. Обильно был представлен в журнале жанр «восточной» пове­сти, переводы философско-нравоучительных эссе лорда Честерфиль-да и др.

Во втором отделении каждого номера сообщалось об император­ских и сенатских указах, публиковались известия о приезде и отъезде знатных особ, о посольствах, аудиенциях при дворе, а также краткие выписки знаменитых иностранных новостей из европейских газет. Такова была насыщенность «Санкт-Петербургского вестника».

Не менее примечательным явлением среди изданий чисто литера­турной ориентации стал еженедельный журнал «Утра», выходивший в Петербурге в течение неполного 1782 г. Издателем его был недав­ний выпускник Московского университета, выходец из купеческой среды П. А. Плавильщиков, ставший позднее известным актером и драматургом.

В журнале сотрудничали Я. Б. Княжнин, переводчик А. А. Нартов, печатал свои ранние стихотворения будущий соратник Н. М. Карамзина поэт И. И. Дмитриев. На страницах журнала перепечатывались басни А. П. Сумарокова и В. И. Майкова и помеща­лось очень много сатирических материалов, как отечественных, так и переводных. Приверженность издателя традициям сумароковской сатиры сочеталась с продолжением линии сатирических журналов Н. И. Новикова конца 1760-х — начала 1770-х годов. Последнее про­явилось в подчеркнутом демократизме идейной позиции журнала, открыто, но в иносказательной форме заявленной в стихотворном вступлении (принадлежавшем, по-видимому, издателю): утренний восход солнца осмыслялся как дар, приносящий постижение исти­ны и путей обретения счастья, чего не дано испытать честолюби­вым вельможам или бессердечным накопителям богатства. Зато его с чистой душой переживает добродетельный земледелец, которому только и доступно истинное счастье.

В самом выборе названия журнала содержалась скрытая полемич­ность по отношению к другому журналу, начавшему издаваться на три месяца раньше в Москве. Это была «Вечерняя заря», ярко выра­женный масонский орган, выступивший с резких антипросветитель­ских позиций. Па страницах журнала II. А. Плавильщикова, наоборот, регулярно печатаются переводы сочинений европейских, в основ­ном французских, авторов, явно связанные с идеями Просвещения: отрывки из сатирического цикла Л. С. Мерсье «Картины Парижа» в переводе А. А. Нартова, выдержки из «Персидских писем» Ш. Мон­тескье, сатирические сказки Вольтера.

Нельзя не указать и на помещенную в нескольких номерах журна­ла анонимную сатирическую повесть, следовавшую традиции Мон­тескье, под названием «Путешествие турка Кара-Булата, бывшего секретаря посольства при турецком после в России», в которой на­ряду с высмеиванием современных поэтов-одописцев В. Г. Рубана и В. П. Петрова звучали явные нападки на духовенство.

Принципиальной для понимания позиции журнала «Утра» можно считать статью «Нечто о переводах». Ее содержание — это своеоб­разная программа правильного отношения к выбору перевода книг европейских и древних авторов. Полезными для перевода указывают­ся такие сочинения, как «Илиада» Гомера, «Похождения Телемака» Ф. Фенелона, «Велизарий» Ж.-Ф. Мармон теля. «Потерянный рай» Дж. Мильтона, «Ночные размышления» Э. Юнга, а также романы А. Ф. Прево, Г. Филдинга. Р. Лесажа. Наряду с художественными про­изведениями автор статьи отмечает полезность переводов и фило­софских сочинений европейских мыслителей — Дж. Локка, Б. Паска­ля. Рене Декарта. Как видим, для Плавильщикова как традиции классицизма, так и традиции эпохи Просвещения в равной мере со­храняют свое значение, о чем можно судить и по другой статье, явно принадлежавшей перу издателя, — «Рассуждение о зрелищах».

В го же время, при всем демократизме позиции издателя, вера в просвещенную монархию остается для Плавильщикова незыблемой. Свидетельством тому можно считать помещение в августовском номере журнала оды «На торжественное открытие монумента Пет­ра Великого». Открытие памятника состоялось на Сенатской площа­ди 7 августа 1782 г., и на нем присутствовала сама императрица Ека­терина II. В оде прославлялись не только военные успехи Петра I, но и его заслуги в деле просвещения России, развития наук. В то же время в оде содержались и весьма прозрачные намеки, которые вряд ли

могли понравиться Екатерине и Потемкину, потому что рядом с име­нем великого царя-реформатора упоминались имена трех современ­ных деятелей, трех Петров — полководца П. В. Румянцева, генерал-фельдмаршала II. П. Панина и руководителя ведомства, в котором служил издатель, — графа П. В. Завадского. Автором оды, по всей вероятности, был также Плавильщиков.

В сентябре 1782 г. издание журнала прекратилось. Не исключено, что это произошло вследствие вмешательства цензурного ведомства.

Особое место среди периодических изданий последней четверти XVIII в. занимал журнал «Собеседник любителей российского слова. содержащий разные сочинения в прозе и стихах некоторых россий­ских писателей». Этот журнал являлся печатным органом созданной в 1783 г. Российской Академии, которую возглавила княгиня Е. Р. Даш­кова, руководившая одновременно и Академией наук. Дашкова стала и официальным редактором «Собеседника...», пользуясь при этом постоянной поддержкой Екатерины II, активно участвовавшей в вы­пуске номеров журнала и поставлявшей туда свои материалы.

С внешней стороны конечной целью задуманного издания было всемерно способствовать выполнению главной задачи Российской Академии — созданию Академического словаря русского языка. Об этом можно судить исходя из письма издателей, опубликованного в конце I части журнала, где читателям предлагалось присылать свою критику «на какое-либо сочинение, находящееся в сем собрании», прямо в журнал с обещанием ее обязательно напечатать. По мнению издателей, такое сотрудничество читателей с журналом должно было способствовать тому, «чтоб Российское слово вычищалось, процве­тало и сколь возможно служило к удовольствию и пользе всей публи­ки...» Но за стилистическим аспектом интересов издателей скрыва­лась и другая цель: держать иод контролем мнения читателей журнала. поскольку в нем публиковались, хотя и анонимно, материалы, при­надлежавшие императрице. Это придавало «Собеседнику...» харак­тер официального издания.

Журнал выходил в Петербурге с июня 1783 по сентябрь 1784 г. очень регулярно. Всего было выпущено 16 частей при тираже около 1800 экземпляров ежемесячно. Для Екатерины II журнал был важен, поскольку с его помощью она вновь попыталась установить контакт с общественным мнением, как это было в 1769 г., когда она издавала «Всякую всячину». Теперь она прибегла к публицистике и истории. Практически в каждой части журнала печатались ее сочинения. Ак­тивно участвовала в журнале и княгиня Е. Р. Дашкова. Ее правой ру­кой в редактировании материалов и в налаживании контактов с потенциальными участниками издания был О. Козодавлев, также по­мещавший на страницах «Собеседника...» свои стихотворения. По-ч i и все крупнейшие авторы тех лет были представлены в журнале: Г. Р. Державин (его одой «Фелица» открывалась I часть издания), Д. И. Фонвизин, Я. Б. Княжнин, В. В. Капнист, И. Ф. Богданович, М. М. Херасков, М. Н. Муравьев, Ю. Нелединский-Мелецкий, П. П. Дмитриев, Ф. Козельский, Е. И. Костров и др. Кроме того, в полемике, развернувшейся на страницах «Собеседника...», приняли участие историк граф С. П. Румянцев, П. С. Батурин и еще многие авторы, имена которых до сих пор не установлены.

Помимо «Фелицы» Г. Р. Державин поместил на страницах «Собе­седника...» свое знаменитое послание С. В. Перфильеву «На смерть князя А. И. Мещерского», «Стихи на рождение в Севере порфирород­ного отрока», «Благодарность Фелице», «Оду Великому Боярину и Воеводе Решемыслу», оду «Бог» и другие стихотворения. В V части журнала была перепечатана в измененном виде нашумевшая «Сати­ра» В. В. Капниста, а в XI части издатели поместили «Стихи, сочинен­ные по дороге в Петергоф» покойного М. В. Ломоносова (1751). Во­обще стихотворный состав материалов, опубликованных в «Собеседнике...», был представлен очень разнообразно, как в жан­ровом отношении, так и по подбору имен поэтов, поставлявших свои сочинения на суд читателей.

Примечательной особенностью содержания «Собеседника...» было то, что в нем не было опубликовано ни одного иностранного сочинения, ни одного перевода. Это было принципиальной установ­кой издателей, о чем было прямо заявлено, исходя из главных целей издания.

Самое большое место в журнале занимали сочинения Екатерины II. Почти в каждом номере она помещала свои нравоучительные, полусатирические заметки «Были и небылицы», плоды каждоднев­ных наблюдений, исполненные скрытых намеков и неясных подшу­чиваний. Все это напоминало повествовательную манеру английского писателя Л. Стерна, произведением которого «Жизнь и мнения Тристрама Шенди» императрица как раз увлекалась. Но это не была безобидная болтовня. За пересудами о светских сплетнях и старческим ворчанием по поводу непостоянства и умничанья при­дворных скрывалась вполне определенная тенденция — показать, что ее не устраивало в поведении ближайшего окружения, в чем она видела угрозу для общественного порядка и стабильности в госу­дарстве.

Политически тенденциозными были и ее «Записки касательно российской истории», также печатавшиеся в каждом номере журнала. Для занятия этим трудом Екатерина II привлекла целый штат сотруд­ников. Решение заняться историей императрица приняла после того, как она ознакомилась с вышедшими во Франции в начале 1780-х годов капитальными трудами по истории России, принадлежавши­ми Н. Левеку и П.-Ш. Леклерку. Книги изобиловали серьезными ошибками и явной предвзятостью по отношению к русской истории. Однако за полемикой с французскими историками скрывалась и оп­ределенная политическая подоплека труда. Историческая концепция, заключенная в «Записках...» Екатерины II, призвана была подтверж­дать идею благодетельности для России самодержавной формы госу­дарственной власти, исконность ее на Руси. Под этим углом зрения трактовались нравы и образ мышления далеких предков россиян, а отношения правителей и народа изображались в идеальном, приу­крашенном виде.

Заметно было участие в журнале Д. И. Фонвизина, который опуб­ликовал в «Собеседнике...» ряд своих сатирических произведений, в частности, «Повествование мнимого глухого и немого» и великолеп­ное по стилистической выдержанности «Поучение, говоренное в Духов день иереем Василием в селе П***». В нескольких номерах журнала, начиная с первого, Фонвизин печатает оригинальный но замыслу «Опыт российского сословника». Принцип толкового сло­варя в нем сочетается с искусно замаскированной сатирой. Внешне Фонвизин ориентировался на традиции французских толковых слова­рей, но именно внутренний смысл, остро обличительный подтекст предлагаемых толкований придавал этому произведению особую, чисто фонвизинскую неподражаемость. Вот как, например, иллюст­рирует сатирик определения значений слов синонимического ряда запамятовать, забыть, предать забвению: «можно запамятовать имя судьи, который грабит, но трудно забыть, что он грабитель, и само правосудие обязано преступление не предавать забвению».

Но особенно острыми были материалы, принадлежащие Фонвизи­ну и помещенные в III части «Собеседника...», где они были напеча­таны под названием «Несколько вопросов, могущих возбудить в ум­ных и честных людях особливое внимание». Вопросы были посланы в журнал анонимно. Обращенные к правительству, а в ряде случаев непосредственно к императрице, вопросы затрагивали коренные про­блемы положения русского дворянства, отношения его к государ­ственной службе, проблему соотносительности ценностей европей­ской культуры с отечественными традициями. Екатерине II пришлось лично отвечать на все эти вопросы. В некоторых случаях она уходила от ответов но существу, отделываясь отговорками. Иногда ее ответы содержали в себе угрозу в адрес слишком смелого автора. Так, в от­вет на вопрос: «Отчего в прежние времена шуты, шпыни и балагуры чинов не имели, а ныне имеют и весьма большие?» — императрица ответила уклончиво: «Предки наши не все грамоте умели». Но тут же реплика сопровождалась угрожающим примечанием: «N.B. Сей во­прос родился от свободоязычия, которого предки наши не имели; буде же бы имели, то начли бы на нынешнего одного десять прежде бывших». Фонвизину стало известно о раздражении Екатерины II, и в одном из следующих номеров журнала он помещает письмо «К г. сочинителю „Былей и небылиц" от сочинителя вопросов», где попытался объяснить свою ПОЗИЦИЮ. Императрица, однако, не про­стила писателю его дерзости, наложив полуофициальный запрет на публикацию его сочинений.

В VIII части «Собеседника...» были опубликованы заключительные раз­делы «Былей и небылиц», в X части — окончание «Опыта российского сословника», завершавшегося толкованием слов «Мир», «Тишина», «По­кой». Начиная с XI части основное содержание журнала будет занимать публикация «Записок касательно российской истории» и утопических нра­воописательных зарисовок В. Левшина «Новейшее путешествие».

К рассматриваемому кругу изданий примыкает и литературно-нравоучительный журнал «Утренние часы», издававшийся частным порядком в Петербурге И. I. Рахманиновым и П. Л. Озеровым в тече­ние года, с апреля 1788 но май 1789 г., и выходивший еженедельными номерами. В журнале сотрудничали Г. Р. Державин, И. И. Дмитриев, А. Ф. Лабзин, В. С. Подшивалов, молодой И. А. Крылов, поместив­ший здесь свои первые басни н стихотворения, переводчик А. А. Нар-тов. Свои переводы помещал на страницах журнала и Рахманинов. Среди подписавшихся на первую книжку журнала наряду с князем П. Н. Трубецким и А. Г. Демидовым значится фамилия А. Н. Радище­ва, что не исключало какой-то формы сотрудничества его в издании, хотя прямых свидетельств на этот счет нет.

