Фонология после Трубецкого

Фонологическая теория, развитая в работах Н.С.Трубецкого, оказала большое влияние на развитие не только лингвистики, но и гуманитарного знания в целом. Теоретический аппарат оппозиций, в основном благодаря работам Р.О.Якобсона, получил широкое применение и в других областях лингвистики, прежде всего в морфологии (см. также тагмемика); кроме того, концепции Трубецкого были важны для развития антропологии благодаря К.Леви-Стросу.

Критерии, используемые Трубецким, были весьма близки тем основанным на дистрибуции методам, которые в то время активно разрабатывались в американском дескриптивизме, в первую очередь в работах Леонарда Блумфилда.

Критерии однофонемности / бифонемности

Существуют звуковые комплексы, которые потенциально могут реализовывать либо пару фонем, либо одну сложную фонему. В свое время Н. С. Трубецкой предлагал два класса критериев: фонетические (длительность звучания, слитность артикуляции) и системные. Впоследствии первые не раз подвергались критике, поэтому ниже излагаются только системные.

1. Части одной фонемы не могут распределяться по слогам. Так, в русском языке свистящая аффриката не распадается в интервокальной позиции: ли-цо. В то же время в финском и английском языках комплекс [ts] обязательно разделяется: bat-s или фин. it-se «сам».

2. Консонантная группа однофонемна, если выступает в позиции, в которой не допускаются сочетания согласных. Так, в ряде африканских языков и в кипрском греческом встречаются комплексы [mb] и [nd] в начале слова. При этом в первых других сочетаний согласных в этой позиции не бывает, поэтому считается, что там противопоставлены два типа звонких смычных: простые и преназализованные. В кипрском же никаких ограничений на начальные кластеры нет, поэтому оснований для выделений особого класса фонем также нет.

3. Группа однофонемна, если того требует контекста морфологической системы. Это правило особенно важно для принятия решения об интерпретации дифтонгов. В русском языке конечнослоговые дифтонгоидные сочетания типа [ai], [oi] при словоизменении распадаются на сочетания гласного с согласным глайдом: [dai — daju]. В германских же языках они чередуются с простыми гласными: write [rait] — written [ritn]. Поэтому в германских языках дифтонги трактуются как фонемы наряду с обычными гласными.

Фонемы и морфонемы

Понятие фонемы (поверхностной) не следует путать с понятием морфонемы (="глубинной фонемы"), используемой для морфонологического анализа. Основой для такого смешения терминов является терминология и идеология Московской фонологической школы, которые называли фонемой то, что обычно именуют морфонемой. Московскую фонологическую школу, идейно восходящую к концепциям фонемы, развивавшимся И. А. Бодуэном де Куртенэ и Н. Ф. Яковлевым, представляли В. Н. Сидоров, Р. И. Аванесов, А. М. Сухотин, А. А. Реформатский, П. С. Кузнецов, М. В. Панов и др.); а в последние три десятилетия наиболее последовательными представителями концепции МФШ являются Л. Л. Касаткин и В. А. Виноградов. ^[1].

Помимо МФШ, морфонему называют фонемой (точнее, «системной фонемой») также представители генеративной фонологии, из которых наиболее известными являются американские лингвисты Н.Хомский и М.Халле.

Морфонема является единицей морфонологического описания, понимаемая как единица морфонологического, или глубинного уровня представления словоформ, принципиально отличного от фонолого-фонетического, или поверхностного уровня, основной единицей которого является фонема.

При определении морфонемного состава слова необходимо знать его морфологическую структуру. Например, в словах <рад> и <мат> фонема /т/ соответствует морфонемам |д| (проверяется формой женского рода: <рада>) и |т| (проверяется формами косвенных падежей: <мата> и т. д.).

Для фонем же (в отличие от морфем) верно правило:

• один и тот же звук не может быть аллофоном разных фонем. Например, например, звук [т] в словах [рат] и [мат] является аллофоном фонемы /т/, а не фонем /д/ и /т/ соответственно.

Гиперфонемы и архифонемы

В случаях, когда для варианта фонемы нет сильной позиции, возникает архифонема, или гиперфонема, если возможна различимость лишь для некоторой совокупности фонем и невозможно различить конкретные фонемы в этой совокупности, например в слове <собака> в 1-м слоге выделяется архифонема о/а, а точный фонемный состав фонетически «непроверяем». В разных школах существуют разные способы записи архифонем: греческими буквами, заглавными буквами (у Трубецкого) или перечислением всех нейтрализуемых фонем в фигурных скобках: /сαбака/, /сАбака/ или /с{о/а}бака/.

Для фонемного анализа не нужно понятие гиперфонемы, так как принадлежность каждого конкретного аллофона определяется фонетической близостью, а не морфологической проверяемостью. Поэтому фонемный состав слова <собака> будет: /сабáка/.

Транскрипция

Основная статья: Транскрипция

Разные типы транскрипции различаются посредством разных скобок: фонетическая заключается в квадратные [ ], фонемная в косые / /, а морфонологическая в фигурные { } или прямые | |. При необходимости графическая запись заключается в угловые скобки < >. Кроме того, существует много разных систем передачи звуков и фонем, как на основе латиницы, так и кириллицы. Вот пример одной и той же фразы в разных транскрипциях:

Голубой вагон бежит качается.

• [гълубóй вʌгóн б’и^ежы́т кʌч’áьц:ʌ] — фонетическая кириллическая транскрипция

• [gəɫu’boj vʌ'gon bʲɪ'ʒɨt kʌ'ʧʲaɪʦ:ə] — фонетическая транскрипция на основе МФА

• /галубóй вагóн б’ижы́т качáицца/ — фонемная кириллическая транскрипция

• /galubój vagón b’ižýt kačáicca/ — фонемная латинская славистическая транскрипция

• {гАлубой вАгон б’ИжЫТ кАч’аjИТС’а} — морфонологическая кириллическая транскрипция по Н. С. Трубецкому

• {г{а/о}лубой в{а/о}гон б’ежи{т/д} кач’аjе{т/д}с’а} — морфонологическая кириллическая транскрипция по МФШ (называемая там фонемной)

Система фонем в разных языках

При определении системы фонем данного языка немаловажным фактором является системность. Фонемы в каждом языке являются не просто множеством несвязанных единиц, а образуют систему. Чтобы понять устройство этой системы, необходимо выявить типы фонологических оппозиций, в которые вовлечены ее члены, и описать общую организацию системы оппозиций.

