Тема 8. Типологическая характеристика журналистики 1840-х годов.- лекция 6часов

1) Идейные искания «эпохи сознания».

2) «Отечественные записки» с А.А. Краевского.

3) «Современник».

4) В.Г. Белинский - теоретик журналистики. Его деятельность в «Отечественных записках» и «Современнике».

5) Славянофильская журналистика («Москвитянин», «Московские сборники», «Русская беседа»).

6) Экономические проблемы в журналистике 1840-х годов.

7) Правительственная и частная пресса 1848-1855 годов («мрачное семилетие».)

«Отечественные записки» А. Л. Краевского

Центром идейной жизни 1840-х годов стал журнал «Отечественные записки». История этого издания началась в 1818г., когда чиновник и литератор П. П. Свиньин получил разрешение на издание сборника этнографических и краеведческих материалов, сведений о путеше­ствиях, изданиях, достопримечательностях различных местностей и народов России. С 1820 но 1830 г. он выходил как ежемесячный жур­нал, но успеха у подписчиков не имел, часто нарушая периодичность выхода. В 1838 г. Свиньин передал журнал сроком на пять лет в аренду А. А. Краевскому, и с этого времени началась новая история этого издания, утвердившего уникальный в мировой журналистике тин — энциклопедический, или «толстый», журнал.

В 1839 г. Свиньин умер, и Краевский стал хозяином журнала. С именем Краевского связан тридцатилетний период «Отечественных записок», самым замечательным временем которого стали сороко­вые годы, принесшие журналу заслуженную известность и уважение читающей России.

А. А. Краевский стал создателем первого в России издательского концерна, куда в 1840-х годах вошли журнал «Отечественные запис­ки», «Литературная газета» и «Русский инвалид». Деловой, пред­приимчивый издатель и редактор, он обладал талантом чувствовать запросы и настроения читательской аудитории. В изданиях Краев­ского работали лучшие журналисты того времени — В. Г. Бе­линский, Н. А. Некрасов, А. И. Герцен, В. П. Боткин, А. И. Галахов и др. Здесь были опубликованы художественные произведения А. И. Турге­нева, А. И. Герцена, Ф. М. Достоевского, Н. А. Некрасова, А. В. Коль­цова. С «Отечественными записками» связано формирование «натуральнои школы» — литературного направления, утвердившего прин­ципы реалистического искусства.

Приступая к изданию «Отечественных записок», А. А. Краевский не мог не учитывать опыта самых популярных журналов предшеству­ющего десятилетия — «Библиотеки для чтения» О. И. Сенковского и «Московского телеграфа» Н. А. Полевого, создавших в отечествен­ной журналистике тип энциклопедического издания. Под его руко­водством «Отечественные записки» стали классическим образцом такого журнала. Его успеху способствовала четкая общественная по­зиция. Правда, направление «Отечественных записок» сложилось не сразу.

В программном заявлении цель журнала определялась как «содей­ствие просвещению», поиск некоей абстрактной «истины» в науке, искусстве и жизни, ориентация на «все круги читателей». Неопреде­ленность позиции издания проявилась в характере первых опублико­ванных в нем материалов. Журнал открывался отделом «Современ­ная хроника России», где печатались переложения официальных документов, извлечения из правительственных сообщений, отчетов. Это была удачная находка А. Краевского как редактора: учесть инте­рес публики к политической информации, так как в соответствии с требованиями цензурного устава 1828 г. публикации этих материа­лов были сведены до минимума. Под этой же рубрикой публикова­лась экономическая, научная и техническая информация. В журнале были также следующие отделы: «Науки», «Словесность», «Художе­ства». «Домоводство, сельское хозяйство и промышленность», «Кри­тика», «Современная библиографическая хроника», «Смесь». Кра­евский гарантировал читателям строгую периодичность выхода журнала— 1-е число каждого месяца, и все годы издание не наруши­ло своего обязательства.

Первые номера журнала были с интересом восприняты современ­никами, хотя многие из них отмечали его излишний объем. Очень скоро сам А. А. Краевский почувствовал основной недостаток жур­нала — отсутствие «мнения», неопределенность позиции. Дело в том, что отдел критики и библиографии возглавлял бывший учитель сло­весности, специально приглашенный из Москвы, В. С. Межевич, ста­тьи которого не привлекали внимания читателей. Ведущий отдел жур­нала оказался безликим.

Особое отношение российского читателя к отделу критики, библио­графии, словесности объяснялось цензурными условиями XIX в., ког­да обсуждение в прессе общественных и политических проблем было запрещено и о насущных вопросах жизни журналисты вынуждены были говорить завуалировано, чаще всего под видом литературной критики, «в одежде теории», пользуясь эзоповым языком. Это во многом предопределило уникальный характер отечественной жур­налистики и литературы, воспринимаемой как «совесть народа, учеб­ник и толкователь жизни».

Взгляд Краевского обратился к В. Г. Белинскому, обладавшему к 1839 г. пятилетним опытом журнальной работы и уже имевшему из­вестность в литературных и журнальных кругах. Еще в 1838 г. сорат­ник Краевского но «Отечественным запискам» И. И. Панаев реко­мендовал ему Белинского на должность ведущего литературного критика. С середины 1839 г. по предложению Краевского Белинский стал московским корреспондентом «Отечественных записок», а так­же «Литературных прибавлений к „Русскому инвалиду"», а в октябре того же года Белинский приехал в Петербург, приняв приглашение к постоянному сотрудничеству. Краевский поручил Белинскому два больших отдела: «Критика» и «Современная библиографическая хро­ника». Кроме того, предполагалось его участие в других изданиях Краевского.

С приходом Белинского отдел критики совершенно изменился. Он состоял из двух разделов — «Русская литература» и «Иностранная литература», где кроме ежемесячных обзоров литературы и журна­листики печатались также отдельные статьи как самого критика, так и его друзей по предыдущей журнальной работе — А. Галахо-ва, В. Кудрявцева, В. Боткина и др. В 1842 г. Белинский привлек к работе в «Отечественных записках» и Н. А. Некрасова.

С особой тщательностью велся отдел библиографии. Еще начиная издание, Краевский обещал подписчикам, что журнал будет давать регулярные отчеты обо всех выходящих в России книжных новинках. Благодаря Белинскому Краевский слово перед читателями сдержал, хотя изнурительная работа по составлению библиографических за­меток скоро стала тяготить критика, и необходимость постоянно от­влекаться на нее, нередко сопровождавшаяся также отсутствием де­нежного вознаграждения, стала причиной того, что в 1846 г. Белинский покинул «Отечественные записки».

Белинский пришел в журнал Краевского в период своих философ­ских исканий; в это время он был увлечен гегелевской мыслью: «Все действительное разумно». Но российская действительность даже те­оретически не укладывалась в рамки этой формулы, а собственная творческая практика убедила Белинского в противоречивости геге­левского постулата. К 1841 г. Белинский простился с односторонне истолкованной формулой, и отныне исследование действительности, жизненных проблем, которое велось им в форме литературной кри­тики, стало смыслом его творческой деятельности. В конце 1841 г. в письме к Боткину он написал знаменитые слова о девизе своей жиз­ни: «Идея социализма... стала для меня идеею идей, бытием бытия, вопросом вопросов, альфою и омегою веры и знания». Идея социа­лизма для Белинского — это внимание к социальным проблемам, внимание к личности: «Социальность — вот девиз мой. Что мне в том, что живет общее, когда страдает личность».

Это направление мыслей Белинского, поворот к действительности сказался на окончательном формировании демократического направ­ления «Отечественных записок». В своей литературно-критической практике он соединил анализ художественного произведения с кон­кретными социальными проблемами. В рецензии на книгу Ф. Лорен­ца «Руководство к всеобщей истории» он объявил отрицание дей­ствительности стороной «всецелого и вечного духа жизни». Исследование действительности, но мысли Белинского, — это ее кри­тика. «Критиковать, — писал он в статье «Речь о критике», — значит искать и открывать в частном явлении общие законы разума». Белин­ский прямо объявил критику «сознанием действительности», и этот воинственный дух его выступлений, свежесть мыслей, яркость суж­дений привлекали к «Отечественным запискам» огромную аудито­рию. Тиражи журнала росли, и в этом была основная заслуга Белин­ского.