Большую часть материалов журнала составляли переводы нравоу­чительных сочинений, выбранные из различных европейских источ­ников в форме компиляций. «Побуждения к добродетели и нравоу­чения» — такова цель, определявшая программу издания, как она указывалась во вступительном обращении к читателям: «...не иное что побудило нас сделаться издателями сих листов, как ощущение в душах наших той истины закона, что человек сотворен для пользы человека». И соответственно все содержание подчинялось пробуж­дению в читателях любви к ближнему и нравственной ответственности. Из номера в номер следуют рубрики «Советы от отца к сыну» или «Черты великодушия и добродетели», представлявшие собой под­борку исторических анекдотов из жизни людей, прославившихся доб­родетельностью. Под названием «Забавный путешественник» Рахма­нинов в нескольких номерах печатает фрагменты памфлетного сочинения одного из ярких публицистов позднего этапа французско­го Просвещения Л. С. Мерсье «Картины Парижа». Очень активно представлены были на страницах журнала разнообразные формы нравоучительной сатиры — басни, прозаические эссе, нравоописа­тельные очерки, стихотворная сатира П. А. Озерова «Наставление молодому Суетону, вступающему в свет». Но основной принцип от­бора материалов для «Утренних часов» диктовался назидательно-нра­воучительными установками, и ведущей формой их оставались нрав­ственные рассуждения: «Разговор о пользе просвещения», «Правосудие», «Размышление о смерти», «О человеческой свобо­де», «О нежелании богатства» — подобные материалы составляют основу содержания издания. Главное требование к литературе — слу­жить нравственности: «Сколь пагубны таковые книги, коих предмет единственно способствует возродить порок и неверие и дать оным восторжествовать. Сколь бедственны и презрения достойны творцы оных, учинившиеся знаменитыми единственно по недостатку века нашего в мудрости и добродетели». Подобный тезис, явно исполнен­ный полемического скепсиса по отношению к просветительским упо­ваниям новейших философов, звучит в рассуждении «О пользе и не­обходимости нравственной науки». При всей идеологической аморфности отправных установок по своему содержательному па­фосу «Утренние часы», несомненно, имели демократическую на­правленность и в этом отношении могут рассматриваться в одном ряду с ранним журнальным опытом И. А. Крылова «Почта духов», выходившим в эти же годы.

Научно-академические издания («Академические известия», «Новые ежемесячные сочинения»)

Первые академические журналы («Примечания к ведомостям», «Ежемесячные сочинения») являлись той формой распространения знаний и необходимой обществу информации, донесение которой до читателей могла обеспечить именно Академия наук, обладавшая необходимыми для этого кадрами, и соответствующей материально-издательской базой. Данное обстоятельство позволяет понять, почему традиции научно-академи­ческих изданий сохраняли в течение XVIII столетия свою живучесть и плодотворность. Во второй половине века литературные и нравоучи­тельные журналы несколько потеснили чисто научную периодику. Но потребность в подобного рода изданиях продолжала существо­вать, учитывая и непрекращавшуюся деятельность Академии наук, стимулировавшую распространение в обществе интереса к знаниям, к научным открытиям и постоянное расширение научных и культур­ных связей с европейским миром.

Популярность академической журналистики в широких слоях чи­тающей публики объясняется еще и своеобразной полифункциональ­ностью этой ветви периодики в условиях России. На протяжении многих лет, например, академический журнал «Ежемесячные сочи­нения» был, по существу, единственной печатной платформой, по­зволявшей выносить на суд читателей как новости науки, так и произ­ведения современной литературы, отечественные и переводные, знакомить современников с достижениями культуры древности. Эн­циклопедизм научных журналов, имевших всегда литературные отде­лы, восполнял до поры до времени недостаток чисто литературных изданий. Эта особенность сохранилась и во второй половине XVIII в., несмотря на то, что корпоративность духа академической журнали­стики не только не исчезла, но по-своему даже усилилась. Преемствен­ность традиций этой линии периодики была довольно устойчивой.

Типичным научно-популярным журналом в ряду академических изданий тех лет был журнал «Академические известия», выходив­ший в Петербурге с января 1779 но июль 1781 г. Журнал издавался месячными книжками под редакцией П. И. Богдановича, переводчи­ка и энтузиаста в деле пропагандировать науки. Всего вышло 8 ча-стей, по четыре книжки в каждой. Научно-просветительская направ­ленность журнала подчеркивалась уже в заглавии, где вниманию читателей предлагались «история наук и новейшие открытия оных, извлечения из деяний славнейших Академий в Европе, новые изобре­тения, опыты в естественной химии, физике, механике и относящихся к оным художествах...» Соответственно основными вкладчиками из­дания были академики Л. Ю. Крафг, А. И. Гильденштет, П. С. Паллас, И.-Г. Георги, И. И. Лепехин, А. И. Лексель, Н. Я. Озерецковский, так­же известный историк князь М. М. Щербатов. Их материалы, посвя­щенные изучению экономического состояния России и ее природ­ных ресурсов, истории науки, затрагивавшие различные аспекты текущей научной жизни в России и за рубежом, составляли основ­ное содержание журнала. Показательна, например, опубликованная в мартовском и апрельском номерах за 1780 г. статья акад. А. И. Гильденштета «Речь о произведениях российских, способных к содержа­нию всегда выгодного превосходства в продаже в чужие края россий­ских товаров перед покупкою иностранных». Пафос статьи, развивавшей идеи физиократов, состоял в обосновании преимуществ развития отечественного производства товаров для удовлетворения внутренних нужд страны. К этому же разряду материалов можно от­нести обстоятельную анонимную статью «О ярмарках в России», а также обзорные статьи о природных ресурсах Сибири и различных регионов России, подготовленные академиками П. С. Палласом, II. И. Лепехиным, И.-Г. Георги и С. Гмелином. Вопросы зарождения российской торговли рассматривались в капитальном труде князя М. М. Щербатова «Опыт о древних российских монетах».

Из номера в номер на протяжении всего издания «Академических известий» печаталась «История математики» — перевод известного в Европе труда французского математика Ж.-Э. Монтюкля, принад­лежавший редактору журнала Богдановичу. Подобного рода мате­риалы имели не только познавательно-научный интерес, они также были связаны с проблемой воспитания. Особенно любопытно в этом отношении довольно обширное «Письмо от г-на И. к его приятельни­це, которая сообщила ему план воспитания детей своих». На первое место в этом плане выдвигается этический аспект воспитания. Безу­держному обогащению разума должно предпочитаться, но мнению автора «письма», душевное воспитание: «...пространный разум без вкуса к душевной добродетели, ощущения доброго, полезного, чест­ного в нравах, в обычаях не характеризует честного человека». Вос­питательный характер имела и принципиальная филологическая ста­тья В. Светова «Некоторые общие примечания о языке российском», в которой критически оценивалось увлечение современных русских авторов неологизмами.

Особое внимание в журнале обращалось на деятельность научных обществ и академий наук различных европейских стран — Лондон­ской, Стокгольмской, Парижской, Туринской, Голландской, Бавар­ской, Берлинской, Эрфуртской и др. Отчеты о работе этих академий с информацией о научных трудах, в них вышедших, регулярно публико­вались на страницах «Академических известий». Немало печаталось и переводов трудов европейских ученых, касающихся самых разных областей науки.

Литературные материалы в «Академических известиях» но объе­му значительно уступали научным. В журнале, правда, печатали свои произведения Г. Р. Державин, Я. Б. Княжнин, В. П. Петров, М. В. Храповицкий. Публиковались переводы сочинений Ж. Ж. Руссо, Вольте­ра, например, отрывок из его поэмы «Генриада». Во II части был помещен перевод эстетического трактата П. Сульцера «О пользе, которую молодые художники приобрести могут через списывание работ славных художников». Однако лицо журнала все же представ­ляли научные материалы. Считается, ЧТО прекращение издания «Ака­демических известий» было связано с острыми разногласиями, воз­никшими в начале 1780-х годов между академиками и руководством Академии наук в лице ее тогдашнего директора С. Г. Домашнева.

Органам, непосредственно продолжившим традиции академиче­ской журналистики 1730 - 1740-х годов, стал журнал «Новые еже­месячные сочинения». Издание выходило на протяжении десяти лет, с июля 1786 по июль 1796 г., в Петербурге, и редакторами его в разное время были академики Н. Я. Озерецковский, А. П. Прота­сов. С. Я. Румовский. Это был последний научно-литературный жур­нал Академии наук, воплощавший собой гот тип энциклопедическо­го издания, который сложился ранее и который был призван обслуживать интересы самых разных слоев читателей. Как заявили издатели в Предисловии, в новых ежемесячных сочинениях «поме­щаемы будут филозофическия, физических, экономическия, истори­ческих, географическия и вообще все рассуждения, какие только к приращению человеческих знаний способствовать могут. Описания разных художеств, ремесел, рукоделий и промыслов тем охотнее бу­ду i принимаемы, что каждое из сих искусств заключает в себе особ­ливые вещам наименования, которые к обогащению Российского языка неотменно послужат». Журнал предоставлял свои страницы, как явствует из Предисловия, и литературным сочинениям, отече­ственным и переводным.

Основной массив материалов, публиковавшихся в «Новых ежеме­сячных сочинениях», в соответствии с профилем журнала составляли научные статьи самой разной тематики: обширная статья П. Б. Иноходцева «О метеорологии», напечатанная в нескольких номерах; «Рассуждение о начале и происхождении Самоедов, обитающих в Архангелогородском наместничестве» архангельского краеведа В. В. Крестинина; материалы, подготовленные акад. П. И. Лепехиным, «О по­роде овец, приносящих мягкую шерсть» и «Описание сельдяного ходу, как и когда сельдей ловят»; «Таблица хронологическая, пред­ставляющая лета вступления на престол государей Российских, Швед­ских, Датских, Немецких, Английских. Французских и Испанских», а также «Рассуждение о насекомых», представленное акад. И. Я. Озерецковским. Таков разброс проблемно-тематических сфер научного знания, освещавшихся на страницах журнала. Вопросы экономики И географии, биологии и истории, физики и этнографии, языкознания и эстетики в равной степени представлены в материалах, авторами которых зачастую были те же ученые и переводчики, которые явля­лись ранее сотрудниками «Академических известий».

Очень большое место на страницах «Новых ежемесячных сочине­ний» занимали переводы — как трудов научного характера, так и ху­дожественных произведений. Какой-то определенной тенденции в их отборе, пристрастия к какой-либо литературной школе при этом не отмечалось. Переводы «Метаморфоз» Овидия, например, мирно со­седствовали с переводами сочинений Волы ера или демократически настроенного драматурга и публициста последней волны француз­ских просветителей Л.-С. Мерсье, а переводы басен Лафонтена или идиллий г-жи Дезульер сменялись публикацией «Писем Цицерона» и переводом монолога из трагедии Аддисона «Катон». Подобная эк­лектичность характеризовала и отбор переводных материалов фило­софского содержания, представленных в журнале. Так, например, вслед за публикацией перевода известного трактата позднеримского философа Боэция «Об утешении философией» издатели помещают перевод фрагментов из нашумевшего в Европе сочинения просвети­теля К. А. Гельвеция «Об уме», «О несправедливом употреблении слов».

Литературный раздел журнала был представлен именами почти всех крупнейших российских авторов той поры. Среди сотрудников «Новых ежемесячных сочинений» можно видеть Г. Р. Державина. И. Ф. Богдановича, Я. Б. Княжнина. М. М. Хераскова, В. В. Капниста, В. Г. Рубана, Д. И. Хвостова, Н. П. Николева, П. И. Дмитриева. Из менее известных поэтов в журнале печатались П. Карабанов, Н. Е. Струйский, А. А. Майков. Именно здесь Державин помещает такие свои известные творения, как «Видение мурзы» и «Песнь лирическая Рос­су на взятие 11змаила», а Капнист— программную «Оду на истребле­ние в России названия раба». Первоначально Капнист намеревался опубликовать в журнале другое свое стихотворение — «Оду на раб­ство», написанную в 1783 г. и являвшуюся откликом на закрепощение указом Екатерины II в мае того же года малороссийских крестьян. Исполненная свободолюбивого пафоса, в чем-то идейно смыкавша­яся со знаменитой «Вольностью» А. Н. Радищева, ода содержала пря­мой призыв к императрице пересмотреть принятое решение. Держа­вин, которого Капнист попросил передать оду издателям журнала (в числе их была и княгиня Е. Р. Дашкова), деликатно дал понять автору, что ода не может быть напечатана. Капнист понял свою ошибку и написал новую оду, воспользовавшись тем, что за несколько месяцев до этого вышел указ Екатерины II, в котором прошения на высочай­шее имя предписывалось подписывать не «раб», а «верноподдан­ный». Так действительность корректировала планы поэтов.

