Часть 4: Классизм
И как бы сложно всё это ни казалось в контексте экологической безответственности и культурного невроза, кроличья нора ведёт глубже. Мы часто забываем, что за последнюю пару тысяч лет прослеживается тенденция, по которой некоторые представители нашего вида якобы достойнее других; а рабство, эксплуатация и существование одной группы за счёт другой считается неким законом природы.
При средневековом феодализме общественное деление было очень чётким: король, знать, бароны и прочие повелевали легионом слуг, бывших, по сути, рабами, в обмен давая им элементарные ресурсы и умеренную защиту.
В этот период существовало общее убеждение, что некое генетическое или религиозное превосходство королей и их приближённых давало им право повелевать.
Однако с переходом от феодализма к государственно-монополистическому меркантилизму, а затем и к капитализму открытого рынка, статус среднего крестьянина или нынешнего наемного невольника из рабочего класса, преобразился: его лишили некогда существовавшего минимума защиты в пользу доктрины, по которой жизнь человека, неспособного найти работу в рыночной экономике, и даже его существование лишены всякой защиты.
Адам Смит, Давид Рикардо, Томас Мальтус и другие важные фигуры на заре современного капитализма ничуть не скрывают, что их система не для всех.
Не то чтобы они так уж этого хотели. Они не были какими-нибудь нацистами; но если учесть, что они жили в мире, который развивался благодаря дефициту, эта система выглядит вполне естественной. Адам Смит, рассуждая о сути общественного строя с точки зрения имущественных отношений, сказал: «Гражданская власть, коль скоро она существует для защиты имущества, на самом деле, существует для защиты богатых от бедных или владеющих какой-то собственностью от не владеющих ничем».
Давид Рикардо, развивая смитову теорию «невидимой руки», этот псевдо-дарвинистский взгляд на рыночное выживание, продолжил его слова предположением, что неизбежные нищета и убытки бедняков нужно понимать как «общественный закон природы» вроде гравитации, а Мальтус и вовсе заявил, что помогать беднякам — означает действовать им в ущерб.
Он писал: «Нужно не приучать бедняков к чистоплотности, а совсем наоборот. Нужно сделать улицы в городах уже, набить в дома побольше народу и молиться о возвращении чумы».
Разумеется, у многих эти слова сегодня вызовут сомнение из-за непонимания источника столь хладнокровных воззрений.
Опять же, если вернуться в Европу до промышленного века и взглянуть на чрезвычайное неравенство, нехватку ресурсов и бедность, вызванные, вероятно, населением, превышавшим производственный потенциал, ваша интуиция может подбросить вывод, что плодородный потенциал земли не в состоянии поддерживать нынешнее население. После чего можно прийти к очень удобному объяснению, почему одним — жизнь и процветание, а другим — гибель и лишения; почему одни заслуживают достаток и благополучие, а другие обречены выживать в нищете.
Так что несложно понять, почему «классизм» не сдаёт позиций, хотя его соседи расизм и сексизм были постепенно вытеснены из современной культуры.
Сегодня все экономические школы от кейнсианства до австрийской поддерживают идею «воли рынка», согласно которой ценность человека измеряется не тем, что он дышит и живёт, а местом, которое он занимает или не занимает в экономической машине.
Рассмотрим цитату Рикардо: «Если постепенно прорабатывать сферу законов «для бедняков», если донести до бедняков ценность независимости, если отучить их ждать систематических или случайных подачек и рассчитывать лишь на собственные силы, объяснить им, что благоразумие и дальновидность — это отнюдь не бесполезные и бездоходные благодетели, тогда мы постепенно придём к более здоровому и сильному государству».
Миф этой системы в том, что люди получают пропорционально вложенному труду, как будто все играют на равных условиях, как будто конкурентная среда не поощряет коррупцию. — Чушь!