Меняется и структура журнала. С 1842 г. основную площадь изда­ния занимают литературно-критические статьи, постоянным стано­вится отдел иностранной словесности, журнал меняет сам тон публи­каций, вступая в полемику с официальной журналистикой и славянофилами. В отделе «Смесь» с этой целью появляется рубрика «Литературные и журнальные заметки», автором которых в основ­ном был Белинский.

«Хочу говорить о жизни по факту», — писал он в письме к Ботки­ну, и это стремление было в полной мере реализовано им в годовых обозрениях «Отечественных записок». Первый из них еще носил сле­ды его философских раздумий и напоминал научный трактат, но со второго Белинский обратился к анализу содержания журнальной пе­риодики, поскольку именно «в журналах теперь сосредоточилась наша литература и оригинальная, и переводная».

Обзор «Русская литература в 1842 году» был этапным в творчестве Белинского: он отказался от тезиса «у нас нет литературы» и конста­тировал «зрелую и мужественную силу» отечественной литературы. Основанием для этого стал выход «Мертвых душ» Гоголя. Определилось и его отношение к методу журналистского творчества. Белин­ский формулирует отношение к факту: «Факты ничто, — пишет он в начале обзора, — и одно знание фактов также ничто, все дело в ра­зумении значения фактов», а познать факт значит для него «перевести факт на идею». Отсюда и его требование к литературе и журналистике — быть не только верным отголоском общественного мнения, но и его ревизором, контролером и руководителем.

Обзоры Белинского носили полемический характер, особенно в той части, которая касалась произведений славянофилов. Анализи­руя творчество Языкова и Хомякова, он руководствовался не эстети­ческими соображениями, он критиковал их отношение к жизни, «не­истовую и глубокомысленную романтическую фразеологию в стихах и прозе». Его негодование вызывало их нежелание «снизойти до оз­накомления с толпою, до изучения ее характера, положения, потреб­ностей, нужд».

Большое место в обзорах 1844 и 1845 гг. занимает анализ произве­дений писателей «натуральной школы», существенную заслугу кото­рых критик видел в том, что она «обратилась к так называемой „тол­пе", исключительно избрала ее своим героем, изучает ее с глубоким вниманием и знакомит ее с нею же самою». Это, по мысли критика, и значит «сделаться вполне национальною, русскою, оригинальною и самобытною... выражением и зеркалом русского общества».

«Вся сфера современного общественного движения, — писал Бе­линский, — теперь выражается словом пресса: это живой пульс об­щества, по биению которого вернее, нежели по какому-нибудь дру­гому признаку, можно судить о состоянии общества в отношениях: политическом, административном, ученом, литературном, нравствен­ном, в отношении к народному духу, богатству, промышленности, ремеслам и пр., и пр.» Среди всех сторон жизни, отражаемых печа­тью, первое место Белинский отводит политическим проблемам.

В 1842 г. в статье «Литературный разговор, подслушанный в книж­ной лавке» Белинский дает точную характеристику сущности госу­дарства, лицемерно прикрывающего конституционными свободами подлинное лицо эксплуатации. Широко известны его слова о «запад­ных Чичиковых», «но в другом платье: во Франции и в Англии они не скупают мертвые души, а покупают живые души на свободных пар­ламентских выборах». В рецензии на роман французского писателя Э. Сю «Парижские тайны» Белинский отмечает лицемерие буржуаз­ных законов, провозгласивших формальное равенство всех членов общества. «Хорошо равенство! — пишет Белинский. — И будто легче умирать зимою в холодном подвале или на холодном чердаке, с женою, с детьми, дрожащими от стужи, не евшими три дня, будто легче так умирять с хартиею, за которую пролито столько крови, нежели без хартии». Публицист пишет, что в буржуазном обществе «вся власть, все влияние на государство сосредоточены в руках владель­цев... а народ оказался совершенно отчужден от прав хартии, за кото­рую страдал».

Для пропаганды демократических идей Белинский использовал любой повод, и порой как бы случайно оброненная фраза говорила читателю больше иного трактата.

Демократическая публицистика «Отечественных записок» была полемически направлена против идей социального смирения, полити­ческой инертности. В рецензии на книгу стихов А. С. Хомякова, одного из лидеров славянофильского направления, напечатанной в «Отече­ственных записках», содержалась прямая декларация необходимости политического действия: «Дремлющему смирению нужен толчок, не­обходимы будильники, вызывающие на „делание", а не блистательные гипотезы, которые убаюкивают праздных, обещая им в будущем все возможные блага, а в настоящем обрекая на стояние и застой... При­том же смирение в политике вредно, сказал Карамзин, а народы, как восточные, так и западные, не могут существовать без политики».

Подбор литературы для рецензирования также носил определен­ный характер. Так, во 2-м номере журнала за 1842 г. в разделе «Французская литература» рецензировались книги, гак или иначе касав­шиеся событий революции во Франции. Это «Десять лег опытов во время революции» Ш. Лакретеля, «Воспоминания о терроре 1788-1795 гг.» Ж. Дюваля и «Воспоминания генерала М. Дюма» с обширным цити­рованием рассказов о революции.

Если обратиться к комплекту журнала за 1842-1845 гг. — время расцвета издания, — то трудно найти номер, где бы не было матери­ала, в той или иной степени не затрагивавшего проблем борьбы но­вого и старого, революционных процессов. Так, в 3-м номере «Оте­чественных записок» за 1845 г. в статье «Английская литература» говорилось: «...во всей Западной видна борьба старого с новым, бит­ва великая, битва на смерть».

Как правило, эта идея находила воплощение не в каком-то единич­ном материале, а во всех основных отделах журнала. В указанном номере «Отечественных записок» в рецензии на сочинения Констан­тина Масальского Белинский писал: «Дух жизни, ведущий человече­ство, всегда на стороне нового против старого; потому что без этого исключительного и одностороннего стремления всегда к новому, все­гда к будущему не было бы никакого движения, никакого хода вперед,не было бы прогресса, истории, жизни». Там же была напечатана и первая статья из цикла «Письма об изучении природы» Герцена. Та­ким образом, все содержание номера было выдержано в едином духе.

Аналогичную картину организации материала наблюдаем и в 4-м номере «Отечественных записок». В отделе «Иностранная литерату­ра» говорилось о книгах «История английской революции» Гизо, «История французской революции» Тьера, «История коммуны» Тьерри. Сочувственно изображалось восстание Яна Гуса: «Церковь отомстила Гусу за смелое его восстание, — писал журнал, — он был сожжен, сожжены были и книги его. Но если можно сжечь людей и книги, то нельзя сжечь идеи, которые из пепла возникают еще чище, еще сильнее, еще плодотворнее». Тема революции звучит и в следу­ющем, 5-м номере журнала. В нем читатель находит рассказ о поли­тической жизни Германии перед революцией. В рецензии на книгу Пертеса «Политическая жизнь Германии» явственно звучала мысль о закономерности революционных изменений, о необходимости со­циальных преобразований. В отделе «Смесь» была напечатана статья «Нынешнее состояние торговли неграми», вызывавшая аналогии с бедственным положением крепостных в России. В следующих номе­рах продолжали печататься большие статьи о книге Тьера «Консуль­ство и империя», а также «Письма об изучении природы» Герцена.

С особым вниманием «Отечественные записки» следили за поли­тической жизнью Франции и ее литературой. В 10-м номере читате­лю рекомендовалось сочинение Сент-Олера «История Фронды». «Франции, — писал журнал, — принадлежит пальма первенства по части новейших исторических сочинений. Народ, живущий столь полною политическою жизнью, не мог не произвести людей, способ­ных не только понимать, но и сочувствовать всякому социальному положению». Особо подчеркивалось в материале сочувствие соци­альному положению низов.

Под влиянием литературной критики Белинского изменились тон и содержание отдела «Науки». С 1842 г. в журнале стал сотрудничать А. И. Герцен. Выдающимся явлением отечественной научной публи­цистики стал цикл его статей «Дилетантизм в науке», напечатанный в четырех номерах журнала в 1843 г. Ключевой проблемой, поднятой Герценом в «Дилетантизме в науке», был вопрос о внедрении науки в жизнь, о соединении научного знания с практической деятель­ностью. Главным выводом этих статей была мысль о том, что наука должна «перейти во всеобщее сознание», «сделаться достоянием площади и живоначальным источником действования и воззрения в каждого». Наука, по мысли Герцена, должна объяснить ход развития человечества и место каждой личности в этом процессе. В статье не только раскрывалось преобразующее значение соединения науки и практики, но и подчеркивалась особая важность этой задачи в Рос­сии, скованной неподвижностью официальной идеологии. «Нам по­нравилось загребать жар чужими руками, нам показалось, что это в порядке вещей, чтоб Европа кровью и потом вырабатывала каждую истину и открытие: ей все мучения трудной беременности, трудных родов, мучительного кормления грудью, — а дитя нам, — писал Гер­цен. — Мы проглядели, что ребенок будет у нас — приемыш, что органической связи между нами и им нет...»