При всем политическом индифферентизме и идеологической тер­пимости позиций журнала, характерных для первых лет его издания, события французской революции 1789 г. и особенно казнь короля Людовика XVI в январе 1793 г. серьезно повлияли на общую идейную направленность издания, особенно в той части материалов, которые были связаны с политикой. Если до 1789 г. на страницах «Новых еже­месячных сочинений» могли появляться переводы произведений Мерсье или Гельвеция, а в октябрьском номере за 1 788 г. — перевод статьи «Краткое начертание республики Женевской», то после нача­ла революции публикация подобных материалов стала невозможна. Явно антиреволюционные публикации, как художественного плана, так и публицистического, все чаще начинают проникать в журнал. Некоторые материалы такого рода были переводные, некоторые даже принадлежали президенту Академии наук княгине Е. Р. Дашковой, — например, «Мнение некоего россиянина о единоначалии» или «Пра­вило россиянина». Охранительная установка составляет главный смысл подобных публикаций, в центре которых оказывается идея не­зыблемости монархической системы власти в России. К этому же роду материалов принадлежали и переводы басен Г. К. Пфеффеля, прямо направленные против французской революции: «Народное правление», «Французская вольность и равенство. Две притчи: 1. Употребление вольности. 2. Органы». Последний год царствования Екатерины II, при которой княгиня Дашкова руководила Академией наук, стал последним годом издания «Новых ежемесячных сочинений».

Издательская деятельность II. И. Новикова («Московские ведомости», приложения и «Прибавления» к ним, «Санкт-Петербургские ученые ведомости», «Утренний свет»,

«Московское ежемесячное издание», «Вечерняя заря», «Покоящийся трудолюбец»)

Новым явлением в распространении форм журнальной периоди­ки 1770- 1780-х годов стали издания философско-религиозной на­правленности, в которых нашли свое отражение умственные иска­ния, связанные с увлечением русских дворян идеями масонства. Приобщение к неким высшим идеалам способно, как им казалось, наполнять повседневную жизнь человека высоким нравственным

смыслом. Путь духовного самоутверждения воспринимался ими как постоянная нравственная работа над собой, как неуклонное образо-вание и воспитание души. Самоуглубленность в мир души означала для масонов не что иное, как активное самопознание, что сочеталось с установкой на деятельное участие в благотворительности. Отсюда вытекала воспитательная направленность масонских изданий и про-низанность их содержания нравственно-религиозным пафосом.

Решающая заслуга в становлении журналистики этого направле­ния принадлежала Н. И. Новикову. В 1775 г. он вступил в масонскую ложу «Астрея». В масонство Новикова привело искание истины и стремление обрести нравственную опору в противовес разрушитель­ному скептицизму вольтеровской философии. По-видимому, не без влияния своих новых друзей Новиков отныне подчиняет свои дей­ствия как журналиста интересам масонского движения. В 1779 г. он берет в аренду типографию Московского университета и развивает бурную книгоиздательскую деятельность.

До приобретения Новиковым в аренду типографии Московского университета состояние ее было плачевно. В ней печаталась лишь одна газета «Московские ведомости», и в год выходило несколько книг. За пять лет Новиков полностью обновил оборудование типогра­фии и наладил выпуск книг и журналов, численно далеко превосхо­дивших все выпускавшиеся ранее. Скоро тираж газеты «Московские ведомости» с 600 экземпляров в год достиг 4000, а в типографской компании (так с 1784 г. стало называться преобразованное заведение) стали печататься многочисленные журнальные приложения к газете.

Одним из таких приложений был первый русский журнал для детей «Детское чтение для сердца и разума». Журнал издавался ежене­дельными листами, всего вышло 20 частей поквартально на протяже­нии четырех лет. С января 1785 до конца 1786 г. редактором и основ­ным вкладчиком был сам Новиков; с 1787 г., когда у него возникли осложнения с властями, Новиков поручил редактирование «Детского чтения» Н. М. Карамзину, тогда только еще вступавшему в литерату­ру, который привлек к участию в журнале А. А. Петрова. Статьи в журнале печатались в основном анонимно, но есть сведения о со­трудничестве в нем на первом этапе также А. А. Прокоповича-Ан-тонского, С. С. Боброва, В. С. Подшивалова и драматурга Н. Н. Санду-нова.

Задумывая издавать подобный журнал, Новиков исходил из убеж­дения, что «благоразумные родители и все старающиеся о воспита­нии детей признаются, что между некоторыми неудобствами в вос­питании одно из главных в нашем отечестве есть то, что детям читать нечего. Оне должны бывают такие мигать книги, которые либо со­всем для них непонятны, либо доставляют им такие сведения, кото­рые им иметь еще рано; тою ради намерены мы определить Прибав­ление к Ведомостям для детского чтения и помещать в них исторические, до натуральной истории касающиеся, моральные и разные другие пьесы, которые, писаны будучи соразмерным детско­му понятию слогом, доставляли бы малолетним читателям полезное и купно приятное упражнение». Так определял задачи журнала Но­виков. И на протяжении двух лет, пока он был редактором «Детского чтения», он последовательно осуществлял намеченную программу при помощи привлеченных соратников.

Поскольку журнал преследовал прежде всего воспитательные цели, Новиков стремился сделать его содержание максимально доходчи­вым и увлекательным. Состав отбираемых материалов был чрезвы­чайно разнообразным. Почти каждый номер журнала открывался публикациями фрагментов из Ветхого или Нового завета. Затем сле­довали коротенькие статьи на темы нравственности, повести, нравоу­чительные «разговоры», иногда драматические пьески, вроде коме­дии н одном действии «Великодушие в низком состоянии» или одноактной комедии для детей «Невинная ворожба».

На страницах «Детского чтения» помещалось немало материалов познавательного характера: исторические, естественнонаучные ста­тьи. Примером могут служить материалы о птишах и животных, пере­веденные из «Натуральной истории», или очерк «Путешествие Васко де Гамы в Ост-Индию».

При этом главным принципом отбора материалов для Новикова всегда было привитие детям патриотических убеждений. «Всякому, кто любит свое Отечество, весьма прискорбно видеть многих из вас, которые лучше знают по-французски, нежели по-русски, и которые вместо того, чтобы, как говорится, с матерним молоком всасывать в себя любовь к Отечеству, всасывают, питают, возращают и укореня­ют в себе разные предубеждения против всего, что токмо отечествен­ным называется». Противостоять подобным тенденциям и призван был задуманный Новиковым журнал. Установка на воспитание в мо­лодых русских дворянах чувства любви к Отечеству составляла ос­новной пафос помещаемых в «Детском чтении» материалов.

Другой особенностью идейной позиции издателя, ярко проявив­шейся в материалах журнала, было стремление привить детям чув­ства справедливости и сочувствия к несчастьям людей. Показателен в этом отношении помещенный в III части за 1785 г. «Разговор между отцом и сыном о том, для чего в свете одни бедны, а другие богаты».

В целом чисто литературные материалы не занимали в первые два года издания журнала преобладающею места, поскольку Новиков как редактор главную свою задачу видел в достижении воспитательных целей.

Положение изменилось, когда во главе журнала стал Карамзин. «Детское чтением приобрело облик чисто литературного издания, ибо из журнала исчезли материалы религиозного содержания, пере­стали печататься научные статьи. Зато были обильно представлены переводные нравоучительные повести, заимствованные из европей­ских источников. Таковы, например, печатавшиеся в нескольких но­мерах нравоучительная сказка «Альфонс и Далинда» и чувствитель­ная повесть «Олимпия и Теофиль», философско-нравоучительные эссе Ш. Бонне «Человек в общежитии» и др.

Переводчиком большинства этих материалов был сам Карамзин, и для последующих этапов его писательской деятельности данный пе­риод работы в детском журнале имел огромное значение. Именно здесь он выработал тот простой и ясный слог новой литературной прозы, свободный от риторической выспренности и усложненности, который ознаменовал собой фактическую стилевую реформу рус­ского литературного языка.

Журнал «Детское чтение для сердца и разума», несомненно, стал примечательным явлением отечественной журналистики, ибо им было положено начало возникновению в России детской литературы. И в этом непререкаемая заслуга Новикова и Карамзина.

Другим приложением к «Московским ведомостям», также возник­шим по инициативе Новикова, был журнал «Городская и деревен­ская библиотека, или Забавы и удовольствия разума и сердца в пра­здное время...» Журнал выходил в типографии Московского университета с 1782 по 1786 г. ежемесячно и, судя по названию, преследовал нравоучительно-развлекательные цели. Кроме Нови­кова в издании сотрудничали литераторы и переводчики А. М. Гри-бовский, А. Ф. Малиновский, П. Ф. Берг, П. П. Сумароков, В. А. Лев-шин, А. Ефимовский, П. Н. Неелов, в большинстве своем связанные с масонскими кругами. На первый взгляд, свою задачу издатели видели действительно в том, чтобы создать круг чтения для широкого читате­ля, поставляя ему, как следовало из заглавия, «как истории и повести нравоучительные и забавные, так и приключения веселые, печаль­ные, смешные и удивительные».

Большую часть материалов журнала составляла переводная бел­летристика вроде развлекательных приключенческих повестей «По­хождение маркиза де Кресси», «Повесть о Донне Марии и молодом принце Юстиниани» или «Любовь увенчанная, или Приключения кавалера д'Аблинкурта и девицы де Сент-Симон». Печатались на стра­ницах издания и исторические материалы, правда, приспособленные к восприятию широкого неискушенного читателя — «Несчастные приключения, или Горестная жизнь Екатерины, королевы аглинской» и «Прогулки и любовные забавы Августа II, короля Польского». На этом фоне несколько выделяется публикация в первых двух частях журнала переводов произведений Д. Дидро «Два друга» и «Разговор отца с детьми о том, сколь опасно поставлять свой рассудок выше закона».

Но особенно интересным представляется публикация на страни­цах журнала цикла из 16 оригинальных нравоучительных коротеньких сочинений под названием «Пословицы российские», которые печа­тались в первых частях журнала. Целый ряд толкований пословиц, предложенных в этих коротких рассказах, имел подчеркнутую сати­рическую направленность, не лишенную подчас и политического подтекста. Таковы «Битому псу только плеть покажи», «Замок для дурака, а печать для умного», «Сиди у моря, жди погоды» и особен­но рассказ «Седина в бороду, а бес в ребро». Последний состоял из нескольких эпизодов, где изображались чрезмерно влюбчивые и охо­чие до сочинительства старухи. В контексте той идеологической по­лемики, которую десятилетием ранее Новиков вел на страницах свое­го «Трутня» с Екатериной II, некоторые исследователи усмотрели в содержании рассказа «Седина в бороду, а бес в ребро» скрытые на­меки сатирика в адрес императрицы с ее склонностью к фаворитиз­му и увлечению литературными занятиями. Скрытая политическая аллюзионность окрашивала и содержание рассказа на пословицу «Фортуна велика, да ума мало», в котором удачливый правитель не­коего острова своими увлечениями каруселью приводит подданных к гибельному состоянию. По-видимому, не обошлось без цензурно­го давления, ибо начиная с V части издания на его страницах начала печататься исключительно переводная беллетристика и заниматель­ные повести исторического содержания.

Третье приложение к газете «Московские ведомости» Н. И. Нови­кова— научно-популярное издание «Магазин натуральной истории, физики и химии, или Новое собрание материй, принадлежащих к сим трем наукам». Журнал выходил в 1788 - 1790 гг.; в первые два года выпускалось по два номера в неделю, в последний год журнал выхо­дил еженедельно. Хотя инициатором и издателем «Магазина...» был Новиков, фактическим редактором журнала являлся А. А. Проконо-вич-Антонский. Он же был и основным вкладчиком, а точнее, переводчиком публиковавшихся в журнале научно-популярных статей. Источником материалов, представленных на страницах журнала, служили французские словари: «Словарь естественной истории» Ж.-Х. Вальмона де Бомара, «Химический словарь» Р.-Ж. Маккера и «Физический словарь» Сиго де ля Фона. Переводы статей из этих по­собий и составили содержание журнала, выходившего квартальными выпусками. Всего вышло 10 частей журнала, при этом редактор ви­дел свою задачу в том, чтобы донести до читателей максимум инфор­мации о новейших достижениях естествознания. Научные представ­ления о богатстве и разнообразии природных явлений и свойствах физических тел, о строении Земли, об окружающем человека живот­ном и растительном мире — все это увлекательно и популярно изла­галось в материалах журнала с расчетом на массового читателя. Так, в I и II частях содержались сведения об общей системе наук, о строе­нии Вселенной и свойствах физических тел, о явлениях природы, ха­рактеризующих климатические условия обитания. Обо всем этом читатель мог прочесть, например, в статьях «Естественные науки. — Мир. — Светило. — Планета. — Солнце. — Меркурий. — Венера. — Млечный путь. — Тело. — Упругость. — Притяжение. — Движение. — Механика. — Гидростатика. — Машины. — Рычаги», «Стихии. — Огонь. — Холод. — Воздух. — Электрическая сила. — Северное сия­ние. — Воды атмосферические. — Пары. — Туман. — Дождь. — Снег» и т. д. В III части давались сведения о строении Земли; в IV части помещались статьи, раскрывавшие общие законы живой природы и месте человека в ней; в V части — статьи, посвященные низшим животным, рыбам, ракушкам, червям, насекомым; в VI части содержа­лись статьи о млекопитающих, например, «Лев. — Медведь. — Волк. — Заяц. — Лошадь. — Обезьяна»; VII часть была посвящена птицам. В 1790 г. вышло только две части — IX и X, посвященные явлениям растительного и минерального миров. С точки зрения современной науки многие сведения, сообщавшиеся на страницах «Магазина на­турального...», выглядели наивно. Но для русского читателя XVIII в. общеобразовательное значение данного журнала было несомненно полезно. Прекращение издания было вызвано, по-видимому, прежде всего недостатком средств.

Чисто информативным изданием, в котором функции газетной периодики сочетались с решением просветительских и чисто пуб­лицистических задач, следует считать журнал «Прибавления к Мос­ковским ведомостям», выпускавшийся Новиковым на протяжении 1783-1784 гг. также в качестве приложения к газете «Московские ве­домости». По широте затрагиваемой тематики журнал в чем-то продолжал градации сходного издания 1 730-1740-х годов «Примечания к Ведомостям». Но в новых условиях на содержании журнала явно сказались веяния, отражавшие идеологические искания последней трети XVII1 столетия.

