16. Принципы карлмзинских преобразований норм литературного языка и стилистики

(_Стнль раннего Карамзина современники восприняли

как «новый слог» русского литературного языка. Такая

оценка современников уже сама по себе свидетельствует

о значительной работе, проделанной Карамзиным в

области преобразования языка и стилистики русской

художественной литературы.'"] Однако вопрос о

предшествовавших традициях в развитии русского литературного

языка, которые были подхвачены « развиты Карамзиным,

а также вопрос о конечных результатах, об итоговом

значении деятельности Карамзина для последующего

развития литературного языка пока еще не вполне

разработаны.

Особенно мало исследован вопрос о

предшественниках Карамзина. Едва ли не единственным является здесь

интересное высказывание Н. С. Тихонравова: «Над

переводом статей «Детского чтения» вырабатывался слог

Карамзина. До сближения с Новиковым он напечатал

только перевод Геснера «Деревянная нога» (СПб,

1783 г.), в котором встречаются места такого рода: «По-

тсряние некоторых из вас своих отцев, коих память

должна пребыть незабвенна в ваших сердцах, сделало,

что вы вместо чтобы ходили повеся голову, страдая под

игом рабства, взираете ныне с радостию на восходящее

солнце, и утешительные пении распространяются

повсюду». Таков петербургский язык Карамзина. Другая

речь слышится в тех переводах историографа, которые

изданы им, когда он жил в обществе словесников

Новикова... В 1789 г. уже писались «Письма русского

путешественника» языком, который выработался в школе

Новикова. «Здесь начался новый литературный язык,

создание которого относят обыкновенно к одному Карамзину,

тогда как сам он воспитывался в обществе 'переводчиков

Новикова»'.

Значительная роль новиковских изданий в развитии

русского литературного языка несомненна, однако едва

ли возможно рассматривать язык Карамзина как прямое

продолжение той линии, которая была намечена

Новиковым. Деятельность Новикова в области литературного

языка отличалась демократической направленностью,

чего отнюдь нельзя сказать о Карамзине.

?<Карамзинские преобразования» характеризовались

рядом .положительных моментов, объективно

соответствовавших тенденциям развития литературного языка

в .период окончательного становления его

общенациональных норм. К этому прежде всего относится

стремление к единой общелитературной норме и сближению

книжной и нормализованной разговорной речи, очищение

языка от обветшалых слов, грамматических форм и

особенно синтаксических конструкций, обогащение языка

новыми словами и выражениями. Но вместе с тем — и это

необходимо подчеркнуть — «разрабатываемая

Карамзиным система стилистики художественной литературы

страдала дворянским эстетизмом, тяготением к

салонной речи и излишними ограничениями в отношении

русского просторечия, следовательно, тенденций к

денационализации языка, стремлением сблизить формы русского

языка с «общеевропейскими-^2.

Стремясь сделать литературный язык единообразным

во всех жанрах литературы и освободить его от

архаической «книжности», «чтобы писать, как говорят, и

говорить, как пишут», Карамзин ориентировался на

разговорный язык светского образованного общества.

Характерны в этом отношении мотивировки, .которыми

снабжает Карамзин свои замечания против

употребления архаических книжных элементов, канцеляризмов

и церковнославянизмов:

«Учинить, вместо сделать, нельзя сказать в

разговоре, а особливо молодой девице»; «В следствие

чего, дабы и пр.—это слишком по-приказному и очень

противно в устах женщины, которая, по описанию

Аристову, была прекраснее Венеры». Ср. также

известное высказывание в письме к Дмитриеву:

«Персты и сокрушу производят какое-то дурное

действие».

Ориентация на дворянский вкус проявляется и в

отборе Карамзиным тех немногих элементов народной

речи, которые он допускает в литературный язык.

В письме к Дмитриеву Карамзин пишет:

«Один мужик говорит «пичужечка» и «парень».

Первое приятно, второе отвратительно. При первом

слове воображаю красный летний день, зеленое

дерево на цветущем лугу, птичье гнездо, порхающую

малиновку или'птичку и покойного селянина, который

с тихим удовольствием смотрит на природу и говорит:

«вот гнездо, вот личужечка!». При втором слове

является моим мыслям дебелый мужик, который чешется

неблагопристойным образом или утирает рукавом

мокрые усы свои говоря: «аи парень! что за «вас!».

Надобно признаться, что тут нет ничего интересного

для души нашей!».

Стремление к изысканности, красивости выражений

делает типичным для карамзинской школы постоянное

употребление перифраз, метафор, образных выражений.

Шишков в своем «Рассуждении о старом и новом слоге

российского языка» привел многочисленные примеры

явно неудачных, надуманных, жеманных, темных па

смыслу перифрастических выражений из сочинений

сторонников Карамзина:

«В туманном небосклоне рисуется печальная свита

галок, кои каркая при водах мутных, сообщают траур

периодический»; «Я нежусь в ароматических ис(

ниях всевожделенных близнецов. Дышу сво

благами Эдема, лобызаю утехи дальнего рая, с

говея чудесам Содетеля, шагаю удовольственно.(

дое воззрение презесьма авантажно». .