Дилетантизм, в представлении Герцена, — понятие собирательное. Это качество вообще присуще всем врагам науки, противникам про­гресса. Дилетанты — это и формалисты, «потерявшие дух за подроб­ностями и упорно остающиеся при рассудочных теориях и аналити­ческих труиоразъятиях», и романтики, которые «чувствуют необходимость пофилософствовать, но пофилософствовать легко и приятно, в известных границах». Всех врагов науки объединяет одно качество — нежелание включиться в конкретную жизнь общества.

Статьи Герцена были многоплановы и охватывали широкий круг вопросов, связанных с литературой, эстетикой, историей. В центре всех этих проблем находились попеки путей исторического развития, познать закономерности которого можно при помощи науки. Диа­лектический метод Гегеля как основа научного познания действитель­ности был активно воспринят Герценом.

Развитие, по Герцену, — это «нравственно благое, свободное дея­ние». «Ему должна предшествовать наука; без ведения, без полного сознания нет истинно свободного деяния». Там, «где начинается со­знание, там начинается нравственная свобода, — писал он, — каждая личность одействотворяет по-своему призвание».

Так выстраивалась определенная логическая цепь, своего рода формула развития, вершителем которого является отдельная личность. В контексте своего времени, в стране, где всякая заявка на личную и гражданскую свободу могла быть воспринята как политическая кра­мола, эти мысли звучали особенно остро. В этой устремленности к воспитанию сознательного действия каждого человека состоял рево­люционизирующий пафос произведения Герцена. Цель познания, цель развития — «осуществление всего, что есть за душой, освобож­дение от естественных и искусственных пут».

Главным выводом из статей Герцена был вывод о необходимости «действия», «деяния». Проблема соотношения личности и общества решалась только при условии активной преобразующей деятельности каждого человека: «В разумном, нравственно свободном и стра­стно энергическом деянии человек достигает действительности сво­ей личности и увековечивает себя в мире событий». Личность, по мысли Герцена, призвана «в мир социально-исторический, нрав­ственно свободный и положительно-деятельный... человек не может отказаться от участия в человеческом деянии, совершающемся около него; он должен действовать в своем месте, своем времени».

В 1845 и начале 1846 г. в «Отечественных записках» был опублико­ван цикл статей Герцена «Письма об изучении природы». В «Пись­мах» Герцен материалистически обосновал поступательный ход раз­вития человеческого общества. «Мне хотелось одного, — писал он о цели своего произведения, — по мере возможности показать, что антагонизм между философией и естествоведением становится со всяким днем нелепее и невозможнее, он держится на взаимном непо­нимании, что эмпирия истинна и действительна, как идеализм».

В работе проводилась мысль, что историческое развитие обще­ства подчиняется тем же законам, что и живая природа. Принципи­ально важным для развития русской общественной мысли был вывод о том, что «философия без естествоведения так же невозможна, как естествоведение без философии». В подтверждение этого тезиса Гер­цен давал обширный экскурс в историю развития философии и есте­ственных наук. Идеи эволюции также вели к отрицанию окружающей действительности. В одном из «писем» — «Последняя эпоха древней науки» — Герцен эзоповым языком характеризовал время, «когда мыслящие люди разглядывают обличившуюся во всем безобразии лжи несоответственность существующего порядка с сознанием». Эти слова вполне могли быть восприняты читателем как характеристика современного ему общества.

Интерес «Отечественных записок» к социально-философской про­блематике объяснялся прежде всего стремлением прогрессивных русских мыслителей изменить окружающую действительность. В свою очередь, это стремление определялось нараставшими в стране антикрепостническими настроениями. Отсюда постоянная проекция философских и исторических проблем на общественную жизнь.

Начиная работу в «Отечественных записках», Белинский писал: «Если дело дойдет до того, что мне скажут: независимость и само­бытность убеждений или голодная смерть — у меня достанет силы скорее издохнуть, как собаке, нежели живому отдаться на позорное съедение псам. Что делать — я так создан». Независимость и само­бытность суждений критика, демократическая позиция способство­вали тому, что журнал «Отечественные записки» стал главным руководителем общественного мнения в 40-е годы, а его авторитет в глазах читателя возрастал с каждым номером. Тираж журнала вырос от 1200 экземпляров в год прихода Белинского до 5000 в 1846 г. Журнал рас­пространялся и в столицах, и в провинции, а если учесть обычную для российской интеллигенции практику передачи полюбившихся изданий для чтения в другие руки, то масштабы распространения ста­нут еще более внушительными.

С ростом тиража и авторитета журнала усилились цензурные пре­следования и происки охранительной прессы, особенно со стороны Ф. Булгарина. Уже в 1843 г. С. Уваров потребовал от цензоров «быть как можно строже» к периодике, а особенно к «Отечественным за­пискам». В 1846 г. в III Отделение поступает докладная записка Булга­рина «Социализм, коммунизм и пантеизм в России в последнее 25-летие». Основное место в ней отведено «Отечественным запискам». Булгарин предупреждает власти, что все направление журнала «кло­нится к тому, чтобы возбудить жажду к переворотам и революциям». Идейный сподвижник Булгарина литератор Б. Федоров, по воспоми­наниям современников, носил в III Отделение выписки из журнала «целыми корзинами».

Усиление цензурного наблюдения встревожило осторожного Краевского, боявшегося репрессий со стороны правительства. Он стал подвергать написанное Белинским «домашней цензуре», увеличил объем изнурительной черновой работы. Весной 1846 г. Белинский решил порвать с «Отечественными записками». Вместе с актером М. С. Щепкиным он предпринимает путешествие по югу России, а но пути останавливается в Москве, встречается с Герценом, Некрасо­вым и Панаевым. К этому времени у них созревает мысль о создании журнала, где бы Белинский мог чувствовать себя свободным от ре­дакторского произвола. Некрасов и Панаев начинают хлопотать о при­обретении пушкинского «Современника», который после смерти поэта находился в руках профессора Петербургского университета П. А. Плетнева. К октябрю 1846 г. вопрос о переходе журнала в руки Некрасова и Панаева был решен.

После ухода Белинского из «Отечественных записок», который Гер­цен по значению сравнивал с Ватерлоо, «после которого Наполеон все Наполеон — да без армии», в журнале произошли изменения, которые были особенно заметны по отделу критики и библиографии. Вместо Белинского его стал вести молодой публицист В. Н. Майков. 1847 г. «Отечественные записки» начали его статьей «Нечто о рус­ской литературе в 1846 году». Как видно из названия, критик и не претендовал на полный, как это делал Белинский, обзор литературы за прошедший год, ограничиваясь комментарием к заметным лите­ратурным явлениям. Белинский рассматривал 1845 и 1846 гг. как вре­мя торжества нового направления — критического реализма во главе с Гоголем и «натуральной школой». Майков же считал, что данный период для литературы «не имеет ровно никакого значения». Внут­ренняя полемика с Белинским, некоторая фрагментарность и отсут­ствие генеральной идеи, определенной точки зрения — это то, что характеризует статью Майкова. После его неожиданной гибели в июле 1847 г. ведущий отдел журнала возглавлял А. Галахов, а затем В. Дудышкин. Отдел критики терял острогу и авторитет в глазах читателя. В тот период в журнале на прежнем высоком уровне оставались лишь отдел словесности, где печатались Достоевский, Тургенев, Григоро­вич, и отдел науки (Грановский, Кавелин и др.).

Заметным явлением в творческой истории «Отечественных запи­сок» явились статьи либерально настроенного чиновника Министер­ства государственных имуществ А. Заблоцкого-Десятовского «При­чины колебания цен на хлеб в России», где публицист доказывал нерентабельность труда крепостного крестьянина и подводил читате­ля к мысли о необходимости изменения экономических отношений.

В четырех номерах «Отечественных записок» за 1847 г. была опуб­ликована статья В. А. Милютина «Пролетарии и пауперизм в Англии и во Франции». Милютин посвятил свою работу исследованию акту­альной и сложной проблемы, в которой была сфокусирована сущ­ность экономических вопросов того времени, — проблемы бедно­сти. Сама ее постановка имела в России особый смысл и вполне различимый политический подтекст. Впервые в русской журналисти­ке был дан развернутый анализ сложнейшей политико-экономиче­ской проблемы — проблемы нищеты.