В качестве приложения к газете журнал выходил довольно часто, 3-4 раза в неделю — по 4 страницы в номере в первый год издания и но 8 страниц во второй год. Соответственно строгой структурной оформленности номера «Прибавлений» не имели. Отдельные статьи переходили из номера в номер, публикуясь в течение месяцев. В жур­нале полностью отсутствовал литературный отдел. Ни одного худо­жественного произведения там не было напечатано. Также не было в нем и критико-библиографического отдела. Зато существовала руб­рика «Описание знатнейших городов в свете», и почти каждую неде­лю читатели могли познакомиться с описанием достопримечатель­ностей и краткой историей какого-нибудь крупного европейского юрода: Лондона. Парижа. Лиссабона, Мадрида, Валенсии. Рима, Ге­нуи, Копенгагена, Стокгольма, Цюриха, Базеля. Женевы, Берлина, Дрездена и др. Всего в журнале было помещено около двух десятков очерков о городах.

Идейная направленность издания определялась обилием материалов, связанных, с одной стороны, с проблемами воспитания, с другой — с экономическими проблемами. Программное значение для издателей имело помещение на страницах «Прибавлении» обширного трактата «О торговле вообще», печатавшегося в 37 номерах. Вопрос об авторе этого сочинения остается открытым. Скорее всего, это был кто-то из академиков, опиравшийся на европейские труды поданному вопро­су. Торговля в трактате рассматривалась как главный фактор эконо­мической стабильности В государстве и источник его благосостоя­ния. Освещение исторических аспектов развития торговли в трактате сочеталось с отстаиванием принципов меркантилизма, причем сре­ди других условий процветания торговли на первое место автор ста­вил «вольность народа» и мирную политику правительства. Приме­ром государства, достигшего благосостояния за счет свободною развития торговли, в трактате приводилась Голландия.

Другой темой, определявшей направление проблематики издания, была тема воспитания. Ей посвящено значительное число материа­лов, как переводных, так и оригинальных. Достаточно указать прин­ципиальную и. по-видимому, принадлежащую Новикову статью, опубликованную в 23 номерах «Прибавлений» за 1783 г., — «О воспитании и наставлении детей для распространения общеполезных знаний и всеобщего благополучия». Поскольку главная цель воспитания — подготовить детей стать в будущем «полезными Граждана­ми», важнейшим средством достижения данной цели должно быть сочетание формирования разума с образованием сердца ребенка. Научить детей отличать видимость блага от истины должно быть глав­ной заботой родителей. Естественное у детей желание удовольствия, похвалы, вольности не должно подменяться у них разгулом своево­лия. И этому должно способствовать приучение детей с раннего воз­раста к трудолюбию и дисциплине. Таковы педагогические воззрения Новикова. Из других материалов, посвященных данной проблеме, мож­но указать переведенную с немецкого языка статью «О воспитании», опубликованную в 1783 г. по частям в 12 номерах, статьи за 1784 г.: «О раннем начале учения детей», «О сократическом способе учения», «Об эстетическом воспитании», наконец, очень важная статья, опуб­ликованная в 1783 г., также довольно обширная, — «О нравственном воспитании детей».

Очень существенными для понимания идеологической позиции «Прибавлений» следует считать публикации материалов, освещав­ших события борьбы Северо-Американских Штатов за свою незави­симость. Из материалов такого рода прежде всего можно отметить две публикации 1784 г.: переводную статью проф. Геберлина «О вли­янии независимости Соединенных областей Северо-Американских на политическое состояние Европы» и «Краткое описание жизни и ха­рактера генерала Васгигтона» (т. е. Вашингтона), по-видимому, так­же переведенное из каких-то европейских источников просветитель­ской ориентации. В последнем убеждает финал очерка, в котором автор, давая заключительную оценку Вашингтона, вспоминает геро­ев древней и современной истории: Камилла, Леонида, Густава, — жертвовавших жизнью за свободу народа. «Однако ж сии славные герои не равняются Васгингтону; он основал республику, которая, вероятно, будет прибежищем свободы, изгнанной из Европы роско­шью и развратом».

В контексте подобных вольнолюбивых высказываний становится понятна и позиция издателя, проявившаяся при публикации в 1784 г. очень важной в идеологическом плане статьи «Понятие о торге не­вольниками». В статье описание самого процесса работорговли со­провождается доводами от лица европейца, защищающего такой по­рядок. Публикуя перевод данного материала, издатель сопровождает его собственным примечанием, где указывает, что сама практика не­вольничества утверждена «на ложных основаниях»: «Извинения, что мы в Европе делаем подобные несправедливости, что посредством торга невольниками делается много добра, которое без оного должно бы остановлено быть, — все сии извинения не уважаются пред судилищем рассудка и человечества и не доказывают еще справедли­вости права, присваиваемого белыми человеками над черными их собратьями». В данной публикации исследователи усматривали за­вуалированную попытку Новикова обратить внимание на подневоль­ное положение крепостных в России и, таким образом, скрытую оп­позицию политике Екатерины II.

Неудовольствие императрицы вызвала и публикация в 1784 г. на страницах «Прибавлений» материала «История ордена иезуитов», содержавшего критические высказывания по поводу методов дей­ствий и принципов этого ордена. Екатерина покровительствовала иезуитам в России, и, по-видимому, не без вмешательства со сторо­ны властей издание «Прибавлений» было вскоре прекращено.

В 1777г. Н. И. Новиков предпринял издание критико-библиографического журнала под названием «Санкт-Петербургские ученые ве­домости», который выходил еженедельно с марта по август 1777 г. и был призван информировать русскую читающую публику о «напе­чатанных книгах во всей Европе, с присовокуплением критических оных рассмотрений. <...> Известия о делах ученых и об успехах их в науках также занимают здесь место. Короче сказать, все что ни про­исходит в ученом свете, то все обретает место в сих сочинениях». Так объявлялось о целях издания в предисловии к первому его номеру. Там же содержалось приглашение к российским стихотворцам сочинить надписи к портретам («личным изображениям») российских ученых мужей и писателей — Феофана Прокоповича, А. Д. Кантеми­ра, Н. Н. Поповского, художника А. П. Лосенко, гравера Е. П. Чемезова. Показательно подчеркнутое стремление к объективности в оцен­ке рассматриваемых в издании книг: «Не желание охуждать деяниям других нас к сему побуждает, но польза общественная. Ничто сатири­ческое, относящееся на лице не будет иметь места в Ведомостях на­ших; но единственно будем мы говорить о книгах, не касаясь нимало до писателей оных».

В подготовке номеров журнала Новиков, несомненно, опирался на круг помощников, о чем можно судить по предисловию. Структу­ра журнала соответствовала целям издания. Каждый номер посвя­щался рассмотрению какой-либо изданной в России или в Европе книги. Рецензии принадлежали разным авторам и поэтому различа­лись и по обстоятельности, и по содержанию. Подлинно критически­ми отзывы о книгах вряд ли являлись. В большинстве своем это были, скорее, описательные аннотации, правда, уделявшие подчеркнутое внимание вопросам правописания, качеству переводов и слогу рецензируемых книг. Краткий пересказ сюжета или содержания книг завершался оценкой слога. Характерна в этом отношении, например, рецензия на переведенную сказку Ж. Ф. Мармон геля «Алцест изле­чившийся от своенравия, или Исправленный человеконенавидец». В сопроводительной справке издатели прямо указали на низкое каче­ство перевода, что и обусловило необходимость публикации рецен­зии, как стимула для начинающих переводчиков: «...слышали мы от Стихотворцев, достойных вероятия, что ныне Аполлон весьма полю­бил и пристрастился к Российскому языку; и для сего издал указ, ко­торым повелевается не впущать ни одного писателя и переводчика на Парнас, который в писаниях своих не старался о свойствах и чисто­те Российского языка и не украсил оные наблюдением Грамматиче­ских правил».

Охват книг, о которых писалось на страницах «Санкт-Петербург­ских ученых ведомостей», был довольно велик, хотя преобладали ре­цензии на издания гуманитарного профиля, особенно на сочинения по истории. Так, в 6-м номере был помещен аннотированный обзор труда «Зерцало историческое Государей Российских», а в 7-м номе­ре рецензировался труд И. Штриттера «Известия Византийских исто­риков, объясняющие Российскую историю древних времен». В 16-м номере рецензировался только что вышедший труд А. Лызлова «Скифская история». В одном из первых номеров было описано из­дание «Наказа Ея Императорского Величества Екатерины II, данного Комиссии о сочинении проекта Нового уложения», выпущенного специально для западноевропейского читателя в 1770 г. на четырех языках — русском, латинском, немецком и французском. В конце аннотации указывались все издания и переводы «Наказа», опублико­ванные в разных странах с момента появления этого документа в 1767 г. В 15-м и 22-м номерах были помещены присланные в журнал стихо­творные надписи к портретам объявленных в предисловии лиц. при­надлежавшие поэтам Ф. Козельскому, В. Майкову и И. Дмитриеву. Кроме того, издатели сочли полезным в 22-м номере перепечатать надпись к портрету Ломоносова, принадлежащую умершему к это­му времени Н. Н. Поповскому, а в 21 -м поместить аннотацию на пе­ревод Ломоносова, сделанный с немецкого языка и опубликованный в 1763 г., «Первые основания металлургии или разных дел» наряду с рецензиями на книги, вышедшие из печати в 1777 .

Прекращение издания в августе было вызвано, по-видимому, тем обстоятельством, что уже в сентябре того же 1777 г., еще находясь в Петербурге, Новиков предпринял выпуск нового журнала — «Ут­ренний свет», которому он сам придавал очень важное значение.

Это был первый масонский нравственно-религиозный журнал. С мая 1 779 по август 1780 г. журнал продолжал печататься в Москве, выхо­лил ежемесячно и имел большой успех, о чем говорит как его тираж (свыше 1000 экземпляров), так и значительное число подписчи­ков. Среди них мы видим Г. Р. Державина, митрополита Платона, С. И. Шешковского. Очень широк был круг сотрудников журнала, в большинстве своем это масоны: М. М. Херасков, В. И. Майков, И. П. Тургенев, М. Н. Муравьев, А. М. Кутузов, А. Тейльс, П. Тер­ликов, А. Малиновский, П. Захаров, Д. Рыкачев и др.

В полном соответствии с установками масонской лики главным предметом, выносившимся для обсуждения на страницах «Утренне­го свега», были вопросы веры и проблема нравственного самосовер­шенствования. Стремление к добродетели объявлялось высшей и единственной ценностью, достойной человеческой жизни. И путь к ней лежит через постоянную устремленность к самопознанию. Тако­вы отправные положения, определявшие идейную направленность издания: «Ничто полезнее, приятнее и наших трудов достойнее быть не может, как то, что теснейшим союзом связано с человеком и пред­метом своим имеет добродетель, благоденствие и счастье его. <...> Все мы ищем себя во всем. <...> Итак, нет ничего для нас приятнее и прелестнее, как сами себе», — открыто заявлялось в предисловии, открывавшем первую часть издания. Тезис «познай самого себя» является едва ли не центральным для проблема гики журнала. Не слу­чайно I часть «Утреннего света» открывала публикация «Житие и свойства Сократовы», вслед за которой издатели поместили перевод сократовского диалога «Федон, или Разговоры о бессмертии души». В VI части был помешен «Пир Платона о любви». Вторая важная тема — стремление к добродетели — также присутствует во многих публика­циях журнала. Это и аллегорическая повесть «Путешествие доброде­тели», и фрагмент из поэмы Э. Юнга «Ночные размышления» — «Нощь VIII. Защищение добродетели», и эссе «О добродетели», и посвященная этой теме глава из «Мыслей гр. Оксенштерна», и, нако­нец, опубликованная анонимно в апрельской книжке за 1780 г. драма А. Тейльса «Награждение добродетели». Герой драмы — дворянин Постоянов, вынужденный зарабатывать на пропитание своей семье физическим трудом. Он женат на дочери башмачника и шьет башма­ки, своих детей воспитывает в духе уважения к труду и любви к бед­ным. Слуга Постоянова совершает преступление, отняв в лесу у не­знакомого человека кошелек с деньгами, чтобы помочь семье барина. Ограбленный — Милосердое — случайно находит преступника в ломе Постоянова, но, узнав историю «башмачника», прощает слугу, берег на себя содержание семьи Постоянова и заботы о воспитании его детей. «О сколь приятно, сколь утешительно благо творить себе подобным!» — восклицает Милосердое, на что Постоянон отвечает: «О сколь усладительно, сколь лестно следовать добродетели!» Этими словами завершается пьеса. Искусственность развязки полностью соответствует масонским идеалам абстрактного гуманизма, которые развивал автор драмы.

Установка на самопознание, определявшая пафос содержательной направленности журнала, объясняет обилие философской пробле­матики на страницах «Утреннего света». Сочинения Сенеки, его рас­суждения о счастье и честной жизни, главы из «Сокращенной фило­софии» Ф. Бэкона — «О скептицизме. — О воображении. — О страстях», перевод «Истории троглодитов» из трактата Монтескье «Персидские письма», «Мысли» Паскаля в переводе А. А. Тейльса под названием «Мнения Паскаля», сочинения графа Оксенштерна— гаков далеко не полный перечень философских сочинений, опубли­кованных в журнале. Отдельные книжки «Утреннего света» сплошь занимали биографии древнегреческих философов. В отношении на­сыщенности философскими материалами этот журнал Новикова представляет собой уникальное явление в русской периодике XVIII в.