Русский язык

Согласно Петербургской фонологической школе, в русском языке 42 фонемы ([а э и о у ы п п' б б' м м' ф ф' в в' т т' д д' н н' с с' з з' р р' л л' ш ж щ ц ч й к к' г г' х х']).

См. Русский язык.

Абхазский язык

Как многие другие кавказские языки, абхазский богат согласными фонемами при скудном наборе гласных. В абжуйском диалекте 58 согласных, а в бзыбском их 67. При этом выделяется всего две гласные фонемы /a, ɨ/, которые, в зависимости от окружения, могут быть также представлены аллофонами [e, i, o, u].

См. Абхазский язык.

Английский язык

Точное число фонем английского языка зависит от диалекта и критериев выделения фонем (различения фонем и аллофонов), но большинство оценок сходятся на числе от 40 до 45. Это чуть выше среднего по языкам мира.

См. Английский язык.

Кечуа

В южных диалектах этого языка (II-С) насчитывается до 28 фонем ([a i u p p’ pʰ m t t’ tʰ s n r l č č’ čʰ ʎ ɲ j w k k’ kʰ q q’ qʰ h]), по мере продвижения на север фонемный состав начинает сужаться сначала за счёт выпадения эективных и придыхательных согласных, а затем — увулярных. Гласные [e, o] являются аллофонами [i, u], фрикативы [x, χ] — аллофонами [k, q]. В южных диалектах фрикатив [ʃ] является аллофоном [č], но в центральных и северных образует отдельную фонему, частично соответствующую южным [s, h]. Возможность реконструкции общекечуанского фонемного состава является дискуссионной

Фонема (от греч. phonema – звук), основная единица звукового строя языка, предельный элемент, выделяемый линейным членением речи. Ф. не является простейшим элементом, т.к. состоит из мерисм (признаков), существующих симультанно (одновременно). Ф. – не физический звук (взгляды многих учёных 19 в.), не представление о звуке, не его психический эквивалент (ранние работы И. А. Бодуэна де Куртенэ, работы Л. В. Щербы, Т. Бенни, Н. С. Трубецкого), не группа родственных звуков (Д. Джонс), не звуковой тип (Щерба), не «пучок» признаков (Л. Блумфилд, Р. Якобсон, М. Халле) и не фикция (У. Тводделл), а прежде всего элемент морфем, вне которых Ф. немыслима. Мерисмы Ф. могут быть различительными и неразличительными (интегральными). По различительными признакам Ф. образуют оппозиции (см. Оппозиция в лингвистике). Позиции, в которых Ф. различаются (обнаруживаются различительные признаки Ф.), называются сильными позициями: «сом» и «сам»; позиции, в которых Ф. не различаются, совпадают, нейтрализуются, называются слабыми позициями: «сома» и «сама» (см. Позиция фонологическая). В сильной позиции Ф. имеет функцию различения морфем и слов (семасиологическая, или сигнификативная, функция), в слабой эта функция утрачивается. В слабой позиции реализуются варианты Ф., в сильной – её основной вид в совокупности своих дифференциальных признаков, при этом Ф. может иметь вариации или «оттенки», обусловленные окружением: «мат», «мать», «мят», «мять», где 4 вариации Ф. [а]. В случаях, когда для варианта Ф. нет сильной позиции, возникает гиперфонема, или групповая Ф., если возможна различимость лишь для некоторой совокупности Ф. и невозможно различить конкретные Ф. в этой совокупности, например в слове «собака» в 1-м слоге выделяется гиперфонема о/а, а точный фонемный состав фонетически «непроверяем». Особенно четко Ф. выявляются в парах морфем и слов, где различие опирается па одну Ф. («брать – врать», «пил – шил»). Наличие или отсутствие Ф. также может различать морфемы и слова: «барка – арка», «львица – лица», «пошлый – полый» или варианты одной морфемы: «сон – сна», «день – дня» (в последнем случае говорят о морфонологическом чередовании Ф. с»фонетическим нулём»). Различительными признаками Ф. могут быть любые мерисмы, но в каждом языке их набор ограничен, например в рус. языке, в отличие от французского языка, передний и задний характер вокализма не играет различительной роли, а незначимый во французском языке признак твёрдости и мягкости согласных в рус. языке играет различительную роль: ср. «конь – кон», «лук – люк». Ф. образуют ряды (например, все твёрдые, все глухие) и пучки (например, «т – с – ц» в рус. языке). Какое-либо изменение Ф. охватывает обычно весь ряд (например, все глухие, все заднеязычные), но иногда ограничивается и отдельной Ф. в той или иной позиции (например, «верьх – верх», «перьвый – первый» в рус. языке, прогрессирующая деназализация – «е носового» в польском языке в открытом конечном слоге). Все звуки, реализующие данную Ф., называются её аллофонами. Выступая как варианты Ф., они могут быть не похожи на её основной вид: ср., например, «рок» и «роковой» [ръкÙвой] или ['а] на месте ['э], ['о] в первом предударном слоге якающих южнорусских говоров. Ф. – объект изучения фонологии и морфонологии. Это понятие играет важную роль при решении таких практических задач, как разработка алфавитов, принципов орфографии и т.п.