Статья содержала острую критику взглядов современных Милюти­ну буржуазных политэкономов. Вместе с тем она была обращена и против защитников самодержавного строя в России. Рассматривая принципы организации капиталистического производства, публицист приходит к выводу, что оно основано на неравенстве распределения, и резко критикует его. «Ныне капитал и труд совершенно отделены друг от друга и ничем между собой не связаны. Интересы капитали­стов не только не тождественны с интересами работников, но даже противоположны им... Капитал в настоящее время давит труд, дово­дит его же до последней крайности, обращается с ним совершенно так же, как обращались некогда феодальные бароны со свои безза­щитными вассалами». Это сравнение, возможно, употреблено Ми­лютиным не случайно. Несостоятельность крепостной, феодальной зависимости была очевидным фактом для многих. Но такую же несо­стоятельность обнаруживала и западноевропейская действитель­ность, капиталистическая система, натиск которой явственно ощу­щался в экономической жизни России. В статье выражалась надежда, что «недалеко то время, когда, не довольствуясь одними частными мерами, приступят к полному и существенному преобразованию хозяйственных отношений и заменят ныне существующее неустрой­ство более правильною, разумною и твердою организацией) труда». В 1848 г., когда уже начинался период «мрачного семилетия», эта статья Милютина, а также повесть Салтыкова-Щедрина «Запутанное дело», за которую писатель был отправлен в ссылку, вызвали особое негодование цензурного комитета. Краевский был вызван в III Отде­ление, где от него прямо потребовали придать журналу направление, «согласное с видами правительства». Редактор вынужден был согла­ситься и в июльском номере «Отечественных записок» опубликовал статью «Россия и Западная Европа в настоящую минуту», основной смысл которой вполне соответствовал тезису официальной идеоло­гии о пагубности европейского влияния на Россию. Так закончился самый блестящий период в истории журнала, на публикациях кото­рого было воспитано целое поколение отечественной интеллигенции XIX в. — шестидесятники.

«Современник»

Созданный А. С. Пушкиным в 1836 г. журнал в течение следую­щего, 1837 г., сохранил периодичность выхода — один раз в три месяца. После смерти поэта по одному номеру журнала выпусти­ли II. А. Вяземский, А. А. Краевский, В. Ф. Одоевский и Н. А. Плет­нев. В 1838 г. его постоянным редактором и издателем стал профес­сор петербургского университета П. А. Плетнев. Под его руководством журнал не сумел выдержать ни направления, ни стро­гой периодичности: «Современник» нередко запаздывал с выходом, страдал эклектичностью содержания. В 1843 г. Плетнев попытался на­ладить ежемесячное издание, однако и это на фоне растущей попу­лярности «Отечественных записок» не помогло, и тираж журнала не превышал 300-400 экземпляров, а к 1846 г. имел всего 233 подписчи­ка. К этому времени ближайшие соратники В.Г. Белинского по «Отече­ственным запискам» Н. А. Некрасов и И. И. Панаев твердо решили создать собственный журнал. С помощью А. И. Герцена и Н. П. Огарева удалось найти необходимые средства, но задача осложнялась тем, что с 1836 г. в России действовало распоряжение, согласно которому частным лицам запрещалось издание новых научно-литературных журналов. Поэтому Некрасов и Панаев обратились к Плетневу отдать им «Совре­менник» в аренду на очень выгодных для бывшего редактора условиях.

В октябре 1846 г. был составлен арендный договор на имя И. И. Панаева, и «Современник» фактически перешел в руки Некрасова и Панаева. Решено было пригласить на должность редак­тора А. В. Никитенко. Это был тактический ход, так как Белинский, для которого, собственно, и предпринималось новое издание, ни при каких условиях не мог рассчитывать на утверждение редактором, по­скольку его деятельность в «Отечественных записках» была на серь­езном подозрении цензурного ведомства. А. В. Никитенко был про­фессором Петербургского университета и одновременно работал в Петербургском цензурном комитете, отличаясь лояльным по отно­шению к властям поведением, либеральным, но достаточно осторож­ным образом мысли и имел довольно обширные связи как в среде чиновничества, так и среди литераторов, которые ценили его острые и точные литературно-критические выступления. Став официальным редактором «Современника», Никитенко надеялся повлиять на его направление, однако издатели журнала Некрасов и Панаев сделали все для того, чтобы его фактическим руководителем стал В. Г. Белин­ский. Начиная с 1847 г. содержание каждой книжки журнала форми­ровалось при его непосредственном участии.

Новый «Современник» взял лучшее из практики «Отечественных записок». Прежде всего, до 25 авторских листов был увеличен объем издания, что нередко превосходило журнал Краевского. На титуле «Современника» значилось: «Литературный журнал», и теперь под­писчики в качестве приложения могли получать лучшие отечествен­ные и зарубежные литературные произведения. Кроме того, дважды в год выдавались полные библиографические списки всех выходящих в России книг. За счет этого удалось разгрузить отдел «Библиогра­фия», который было решено объединить с отделом «Критика». «Кри­тика» предполагала более или менее основательный разбор произве­дений, а в библиографическом разделе часто использовался жанр рецензии-аннотации.

Основные отделы в журнале были уже привычными для читателя: «Словесность», «Науки и художества», «Критика и библиография», «Смесь», «Моды». Лицо и направление «Современника» в первую очередь определялось отделом «Словесность», где, но словам Белин­ского, тон задавали «русские повести с гоголевским направлением». Достаточно назвать четырнадцать рассказов И. С. Тургенева из «За­писок охотника», повесть А. Григоровича «Антон-Горемыка», «Полинька Сакс» А. Дружинина, очерки А. И. Гончарова, Е. Гребенки, «Сорока-воровка» А. И. Герцена. Кроме того, в приложении к перво­му номеру 1847 г. читатели получили романы «Обыкновенная исто­рия» И. А. Гончарова и «Кто виноват?» А. И. Герцена. Здесь были опубликованы стихотворения Некрасова «Тройка», «Псовая охота», «Еду ли ночью по улице темной» и др. Из «Современника» русский читатель познакомился в романами «Домби и сын» Ч. Диккенса, «Том Джонс» Филдинга, «Лукреция Флориани» Ж. Санд и со многими дру­гими замечательными произведениями западноевропейской литера­туры.

Отдел критики и библиографии открывался обзором В. Г. Белин­ского «Взгляд на русскую литературу 1846 года». В отличие от обзо­ров, печатавшихся в «Отечественных записках», в этом произведении основное место занимали не столько проблемы литературные, сколь­ко изложение общественной позиции критика и, в частности, вопро­сов дальнейшей судьбы России, осмысления роли и места страны в мировом историческом процессе. Начиная «Современник», Белин­ский и его соратники много размышляли о генеральной идее журна­ла. В одном из писем И. И. Панаев определил ее как «взгляд на европейское движение». В преддверии французской революции 1848 г. этот взгляд становился все более пристальным. В обзоре 1846 г. В. Г. Белинский писал: «Теперь Европу занимают новые вели­кие вопросы. Интересоваться ими, следить за ними нам можно и дол­жно, ибо ничто человеческое не должно быть чуждо нам, если мы хотим быть людьми. Но в то же время для нас было бы вовсе беспо­лезно принимать эти вопросы как наши собственные. В них нашего только то, что применимо к нашему положению... У себя, в себе, вокруг себя — вот где мы должны искать и вопросов, и их решения. Это направление будет плодотворно, если не будет блестяще».

Условием для решения этой проблемы Белинский считал изучение действительности, а основную задачу литературы видел в «сближе­нии с жизнью». Обращаясь к произведениям писателей «натураль­ной школы», он подчеркивал, что они «воспроизводят жизнь и дей­ствительность в их истине». За время работы в «Современнике» Белинский создал более сорока статей и рецензий. Среди них наибо­лее значительными стали два обзора (за 1846 и 1847 гг.), статьи о «Вы­бранных местах из переписки с друзьями» Гоголя и «Ответ Москви­тянину». Кроме того, он вел рубрику «Современные заметки», посвященную современной периодике. При этом по интенсивности и объему его работа в «Современнике» была значительно меньше той, которую он вел в журнале Краевского. Однако именно в «Современнике» он реализовался как настоящий руководитель издания, со­держание и качества которого он продумывал на протяжении всей творческой жизни. Под его влиянием «Современник» стал настоя­щим идейным наставником, руководителем общественного мнения и получил признание у читателя. Уже в первый год обновленный жур­нал увеличил тираж до 2000 экземпляров, лишь немного уступая «Оте­чественным запискам».