Другой аспект содержательной направленности журнала состав­ляет обсуждение на его страницах вопросов веры и всего, что связа­но с познанием отношения человека к Богу. Только через познание Бога человек может осознать цель своего пребывания на Земле, ибо единственным источником совершенной добродетели является лю­бовь к Богу и ближнему, — подобные постулаты утверждаются в ма­териалах, также обильно представленных в «Утреннем свете»: «О до­стоинстве человека в отношении к Богу и к миру», «О величестве Божием», «Проповедь о высоком достоинстве и превосходстве чело­веческой души» и др. В большинстве своем подобные материалы были переводными, заимствованными из немецких журналов.

В последней книжке журнала Новиков, объявляя о его закрытии, разъяснял позицию издателей и подчеркивал сознательный отказ от рационалистических доктрин радикальной просветительской фило­софии: «Ласкалися мы изданием такового журнала, как наш. искоре­нить и опровергнуть вкравшиеся правила Вольномыслия, которого следствия как для самых зараженных оным, так и для общества весь­ма пагубны». Отсюда ясно, почему издатели «Утреннего света» ока­зывали предпочтение морально-учительной и религиозно-окрашен­ной философии. Кстати, доходы от издания журнала шли на благотворительные цели: на них содержались Екатерининское и Александровское училища в Петербурге, едва ли не первые в России шко­лы, организованные специально для детей малообеспеченных роди­телей.

Следующим журналом обозначенного направления можно счи­тать «Московское ежемесячное издание», выходившее на протяже­нии 1781 г. в типографии Новикова и, как это ясно из титульного ли­ста, служившее продолжением «Утреннего света». Там же на титуле указывалось, что журнал будет заключать в себе «собрание разных лучших статей, касающихся до нравоучения, политической и ученой истории, до философических и словесных наук и других полезных знаний».

Принципиальным для понимания позиции издания является пре­дисловие, принадлежавшее, по-видимому, Новикову. Центральная мысль, заключенная в нем, сводится к обоснованию знания как источника духовного совершенства человека: «Причина всех заблуж­дений человеческих есть невежество, а совершенства — знание». Ав­тор ссылается на распространенное среди философов мнение, что «вся мерзость, какая только находится на земном шаре, да и само неверие и безбожие суть плоды учености. Так, конечно: но сие не от наук происходит, а от невежества в науках». И далее следует развитие тезиса: «Разврат в науках и проистекающее от оных роду человече­скому зло происходит, как кажется, от незнания источника, из которо­го науки проистекают, и от незнания предмета, куда они текут.. .<...> Науки суть плоды созревшего бессмертного человеческого духа, ода­ренного от природы способностью понимать или заключать о беско­нечности как времени, так и пространства», хотя тут же следует ого­ворка автора, что «постижение бесконечности сущего есть удел только Бога». Итоговое заключение относительно цели издания опре­деляется выводом: «...оно состоит в том, чтобы по примеру некото­рых просвещенных народов распространять знание, на котором ос­нование свое имеет мудрость, яко предмет и доля человеческого рода».

Таким образом, в распространении истинного знания и видят свою задачу издатели журнала. Как и в «Утреннем свете», основное место в журнале занимают переводные материалы. В качестве переводчи­ков и соответственно главных вкладчиков издания выступали студен­ты Московского университета: А. Малиновский, Д. Ракачев, Л. Давы­довский, Н. Лаба, П. Воейков, Д. Серебряков, М. Жуков, П. Колязин, В. Данилов и др. Из оригинальных произведений, напечатанных в жур­нале, можно назвать только «Эклогу» князя Ф. А. Козловского и два философско-дидактических эссе, принадлежавших другу А. Н. Радищева масону А. М. Кутузову, — «Наставление отца к сыну, которого отправляет он в Академию» и «Почему не хорошо предузнавать судь­бу свою».

Как и в «Утреннем свете», преобладающей тенденцией в отборе материалов, помещавшихся в журнале, явилась установка на мораль­но-нравоучительное назидание. Преобладания философской пробле­матики здесь, правда, нет, хотя помещаются переводы «Нравоучитель­ных рассуждений» Сенеки вместе с его биографией, «Рассуждения и мысли г. де ля Рошфуко», «Эпиктетовы речи», а в мартовском номере напечатана переводная статья из «Энциклопедии» «Философ», вклю­чавшая в себя полемику с деизмом и стоицизмом. Но значительно большее место в данном издании занимают «письма» нравственно-дидактического содержания, а также повести, сюжеты которых призва­ны так или иначе подвести читателей к пониманию нравственных обя­занностей человека. В большинстве своем это либо так называемые «восточные повести» — жанр, получивший в XVIII в. особую попу­лярность, либо повествования, основанные на биографиях историче­ских деятелей, например, переведенная с немецкого языка повесть «Пе­чальные следствия непостоянства» — о характере английского короля Генриха VIII, казнившего нескольких своих жен.

Все это вписывается в систему масонского умонастроения. Мате­риалы, касающиеся осознания отношения человека к Богу, занимают в этом издании не менее важное место, чем в предыдущем. Доста­точно, например, указать такие, как эссе «Безумие идущих против воли Божией и неверующих провидению», или очерк «Божие мило­сердие», или перевод фрагментов сочинения немецкого моралиста X. Ф. Геллерта «Примечания на Священное писание». И при этом издатели не забывали о главной цели журнала, намеченной в преди­словии: «распространять знание, на котором основание свое имеет мудрость». Этому была посвящена принципиальная статья «О глав­ных причинах, относящихся к приращению художеств и наук». Такую причину автор видит в свободе мысли и ссылается на состояние куль­туры в античной Греции.

В целом «Московское ежемесячное издание» являло собой пока­зательный пример реализации масонами своей образовательной программы, к чему были подключены и студенты как основные вклад­чики материалов журнала.

Еще одним изданием масонской ориентации следует считать жур­нал «Вечерняя заря». Это ежемесячное издание, выходившее в тече­ние 1782 г. в Москве, хронологически продолжало предыдущие, но по своей идейной направленности существенно отличалась от них.

Установка на самопознание как единственный путь нравственного совершенствования человека сохранялась. Но признание науки и зна­ния в качестве источников этого совершенствования сменяется здесь откровенным уходом в мир теософии и голого морализирования. Преобладание чисто вероучительной проблематики, воинствующее неприятие идей просветительских философов, пронагандирование мистических «таинств египетского богословия» характеризуют содер­жательный пафос «Вечерней зари». Как явствовало из подзаголовка, журнал должен был заключать в себе «лучшие места из древних и новейших писателей, открывающие человеку путь к познанию Бога, самого себя и своих должностей, которые представлены как в нраво­учениях, так и в примерах оных». Этим объяснялось разнообразие материалов, представленных в журнале: и стихи, и прозаические по­вести, и анекдоты, и даже исторические исследования, как, напри­мер, опубликованная в 1 части за февраль статья «О начале и проис­хождении казаков Малороссийских, Запорожских, слободских. Донских и их переменах». Но преобладающий массив материалов составляли морализирующие богословские «рассуждения», пара­фразы молитв и псалмов и переводы полумистических статей, рас­крывавших египетское учение о душе: «о пути, ведущем к назначе­нию всея духовныя цепи», «о смерти и воскресении духовном» и т. д.

Существует мнение, что данное издание в идейном отношении противостоит предыдущим двум журналам Новикова и ни в коей мере не отражает его убеждений. В целом данная точка зрения справедли­ва. Но говоря о Новикове-журналисте в 1780-е годы, необходимо учи­тывать одно обстоятельство. Следует различать две стороны заслуг Новикова в процессе развития журналистики них лет: организатор­скую, как руководителя типографии Московского университета и ини­циатора разнообразных журнальных предприятий, и идейную, каса­ющуюся непосредственного участия его в рассматриваемых изданиях и влияния на их содержательную направленность.

Если говорить об организации журнального дела в России 1 770 - 1780-х годов, особенно в Москве, то роль Новикова в этом трудно переоценить. Примеры его новаторских начинаний в расши­рении сферы возможностей журнальной периодики уже рассмотре­ны ранее. Очень часто, как это было, например, при организации детского журнала или критико-библиографического издания, он при­влекал к участию в них деятельных сотрудников. Начав проект, он за­тем поручал продолжать начатое другим. Так он предопределил бу­дущую журнальную деятельность Н. М. Карамзина, открыл незаурядные способности будущих издателей в лице Л. Ф. Лабзина и П. Сохацкого. Что же касается личного участия Новикова в изданиях 1780-х годов, то оно не было столь значительным. Это относится и к масонским журналам. В качестве непосредственного сотрудника он выступал лишь на раннем этапе их становления и, скорее, как идей­ный вдохновитель. По мере налаженности самого процесса к руко­водству подобными изданиями приходили другие лица. Так обстояло дело и с «Вечерней зарей», руководителем и своего рода редактором которой был, по-видимому, профессор Московского университета, один из лидеров розенкрейцеров И. Г. Шварц. Участниками жур­нала в качестве переводчиков были привлечены слушатели его лекций, студенты университета: М. И. Антонский, А. Ф. Лабзин, Л. Я. Да­выдовский, Л. М. Максимович, А. Ф. Малиновский, И. П. Турге­нев, П. А. Пельский, Ф. А. Тимонович и др. Помимо них в журнале сотрудничали авторы, уже зарекомендовавшие себя в литерату­ре: Ф. Ключарев, П. А. Озеров, М. и А. Антонские, Ф. Поспелов, П. Икосов, И. Софонович, П. Сохацкий. Показательно, что ни Кутузов, ни Херасков, ни Муравьев, не говоря уже о Державине или Княжни­не, участия в этом издании не принимали.

Преобладание на страницах журнала чисто философских материа­лов, несомненно, отражало масонскую установку на раскрытие зна­чения устремленности к Богу как решающего условия нравственно­го самосовершенствования. Таково было, например, «Рассуждение о бессмертии души», открывавшее первый январский номер журна­ла и заключавшее в себе полемику с деизмом, или «Рассуждение о бытии Бога, выведенное из рассматривания природы», или «Филосо­фическое рассуждение о Троице в человеке, или Опыт доказатель­ства, подчеркнутый из разума и Откровения, что человек состоит из тела, из души и духа». Показательна в этом отношении статья «Рас­суждение о том. что может ли чрезвычайное божеское в вере (рели­гии) наставление и откровение согласоваться с премудростью Божией», содержавшая яростную полемику с идеями Ж.-Ж. Руссо и П. А. Гольбаха: «Неужели и мы, — восклицает автор «Рассуждения», — должны столь же дерзостно, как и сочинитель „Системы природы" (Systeme de la nature), сказать, что Бог, провидение, вера и будущая жизнь не что иное, как пустые предрассуждения, которые человече­ство само собою отвергло бы, если бы оно посмотрело философи­ческим взглядом на целую связь природы». Аналогичного рода идеи заключало в себе и переведенное с французского языка сочинение Ж. Сорена «Слово о вольнодумцах и неверующих».

В полном соответствии с подчеркнутым индифферентизмом изда­телей к постановке общественных вопросов в тех редких случаях, когда в журнале помещались материалы, затрагивающие политическую проблематику, освещение давалось с открыто охранительных пози­ций. Примечателен в этом отношении помещенный в июльском но­мере диалог «Аристид, рассуждающий о политических делах». В от­вет на вопросы своего собеседника Клисфена: «Государь не может ли во зло употреблять свою власть? Что же тогда делать?» — Аристид отвечает: «Покориться и лить слезы; слезы тогда становятся свиде­тельством и всегдашними упреками на его забвение. Каков бы под­данный ни был, он всегда есть токмо тень могущества. Когда уже учинена присяга и дана верность, в какой бы ты степени ни прибли­жался к трону, прикосновение к оному есть осквернение. Возмути­тель есть вероломец, стыд государя и ужас государства». И, как бы завершая ответ, Аристид подводил итог: «Нет ничего священнее го­сударя, ничего нет мерзостнее бунтовщика».

Единственный случай помещения на страницах журнала материала, имевшего критическую направленность, связан с публикацией в сен­тябрьском номере стихотворной сатиры П. А. Озерова «Наставление молодому Суетону, вступающему в свет». В сатире явно выражена настороженность по отношению к материалистическим постулатам просветительской философии, в которой автор видит один из главных источников упадка нравов дворянской молодежи своего времени, что также свидетельствовало о масонских симпатиях Озерова. В целом по своей популярности «Вечерняя заря» значительно уступала «Утренне­му свету». В декабре 1782 г. издание было прекращено.

Последним в ряду рассматриваемых издании чисто масонской ори­ентации был журнал «Покоящийся трудолюбец». Журнал выходил ежеквартально с середины 1784 но июль 1785 г. и издавался, как и все остальные, в типографии Московского университета, принадлежав­шей Новикову. Из подзаголовка явствовало, что журнал служил про­должением «Вечерней зари» и должен был заключать в себе «бого­словские, философические, нравоучительные, исторические и всякого рода как важные, так и забавные материи к пользе и удоволь­ствию любопытных читателей». Среди сотрудников журнала мы ви­дим тех же студентов Московского университета, которые принимали участие в предыдущем издании: М. А. Антонского, В. С. Подшивалова, И. Ф. Сафоновича, П. А. Сохацкого, М. А. Петровского. К ним добавил­ся ряд новых сотрудников, в юм числе начинающие поэты — С. С. Боб­ров, С. Тучков, М. Доброгорский, М. Багрянский, княжны Ек. и Т. Голи­цыны и др.