А. А. Реформатский К ПРОБЛЕМЕ ФОНЕМЫ И ФОНОЛОГИИ (Известия АН СССР. Отделение литературы и языка. - Т. XI. Вып. 5. - М., 1952. - С. 469-473) Статья С. К. Шаумяна "Проблема фонемы" [1] свидетельствует, как и другие его работы, о живом, даже, скажем, обостренном интересе автора к вопросам фонологии, о желании утвердить эту дисциплину как результат усилий прежде всего отечественной науки и как более высокую ступень знания по сравнению с фонетическими исследованиями предшествующих эпох. Эти тенденции не вызывают возражений и достойны всяческого поощрения. Однако С. К. Шаумяну свойственна какая-то заносчивость и кичливость в рассуждении о науке и ее развитии, создается впечатление, если верить автору до конца, что до Шаумяна все только ошибались и путали, а он пришел и все разъяснил правильно. Так, спору нет, что во взглядах на фонему у Л. В. Щербы было много противоречий, но нельзя же в ответственной статье на полстраничке "разделаться" с Л. В. Щорбой и вывести его за пределы фонологии. С. К. Шаумян пишет: "Мы высоко ценим заслуги Щербы в развитии физиологии звуков речи, однако должны со всей решительностью sic! - А. Р.) сказать, что приравнивание фонемы к звуковому типу - плод недоразумения" (стр. 340). И это все только по поводу [ы] и [и], причем тут же производится насильственное отожествление Л. В. Щербы и Д. Джонза: "Щерба и Джоунз, приравнивая фонему к звуковому типу, переодевают старое эмпирическое понятие звука речи в новый термин" (стр. 340), Это, конечно, неверно. Система travesti [2] свойственна прежде всего Джонзу, который так именно и определяет фонему: "Das gewöhnliche russische [a] in да [da], das vordere a [ä] in der ersten Silbe von дядя ['d'äd'a] und das dunkle a in der erste Silbe von вода [v'ada] gehören zu ein und demselben Phonem" [4]. Критерий смыслоразличения при определении фонемы Джонза не привлекает, что ставит его сразу вне фонологии. Л. В. Щерба лишь иногда совпадает с Джонзом, особенно, если выхватывать из его трудов куски незаконченных цитат. Так, если брать в работе Л. В. Щербы "Русские гласные..." (1912), § 7, где сказано, что "фонемы являются представлениями-типами" (стр. , то можно Л. В. Щербу обвинить во всех грехах психологизма и травестирования понятий и изъять его имя из истории фонологии (что и делает С. К. Шаумян); однако в следующем, 8-м параграфе говорится: "Прежде всего мы воспринимаем, как тождественное, все мало-мальски сходное с акустической точки зрения, ассоциированное с одним и тем же смысловым представлением, и с другой стороны мы различаем все способное само по себе ассоциироваться с новым значением. В словах дети и детки мы воспринимаем t' и t, как дне разных фонемы, так как в одѣть /одѣт, разуть/ разут, тук/ тюк они дифференцируют значение" (стр. 9; курсив Л. В. Щербы). Известный 38-й параграф книги Л. В. Щербы "Русские гласные...", где говорится об и и ы, изложен весьма парадоксально: прекрасно показав чередования звуков и и ы благодаря разным позициям, Л. В. Щерба неожиданно утверждает, что "ы является все-таки самостоятельной фонемой" (стр. 50). В данном случае хотелось бы обратить внимание на одно интересное место в этом параграфе: "Наконец - и это самое главное - морфологически оно (т. е. ы.- А. Р.) в некоторых случаях идентично с i, как, например, вод-ы, душ-и (duš-ы), земл-и" (стр. 50). Эти примеры показывают, что для Л. В. Щербы смыслоразличительная роль фонем и связь фонем с морфологией с первых же шагов его самостоятельных исследований были обязательны. Все это чуждо Д. Джонзу. В "Фонетике французского языка" Л. В. Щербы (2-е изд. 1939 г.) тоже немало противоречий, но если С. К. Шаумян цитирует общее определение фонемы из этой книги, где, кстати, наряду с упоминанием "звуковых типов" имеется и "способность дифференцировать слова и их формы", - следовало бы также приглядеться и к другим параграфам, например, к параграфам 57-62, где, анализируя противопоставление французских гласных, Л. В. Щерба определяет их дифференциальные признаки. Полагаю, что эти параграфы известны С. К. Шаумяну и он, наверное, многое приобрел из этих анализов Л. В. Щербы для "своих" взглядов; о противопоставлениях и дифференциальных признаках фонем, хотя почему-то упорно замалчивает этот факт [5]. Общая манера С. К. Шаумяна безымянно использовать чужие рассуждения, и притом самых разнообразных и разнородных авторов, - характеризует всю его работу. А это неизбежно толкает к противоречиям или сочетанию несочетаемого. Так, С. К. Шаумян пишет: "Имея в виду двойственную природу звуков - физическую и функциональную, можно сказать, что в известном смысле фонология так относится к фонетике, как политическая экономия к товароведению. Товар составляет предмет исследования как товароведения, так и политической экономии. Тем не менее методы обеих наук не имеют ничего общего между собой. Суть дела в том, что товар, как и звуки языка, обладает двойственной природой: с одной стороны - он вещь, удовлетворяющая известным человеческим потребностям, а с другой - вещь, которую можно обменять на другую вещь. Первая особенность товара составляет его потребительскую стоимость, а вторая - меновую стоимость. Коренное отличие метода политической экономии от метода товароведения обусловлено тем, что политическая экономия исследует товар под углом зрения его меновой стоимости, тогда как товароведение изучает физические свойства товара, его потребительскую стоимость самое по себе" (стр. 334). Этому "открытию" С. К. Шаумяна соответствует определенный источник, на который автор почему-то не ссылается: это стр. 14 книги Н. С. Трубецкого "Grundzüge der Phonologie" [6], где сказано: "Um einen treffenden Vergleich R. Jakobsons zu Wiederholen, verhält sich Phonologie zur Phonetik wie die Nationalökonomie zur Warenkunde oder die Finanzwissenschaft zur Numismatik". Как видим, Н. С. Трубецкой оказался скромнее С. К. Шаумяна и себе этого "открытия" не приписывал. Но еще более существенно то, что С. К. Шаумян расширил это сравнение, в результате чего оказалось, что звуки "потребляют", а фонемы "обменивают". Все это только затемняет, а не разъясняет вопрос. А главное, остается неправильная установка К. Бюлера, Н. С. Трубецкого и многих других зарубежных ученых о наличии двух наук: фонетики и фонологии. Место фонологии понятно - это, наряду с грамматикой и лексикологией, законная часть языкознания как общественной науки. А где же место фонетики? Среди каких наук? Если звуки речи "вещь, которую потребляют в силу их физических свойств", то объект этот явно вне общественных наук. С точки зрения советского языкознания никакого противопоставления фонетики и фонологии делать не следует. Просто фонология - это более: высокая, совершенная ступень развития фонетики [7], и фонология не исчерпывается только установлением числа и соотношения фонем в системе языка, а исследует все реальное распределение этих фонем и их. групп по речевым позициям, с учетом всех возникающих вариаций и: вариантов, нейтрализации и т. д. При этом фонология, как и любая иная наука, может пользоваться данными любых других наук, хотя бы и неродственных, например акустики, анатомии, физиологии, отнюдь не претендуя включать эти почтенные науки в языкознание. В свете сказанного по меньшей мере странным кажется утверждение С. К. Шаумяна о том, что та или иная реализация данной фонемы в разных диалектах не существенна для диалектологии: "разница в произношении между syn и sin несущественна для характеристики польских диалектов. На всей польской языковой территории мы имеем одну и ту же фонему [i]" (стр. 341). С этой точки зрения произношение г в виде [γ] или [g], а также различные типы яканья, позволяющие классифицировать южнорусские диалекты, да и само яканье в целом, в противоположность, допустим, эканью и ёканью (если это касается фонемы ['о] после мягких согласных в предударном слоге), - тоже "несущественны для характеристики русских диалектов"? Очевидно, С. К. Шаумян никогда не занимался всерьез диалектологией и никогда не принимал участия в работе над диалектологическими картами. В отношении Н. С. Трубецкого в статье С. К. Шаумяна высказаны очень противоречивые суждения. С одной стороны, С. К. Шаумян пишет "Н. С. Трубецкой - фактический создатель фонологии, и в этом его огромная заслуга перед наукой о языке" (стр. 332). Но, усвоив от Трубецкого (и К. Бюлера) неправильную методологически идею о разделении наук о звуковом строе языка на фонетику и фонологию, С. К. Шаумян в дальнейшем ("4. Критика эклектической концепции Н. С. Трубецкого"), игнорируя сложный и противоречивый путь развития идей этого крупного ученого, критикует его "сплеча", не взирая на очевидные обратные факты. Так, он пишет: "В своих работах Трубецкой выступает решительным защитником строгого разграничения между фонологией и фонетикой. Чем же тогда объяснить то, что на деле Трубецкой постоянно сбивался с функциональной точки зрения, смешивая функциональное тождество звуков с физическим и физическое членение речевого потока с функциональным?" (стр. 336, 337). По поводу этого хочу привести только один пример из "Grundzüge der Phonologie" Трубецкого: "Dabei darf der phonologischer Begriff der Lokalisieringsreihe mit dem phonetischen Begriff der Artikulationsstellung nicht verwechselt werden. Im Tachechischen z. B. besteht zwischen dem Stimmhaften laryngalen h und dem stimmlosen gutturalen x ("ch") ein aufhebbares Oppositionsverhältnis von "stimmhaft - stimmlos" vollkommen analog ist, und anderseits steht x zu k in einem eindimensionalen proportionalen Verhältnis (x : k = s : c = š : č). Somit gehört x in Tschechischen nicht zu einer speziellen laryngalen Reihe, die in dieser Sprache gar nicht existiert, sondern zu gutturalen Reihe, für welche vom Standpunkte des tachechischen phonologischen Systems nur die Nichtbeteiligung der Lippen und der Zungenspitze relevant ist" (стр. 117). Этот пример, обоснованный настоящим знанием чешской фонетической системы (куда включаются "фонетика" и "фонология"), показывает, как в этих случаях Н. С. Трубецкой, оказывается, был фонологом в желательном для С. К. Шаумяна смысле. То же, что действительно требует критики в работах Н. С. Трубецкого, как, например, разделение науки о звуковом строе на фонетику и фонологию, безоговорочно принимается С. К. Шаумяном. В связи с этим следует остановиться еще на одном вопросе - на теории С. К. Шаумяна о "смешанных фонемах". Излагая эту странную и противоречащую всем прежним рассуждениям автора о фонемах "теорию", С. К. Шаумян начинает с полемики с "одной ошибочной теорией", "которую отстаивают некоторые московские лингвисты. Мы имеем в виду теорию о двух разновидностях фонемы - вариациях и вариантах. Приверженцы этой теории не видят, что проблема нейтрализации подчинена общей лроблеме функционального тождества" (стр. 339). Приемы этой полемики удивляют: что это за анонимы? Почему "ошибочную теорию" надо излагать в таком неверном и обезображенном виде? Вариации и варианты не "разновидности фонем", а разные типы модификаций или варьирования фонем. Как раз точка зрения на варианты не как на особые фонемы (хотя бы и "смешанные"), а именно как на варианты тех или иных фонем и есть признание функционального тожества, только c " ослабленной смыслоразличителъной способностью [8]. Но главная суть дела заключается в том, что вводимое С. К. Шаумяном понятие "смешанных фонем" не только противоречит тому, что сам автор ранее писал в данной статье о фонемах, но и имеет все тот же источник: Н. С. Трубецкого. В самой неудачной в теоретическом отношении работе "Das morphonologische System der russischen Sprache" [9] Трубецкой вводит особое обозначение прописными буквами P T K S Š F таких шумных, "звонкость или глухость которых зависит от окружающих условий и фонологически незначима" (стр. 14); например, Fp'ixnùT', Fz'aT' (sic!) (стр. 55); наверное, С. К. Шаумяну известно, что позднее Трубецкой отказался от этой теории "смешанных фонем" (например, в "Grundzüge der Phonologie", 1939, и в других работах). Зачем же повторять чужие, оставленные позже, ошибки, и к тому же опять с фигурой умолчания об источнике? Пожалуй, наиболее интересное место в статье С. К. Шаумяна представляют рассуждения о том, что в известных условиях одинаковые звуки могут быть представителями разных фонем и разные звуки - "вариантами" одной фонемы. Это правильное положение подтверждается автором иллюстрацией из датского вокализма со ссылкой на работу A. Martinet (наконец-то!) и остроумной схемой трех гласных фонем с двумя вариациями каждой: [i] ↔ [e] [e] ↔ [æ] [æ] ↔ [a] на материале вымышленного языка [10]. Первый вопрос по этому поводу: почему эти два [е] и два [æ] представляют собой разные фонемы, а не одну "смешанную фонему"? И второй вопрос: можно ли только таким "алгебраическим" методом раскрыть один из сложнейших вопросов фонологии? Ведь в реальных языках действует не только одна "алгебра". Упорное стремление С. К. Шаумяна к схематизму закрывает для него сложности, связанные с разрешением проблемы фонемы. Так, он пишет: "Основные понятия фонологии есть абстракции, которые представляются диковинными с точки зрения так называемого "здравого смысла". Однако эти абстракции неопровержимы, потому что они подтверждаются фактами исследовательской практики" (стр. 325). Здесь С. К. Шаумян подменяет один объект другим: фонемы и их модификации в языке во всей сложности и реальности функционирования языка - "очищенными" исследовательской практикой абстракциями. Но ведь суть фонологии как более высокой ступени фонетики заключается в том, что физические ее объекты в той или иной степени абстрактны, но лингвистически фонемы реальны и конкретны. Система фонем во всем богатстве ее функционирования создается не абстрагирующими приемами исследовательской практики, а народом, и народ пользуется различными "фонологическими средствами" в практике своего общения для различения смысла вышестоящих языковых единиц. А исследовательская практика лишь познает с большей или меньшей адекватностью эту объективную реальность.