Под руководством Белинского, считавшего наличие позиции не­пременным условием успеха журнала в глазах читателя, был внут­ренне преобразован отдел «Науки и художества». Здесь были опуб­ликованы исторические статьи К. Д. Кавелина «Взгляд на юридический быт древней России» и С. М. Соловьева «Даниил Романович, князь Галицкий». При этом исторические проблемы рассматривались ав­торами «Современника» «с точки зрения настоящего». Внимание к истории, историческим трудам в этом журнале органически соеди­нялось с актуальными проблемами современности, и именно «Со­временнику» обязано своим появлением новое направление отече­ственной исторической школы, представленное трудами таких ученых, как С. Соловьев, Т. Грановский, К. Кавелин. В их произведениях исто­рическое прошлое предстает не как сумма фактов и событий, а преж­де всего как основание для понимания окружающей действительно­сти. С этой точки зрения оценивалась в отделе «Науки и художества» научная литература Запада. В 1847 г. в «Современнике» стал публико­ваться В. А. Милютин. Он дебютировал статьей «Мальтус и его про­тивники», посвященной книге «Опыт о законе народонаселения», автор которой доказывал неизбежность и необходимость страданий части человечества из-за недостатка пропитания. Милютин назвал такую теорию «возмутительной».

Теория английского ученого Мальтуса, созданная в конце XVIII в., вновь привлекла внимание в 40-х годах XIX в., когда на фоне развития рабочего движения в Англии и Франции она была взята на вооруже­ние крупной буржуазией. В 1845 г. труд Мальтуса был переиздан и стал предметом горячего обсуждения в кругах ученых-экономистов. В статье В. А. Милютина теория Мальтуса подверглась резкой крити­ке. Русский публицист противопоставил ей современные концепции западных социалистов — Прудона, Фурье, но, что характерно, они также были подвергнуты им критике. Милютин высказывал предпо­ложение, что при помощи точных наук можно прийти к открытию тех законов, по которым совершается развитие человека и общества. Но главный вывод статьи заключался в идее о необходимости «суще­ственного преобразования всех отношений», складывающихся в обществе, где есть богатые и бедные, где крупный капитал пользуется всеми результатами наемного труда; в центре внимания, по мнению Милютина, должна быть «живая идея человека», его судьба и сча­стье. С этих позиций он анализировал и книгу отечественного полит­эконома А. Бутовского «Опыт о природном богатстве или о началах политической экономии», где политэкономия трактовалась как наука о богатстве. По мнению публициста, это должна быть наука о благо­состоянии общества.

«У нас большое счастье для журнала, — писал В. Г. Белинский в «Современнике», — если он сумеет соединить труды нескольких лю­дей и с талантом, и с образом мыслей, если не совершенно тожде­ственным, то, но крайней мере, не расходящимся в главных и общих положениях». В практике «Современника» реализовалось теорети­ческое положение критика о необходимости единого направления издания. Преимущественный интерес журнала к общественным про­блемам, заявленный в программном обзоре литературы за 1846 г., был заметен в каждом номере издания.

Названные статьи Милютина публиковались в пяти номерах — с 7-го по 1 1-й, и почти параллельно им читатель находил в журнале знаме­нитые «Письма из Avenue Marigny» А. И. Герцена.

В 1847 г. Герцен уехал за границу. Он имел возможность лично позна­комиться с предреволюционной Францией, наблюдать ее политическую жизнь. Свои впечатления он и изложил в цикле очерков «Письма из Avenue Marigny». Это произведление содержало резкую критику бур­жуазии, буржуазной республики. Так же, как в свое время Белинский в рецензии на роман Э. Сю, Герцен подчеркивал хищнический характер этого класса, своекорыстие и алчность, отсутствие идеалов. «Вместо „благородных" идей и „возвышенных" целей рычаг, приводящий все в движение, — деньги, — писал он. — Буржуазия принесла идеи на жерт­ву выгодам». Критикуя буржуазную сущность французского правитель­ства, Герцен отмечал взаимную поддержку и взаимную зависимость капитала и государственного аппарата. Он пришел в выводу, что «бур­жуазия не имеет великого прошедшего и никакой будущности».

Пережив глубокий духовный кризис после революции 1848 г., Гер­цен обратился к теории «русского социализма». Но, тем не менее, уже в «Письмах из Avenue Marigny» он фиксирует внимание читате­ля на ключевой проблеме общественного развития — историческом противостоянии основных классов общества, капиталистов и рабо­чих. «Борьба началась, — писал он: — кто победит, нетрудно предска­зать; рано или поздно, perfas et nefas (правдами и неправдами. — Авт.) победит новое начало. Таков путь истории».

В письмах В. П. Боткина к П. В. Анненкову читаем следующий от­зыв о «Письмах»: «Главный недостаток их в неопределенности точки зрения... Что же за этим у него остается? Работник. Земледелец?.. Я не поклонник буржуазии, и меня не менее всякого другого возмуща­ет грубость ее нравов и ее сильный прозаизм, но в настоящем случае для меня важен факт. Я скептик; видя в спорящих сторонах в каждой столь же дельного, сколько и пустого, я не в состоянии пристать ни к одной, хотя и в качестве угнетенного — класс рабочий, без сомнения, имеет все мои симпатии, а вместе с тем не могу не прибавить: дай бог, чтоб у нас была буржуазия!»

Почти вторил ему Белинский: «Я не принадлежу к числу тех людей, которые утверждают за аксиому, что буржуазия — зло, что ее надо уничтожить. Что только без нее все пойдет хорошо, — писал он. — ...Я с этим соглашусь только тогда, когда на опыте увижу государство, благоденствующее без среднего класса, а как пока я видел только, что государства без среднего класса осуждены на вечное ничтожество, то и не хочу заниматься решением априори такого вопроса, который может быть решен только опытом...» В подцензурном «Современ­нике» эти мысли звучали несколько осторожнее, хотя и достаточно ясно. В обзоре литературы за 1847 г. Белинский писал: «„Письма из Avenue Marigny"были встречены некоторыми нашими читателями почти с неудовольствием, хотя в большинстве нашли только одобре­ние. Действительно, автор невольно впал в ошибочность при сужде­нии о состоянии современной Франции тем, что слишком узко понял значение слова «bourgeaisie». Он разумеет под этим словом только богатых капиталистов и исключил из нее самую многочисленную и потому самую важную массу этого сословия».

Большой отечественный резонанс вызвала опубликованная в отде­ле науки статья Н. Сатина «Ирландия». Ирландская тема в демократи­ческой прессе России использовалась как повод в иносказательной форме привлечь внимание к злободневной проблеме — тяжелому положению крестьян как следствию неудовлетворительной государ­ственной системы и экономических отношений. В статье Сатина со­держалось многозначительное предупреждение: для Ирландии необ­ходим коренной переворот всех общественный отношений, и если он не произойдет, возможны социальные потрясения, которые, по мыс­ли автора, не замедлят явиться.

Общественная позиция «Современника» — антикрепостничество. Эти идеи буквально пронизывали все публикации журнала, даже те, которые шли под рубрикой «Современные заметки» в отделе «Смесь» и, как правило, представляли собой небольшие но объему материалы на разные темы. Так, в 1847 г. под этой рубрикой журнал опубликовал несколько мнений по поводу управления помещичьими землями, одно из которых, в частности, повествовало об управляющем, кото­рый умеет крестьянина так отшлепать нагайкой, что тот запомнит этот урок «до новых веников».

«Современник» выделялся среди других изданий определенно­стью своих оценок, разнообразием содержания, четкостью структу­ры, талантливыми и оригинальными формами подачи материала. Даже такой отдел, как «Моды», выглядел необычно по сравнению с таким же отделом в других журналах. Кроме привычных картинок с пояснениями здесь печатались и беллетристические произведения. Порой они пародировали стиль «великосветского романа» (напри­мер, «Великая тайна одеваться к лицу» И. Панаева) или использовали форму переписки (например, «Письма столичного друга к провин­циальному жениху» А. Чельского — псевдоним И. Гончарова). Про­думанная редакционная политика «Современника», направлявшаяся Белинским, усилия Некрасова и Панаева, приложенные ими для при­влечения лучших авторов, позволили журналу успешно выдержать конкуренцию с другими изданиями, завоевать «своего читателя», стать лидером журнального мира России.