Как значилось на титуле, издание посвящалось «любезнейшему Отечеству и всем верным сынам его», но каких-либо материалов,

пропагандировавших утверждение отечественных традиций или об­ращенных к национальной истории, мы на страницах журнала не об­наруживаем. Идейная направленность «Покоящегося трудолюбца» определяется, в сущности, теми же установками на морализирова­ние и поддержание в человеке стремления к нравственному совер­шенствованию. Таковы, например, статьи «Опыт краткого для детей учения о душе» и «О мнимом усердии в религии», где идет речь о вреде пустой набожности и нетерпимости, источниками чего объяв­ляются гордость, корыстолюбие и злость; таково же эссе «О должно­сти человека иметь особливое попечение о своей душе». Очень боль­шое место в этом издании занимают материалы, так или иначе трактующие тему «уединения»; она представлена и стихотворения­ми с тем же названием, и прозаическими «рассуждениями», и про­сто медитативными фрагментами — вроде короткого эссе «Чувство­вания великодушного в пустыне». Сама по себе актуализация этой темы вписывалась в общий процесс идейной переориентации про­блематики литературы, отражавшей постепенное наступление чув­ствительной литературы, внедрение в нее сентименталистского ми­роощущения. В этом отношении масонские установки на самопознание, внимание масонской этики к совершенствованию души как нельзя лучше служили утверждению в сознании читающей публики тех нравственных ценностей, которые будут эстетически ос­ваиваться сентиментализмом. Тема дружбы, тема тщетности стрем­ления к славе и богатству наряду с постоянным проповедованием уединения и любви к Богу составляли лейтмотив тематического ре­пертуара журнала. Не случайно на страницах «Покоящегося трудо­любца» практически отсутствуют материалы, хоть как-то связанные с сатирой.

Журналы И. А. Крылова и ею группы («Почта духов», «Зритель», «Санкт-Петербургский Меркурий»)

Заметной вехой в истории журналистики последнего десятилетия XVIII в. стали журналы, издававшиеся И. А. Крыловым и сплотивши­мися вокруг него единомышленниками в лице И. А. Дмитриевского, А. И. Клушина и П. А. Плавильщикова. С деятельностью этой группы связано появление таких журналов, как «Почта духов» (1789), «Зри­тель» (1792) и «Санкт-Петербургский Меркурий» (1793). Демокра­тизм идеологической позиции составлял основу того творческого единства, которое объединяло взгляды членов данного кружка. Это выливалось в открытое противостояние перечисленных изданий ге­гемонизму сентименталистского направления в литературе 1790-х годов. Душой кружка и фактическим руководителем названных жур­налов был Иван Андреевич Крылов (1769-1844).

Жизненная судьба Крылова поражает своей неординарностью. Как писатель он принадлежал сразу двум историческим эпохам — XVIII столетию, в конце которого Крылов заявил о себе как яркий драматург и талантливый журналист-сатирик, и XIX в., точнее пер­вой его трети, в которой неподражаемое мастерство Крылова в жан­ре басни сделало его имя бессмертным в русской литературе. Как человек Крылов воплощал собой странное сочетание гонимого судь­бой пасынка фортуны и вместе с тем мудреца, осознавшего ничтож­ность людской суеты в погоне за мнимыми благами жизни, как-то: чины, богатство, власть. Истинную цену этих атрибутов жизненного благополучия, как и низменность средств, какими они порой дости­гаются, он великолепно раскрыл в своих баснях.

Начало творческого пути Крылова в литературе было связано с драматургией. Но разногласия с тогдашним руководством театраль­ного ведомства столицы в лице Я. Б. Княжнина сделали невозмож­ным постановку пьес молодого драматурга на сценах петербургских театров. Крылов обращается к журналистике.

Первым журналом, который начал единолично издавать Крылов, был «Почта духов. Ежемесячное издание, или Ученая, нравственная и критическая переписка арабского философа Маликульмулька с во­дяными, воздушными и подземными духами». Это был чисто литера­турный журнал, выходивший в Петербурге с января но август 1789 г. и печатавшийся в типографии И. Г. Рахманинова. Хотя журнал выхо­дил ежемесячно отдельными книжками, в композиционном отноше­нии это было многоплановое, связанное единым фантастическим сюжетом произведение. Следуя традициям сатирической журнали­стики 1769 г. (в частности, журналу Ф. А. Эмина «Адская почта»), издание Крылова более тяготело к романной форме беллетристиче­ского повествования. Материалом журнала служит «переписка» вол­шебника Маликульмулька со своими фантастическими корреспон­дентами, выполняющими строго определенные функции. В письмах подземных духов, гномов Зора, Буристона, Вестодава едко и остро­умно осмеиваются царящие на Земле разврат и коррупция, захватив­шие, подобно заразе, и размеренную жизнь подземного царства. Плу­тон посылает гнома Буристона на Землю с поручением найти гам честных и беспристрастных судей для подземного царства. Но, столк­нувшись с судебными порядками на Земле, гном отчаивается выпол­нить поручение Плутона. Параллельно благодаря письмам гнома Зора мы знакомимся с петиметром Приирыжкиным, женящимся на престарелой кокетке, присутствуем на обеде богача Плутореза, узна­ем о француженке, хозяйке модной лавки, приютившей своего брата, во Франции бежавшего из Бастилии, но здесь намеревающегося стать воспитателем российского юношества.

Совсем в другом стиле выдержаны письма, отправляемые вол­шебнику воздушными духами-сильфами — Выспрепаром, Свето-видом и Дальновидом. Это в основном философские рассуждения об общественной морали и ноли гике, об обязанностях монархов, о положении дворян в обществе, о моральном долге, определяющем звание «честного человека», о мизантропии как единственно пра­вильной жизненной позиции в этом мире, где царствуют фальшь и корысть. Содержание этой части журнала было во многом заим­ствовано Крыловым из сочинений французского писателя и фило­софа-просветителя маркиза Ж.-Б. д'Аржана: «Кабалистические письма» и «Еврейские письма». Проникнутая духом демократизма И нетерпимостью к сословным предрассудкам, программа д'Аржа­на, несомненно, импонировала Крылову. Стиль заимствованных ма­териалов этой части переписки духов явно тяготел к философской публицистике.

Значительное место на страницах «Почты духов» отводилось борьбе с галломанией, а также литературной полемике. Объектами язви­тельных, нередко на грани пасквиля, нападок Крылова являлись его давний литературный противник, известный драматург Я. Б. Княжнин, а также заведовавший репертуаром петербургских театров П. А. Сой-монов. Идеологическая радикальность сатиры «Почты духов» обус­ловила недоброжелательство по отношению к журналу со стороны дворянских читательских кругов Петербурга. Ввиду материальных затруднений в августе 1789 г. издание было прекращено. Правда, в 1802 г. «Почта духов» вышла вторым изданием.

Вновь к журнальной сатире Крылов обращается в 1792 г., когда вместе со своими единомышленниками — молодым литератором А. И. Клушиным, драматургом и актером П. А. Плавильщиковым и знаменитым И. А. Дмитриевским — он основывает на паях издатель­скую компанию под названием «Типография И. Крылова с товари­щи» и начинает издавать новый ежемесячный литературный журнал «Зритель». Журнал выходил с февраля 1792 г. на протяжении 11 меся­цев и имел свыше 160 подписчиков. Основная часть опубликованных в «Зрителе» оригинальных материалов принадлежала членам типо­графской компании. Кроме издателей на страницах журнала печата­ли свои стихотворения и переводы А. Бухарский, В. Свистуновский, Д. И. Хвостов, И. Варакин и др.

Направление журнала определялось критико-публицистически-ми статьями Плавильщикова и сатирическими сочинениями Крыло­ва и Клушина. Уже в февральском номере была помещена про­граммная статья Плавильщикова «Нечто о врожденном свойстве душ российских», полемически направленная против сочинений иностранных публицистов вроде Шапна д'Отероша, автора книги «Путешествие в Сибирь», в которой русские люди представлялись чуть ли не дикарями, лишенными способности к цивилизованным нормам жизни. Проблеме самобытности русского драматического искусства была посвящена другая обширная, также не лишенная программности, статья Плавильщикова «Театр». В ней выражалось страстное желание видеть русский театр «совершенным училищем, как должно любить Отечество», и подвергались острой критике дра­матурги, слепо хранившие верность устарелым канонам классициз­ма и шедшие путем подражательности. Патриотизм позиции Пла­вильщикова ярко выразился и в статье «Мир», в которой автор приветствовал заключение мира между Россией и Турцией в декаб­ре 1791 г. и связывал с этим событием надежды на приращение бо­гатств России и дальнейшее усиление со стороны правительства мер по развитию отечественной торговли.

Публицистическому пафосу материалов Плавилыцикова в журна­ле противостояла сатирико-обличительная направленность опубли­кованных там сочинений Крылова и Клушина. Крылов поместил на страницах «Зрителя» незавершенную сагирико-нравоописательную повесть «Ночи», цикл пародийно-сатирических речей, в которых вы­смеивались пороки модною воспитания дворян («Речь, говоренная повесою в собрании дураков» и «Мысли философа но моде, или Спо­соб казаться разумным, не имея ни капли разума») и обличалась прак­тика бесчеловечного отношения помещиков к своим крепостным крестьянам («Похвальная речь в память моему дедушке, говоренная его другом за чашею пунша в присутствии его приятелей»). По-види­мому, Крылову принадлежало и анонимно опубликованное язвитель­ное сатирическое эссе «Покаяние сочинителя Крадуна», завуалиро­ванно высмеивавшее Княжнина. Особо следует выделить «восточную повесть» Крылова «Каиб». В сущности, это сатирико-аллегорическая сказка в духе традиции философских повестей Вольтера. В ней рас­сказывается, как некий могущественный восточный государь Каиб, томимый скукой в своем роскошном дворце в окружении алчных царедворцев, случайно получает от мыши, чудесным образом пре­вращавшейся в фею, спасительный совет, как стать счастливым: он должен найти человека, который любит и ненавидит его одновремен­но. Каиб отправляется странствовать, и только теперь он узнает, как живут его подданные, убеждается в лживости идиллических пастора­лей поэтов-сентименталистов, познает истинную цену тех похвал, ко­торые расточают монархам в пышных одах наемные стихотворцы. Встреча Каиба с семьей безвинно оклеветанного старика, его бывше­го министра, и любовь к его дочери Роксане помогают сбыться пред­сказаниям феи. Гротесковая сатира в повести сочетается с не лишен­ной сентиментальности, хотя и иронически окрашенной утопией. Из материалов, принадлежавших Клушину, следует выделить два цикла нравоописательных очерков — «Портреты» и «Прогулки», а также бытовую сценку «Передняя знатного боярина». Умеренная сатира перемежается в этих произведениях с нападками на противостояв­шие «Зрителю» литературные группировки, в частности, на авторов, сотрудничавших в издававшемся Н. М. Карамзиным «Московском журнале».

Поэтический раздел «Зрителя» был представлен дружескими по­сланиями Клушина и Крылова, баснями Д. И. Хвостова, медитатив­ным стихотворением П. Варакина «Долина», созданным по мотивам элегии Т. Грея «Сельское кладбище», принадлежавшими А. Бухарско­му переводами из Катулла и Сафо. Читатели журнала могли также

познакомиться с оссианической поэзией — переведенными прозой И. Захаровым фрагментами поэм Оссиана «Дартула» и «Оина-Мо-руль». Жанры песни, романса, анакреонтической оды. интимных ли­рических признаний и пейзажной элегии постоянно присутствовали в номерах журнала.

Читательский успех «Зрителя» был очевиден, но сатирические ма­териалы, печатавшиеся в нем, вызывали настороженность властей. В мае 1792 г. в типографии журнала полиция произвела обыск. Искали рукописи опасных в глазах правительства сочинений. Текст одной из набранных в типографии повестей Крылова «Мои горячки» потре­бовала к себе Екатерина II. Искали также крамольную поэму Клуши-на «О горлицах». Обошлось без наказаний, но за деятельностью изда­телей журнала был установлен негласный надзор. К концу 1792 г. из шпографской компании вышли Дмитриевский и Плавильщиков. В декабре издание «Зрителя» было прекращено.

В 1793 г. Крылов совместно с Клушиным предпринимает издание нового журнала — «Санкт-Петербургский Меркурий». Журнал вы­ходил ежемесячно с января по декабрь. Несмотря на выход из редак­ции Плавильщикова и Дмитриевского, издатели сумели привлечь к сотрудничеству новых авторов, поэтов и переводчиков. Так, в числе участников журнала дебютировал В. Л. Пушкин, два стихотворения которого («К камину» и «Ельвира») были опубликованы в ноябрь­ском и декабрьском номерах. Помимо активно выступавшего уже в «Зрителе» А. Бухарского на страницах «Санкт-Петербургского Мер­курия» регулярно печатают свои стихотворения и переводы П. Мар­тынов, А. Струговщиков, Ст. Ляпидевский, также опубликовавший там стихотворение «Совет Темире» и «Сатиру», князь Д. П. Горчаков, князь Г. Хованский, выступивший в рубрике «Российские анекдоты».

По насыщенности содержания сатирическими и публицистиче­скими материалами новый журнал значительно уступал «Зрителю». Но зато по разнообразию тематических рубрик и по структуре «Санкт-Петербургский Меркурий» более соответствовал профилю чисто литературного журнала. Редакторы журнала ориентировались на сей раз на традиции парижского издания «Mercure de France». Так, в отдельных номерах появляется рубрика «О новых книгах», содер­жавшая рецензии на выходившие из печати книги. В числе рецензен­тов чаще всего выступали Крылов и Клушин. Первый поместил и февральском номере рецензию на комедию Клушина «Смех и горе», а в июньском — рецензию на пьесу того же автора «Алхимист». Клу-шин в августовском номере откликнулся на трагедию Я. Б. Княжнина «Вадим Новгородский». Отзыв Клушина был достаточно критический. Отметив многочисленные противоречия драматурга и непо­следовательность в воплощении идеи трагедии, критик заключал: «Кто имеет вкус и тонкий слух, тот найдет и без меня множество погрешностей в стихах и в языке. Вообще Вадим не есть лучшая из трагедий г. Княжнина. Кажется, что он начал и кончил „Дидоной"».