Сейчас вы, наверное, задаётесь вопросом: «Как всё это связано с потребительством?» Что ж, если вы понимаете традиционную философию рыночного капитализма и её неприятие возможности поддерживать всех и каждого вкупе с вытекающим из этого заблуждением, что те, кто оказывается в наибольшем выигрыше, — должно быть, умнее и достойнее благополучия, чем остальные, как будто это некий закон природы, сегодняшняя культура потребления приобретает совсем иное предназначение.
Она играет роль мощного инструмента общественного контроля и поддержания статуса-кво в классовом разделении и подчинении. Она сохраняет порядок, возникший очень давно, ещё во времена королей-ставленников, которым было суждено править и повелевать слабыми массами.
Дело в том, что материалистичный эгоизм, который превозносят сегодня, не просто идеально подчёркивает классические экономические ценности Рикардо и Смита, он к тому же укрепляет современный неолиберализм, в рамках которого концепция обособленного независимого примитивного эгоизма и нарциссизма хранится, как святыня, а любые попытки трудиться ради целостного общественного блага, трудиться ради создания общественной среды клеймят как ересь.
В то же время она закрепляет разделение на классы, ведь культура потребления сформировала абстрактные чувства соперничества и статуса, при которых иметь больше, чем у других, приравнивается к успеху.
И внезапно положение одного процента населения, владеющего сорока процентами богатств земли, оказывается ещё более оправданным заодно с правом человека переступить через бездомного на улице, посчитав, что тот заслужил своё положение отсутствием инициативы, ленью или общей неполноценностью.
Современная культура потребления, синдром показного потребления, отвлекает внимание общества и поддерживает войну внутри него. Она служит гарантом того, что прибыль с расточительных и ненужных покупок, совершённых по причине эмоциональной неудовлетворённости, будет и впредь поддерживать и оправдывать толстосумов, и она гарантирует, что бедные и обездоленные никуда не денутся, и знаете почему? Потому что это, наверное, это такой «закон природы».
Выводы
1. Пожалуй, самое искажённое и бредовое понятие в сегодняшнем мире — это понятие свободы. В процессе развития политической поэтики она из общего стремления обеспечить высокий уровень жизни и избавиться от угнетателей превратилась в маркетинговую уловку, призванную навязать людям то, что им не нужно, ради укрепления структуры исконно элитарной коррумпированной политэкономии.
Не знаю, как вам, а мне лично совершенно все равно, сколько разных зубных паст или дезодорантов мне предложат на выбор в магазине; мне в то же время предлагают фальшивый выбор между двумя политиками явно одной масти. Мне нет дела до того, могу ли я заказать в «Coffee Life» вычурный- большой-белый-мокко-двойной-эспрессо-обезжиренный-с-молочной-пенкой-взбитый- несладкий-без-кофеина -латте с двойными взбитыми сливками.
2. Лучшая форма общественного контроля — это та, в которой присутствует иллюзия выбора, а покорившая мир одержимость бессмысленным потреблением ныне представляет собой новую форму демократии.
3. Забудьте об олигархической плутократии, которая правит миром и разрушает его. Подумайте лучше о богатых звёздах на обложке каталога товаров, который маскируется под литературный журнал.
4. Забудьте о том, что денежный доход и материальный достаток — мерила успеха и какое это глубокое заблуждение, ведь психологический феномен относительной утраты продемонстрировал, что окружение себя роскошью зачастую не приводит к счастью, а лишь усугубляет неврозы, беспокойство и затворничество.
5. Сегодня походы по магазинам стали своеобразной народной психотерапией,— искусственным средством повышения самооценки.
6. Величайший обман нынешней политической системы состоит в том, что одновременно могут существовать политическое равенство и бесконечное экономическое неравенство.
7. Опасная среда, которой мы себя окружили, эта новая материалистическая свобода, виновата в чудовищной растрате не только земных ресурсов, но и человеческого потенциала и человеческого достоинства.
8. Чем большим ты владеешь, тем больше владеют тобой.