Вместе с ростом популярности усиливалось давление со сторо­ны цензуры. Особое внимание привлекали обзоры Белинского, ста­тьи В. А. Милютина, да и в целом направление журнала. В мае 1848 г. умер Белинский, в этом же году в связи с событиями французской революции ужесточились цензурные притеснения журнала, и Некра­сову как главному руководителю пришлось приложить немало сил и умения, чтобы провести свое издание через все рифы изменившейся политической обстановки «мрачного семилетия», как современники называли периоде 1848 по 1855 г.

Журналистика славянофилов

Славянофильство — направление в русской общественной мысли, сформировавшееся в 1840-1850-х годах, когда ряд деятелей из среды преимущественно московского дворянства, протестуя против подра­жательного отношения к Западу, выступил с обоснованием идеи са­мобытного развития России.

Понятие «славянофил» впервые родилось в 1800-е годы как насмеш­ливая кличка литераторов из шишковской «Беседы любителей россий­ского слова». Его вспомнили в кругу западников в начале 1840-х годов, чтобы определить направление, в тот момент являвшееся для них наи­более ярким оппонентом.

В социальной сфере славянофилы выступали за отмену крепост­ного права, за свободу слова, свободу совести, отмену смертной каз­ни и другие законодательные реформы, но, в отличие от западников, все отстаивавшиеся ими реформистские идеи вытекали из их религи­озного миропонимания. По мысли славянофилов, развитие всех сто­рон государственной, общественной и культурной жизни России дол­жно происходить именно на основе православия. Это главное, что разделяло их с западниками.

Рубежи будущих публицистических сражений между славянофила­ми и западниками стали намечаться в московском обществе еще к се­редине 1830-х годов. Но в течение около десяти лет ни те ни другие не имели своего печатного органа, и ареной их частых споров служили несколько московских гостиных и литературных салонов, где поначалу они составляли единый, более или менее дружеский круг общения.

Самыми первыми среди ревнителей «русской самобытности» яви­лись А. С. Хомяков, П. И. Киреевский и Н. М. Языков. Поэт Языков, впрочем, никогда не занимался публицистикой, а исследователь фольклора и переводчик П. Киреевский весьма редко выступал на жур­нальном поприще. Со временем их взгляды стали находить все больший отклик у И. В. Киреевского, А. И. Кошелёва и представи­телей младшего поколения — К.С. и И.С. Аксаковых, Д. А. Валуева, В. А. Панова, А. Н. Попова, Ф. В. Чижова, Ю. Ф. Самарина и др.

От первых выступлений с программными славянофильскими иде­ями дошли лишь две работы, прочитанные зимой 1838/39 г. на вечере в салоне А. П. Елагиной Хомяковым («О старом и новом») и И. Ки­реевским («В ответ Хомякову»). Опубликованы они были только в 1861 г., после смерти обоих авторов.

В начале 1840-х славянофильство представляло собой явление, заметное в литературно-общественной жизни, но не выраженное в виде ясной, законченной доктрины. Иные из славянофилов, напри­мер Хомяков, И. Киреевский, К. Аксаков, и прежде изредка высту­пали в печати или, как И. Киреевский и Валуев, приобрели некото­рый издательский опыт, но славянофильской журналистики еще не существовало.

Заметной вехой в истории славянофилов стали 1844-1S45 гг. Они отмечены обострением и углублением полемики между славянофи­лами и западниками. Сперва к новым спорам их подтолкнули публич­ные лекции но средневековой истории Европы, читавшиеся одним из самых ярких представителей западнического круга Т. Н. Грановским. Дискуссии вокруг исторических лекций, которые с большим интере­сом встретили и западники, и многие славянофилы, весной 1844 г. завершились тогда большим примирительным обедом. Но затем, в декабре того же года, распространение в рукописи получили стихи Н. М. Языкова «К не нашим», «К Чаадаеву» и др. Являя собой энер­гичную отповедь западническому мировоззрению, они были воспри­няты западниками как пасквиль и стали причиной резкого обостре­ния отношений с обеих сторон.

Наметившийся разрыв еще раз заставил славянофилов задуматься о сути их разногласий с западниками и о необходимости иублично выразить свою позицию. Это только подстегнуло уже начатую ими деятельность но созданию собственных печатных органов, которая развивалась сразу в двух направлениях.

Одно из них, более научное по своему характеру, было ориентиро­вано на издание сборников. Второе, более публицистическое, полу­чило выражение идей и чувств авторов в ежемесячном журнале.

Издание первых славянофильских сборников стало заслугой Д. А. Валуева. Один из самых молодых и, пожалуй, самый энергич­ный труженик этого круга, историк по образованию, Валуев начал подготовку двух задуманных им периодических сборников еще в 1842-1843 гг., вскоре после окончания университета. Помимо этого в 1843 г. он вместе с профессором П. Г. Редкиным создал журнал «Биб­лиотека для воспитания». Заведуя в нем отделом детского чтения, Валуев привлек к работе в нем некоторых славянофилов. А в 1844 г. он осуществил отдельные издания стихов Языкова и Хомякова.

Первый из подготовленных Валуевым сборников назывался «Синбирским сборником». Он вышел в середине 1845 г. Сборник содержал исторические материалы, собранные в Симбирской и соседних с ней губерниях, и был посвящен памяти симбирского уроженца Н. М. Ка­рамзина. В него вошли документы русской истории, преимуще­ственно XVI-XVII вв. Один из них — Разрядная книга 1559-1602 гг.— уникальный источник для истории русской государственности и дво­рянства. Во время искоренения местничества почти все разрядные книги сожгли, и это был лишь третий случай публикации подобного документа. Издатель сопроводил его своим исследованием местни­чества в России. В основе работы Валуева лежала антитеза двух на­чал: «внешнего» — государственного и «внутреннего» — общинно­го, религиозного. Именно последнее начало, в представлении славянофилов, нашло выражение в особенностях русского нацио­нального характера и определило роль России в истории.

Валуев рассчитывал продолжать сборник, однако его ранняя смерть в 1845 г., уже после выхода в свет 1 тома «Синбирского сбор­ника», разрушила эти планы.

Валуеву не довелось увидеть другой сборник, который в кругу его друзей норой назывался «Славянским». «Сборник исторических и статистических сведений о России и народах ей единоверных и еди­ноплеменных» — таково его полное название — появился из печати в декабре 1845 г. По замыслу Валуева, ему также надлежало стать первым в череде подобных изданий.

Материалы сборника были посвящены различным сторонам исто­рии, культуры и быта славянских народов. Тон всему изданию задава­ли, во-первых, статья Хомякова под названием «Вместо введения», где описывалась картина развития древнего славянского мира, кото­рый ныне «хранит для человечества если не зародыш, то возмож­ность обновления», а во-вторых, обращенное к современности пре­дисловие Валуева. Он отмечал, что в свое время для России было необходимо воспользоваться опытом Западной Европы и что Западу — «учителю и просветителю мы обязаны многим». Однако «уроки учи­теля, — писал Валуев, — тогда только достигают своего назначения, когда они пробудят в ученике его собственные силы, и он сумеет основать на них свою самостоятельную жизнь и сознательное мыш­ление».

Из других славянофилов в издании участвовали лишь А. Н. Попов и В. А. Панов. При этом весомую часть сборника составили описа­ния и документы, принадлежащие иностранным авторам, а также исторические работы Т. Н. Грановского, К. Д. Кавелина, С. М. Соло­вьева и И. М. Снегирева. Оба сборника были выпущены на средства братьев Н. М., А. М. и П. М. Языковых.

Еще весной 1844 г. славянофилы начали переговоры с М. П. Погоди­ным о передаче его «Москвитянина» под их редакцию. «Москвитянин», отличавшийся, по словам И. Киреевского, «совершенным отсутствием всякого ясного направления», в ту нору был единственным журналом в Москве, и потому его страницами изредка пользовались и Хомяков, и Грановский, и Соловьев, и Герцен. К тому времени «Москвитянин» имел лишь около 300 подписчиков и влачил жалкое существование.