Другая рубрика, постоянно присутствовавшая в 1-й и 2-й частях жур­нала, — «Российские анекдоты» (авторами были тот же Клушин, А. Стру-говщиков, князь Г. Хованский) представляла различные удивительные события, случившиеся чаще всего на войне и запечатлевшие черты рус­ского национального характера. В февральском и мартовском номерах печатались чувствительная повесть Клушина «Несчастный М-в», создан­ная под явным влиянием популярного в те годы произведения И. В. Гете «Страдания юного Вертера». Почти в каждом номере Клушин также помещал свои стихотворения («Стихи к Клое на новый год», «Человек», «Вечер», «Стихи на смерть моего друга», «К лире» и др.).

Участие Крылова в этом журнале было не столь активным. Поми­мо упомянутых рецензий и нескольких стихотворений Крылов про­должил публикации пародийно-сатирических речей. В «Санкт-Петер­бургском Меркурии» он помещает «Похвальную речь науке убивать время, говоренную в новый год» и «Похвальную речь Ермалафиду, говоренную в собрании молодых писателей». В первой Крылов про­должает традицию обличения паразитической морали дворянских прожигателей жизни, видящих призвание «благородного человека» в том, «чтоб делить по-братски время свое с обезьянами и с попугая­ми». Гротесково заостренное отрицание разумности господствую­щих в дворянском обществе нравов — вот предмет сатиры Крылова в пародийных речах. Созданный им жанр сатирических панегириков, в которых критика социальных и нравственных пороков приобретала форму пародийного утверждения их достоинств, отражал то измене­ние идеологической ситуации, когда в результате французской рево­люции 1789 г. продолжение традиций просветительской сатиры, раз­вивавшейся в журналах Новикова конца 1760-х годов, стало невозможным. Другое пародийное сочинение — «Похвальная речь Ермалафиду...», согласно общепринятой точке зрения, представляло собой памфлет против школы Н. М. Карамзина. Выпады против край­ностей сентиментализма сочетались в ней с едкими насмешками в адрес представителей других литературных направлений.

Очень обильно представлены в журнале переводы сочинений ев­ропейских, в основном французских, авторов, особенно Вольтера. Уже в январском номере был опубликован перевод его «Рассужде­ния об аглинской трагедии», а в последующих номерах — «Рассуждеиие о г. Попе», очерк «О Сократе». К этому же разряду переводных материалов примыкают биографические очерки «Жизнь славного Серванта», «Портрет г. Вольтера», «О Ричардсоне», «Рассуждение об оде. Из соч. д'Аламбера» и «Опыт о человеческой жизни г. Попе» в переводе И. Мартынова, фрагмент известного трактата А. Поупа «Опыт о человеке». Примечательно было и помещение в июльском номере переводов отрывка из «Мыслей» Г. Т. Рейналя под названием «Об открытии Америки» и особенно трех басен Г. К. Пфеффеля, от­крыто высмеивавших происходившие во Франции в результате рево­люции перемены: «Употребление вольности», «На равенство» и «На правление народное». Как видим, скрытая оппозиционность сочета­лась в журнале с помещением материалов явно охранительного ха­рактера. В одном из последних номеров журнала Крылов опублико­вал стихотворение «К счастью», в котором с грустью пенял на фортуну, столь немилостиво обошедшуюся с ним. Грустными пред­чувствиями пронизаны и стихотворение Крылова «Мой отъезд», и дружеское послание Клушина «К другу моему И.А.К.». По-видимо­му, существовало негласное распоряжение властей, запрещавшее друзьям продолжать издание журнала. В обращении издателей к чи­тателям, опубликованном в декабрьском номере «Санкт-Петербург­ского Меркурия», наряду с благодарностью почитателям журнала упоминались и его недоброжелатели: «Мы слышали иногда критики и злые толки на наши писания, но никогда не были намерены против них защищаться. <...> Слабо то сочинение, которое в самом себе не заключает своего оправдания».

Издания Н. М. Карамзина («Московский журнал», альманахи «Аглая», «Аониды»)

Качественно новым явлением развитии русской журналистики конца XVIII в. стало выступление на этом поприще Николая Михай­ловича Карамзина. Ярчайший представитель сентиментализма, фак­тически лидер этого направления, Карамзин своими повестями, сво­ими «Письмами русского путешественника» заложил традиции, в русле которых движение литературы обрело новые стимулы. Карам­зин не только создал образцы повествовательной прозы, на которые ориентировались многочисленные его последователи, но он также выступил теоретиком нового направления, а главное, обновил лите­ратурный язык, сблизил его с речевой стихией образованного обще­ства и тем самым, по справедливому замечанию В. Г. Белинского, умел «заохотить русскую публику к чтению русских книг».

Сентиментализм основывался на абсолютизации чувства как глав­ной и едва ли не единственной сферы познания человеческой приро­ды в мире искусства. «Говорят, что автору нужны таланты и знания, острый принципиальный разум, живое воображение. Справедливо, но сего недовольно. Ему надобно и доброе нежное сердце, если он хочет быть другом и любимцем души нашей», — писал Карамзин в статье «Что нужно автору» (1793).

Требование субъективной правдивости в раскрытии сердечного чувства объявляется главным условием истинного искусства. Вот почему сентиментализм избегает возвышенной героики воспева­ния монархов, столь свойственной классицизму, но отдает предпоч­тение камерным жанрам интимной лирики, или эпистолярной про­зе, чувствительным повестям, обращенным к анализу внутреннего мира личности. С этим же связана была и проповедь социальной пассивности, и разработка традиционных для сентиментализма мо­тивов дружбы, уединения, воспевание природы, сельской тишины. Все это по-своему находит отражение в практике Карамзина-жур­налиста.

Первые уроки на этом поприще Карамзин получает в период сво­его участия в издании журнала «Детское чтение для сердца и разума» (1785-1788), к редактированию которого его привлек Н. И. Новиков. Работа над переводами повестей, помещаемых в этом журнале и предназначенных для детской читательской аудитории, явилась для Карамзина хорошей школой в выработке того ясного и доходчивого стиля, который фактически знаменовал собой предпосылки рефор­мирования языка русской прозы.

С мая 1789 по сентябрь 1790 г. Карамзин совершает путешествие по Европе. Он посещает Германию, Швейцарию, Францию, Англию. В ходе путешествия он знакомится с разными сторонами жизни за­падных государств, встречается с выдающимися деятелями европей­ской культуры — Кантом, Гердером, Виландом, Лафатером, Бонне и др., посещает картинную галерею в Дрездене, могилу Ж.-Ж. Руссо в Швейцарии, Национальное собрание и Лувр в Париже; в Лондоне слушает ораторию Генделя, присутствует на заседании суда присяж­ных. Во всех посещаемых им странах Карамзин ощущает себя куль­турным эмиссаром России. Он ведет подробный дневник своего пу­тешествия. Эти записи легли в основу «Писем русского путешественника», впервые опубликованных на страницах журнала, который Карамзин начинает издавать в Москве. Можно с большой долей вероятности полагать, что одной из причин обращения Карам­зина к журналистике было желание иметь возможность опубликования собственных сочинений — путевых заметок, повестей, стихотво­рений и переводов.

Сразу после возвращения в Россию он договаривается о поддерж­ке своего начинания с близкими ему литераторами, заручаясь их со­гласием сотрудничать в новом журнале, и в январе 1791 г. из печати выходит 1-я книжка «Московского журнала», как назвал свое издание Карамзин. В течение двух лет, но декабрь 1792 г., было выпущено восемь частей (в каждой части по три книжки) журнала. Объявляя о подписке в одном из ноябрьских номеров газеты «Московские ведо­мости» за 1790 г., Карамзин изложил программу планируемого изда­ния. В состав его предполагалось включать: русские сочинения в сти­хах и прозе; переводы небольших иностранных сочинений; критические отзывы о русских книгах; известия о театральных пье­сах; описания происшествий и разные анекдоты, особенно из жизни известных новых писателей. В заключение Карамзин делает очень важное примечание: «...Я буду принимать с благодарностью все хо­рошее и согласное с моим планом, в который не входят только теоло­гические, мистические, слишком ученые педантические, сухие пие-сы. Впрочем все, что в благоустроенном государстве может быть напечатано с указанного дозволения, все, что может понравиться людям, имеющим вкус, — все то будет издателю благоприятно». Как видим, Карамзин подчеркнуто отмежевывается от издании масонско-религиозной ориентации, а также от журналов научно-информа­тивного профиля. Кроме того, открытая готовность оставаться в рам­ках лояльности по отношению к правительству («указанного дозволения») означала сознательный отказ издателя от обсуждения на страницах журнала каких-либо политических вопросов, не говоря уже о социальной сатире. В сущности, это был чисто литературный журнал, и единственно, где мог присутствовать критический элемент (и дело даже доходило до полемики), так это в критико-библиографи-ческих разделах, завершавших каждую книжку журнала и состоявших из рецензий на театральные спектакли и только что вышедшие из пе­чати книги, как русские, так и иностранные.

Журнал имел четкую структуру. Каждый месячный номер («книж­ка») открывался разделом стихотворений, в котором Г. Р. Державин, И. И. Дмитриев и сам Карамзин печатались постоянно, а кроме того, в данном разделе публиковали свои сочинения Ю. А. Нелединский-Мелецкий, С. С. Бобров, Н. Львов, Н. П. Николев, князь С. Урусов. О богатстве стихотворного раздела журнала можно судить хотя бы но тому, что Г. Р. Державин, например, поместил здесь «Видение мур­зы», «Оду к Эвтерпе», «Прогулку в Сарском селе», «Памятник герою», «Философа трезвого и пьяного», «Ласточку» и др. И. И. Дмит­риев, который особенно активно поставлял материалы в этот раздел, напечатал здесь свои лучшие «сказки» — «Модная жена», «Карти­на», «Быль», свыше десятка басен и эпиграмм и такие шедевры, как зарисовка «Отставной вахмистр» и песня «Сизый голубочик». Нако­нец, сам Н. М. Карамзин поместил здесь стихотворения «Филлиде», «Выздоровление», «Осень», «Раиса, древняя баллада», «Граф Гвари-нос» и оду «К милости». Публикация последнего стихотворения име­ла принципиальный характер, поскольку адресатом оды являлась сама императрица. Именно к Екатерине II, незадолго до этого подвергшей преследованиям Новикова, арестованного в апреле 1792 г. и затем заключенного в Шлиссельбургскую крепость, завуалированно обра­щался автор. Это был, пожалуй, единственный случай, когда Карам­зин на страницах журнала позволил себе отреагировать на полити­ческие акции правительства.

Стихотворный раздел сменяла проза, переводная и оригинальная. Среди переводных материалов следует выделить опубликованный в нескольких книжках цикл нравоучительных повестей Мармонтеля «Вечера», взятый из французского журнала «Mercure de France», a также биографическую повесть о приключениях известного евро-пейского авантюриста Калиостро «Жизнь и дела Иосифа Бальзамо». Печатались в прозаическом разделе и драматические сочинения, в частности, одноактная мелодрама «София» и переведенные Карам­зиным с немецкого языка сцены из драмы известного индийского писателя Калидасы «Сакунтала». Мастерство индийского автора в передаче тончайших нюансов психологического состояния персо­нажей особенно импонировало Карамзину, будучи созвучно его собственным представлениям о совершенстве искусства слова, что выразилось в примечаниях.

Основным автором прозаических материалов в «Московском журнале» был сам Карамзин. Прежде всего, в каждом номере печа­тались его «Письма русского путешественника». Значение этого сочинения и его влияние на умы современников писателя вообще трудно переоценить. «Письма...» явились художественным откры­тием Карамзина, своеобразной реализацией им той программы, которую позднее он обосновывал в статье «Что нужно автору» и др. Читатели журнала получили возможность соприкоснуться с миром чувств и мыслей, вынесенных автором из впечатлений от посеще­ния Европы. Это был не просто сухой рассказ об увиденном, но исполненная доверительных интонаций исповедь автора. Найден­ная Карамзиным эпистолярная форма как нельзя лучше соответствовала традиции сентиментального путешествия, утвержденной в европейской литературе Л. Стерном. «Я люблю большие города и многолюдство, в котором человек может быть уединеннее, нежели в самом малом обществе; люблю смотреть на тысячи незнакомых лиц, которые, подобно Китайским теням, мелькают передо мною, оставляя в нервах легкие, едва приметные впечатления; люблю те­ряться душою в разнообразии действующих на меня предметов и вдруг обращаться к самому себе — думать, что я средоточие нрав­ственного мира, предмет всех его движений, или пылинка, которая с мириадами других атомов обращается в вихре предопределенных случаев», — замечает Карамзин, обобщая свои впечатления от пре­бывания в Лондоне. Это ощущение своей сопричастности с жиз­нью человечества составляет отличительную особенность пафоса «Писем...», и отсюда вытекала установка на постоянную соотне­сенность жизни России и ее истории с жизнью и историей европей­ских стран. Например, в Лионе Карамзин видит на площади статую французского короля Людовика XIV, и свое впечатление от нее со­провождает следующими размышлениями: «...бронзовая статуя Людовика XIV такой же величины, как монумент нашего Россий­ского Петра, хотя сии два героя были весьма не равны в великости духа и дел своих. Поданные прославили Людовика: Петр прославил своих подданных — первый отчасти способствовал успехам про­свещения, второй, как лучезарный бог света, явился на горизонте человечества и осветил глубокую тьму вокруг себя...» И в подстроч­ном примечании к этим словам Карамзин приводит стихи англий­ского поэта Томсона, прославляющие Петра как великого преобра­зователя своей страны. Так открытие русскому читателю европейского мира сочетается с постоянным стремлением найти место России в этом мире, сравнить ее с ним.