М. В. Черноглазова Фонематический состав слов: традиционные фонологические школы и системная фонология В настоящее время существует несколько фонологических школ, имеющих собственные определения фонемы и в связи с этим по-разному подходящих к проблеме установления состава фонем отдельных слов. Конечная цель применения на практике методов анализа этих школ - точно и определённо установить фонологический статус звуков данного отрезка речи. Однако известно, что существующие теории не всегда позволяют безоговорочно достичь этой цели. В данной статье мы рассмотрим то, как эта проблема решается в концепциях Ленинградской фонологической школы (ЛФШ), Московской фонологической школы (МФШ) и функциональной фонологии (ФФ), а затем проанализируем её с позиций системной фонологии (СФ). Основатель ЛФШ Л. В. Щерба считал, что все звуки языка "объединяются в сравнительно небольшое число звуковых типов, способных дифференцировать слова и их формы" [7. С.18]. Эти звуковые типы Л. В. Щерба и определял как фонемы. Его последователи рассматривают фонему как класс звуков, представленный в речи различными оттенками. Существование двух определений фонемы (фо-нема-звукотип и фонема-класс звуков) является следствием развития теории фонемы как фонетического феномена, используемого языком для дифференциации слов и морфем. Фонема ЛФШ - относительно самостоятельная автономная материальная единица, не имеющая прямой связи с морфемами, в состав которых она входит. Профессор Л. Р. Зиндер, последователь Л. В. Щербы, указывал, что "фонема, обладающая определёнными положительными чертами, всегда может быть опознана по этим чертам" [1. С.56]. Естественно, что представители ЛФШ всегда рассматривают звук как представитель фонемы, например, звук [t] (в слове сад) как представитель фонемы "t", а звук [d] (в слове сады) как представитель фонемы "d". Такой подход позволяет легко определить состав фонем в словоформах. Однако, и как об этом пишет Л. Р. Зиндер, "...если данная словоформа характеризуется вполне определённым составом фонем, то этого нельзя сказать о лексеме и морфеме" [1. С.59]. Получается, что морфема может иметь разный состав фонем в различных словоформах; при этом происходит чередование фонем. Например, в словах сад - сады чередуются "t" и "d". В других случаях, например в словах кот и код, получается, что корневые морфемы разных по значению и написанию слов в разных позициях могут включать в качестве последней фонемы либо "t", либо "d" (ср.: кот бежит, коды, котик, код трудный и т.д.). Таким образом, можно заметить, что, хотя в подобных случаях морфемы и наделены самостоятельным значением и не являются омонимичными, фонемный состав не позволяет дифференцировать их друг от друга. Приведём примеры фонемного состава слов в обозначении ЛФШ.