По условиям договоренности, достигнутой к концу 1844 г., И. Ки­реевский, некогда издатель и редактор «Европейца», становился нео­фициальным редактором «Москвитянина». Его имя не выносилось на обложку, но от правительства этот факт не скрывали. Погодин оставался владельцем и издателем журнала, он же продолжал вести в нем исторический отдел. И. Киреевский надеялся, что после выхода трех-четырех номеров журнал заметно укрепит свое материальное положение. Ему нужно было не менее 900 подписчиков, чтобы, рас­считавшись с Погодиным, получить «Москвитянин» в свое полное распоряжение.

И. Киреевский, к тому времени уже десять лет нигде не печатав­шийся, взялся за новое дело с горячим воодушевлением. Дневное время его было отдано редакторским обязанностям, а ночами он писал собственные статьи. Для обновленного «Москвитянина» И. Киреевский подготовил более десятка работ, среди которых и всту­пительные заметки к материалам других авторов, и печатавшаяся с продолжением программная статья «Обозрение современного со­стояния словесности», и рецензии для отдела «Критика и библиогра­фия», который он вел вместе с молодым ученым-филологом Ф. И. Буслаевым. При И. Киреевском в журнале возникло два новых отдела — «Иностранная словесность» и «Сельское хозяйство».

В числе авторов обновленного журнала предстали участники прежнего «Европейца» (Хомяков, Языков, Жуковский, А. И. Турге­нев, П. Киреевский и А. П. Елагина) И участники погодинского «Мо­сквитянина». Среди других авторов были К. Аксаков, Попов, а также дебютировавшие в печати И. Аксаков и В. А. Елагин.

Статьей, привлекшей внимание всех читателей «Москвитянина», стало «Обозрение современного состояния словесности» И.Киреев­ского, в котором, пренебрегая анализом конкретных произведений, автор показал общее направление и особенности культурного разви­тия России в сравнении с Западной Европой. При этом дальнейшую судьбу своей страны критик не связывал ни с повторением западного опыта, ни с подражанием собственной, уже отжившей старине. Путь к «всечеловеческому просвещению», но мысли Киреевского, лежит через своеобразный синтез: «славянский мир» должен «обновить Европу своими началами».

Противоречие с позицией И. Киреевского содержалось в статье Погодина «Параллель русской истории с историей западноевропей­ских государств», опубликованной в 1-м номере «Москвитянина». Ее автор отстаивал идею полной несовместимости оснований, на кото­рых строилась жизнь Европы и России. С возражениями Погодину выступил П. Киреевский в статье «О древней русской истории». Он оспаривал тезис Погодина о смирении и терпении русского народа как определяющих чертах его характера. Существенными для пони­мания позиции славянофилов явились также статьи Хомякова «Пись­мо в Петербург» и «Мнение иностранцев о России», в которых он рассматривал проблему самобытности русской культуры.

Герцен и Белинский, отреагировавшие на появление журнала И. Киреевского с едким сарказмом, ставили его тогда в один ряд с «Маяком». Однако спустя годы другой западник, П. В. Анненков, вспоминал, что с выходом обновленного «Москвитянина» стало ясно: «для славянской партии тип европейской цивилизации столь же до­рог, как и любому европейцу, но дорог не как готовый образец для подражания, а как надежный вкладчик в капитал собственных ум­ственных сбережений русской народной культуры, как хороший по­собник при обработке ею самой своего капитала».

Публикация «Обозрения» И. Киреевского и статьи его брата Петра не была закончена. После выхода третьего номера «Москвитянина» П. Киреевский отказался от его дальнейшего редактирования из-за противоречий с Погодиным, а также по состоянию здоровья, сильно расстроенного напряженной работой. В этот момент у журнала было уже 700 подписчиков.

Славянофилы попытались заключить с Погодиным новую догово­ренность. Однако тот не захотел доверить свой журнал «юному поко­лению», как называл он К. Аксакова, Панова, Попова и др. Тогда, не имея надежды на свое периодическое издание, они решили готовить альманах или сборник, который, как первоначально предполагалась,должен был выходить четырьмя книгами в год. Возглавил работу над новым изданием В. А. Панов, а его помощником был М. Н. Катков, будущий известный западник. Их труд увенчался выходом в мае 1846 г. «Московского ученого и литературного сборника».

Это издание значительно отличалось от предыдущих сборников. Публицистические работы в нем явно превалировали над научны­ми, а другую заметную часть его составляли произведения изящной словесности: стихи Языкова, И. Аксакова, Вяземского, К. К. Павло­вой, а также отрывок из «Семейной хроники» С. Т. Аксакова и очерк В. И. Даля. С научными статьями в нем участвовали историк С. М. Соловьев, филолог и этнограф И. И. Срезневский и профессор сельского хозяйства Я. А. Линовский.

В сборник вошли предназначавшиеся еще для «Москвитянина» И. Киреевского статьи Ф. В. Чижова и Ю. Ф. Самарина, а также новые работы Хомякова, К. Аксакова, Попова и Н. А. Ригельмана. Они и соста­вили своего рода славянофильскую основу «Московского сборника».

Статья А. С. Хомякова «Мнение русских об иностранцах» по сути своей явилась продолжением двух других его работ, опубликованных годом ранее в «Москвитянине». Их можно рассматривать как части одного публицистического цикла. Эти произведения связаны общим рядом проблем: Россия и Запад, их своеобразие, их отношения, их пути развития — и общими методами: об особенностях стран и наро­дов Хомяков часто судил по их проявлению в культуре или, как тогда говорилось, в просвещении, а просвещение в целом являлось для него выражением «нравственного и духовного закона», веры, исповедуе­мой конкретным народом.

Указывая на подражательность современной русской культуры, Хомяков объяснял ее следствием разрыва, возникшего между «само­бытною нашею жизнью и привозною наукою». Выход из такого поло­жения он видел в «синтезе науки и жизни», при котором должно ро­диться новое просвещение. Причем «эпоха перерождения», как отмечал Хомяков, уже наступила. Свидетельство этому он видел в творчестве Гоголя, «художнике, созданном жизнью».

Анализу положения в изобразительном искусстве и архитектуре была посвящена работа «О современном направлении искусств пла­стических». Ее автор А. Н. Попов считал, что подлинное современ­ное искусство стремится найти художественность через религию. Своеобразное продолжение эта идея нашла в статье «О работах рус­ских художников в Риме», подготовленной в Италии Ф. В. Чижовым. Рассказав о творчестве всех сколько-нибудь заметных соотечествен­ников, Чижов из всех выделил А. А. Иванова. Этот живописец, много лет работавший над картиной «Явление Мессии», по мысли автора, самоотверженно искал пути соединения художественной формы с чистотой религиозного чувства.

«Московский сборник» не остался незамеченным в обществе. Ю. Ф. Самарин писал из недружелюбного к славянофилам Петер­бурга: «Он расходится хорошо, его читают везде, во всех кругах, и везде он производит толки, споры и т. п. Кто хвалит, кто бранит, но никто не остался к нему равнодушным». Ободренный этим, Панов готовил следующий сборник, тираж которого он намерен был увели­чить до 1200 экземпляров.

«Московский литературный и ученый сборник на 1847 год» вы­шел в свет в марте этого года. По составу материалов и кругу авторов он напоминал предыдущий, хотя и стал более объемным. Позиции славянофилов, как и годом прежде, представляли в нем работы Хомя­кова («О возможности русской художественной школы»), К. Аксако­ва («Три критические статьи г-на Имрек»), а также статьи Чижова и Попова. Предназначавшаяся еще для предыдущего «Московского сборника» работа К. С. Аксакова состояла из рецензий на три петер­бургских издания: подготовленный В. А. Соллогубом сборник «Вче­ра и сегодня», «Опыт истории русской литературы» А. В. Никитенко и «Петербургский сборник» И. А. Некрасова. Обвиняя петербург­скую литературу в «оторванности от русской земли», К. Аксаков ука­зал на необходимость иного подхода к изображению народа, «могу­щественного хранителя жизненной великой тайны», а как пример тому отметил рассказ И. С. Тургенева «Хорь и Калиныч».

Соловьев выступил здесь со статьей «О местничестве». В сборник вошли также фрагменты писем Карамзина, а его поэтическую часть помимо прежних авторов пополнили Жуковский, Я. П. Полонский и Ю. В. Жадовская.

Широко была представлена славянская тема: «Взгляд на современ­ное состояние литературы у западных славян» Срезневского, продол­жение «Писем из Вены» Ригельмана и отрывок из писем Погодина под названием «Прага», а также сербские народные песни в перево­дах Н. В. Берга, уже известного читателям по «Москвитянину» и пре­дыдущему сборнику.