Посещение Карамзиным Франции совпало со временем, когда там начались события революции 1789 г. Первые отзвуки этих событий он ощутил в Лионе; позднее в Париже Карамзин слушает в Националь­ном собрании речи Мирабо. Но основное внимание его было погло­щено все же знакомством с памятниками культуры: Лувром, Тюильри, Версалем, — театрами и нравами Парижа. Подлинное понимание того, что произошло во Франции в период революции, приходит к Карамзи­ну позднее, когда, уже находясь в России, он получает известие о казни французского короля Людовика XVI. Именно тогда он приходит к вы­воду, что всякие насильственные потрясения «гибельны, и каждый бун­товщик готовит себе эшафот. Революция — отверстый фоб для добро­детели — и самого злодейства». Эти мысли будут высказаны Карамзиным во 2-м издании «Писем русского путешественника», опубликованном в 1797 г. В период выпуска «Московского журнала» его позиция в отношении революции не была столь определенной. Вот как, например, оценивает Карамзин итоги своего пребывания в Пари­же в письмах весны 1790 г.: «Я оставил тебя, любезный Париж, оставил с сожалением и благодарностью! Среди шумных явлений твоих жил я спокойно и весело, как беспечный гражданин вселенной; смотрел на твое волнение с тихою душою — как мирный пастырь смотрит с горы на бурное море». Печать отстраненности от политических потрясе­ний, переживавшихся Францией, явно сквозит в этих словах.

И это была принципиальная позиция Карамзина, сознательно уст­ранявшегося в своем журнале от политической проблематики и вооб­ще избегавшего прямого осуждения чьих-то взглядов, не совпадавших с его собственными, не только в сфере политики, но и в философско-нравственных вопросах. «Тот есть для меня истинный философ, кто со всеми может ужиться в мире; кто любит и тех, которые с ним разно думают. Должно показывать заблуждения ума человеческого с благо­родным жаром, но без злобы. Скажи человеку, что он ошибается и почему, но не поноси сердца его и не называй его безумцем. Люди! люди! Под каким предлогом вы себя не мучите?» Эта позиция фило­софского беспристрастия отражала еще одну характерную особен­ность образа мыслей Карамзина в период издания им «Московского журнала». Карамзин подчеркнуто отказывается видеть в литературе, в поэзии лишь средство морального назидания. В этом отношении ха­рактерно опубликование в VIII части перевода сочинения немецкого философа Ф. Бутервека «Аполлон. Изъяснение древней аллегории». В сущности, речь идет об искусстве поэзии, о ее высоком предназначе­нии и самодостаточности, обусловленных самой божественной при­родой Аполлона, предводителя муз и лучезарного бога Солнца одно­временно. Вот как завершается это короткое философское эссе: «А ты, благочестивый моралист, перестань шуметь без пользы и с сей мину­ты откажись от смешного требования, чтобы Поэты не воспевали ни­чего, кроме добродетели! Разве ты не знаешь, что нравоучительное педантство есть самое несноснейшее и что оно всего вреднее для са­мой добродетели? <...> Поэзия есть роскошь сердца. Роскошь может быть вредна; но без нее человек беден. Что может быть невиннее, как наслаждаться изящным? Сие наслаждение возбуждает в нас чувство внутреннего благородства — чувство, которое удаляет нас от низких пороков. Благодарите, смертные, благодарите поэзию за то, что она возвышает дух и приятным образом напрягает силы наши». Заявлен­ное здесь понимание поэзии как сферы чистого духовного наслаждения, внеположного голому морализированию, по-видимому, отвеча­ло в чем-то внутренним убеждениям Карамзина, и в его журнале дей­ствительно мы не видим материалов воспитательной направленности, не говоря уже о философско-нравственных рассуждениях, наполняв­ших издания масонской ориентации. В приведенном примере Карам­зин по-своему пропагандирует новые веяния в истолковании природы поэзии и опирается при этом на авторитет Бугеверка, чье сочинение он переводит. К подобному приему Карамзин в журнале прибегает неоднократно.

Помимо «Писем русского путешественника» Карамзин помещает в «Московском журнале» также свои повести. Это «Лиодор», знаме­нитая «Бедная Лиза» и «Наталья, боярская дочь». К этим сочинениям примыкают философская сказка «Прекрасная царевна и счастливый карла», в чем-то продолжавшая традиции вольтеровских повестей. и нравоописательный очерк «Фрол Силин, благодетельный человек». Эти литературные произведения пользовались исключительной по­пулярностью у читателей журнала, особенно повести. Современники зачитывались «Бедной Лизой» до того, что толпами ходили к Симо­нову монастырю посмотреть на Лизин пруд. Очаровывало современ­ников и живописание отечественной старины в повести «Наталья, боярская дочь».

Для автора обе повести — бегство от реальности, порожденной со­бытиями революции, которой Карамзин страшился. Но здесь отказ от лозунгов революции спроецирован на опыт отечественной истории.

В контексте противопоставления ценностей западной цивилизации социальному укладу и нравственным идеалам соотечественников также своеобразной реакцией на события французской революции следует рассматривать и помещенный в журнале нравоописатель­ный очерк «Фрол Силин, благодетельный человек», в котором выве­ден русский крестьянин, помогающий людям в несчастье и воплоща­ющий собой образец христианского смирения и незлобивости. К этому же произведению Примыкает и материал, поданный в журнале как письмо к другу, «Сельский праздник и свадьба». В письме расска­зывается о празднике, который добрый помещик устроил своим кре­стьянам после уборки урожая, и о сельской свадьбе, сыгранной в ходе ЭТОГО праздника. Идиллическая картина социальной гармонии в отношениях между помещиками и крестьянами должна была нейтра­лизовать общественное мнение в России перед лицом развертывав­шихся во Франции социальных беспорядков.

Задумывая свой журнал, в объявлении о подписке Карамзин обе­щал публиковать в нем описания жизней славных новых писателей, а также «иностранные сочинения в чистых переводах». Эти обещания Карамзин выполнил. В журнале действительно были помещены био­графии крупнейших немецких авторов XVIII в.: «Жизнь Клопштока», «Соломон Геснер» и очерк «Виланд». Переводам на страницах «Мос­ковского журнала» отводилось важное место. Помимо упомянутых выше «Вечеров» Мармонтеля и «Саконталы» следует указать публи­кации фрагментов из романа Л. Стерна «Жизнь и мнения Тристрама Шенди», столь популярного во второй половине века во всей Ев­ропе, сочинение аббата Рейналя «Похвала Элизе Драпер», статьи К. Ф. Морица «Нечто о мифологии» и «Кофейный дом».

Критико-библиографические разделы «Московского журнала» яв­ляли собой еще одно неоспоримое достоинство этого издания. Подоб­ные разделы имелись, как мы знаем, и в других журналах. Но в них, кроме, пожалуй, изданий группы И. А. Крылова, рецензии напомина­ли, скорее, аннотации или просто справки и выходе книг. Кроме того, за очень редким исключением, бывшим скорее случайностью, чем правилом, в журналах практически не освещалась театральная жизнь. Карамзин восполнил и этот пробел. Критические разделы, представ­ленные в его журнале, охватывали новинки как отечественной литера­туры, гак и иностранной. А регулярные театральные рецензии «Мос­ковский театр» дополнялись рубрикой «Парижские спектакли». Впервые русский читатель получал возможность, благодаря перево­дам театральных рецензий из «Mercure de France», быть в курсе теат­ральной жизни Парижа. Заслуга Карамзина в этом неоспорима.

Значительная часть театральных и литературных рецензий при­надлежала самому Карамзину. Рецензии играли очень важную роль в отстаивании Карамзиным своих взглядов на различные яв­ления культурной жизни и в утверждении тем самым своей твор­ческой независимости. Так, в обстановке обрушившихся на масо­нов репрессий он помещает уже в 1-й книжке I части рецензию на сочинение одного из лидеров русского масонства, известного по­эта и писателя М. М. Хераскова «Кадм и Гармония, древнее пове­ствование, в 2-х частях (М., 1789)». Обстоятельная рецензия была не лишена критического элемента, но для автора книги являлась несомненной моральной поддержкой. Факт помещения данной рецензии примечателен еще и тем, что сам Карамзин после воз­вращения из европейского путешествия порвал с масонством. В этой же книжке в разделе «Театр» рецензировался спектакль Мос­ковского театра «Эмилия Галотти». Пафос этой пьесы немецкого просветителя Г. Э. Лессинга, по-видимому, также созвучен внут­ренним убеждением Карамзина.

В III части, в разделе «О иностранных книгах», Карамзин помещает рецензию на популярное в Европе произведение Бартелеми «Путеше­ствие молодого Анахарсиса но Греции». Соотнесенность данного про­изведения с печатавшимися тут же «Письмами русского путешествен­ника» была слишком очевидной, и читатели могли судить о степени как преемственности, так и оригинальности сочинения издателя «Москов­ского журнала». Принципиальной была и рецензия Карамзина на по­становку в Московском театре знаменитой трагедии французского классика XVII в. П. Корнеля «Сид». Карамзин отмечает устарелость театра классицизма и отдает явное предпочтение драматической си­стеме шекспировского театра. В нем он видит большую связь с реаль­ной жизнью, способность пробуждать в зрителях сильные душевные переживания: «Французские трагедии можно уподобить хорошему регулярному саду, где много прекрасных аллей, прекрасной зелени, прекрасных цветников, прекрасных беседок; с приятностью ходим мы по сему саду и хвалим его; только все чего-то ищем и не находим, и душа наша холодною остается. <...> Напротив того, Шекспировы про­изведения уподоблю я произведениям натуры, которые прельщают нас в самой своей нерегулярности, которые с неописанною силою дей­ствуют на душу нашу и оставляют в ней неизгладимое впечатление».

В то же время Карамзин явно скептически относится к опытам новейшей немецкой чувствительной драмы, наиболее ярким пред­ставителем которой был А. Коцебу. Об этом можно судить по рецен­зии на спектакль Московского театра по пьесе этого драматурга «Не­нависть к людям и раскаяние». Еще более резко оценил Карамзин поставленную в том же театре трагедию немецкого автора Бертуха «Эльфрида». Отметив хорошую игру актеров, рецензент основные свои замечания сосредоточил на просчетах драматурга — искусст­венности конфликта и рыхлости действия.

Таким образом, «Московский журнал» был действительно обра­щен к современности, держал читателей в курсе последних литера­турных и театральных новостей, и главная заслуга в этом принадлежа­ла Карамзину. Однако технические причины, недостаток подписчиков, а также, по-видимому, соображения творческого порядка вынудили Карамзина прекратить издание журнала. Он решает попробовать та­кую форму коллективных изданий, как альманахи.

Первым опытом тгого рода изданий был альманах «Аглая», вы­шедший в двух томах в 1794 и 1795 гг. Характерно, что альманах вклю­чал в себя только отечественные сочинения, причем подавляющая часть опубликованных в нем произведений принадлежала самому Карамзину. Здесь в I части он помещает ряд своих стихотворений:

«Приношение Грациям», «Волга», «Надгробная надпись Боннету», «Весеннее чувство», — перемежая собственные стихи сочинениями Дмитриева (басня «Чиж») и Хераскова («Разлука»). Здесь же им были опубликованы теоретические статьи «Что нужно автору?» и «Нечто о науках, искусствах и просвещении». Главный интерес, однако, пред­ставляли публикации фрагмента из «Писем русского путешествен­ника» — «Путешествие в Лондон» и повести «Остров Борнгольм», поразившей современников суровым колоритом скандинавской ста­рины и полным загадочности сюжетом.

Вторая книжка «Аглаи», отмеченная мотивами пессимистической меланхолии, состоит из немногих произведений. Главные опять же при­надлежали Карамзину. Он как бы продолжает знакомить читателей с неопубликованными ранее частями «Писем русского путешественни­ка», фрагментами парижских впечатлений, передавая атмосферу па­рижского салопа, театров, а главное, описав встречу с семьей фран­цузского короля, очевидцем которой ему довелось быть. К тому времени, когда читатели альманаха могли прочесть это, Людовик XVI уже был казнен.

Тут же Карамзин помещает сентиментально-романтическую по­весть «Сиерра-Морена». Но особенно примечательными публикаци­ями, отражающими душевное состояние писателя тех лет, были меди-дативно окрашенные эссе «Мелодор к Филалету» и «Филалет к Мелодору». Это страстный эмоциональный диалог двух друзей, раз­мышляющих о жизни и месте человека в мире в свете тех потрясений, которые пережила Европа в результате событий французской револю­ции. Карамзин, однако, не теряет веры в благость провидения. Зато очерк «Афинская жизнь» не оставляет оснований для оптимизма: «.. .все проходит, все исчезает! Где Афины? Где жилище Гиппиево? Где храм наслаждений? Где моя греческая мантия? — Мечта! Мечта!»

«Аглая» имела значение предпосылки того типа литературных аль­манахов, которые будут издаваться впоследствии декабристами. Дру­гой его альманах — «Аониды» (1797) — не был столь интересным, будучи наполнен в основном стихами.