кот код собака ЛФШ /kot/ /kot/

/ sabáka /

Как видим, в концепции ЛФШ при определении фонологического статуса звуков речи решающую роль играют их материальные свойства. Однако в современном языкознании существует и другой взгляд на природу звуковых единиц - во внимание принимается в первую очередь их функциональная нагрузка в языке. А. А. Реформатский указывал, что "...различие фонем и тождество одной фонемы самой себе определяется функциональным, а не конкретно-звуковым (артикуляционным и акустическим) различием или тождеством выражающих их звуков" [3. С. 184]. Поэтому, в отличие от ЛФШ, представители Московской фонологической школы считают фонему функциональной единицей, главное назначение которой - отождествлять морфемы и слова (конститутивная функция). Анализ МФШ предполагает определение состава фонем на морфемном уровне и опирается на положение о неизменности фонематического состава морфемы. По определению М. В. Панова фонема - "...это функциональная фонетическая единица, представленная рядом позиционно чередующихся звуков" [2. С.106]. Поэтому фонема МФШ объединяет звуки, встречающиеся в разных позициях в рамках одной морфемы даже при отсутствии между ними органической связи. Например, в слове кот фонемный состав может быть представлен так: < к (о,а) (т,т'д)>. Однако в некоторых случаях подобный анализ не позволяет определить все фонемы, составляющие слово. Например, в слове собака первый гласный звук всегда безударен и не входит в ряд чередований. Нельзя с определённостью сказать, что это: представитель фонемы [о] или [а]. В подобных случаях сторонники МФШ говорят о гиперфонеме. Например, М. В. Панов пишет, что гиперфонема - "это фонема на ступени неполной языковой выявленности" [2. С.121] и определяет её как общую часть двух или нескольких нейтрализованных фонем. Таким образом, по МФШ в состав слова собака входят несколько фонем и одна гиперфонема. Включим в нашу таблицу примеры фонемного состава слов по МФШ:

кот код собака ЛФШ /kot/ /kot/ /sabáka/ МФШ <к (о, а) (т , т', д, д')> <к (о, а) (д, д', т, т')> <со/абáка>