После выхода «Московского сборника на 1847 год» славянофилы собирались продолжить его в следующем году. К. Аксаков предлагал уменьшить его объем, но выпускать с большей периодичностью. Однако изданию не суждено было осуществиться, как и журналу «Рус­ский вестник», который Языков и Чижов намеревались выпускать с 1848 г. С периодичностью четыре раза в год.

В марте 1847 г. при возвращении из-за границы Чижов был аресто­ван и отправлен в III Отделение. После допроса, на котором жандар­мы интересовались журнальными планами Чижова и его знакомы­ми-славянофилами, Николай I распорядился освободить его без права проживания в обеих столицах. Других людей, способных взять на себя непростой издательский труд, среди славянофилов в тот момент не было. А когда через год Европу едва не захлестнула волна революций, события приняли еще более драматичный оборот.

В марте 1849 г. за распространение рукописных «Писем из Риги» попадает в Петропавловскую крепость Ю. Самарин. Вскоре аресту подвергается И. Аксаков. После освобождения они оба по указу Ни­колая I попадают под негласный надзор полиции (такой же надзор стали вести по распоряжению генерал-губернатора Москвы графа А. А. Закревского и за другими славянофилами). Правительство вос­принимало их едва ли не как оппозиционную политическую партию. В этих условиях издательская деятельность для славянофилов стала невозможной.

К тому времени становление славянофильской теории в основных ее позициях уже завершилось. Наступал новый этап в жизни славяно­филов. Именно в событиях 1848 г. они увидели подтверждение акту­альности своих идей, прилагаемых к России и к осознанию ее роли в истории. Хотя возможности для здоровой общественной жизни тогда оставалось менее, чем когда-либо, происходящее в Европе подталки­вало их к тому, чтобы из теоретиков, литературных и салонных спор­щиков они становились общественными деятелями. Поэтому в нача­ле 1850-х годов славянофилы предприняли еще одну попытку создать свой печатный орган. К этому времени в их кругу появилось два но­вых активных деятеля — И. С. Аксаков и А. И. Кошелёв.

Осенью 1851 г. Кошелёв предложил И. Аксакову подготовить но­вый «Московский сборник». Кошелёв готов был обеспечить в 1852 г. издание четырех его выпусков. Таким образом, «Московский сбор­ник» (теперь его название сократилось), оставаясь по названию сбор­ником, но сути мог стать изданием журнального тина.

Сам Кошелёв на страницах сборника рассказал о Всемирной вы­ставке в Лондоне, где он побывал в августе — сентябре 1851 г. Редак­тор И. Аксаков написал статью-некролог «Несколько слов о Гоголе». Она и открывала издание. Затем шли статьи И. Киреевского, К. Ак­сакова, Соловьева, И. Д. Беляева, а также народные песни из со­брания П. Киреевского с предисловием Хомякова. Помимо этого в сборник вошли отрывки из «очерка в стихах» И. Аксакова «Бродяга» и два стихотворения И. Аксакова и Хомякова.

Центральное место в издании занимала статья И. Киреевского «О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России». Автор сравнивал Россию и Запад — их различные религи­озные основы, их общественное устройство и отношения церкви с государством, их культуру и быт. Во всем И. Киреевский находил отражение двух противоположных типов сознания. «Там раздвое­ние сил разума, — писал он, — здесь стремление к их живой сово­купности; там движение ума к истине посредством логического сцепления понятий — здесь стремление к ней посредством внут­реннего возвышения самосознания к сердечной цельности и средо­точию разума; там искание наружного, мертвого единства — здесь стремление к внутреннему, живому». Киреевский противопостав­лял Западу не столько Россию, в которой он сам жил, сколько ее, так сказать, сокровенный образ — Древнюю Русь. Современная же Россия, по его мысли, многое утратила после трагических потрясе­ний петровских реформ.

Важным моментом в построениях Киреевского является то, что «на­чала православной церкви», но его представлению, призваны не вы­теснить европейское просвещение, а, «обнимая его своею полнотою», дать ему высший смысл. Таким образом, противопоставление двух полярных начал разрешается не в их борьбе, а в своеобразном синтезе.

Однако отнюдь не все высказанные в этой статье положения разде­лялись другими участникам сборника. Поэтому в предисловии к нему И. Аксаков подчеркивал, что, несмотря на «единство направления», не следует «особенности мнения» одного автора путать со взглядами других. Но предисловие это не было пропущено цензурой.

Сборник вышел в свет 21 апреля 1852 г. Его тираж составил 1500 эк­земпляров, половина из которых разошлась в первый же месяц.

Перед самым появлением «Московского сборника» председатель Московского цензурного комитета генерал-адъютант В. И. Назимов, находясь в Петербурге, послал распоряжение не выпускать сборник до своего возвращения из столицы, но его указание опоздало. Цензор сборника князь В. В. Львов еще полагал тогда: «Если и достанется за что, так это за статью о Гоголе», — и только потому, что она выходит в тот момент, когда отправлен на гауптвахту Тургенев, автор другого некролога, посвященного Гоголю.

Однако дело обернулось иначе. Подозрение властей вызвало не столько содержание очередного «Московского сборника», сколько сами славянофилы, решившие обратиться к обществу в самое непод­ходящее для этого время. Тотчас поползли слухи, что сборник будет запрещен. И. Аксаков писал по этому поводу родным: «...все говорят, что в частности придраться нельзя ни к чему, но что-то в нем есть дерзкое, что-то такое, чего с 1848 г. в России не бывало».

Характерно, что обычные цензоры (кроме Львова, уже после выхода сборника в свет, его давали на отзыв в Петербурге министерскому чи­новнику особых поручений), не находили в пом издании ничего прин­ципиально опасного. Но «по-государственному» мыслящие умы — министр народного просвещения князь П. А. Ширинский-Шихматов и подчинявшийся ему В. И. Назимов руководствовались не столько Цен­зурным уставом, сколько политической конъюнктурой. Они быстро оп­ределили, что большинство статей сборника «выражают направление, которого нельзя не назвать предосудительным: в них везде высказывает­ся какое-то недовольство настоящим временем, односторонние воззре­ния на отечественную историю и, вследствие этих ложных убеждений, желание представить существующий у нас порядок вещей в невыгод­ном свете, сравнительно с нашею стариною». Возмущение, в частности, вызвали «вредные похвалы Гоголю» и критика петровских реформ.

Доклад о подозрительном «Московском сборнике» отправили Ни­колаю I. В результате через III Отделение было объявлено высочайшее повеление: на «сочинения в духе славянофилов должно быть обраща­емо особенное и строжайшее внимание со стороны цензуры». Выход очередного тома сборника разрешался лишь в следующем году и при двойном цензурном контроле — в Москве и в Петербурге.

Тем не менее славянофилы не оставили работу над своим сле­дующим изданием. Для нового «Московского сборника» готовили статьи Хомяков, К. Аксаков, Кошелёв, Черкасский, Попов, этно­граф Д. О. Шеппинг. Две статьи написал сам редактор И. Аксаков, а С. Т. Аксаков отдал в сборник свои воспоминания о Г. Р. Державине.

Нa этот раз одной из основных в сборнике надлежало стать ответной работе Хомякова «По поводу статьи И. В. Киреевского „О характере просвещения Европы и его отношении к просвещению России"». Раз­вивая мысль Киреевского о противоположности начал русской и за­падной культуры, Хомяков выступил против идеализации Древней Руси. Сознавая, что православие является жизненной основой русской культуры, он при этом считал, что наша страна приняла более вне­шний обряд, чем «духовную веру и разумное исповедание Церкви».

Рукопись II тома «Московского сборника» была представлена в цензуру уже в октябре 1852 г. Московский цензурный комитет ото­слал его в Петербург, найдя некоторые статьи вредными «по развива­емым в них началам, несогласным с видами правительства».

Обсуждение «Московского сборника» в столице затянулось до весны 1853 г. Итог его обернулся для славянофилов едва ли не катастрофой. 11а

издание был наложен запрет, основным его авторам (И. и К. Аксако­вым, И. Киреевскому, Хомякову, князю Черкасскому) впредь позво­лялось выступать в печати только после рассмотрения их сочинений в Главном управлении цензуры. На практике это оборачивалось не­возможностью печататься вообще. И. Аксаков был лишен права ре­дактировать какие-либо издания. Славянофилы оказались под явным полицейским надзором. Следующие несколько лет, до окончания «мрачного семилетия», они провели почти в полном молчании.