Хотя перифразы самого Карамзина гораздо ,

удачны, все же и они отмечены печатью манерност

рочмтой искусственности. Например, в «Письма:

окого путешественника»:

«Готический дом, любезный предмет глаз ,(

в часы ночные»; «Париж ныне не то, что он был.г

ная туча носится над его башнями и помрачает (

сего некогда пышного города. Златая роскошь,^

рая прежде царствовала в нем как в своей лю^

столице,—златая роскошь, опустив черное покрн

на горестное лицо свое, поднялась в воздух и -у

лась за облаками: остался один бледный луч ен

мия; который едва сверкает на горизонте, псч

умирающей заре вечера»; «Перечитываю теперь

торые из своих писем: вот зеркало души моей г

ные осьмнадцати месяцев!» и др.

Выписывая подобные выражения в своем «Рг.

денни», Шишков, чтобы подчеркнуть их манер

неестественность, снабжает их «переводом» на п]

русский язык: г

«Бледная Геката отражает тусклые отсвету

луна светит; «Свирепая старица разрисовалаt

ла» — окна заиндевели; «Пестрые толпы се^(

ореаД сретаются с смуглыми ватагами прес

ющихся фараошп» — деревенским девкам навт

идут цыганки; «Когда путешествие сделалось п

ностью души моей» — когда я любил путец(

вать. (

Необходимо, однако, заметить, что если обрас

карамзинской прозы манерна и искусственна, TOj

таксис ее прост и ясен. Именно в области синт;]

«карамзинские преобразования» оказались наибол/

дотиорными и перспективными. В предшество^,

период синтаксис был наиболее отсталой, архаичн<(

роной литературного языка. Сложные предложена

чались нечетким, громоздким построением; порядс^'

не был устойчивым, допускались частые инверс

труднявшие понимание высказывания. Карамзин

последователи «стремились к фразе изящной и приятной,

легкой и с ясными внутренними связями, к такой фразе,

которую можно легко произносить и легко понимать со

слуха. Разумеется, нельзя приписывать реформу

синтаксиса только школе Карамзина. Уже в сатирических

журналах XVIII в., .в произведениях Новикова, в прозе

Фонвизина и других писателей вырабатывались некоторые

черты нового синтаксиса, однако только в школе

Карамзина эти тенденции и устремления получили характер

стройной системы, последовательно и целеустремленно

проводились в жизнь»'.

Приведем некоторые примеры из «Писем русского

путешественника», характеризующие синтаксические

особенности карамзинской прозы:

«Колокольчик зазвенел, лошади помчались... и друг

ваш осиротел в мире, осиротел в душе своей!»; «Я рад,

что из Мемеля не согласился ехать водою. Места,

через .которые мы проезжали, очень приятны. То

обширные поля с прекрасным хлебом, то зеленые луга,

то маленькие рощицы .и кусты, как будто бы в

искусственной симметрии расположенные, представлялись

глазам нашим. Маленькие деревеньки вдали

составляли также приятный вид»; «Местоположение

Веймара изрядно. Окрестные деревеньки с полями и

рощицами составляют приятный вид. Город очень

невелик, и кроме герцогского дворца не найдешь здесь ни

одного огромного дома».

Особенно показательно четкое, симметричное

построение периодов у Карамзина:

«Тс, которым потерять нечего, дерзки, как хищные

волки; те, которые всего могут лишиться, робки, как

зайцы; одни хотят все отнять, другие хотят спасти что-

нибудь».

Заметный след оставила деятельность Карамзина

и в области обогащения словарного состава

литературного языка. С его именем связано распространение ряда

новых словообразований: будущность, промышленность,

влюбленность, общественность, человечный,

общеполезный, достижимый, усовершенствовать и др., а также

заимствованных слов: сцена, монумент, меланхолия, билет,

феномен, адвокат, энтузиазм, моральный и др. i; калек:

склонность, утонченный, влияние, сосредоточить и др.

Продуманная и целенаправленная деятельность

Карамзина и его последователей весьма способствовала

усовершенствованию синтаксиса литературного языка,

а отчасти и стабилизации его словарного состава. Однако

«дворянский эстетизм» Карамзина, недооценка им

народной речи -как источника литературного языка сказались

и в этой области. У Карамзина синтаксис подчеркнуто

гладок и правилен, а словарь изысканно приятен даже

ц речи персонажей из народа. Вот как, например, говорит

героиня по.вести «Бедная Лиза»:

«Здравствуй, любезный пастушок! Куда гонишь

ты стадо свое"? И здесь растет зеленая трава для овец

твоих; и здесь алеют цветы, из которых можно

сплести венок для шляпы твоей».

Вообще у Карамзина все действующие лица говорят

одинаково, так, как говорит и пишет сам ав/гор. В этом

отношении гораздо выразительнее и богаче проза

Радищева, у которого язык персонажей дифференцирован (см.

выше).

Оценивая значение Карамзина в истории русского

литературного языка, Белинский в «Литературных

мечтаниях» писал: «Карамзин старался писать как

говорится. Погрешность его в сем случае та, что он презрел

идиомами русского языка, не прислушивался к языку

простолюдинов и .не изучал вообще родных источников».