Можно сделать вывод, что способ анализа Московской школы не даёт исследователю возможности в любом случае определить полный состав фонем данного слова. В функциональной фонологии, создателем которой является Н. С. Трубецкой, фонема также рассматривается как функциональная единица, однако её основной функцией является различение морфем и слов. Фонема определяется как совокупность различительных признаков. "Фонема - это совокупность фонологически существенных признаков, свойственных данному звуковому образованию..." [4. С.45]. Исходя из определений ФФ, можно сделать вывод, что слово/морфема состоит из сочетаний комплексов неразличительных (нерелевантных) признаков и комплексов различительных (релевантных) признаков (т. е. фонем). Однако существует немало слов, где определённые различительные признаки не могут выполнять свою функцию. Возьмём пример из русского языка с оглушением согласных на конце слов: в словах кот и код признаки звонкости и глухости не противопоставляются, так как звонкие гласные на конце слов заменяются на глухие. В ФФ подобные ситуации связываются с понятиями нейтрализация и архифонема. По Трубецкому, в таких позициях происходит дефонологизация и замена двух фонем (в нашем примере /т/ и /д/) на одну архифонему (/Т/), единицу, которая включает только общие признаки двух фонем; при этом оппозиция признаков звонкость-глухость нейтрализуется. Следовательно, по ФФ, слова кот и код состоят каждое из двух фонем и одной архифонемы. Анализ примеров таблицы методом ФФ даёт следующую картину: кот код собака ЛФШ /kot/ /kot/ /sabákа/ МФШ <к (о, а) (т, т', д, д')> <к (о, а) (д, д',т', т)> <со/абáка> ФФ /коТ/ /коТ/ /сАбáка/ Как видим, ни у одной из традиционных фонологических школ нет безупречного решения проблемы установления состава фонем слова. Сторонники ЛФШ отвергают функциональный подход к определению фонемы, что нарушает целостность морфемы; приверженцы МФШ и ФФ признают невозможность определения фонологического статуса некоторых звуков и используют более широкие понятия гиперфонемы или архифонемы. Из этого следует, что необходимо продолжать поиск новых путей для полного решения обсуждаемой проблемы. Попытка решить её по-иному была сделана в концепции системной фонологии. Её основные положения были сформулированы и обоснованы Л. Н. Черкасовым в работе "Теория лингвистических систем и системная фонология" [6]. В СФ фонема рассматривается как функциональная система дифферем (различительных признаков). Фонемы репрезентируются в звуках речи. Релевантность признаков определяется установлением наличия функциональной связи между ними и значением морфемы. Например, если в слове кот у первого звука изменить признак веляризованности на признак палатализованности ([к] → [к']), слово /кот/ превратится в /к'от/. Полученное сочетание звуков не соответствует какому-либо слову русского языка. Поэтому мы можем сделать вывод, что признак веляризованности имеет функциональную семантическую связь со значением морфемы и является различительным признаком - дифферемой. При проведении полного анализа слова и выделении всех составляющих его фонем необходимо установить, какие признаки каждого звука в экспоненте слова поддерживают функциональную семантическую связь фонемы (выраженной этим звуком) со значением морфемы, в которую она входит, т. е. определить все репрезентанты дифферем. Определение дифферем ведёт к идентификации каждой фонемы. Этот способ анализа даёт исследователю возможность определить конкретные фонемы и в тех случаях, которые рассматриваются другими фонологами как гиперфонемные или архифонемные ситуации. К примеру, если в морфеме -код- заменить у конечного [т] глухость на звонкость, как в слове коды, значение морфемы не изменится, она не превратится в другую и не перестанет существовать. Значит, признак звонкости сохраняет здесь функциональную связь со значением морфемы. Однако, если мы в слове коды заменим у [д] звонкость на глухость, мы получим совершенно другое слово - коты. Значит, в данной морфеме глухость не имеет функциональной связи со значением и не является дифферемой. По СФ, в подобных случаях звуки [т] и [д] являются репрезентантами фонемы /д/. Однако на её реализацию влияет норма языка. Норма определяется как "механизм реализации единиц языка в речи" [5. С. 5]. Как указывает Л. Н. Черкасов, норма занимает "промежуточное положение между абстрактной системой языка и конкретной речью" и "включает в себя не только правила реализации инвентарных единиц, но и свои собственные единицы, занимающие промежуточное положение между абстрактными единицами языка и конкретными формами их реализации" [5. С. 5]. Соотношение языка, нормы и речи при реализации языковых единиц можно представить так: язык- ↓ фонемы- ↓ дифферемы ↓ норма- ↓ пронемы- ↓ кинемы ↓ речь- звуки речи- фонетические признаки Единицы нормы - пронемы, состоящие из кинем (фонетических признаков). Норма - своеобразный посредник между языком и речью. В зависимости от позиции фонемы в слове норма может по-разному регулировать её реализацию в речи. В одних случаях все дифферемы реализуются в речи беспрепятственно. Такие позиции фонем определяются в СФ как сильные системные и отличаются тем, что в них "дифферемы данной фонемы проявляются в полной мере (через всевозможные оппозиции), так что фонемы как бы даны непосредственно в наблюдении" [6. С.75]. В других случаях норма блокирует определённые дифферемы, заменяя их на родственные кинемы, не поддерживающие, однако, функциональную семантическую связь со значением морфемы. Например, в русском языке норма не допускает присутствия на конце слов звонких гласных звуков. Поэтому, по СФ, в таких позициях дифферема звонкости блокируется и заменяется на кинему глухости. Именно эта кинема выражается в речи как составляющая глухих звуков. Однако при проведении дифферемного анализа (как в нашем примере с кот - код) можно установить заблокированную дифферему звонкости и определить "звонкую" фонему, представленную "глухим" звуком. В слове код это фонема /д/, но она стоит в асистемной позиции, т. е. в такой позиции, где определённые дифферемы не представлены в речи вообще и заменяются на родственные кинемы. Напротив, в слове кот мы можем установить фонему /т/, т. к. глухость здесь - дифферема (при её замене на звонкость экспонент слова разрушается). По СФ, фонемы в подобных случаях стоят в слабой системной позиции, т. к. "фонемы проявляются через оппозиции, через активные отношения по различию, а таких отношений здесь не находится...из-за отсутствия тех фонем, которые могли бы вступать в отношения с наличными фонемами" [6. С. 76]. Определение слабой системной позиции помогает нам по-иному рассмотреть гиперфонемные ситуации, о которых говорят представители МФШ. В словах собака, баран и т. д. фонемы, следующие за первым согласным, не могут вступать в оппозиции с другими фонемами из-за отсутствия в языке соответствующих морфем и слов. Однако это не делает невозможным проведение процедуры определения дифферем этих фонем и установления их фонологического статуса (в данном случае мы имеем дело с безударной фонемой /a/). Таким образом, и в подобных ситуациях возможно определение всех фонем слова. Закончим нашу таблицу с примерами, пользуясь методом анализа СФ кот код собака ЛФШ /kot/ /kot/ /sabáka/ МФШ <к (о,а) (т,т',д,д')> <к (о,а) (д,д',т,т')> <со/абáка> ФФ /коТ/ /коТ/ /сАбáка/ СФ /кот/ /код/ /сабáка/ Как видим, подход, предлагаемый в системной фонологии, позволяет провести более глубокий анализ фонематического состава морфемы/слова и определить конкретные фонемы и в тех случаях, когда это невозможно с точки зрения традиционных фонологических школ. Кроме того, за основу анализа берётся определение наличия функциональной семантической связи между признаками фонемы и значением слова, в экспонент которого она входит. Таким образом, на передний план выдвигаются функциональные, а не материальные свойства фонемы. По нашему мнению, совокупность этих положений является несомненным преимуществом СФ, что может иметь большое значение как для теоретической фонологии, так и для практических фонологических исследований. Литература ЧЕРЕДОВАНИЕ (альтернация), явление замещения одних единиц плана выражения (фонем, морфонем или их последовательностей, реже – супрасегментных единиц) другими в рамках одной и той же морфемы, происходящего по определенным правилам. Единицы, находящиеся между собой в отношении чередования, называются ступенями чередования. Раздел грамматики, в ведении которого находится явление чередования, называется морфонологией. В зависимости от различных параметров чередования могут быть разделены на: – собственно чередования (мены), усечения, наращения, метатезы, склейки и развертки; – направленные и ненаправленные; – значащие и незначащие (последние, в свою очередь, делятся на фонетико-фонологические, или автоматические, и морфонологические); – продуктивные и непродуктивные; – регулярные и нерегулярные. Собственно чередованиями (менами) называются чередования вида X ~ Y, где X и Y – элементарные сегментные или супрасегментные единицы. Данный тип чередований является наиболее распространенным и широко представлен в самых разных языках, ср. д ~ т в русском борода – бород [барот], победа – побед [пабет], к ~ ч в русском рука – ручной, сок – сочный, a ~ ee в латинском capio «я беру» – cepi «я взял», facio «я делаю» – feci «я сделал», a ~ в немецком Apfel «яблоко» – pfel «яблоки», Garten «сад» – Grten «сады» и т.д.; в качестве примера супрасегментной мены можно привести чередование третьего (нисходяще-восходящего) и второго (восходящего) тонов перед последующим третьим в китайском языке, ср. «ты», «ты есть», но n ye «и ты». Усечение и наращение – альтернации вида X ~ Ж и Ж ~ X соответственно (где Ж обозначает ноль звука). Они симметричны друг другу; трактовка того или иного чередования с нулем как усечения или наращения зависит от выбора направления чередования (см. ниже). Примерами усечения могут служить чередования т ~ Ж, д ~ Ж в русском языке: плету – плел, краду – крал и т.д., примером наращения – чередование Ж ~ h, происходящее в вепсском языке при присоединении уменьшительного суффикса -ut к основам с исходом на гласный, ср. hir' «мышь» – hir'ut «мышка», но lu «кость» – luhut «косточка». Метатеза – чередование вида XY ~ YX – встречается сравнительно редко (так, в русском языке она не представлена); ср. метатезу kn ~ после согласных в тохарских A глагольных формах с презентным суффиксом -na-: putk «отделять» – «он отделяет» (вместо , ср. krs «знать» – «он знает»), pltsk «мыслить» – «он мыслит» (вместо ). Склейка и развертка (термины условные; общепринятых названий нет) – чередования вида XY ~ Z и X ~ YZ – представлены во многих языках, ср. в русском ов ~ у в рисовать – рисую, ковать – кую, совать – сунуть и т.д. (склейка); в санскрите e ~ ay, o ~ av в jetum «побеждать» – jayati «побеждает», stotum «хвалить» – stavana «похвала» и т.д. (развертка), данное явление часто рассматривается не как элементарное чередование, а как наложение чередований X ~ Z + Y ~ Ж и X ~ Y + Ж ~ Z соответственно. Эти два типа чередований также симметричны. Чередование является направленным, если одна из его ступеней должна рассматриваться как исходная, не обусловленная особенностями контекста, и ненаправленным, если такую ступень указать нельзя. Направленные (контекстно-несимметричные) чередования встречаются значительно чаще; в русском и большинстве других индоевропейских языков практически все чередования являются направленными. Для определения направления чередования существует целый ряд правил, основными из которых являются следующие: 1) Если в языке имеются чередования A | X ~ B | Y, A | X ~ С | Y, A | X ~ D | Y и т.д. (т.е. звуку А в контексте X соответствует звук B в контексте Y, звуку А в контексте X соответствует звук C в контексте Y, звуку А в контексте X соответствует звук D в контексте Y и т.д.), то направление чередований устанавливается от B, C, D и т.д. к A. Данный принцип, называемый обычно «от разнообразия к единообразию», часто рассматривается как наиболее важный. Его обоснование состоит в следующем: устанавливая направление чередования таким образом, мы тем самым утверждаем, что сегменты B, C, D и т.д. совпадают в A в контексте X, тогда как в противном случае нам пришлось бы объяснять, почему в одном и том же контексте Y A переходит то в B, то в C, то в D. Случаи нейтрализации двух или более единиц в определенном контексте чрезвычайно многочисленны, ср., например, переход т, д и б в с перед окончанием инфинитива (плет-у – плес-ти, бред-у – брес-ти, греб-у – грес-ти и т.д.). 2) Если в языке имеется чередование A | X ~ B | Y, причем контекст Y имеет более сложное описание, чем контекст X, направление чередования устанавливается от B к A. Этот принцип имеет как техническое обоснование – при таком подходе формулировка правила получается более простой и короткой, – так и содержательное: естественно считать, что из двух чередующихся сегментов более свободной дистрибуцией должен обладать исходный, поскольку его появление не обусловлено влиянием контекста. Наиболее наглядно действие принципа (2) проявляется для тех альтернаций, для которых контекст Y может быть удовлетворительно задан только как «не-X», ср. выпадение согласных перед суффиксом -н(у)- (сдвигать – сдвинуть, плескать – плеснуть и т.д.): позиции, в которых те же согласные не выпадают, весьма многочисленны и не поддаются компактному описанию. 3) Если в языке имеется чередование A | X ~ B | Y, причем сегмент A может встречаться в контексте Y, а сегмент B не может встречаться в контексте X, направление чередования устанавливается от B к A. Суть принципа (3) состоит в том, что, устанавливая направление чередования от B к A, мы отражаем некоторую достаточно общую закономерность, свойственную данному языку, и тем самым существенно упрощаем формулировку правила. Так, в русском языке суффиксы -щик/-чик, -щиц(а)/-чиц(а) и -щин(а)/-чин(а) подвержены чередованию ч (после зубных шумных) ~ щ (в прочих случаях), ср. налетчик, разносчик, резчик, наладчица, грузчица, неметчина, но сборщик, рубщик, бакенщик, перекупщица, манекенщица, барщина, Орловщина. При этом на границе основы и суффикса вполне возможна последовательность «губной или сонорный + ч» (ср. примеры с суффиксом -чив(ый): улыбчивый, задумчивый, уклончивый, доверчивый и т.д. и с уменьшительным суффиксом -чик: буравчик, тулупчик, чемоданчик, заборчик и др.), тогда как последовательность «зубной шумный + щ» невозможна. Это наблюдение позволяет не только установить направление перехода, но и значительно упростить формулировку соответствующего правила (не требуется указывать, каким именно морфемам свойствен переход щ ® ч). К числу ненаправленных чередований относится в первую очередь широко представленное в различных языках варьирование суффиксальных гласных под воздействием гласных корня (так называемый сингармонизм), ср. турецкое at «лошадь» – мн. ч. atlar, но ev «дом» – мн. ч. evler. Оба алломорфа суффикса мн. ч. – -lar и -ler – являются в равной мере обусловленными вокализмом корня и ни один из них не может быть представлен как исходный. Возможно, наиболее адекватным способом представления чередований данного типа является постулирование на их месте абстрактных символов (например, суффикс -lar/-ler может быть представлен в виде {lVr}, где символ V обозначает некоторый переменный гласный). Важно отметить, что ненаправленные чередования возможны в служебных морфемах, но, по-видимому, невозможны в корневых. Чередование называется значащим, если оно не обусловлено контекстом и служит единственным средством выражения некоторого грамматического значения (ср. выше немецкие формы типа Apfel – pfel, Garten – Grten, противопоставленные друг другу по числу). Значащие чередования выполняют ту же функцию, что и аффиксальные морфемы, и относятся к сфере морфологии. Чередования этого типа характерны для германских, кельтских, палеоазиатских (кетского, бурушаски), нилотских, западноатлантических и др. языков; во многих языках Африки распространены значимые чередования тонов, причем тоновые различия выступают чаще всего как маркеры времен и наклонений глагола, а также синтаксической роли именных групп. Все прочие чередования, не выражающие никаких грамматических значений и лишь сопутствующие разного рода словообразовательным и словоизменительным морфологическим процессам, являются незначащими. Именно действием незначащих чередований обусловлено явление алломорфии. Незначащие чередования встречаются существенно чаще значимых и представлены в значительном большинстве языков; иногда именно к ним применяется термин «альтернация» (значащие чередования в таком случае называются «апофониями»). Фонетико-фонологическим (автоматическим) называется незначащее чередование, реализация которого не зависит ни от морфемного состава слова, ни от его грамматических характеристик и определяется только фонетико-фонологическим контекстом (свойствами окружающих звуков, наличием паузы, местом ударения и т.д.); ср., например, оглушение звонких согласных перед глухими в русском языке: рыба – ры[п]ка, подрубить – по[т]пилить и т.д. Неосуществление автоматического чередования приводит к возникновению невозможной в данном языке звуковой цепочки. Всякое неавтоматическое незначащее чередование является морфонологическим. Факторы, вызывающие морфонологические чередования, могут быть самыми разнообразными: от наличия морфемной границы до присутствия в составе словоформы определенной морфемы или особого семантико-грамматического класса морфем. Наряду с морфолого-грамматическими важную роль в правилах морфонологических чередований часто играют и фонологические факторы (так, отпадение конечного гласного в показателе -ся в русском языке, во-первых, является индивидуальным свойством данной морфемы, а во-вторых, возможно только после гласной, ср. осталась, но остался). Трактовка конкретного чередования как значащего, автоматического или морфонологического далеко не всегда является самоочевидной и может зависеть от принятого способа описания.

Чередование называется продуктивным, если подверженные ему формы составляют открытый список, и непродуктивным – в противоположном случае. Автоматические чередования являются продуктивными по определению; даже частичная утрата продуктивности автоматическим чередованием, как правило, означает его переход на морфонологический уровень. Морфонологические и значимые чередования допускают любую степень продуктивности – от стопроцентной, как, например, чередование о (под ударением) ~ ы (без ударения) в окончании русских прилагательных -ой ~ -ый (ср. молодой – старый, навесной – отвесный и т.д.) или удлинение конечного гласного, маркирующее наличие зависимого существительного, в алеутском языке (ср. микааси «игрушка», сабаака «собака», но аникду-м микаасии «ребенка игрушка», аникду-м сабаакаа «ребенка собака» и т.д.) до нулевой, как, например, выпадение в после приставки об- в таких русских глагольных формах, как вернуть – обернуть, владеть – обладать или значащее чередование гласных в формах ед. и мн. ч. в английском языке (mouse «мышь» – mice, foot «нога» – feet), представленное всего в 6–7 словах: возникновение новых русских и английских форм, подверженных этим чередованиям, представляется совершенно невероятным. Чередование называется регулярным, если правило, которым оно описывается, не допускает исключений или допускает их очень малое количество по сравнению с числом правильных форм, – и нерегулярным в противоположном случае. Примером стопроцентно регулярного чередования может служить упоминавшееся выше чередование ой ~ ый в окончании русских прилагательных, примером совершенно нерегулярного чередования – чередование al ~ aux (фонетически [al] ~ [o]) при образовании мн.ч. во французском языке, ср. cheval «лошадь» – мн. ч. chevaux, journal «газета» – мн. ч. journaux, но carnaval «карнавал» – мн. ч. carnavals, chacal «шакал» – мн. ч. chacals и т.д. Продуктивность и регулярность чередований тесно связаны между собой, однако полной взаимозависимости между ними все-таки нет: продуктивное чередование может быть нерегулярным. Так, переход н > ш, несомненно, сохраняет продуктивность, о чем свидетельствуют такие разговорные образования, как окунь – окушок, портвейн – портвешок, но допускает множество исключений типа парень – паренек, табун – табунок); с другой стороны, абсолютно регулярное чередование может быть продуктивным лишь потенциально – как, например, выпадение -л в случаях типа пасти – пас (при наличии формы пасла), слепнуть – слеп (при слепла); это правило не имеет исключений, просто новые глаголы соответствующих классов в русском языке практически не образуются. Понятие «чередование» применимо только к синхронному описанию языка. В истории языка его содержательным аналогом выступает позиционно обусловленное изменение звуков. Применяемый иногда по отношению к непродуктивным морфонологическим чередованиям термин «исторические чередования» крайне неудачен, т.к. почти все синхронно наблюдаемые чередования представляют собой результат тех или иных исторических изменений.