Проблема безóбразной мысли

Исследования Вюрцбургской школы были направлены, во-пер­вых, на поиск особых элементов мышления, их определение и классификацию и, во-вторых, на изучение динамики мышления, его детерминации.

Поиск особых «элементов» мышления был обусловлен всем теоретическим контекстом, в котором начала формироваться Вюрцбургская школа. Психология того времени одну из своих главных задач видела в выявлении основных единиц психики. Такое стремление к выделению элементарных аналитических единиц наблюдалось во всех областях науки. В физике и химии господствовало понятие атома и элемента. В биологии была от­крыта элементарная единица — клетка. Строя свои системы по типу других более развитых наук, Вундт и Титченер основными единицами психики считали ощущения, образы (представления) и чувства. Опыты представителей Вюрцбургской школы обнару­жили невозможность уложить все богатство психической жизни человека в эту метафизическую схему независимых друг от дру­га статических единиц. Оказалось, что человек осознает отноше­ния и взаимосвязи между окружающими его предметами, экспериментальными действиями и собственными мыслями. Истолковывая эти данные с позиций психологии сознания, представители Вюрцбургской школы по существу все виды отношения свели к отношениям между мыслями и психическими состояниями, объявив «переживания отношений» основными элементами мышления, лишенными чувственно-наглядного характера.

Отправным пунктом в формировании теории Вюрцбургской школы явилось «качественное исследование ассоциаций» А. Майером и И. Ортом. Они пришли к заключению, что в психике че­ловека существуют особые элементы, лишенные всякого сенсор­ного содержания, но тем не менее переживаемые вполне отчет­ливо. «Все эти явления, — пишут авторы, — несмотря на их часто совершенно различное качество, мы объединяем вместе под на­званием состояний сознания»⁶.

В этом исследовании состояния сознания рассматриваются лишь как новые элементы психической жизни вообще, и вопрос о мышлении еще не ставится.

Указания на переживание подобных состояний сознания содержатся также в труде К. Марбе, посвященном исследованию психологической природы суждения⁷.

В группу состояний сознания Марбе отнес переживания сом­нения, неуверенности, ожидания, удивления, согласия, узнава­ния, а также чувства напряжения и расслабления, описанные еще Вундтом.

Принципиальный шаг к сближению этих «состояний созна­ния» с мышлением сделал Ах, выделив из их недифференциро­ванной массы обширную группу ненаглядных переживаний, оха­рактеризованных им как знание. Это знание относилось не к еди­ничному предмету, но к сложным отношениям, существующим в экспериментальной ситуации. В него входили инструкции, отно­шения последовательности между раздражением и ответом и т. д. Для обозначения таких не наглядно данных знаний Ах ввел но­вый термин «Bewussthteit», который можно перевести как «знаемость» или «осознание». «Мы обозначаем, — пишет он, — это при­сутствие не наглядно данного знания как «знаемость»⁸. Иногда эта знаемость сопровождается наглядными представлениями или отрывочной внутренней речью. Ах, однако, отрицает, что ощуще­ния, представления или речь имеют существенное значение для не наглядных знаний.

________________________

^6. A. Mayer und J. Orth. Zur qualitativen Untersuchung der Associationen. – «Zeitschrift für die Psychologie», Bd. 26, 1901, S. 6.

⁷ K. Marbe. Experimentell-psychologische Untersuchungen über das Urteil: Bine Einleitung in die Logik. Leipzig, 1901.

⁸ N. Ach. Op. cit., S. 210.

Анализируя понимание испытуемыми различных текстов, Ах указывает, что сложный и абстрактный текст легко понимается, хотя у читателя возникает при этом небольшое количество на­глядных представлений. Эти данные Ах пытается объяснить тем, что словесные раздражения благодаря возбуждению репродук­тивных тенденций приводят в состояние готовности определен­ный круг представлений, которые ассоциативно связаны с дей­ствующими раздражениями. Такое состояние переживается как понимание значения или смысла прочитанного. Физиологической основой этого процесса Ах считает возникновение возбуждения «в проводящих путях коры головного мозга». Чем сильнее сте­пень возбуждения репродуктивных тенденций, тем ярче возника­ет переживание знаемости. Если возбуждение идет к центрам органов чувств, человек (начинает феноменологически характери­зовать свои переживания как представления. «Мы обозначаем поэтому знаемость, — заключает Ах, — как растущую функцию таких достояний возбуждения репродуктивных тенденций»⁹.

Так же понимает не наглядно переживаемое знание и Мессер, который давал своим испытуемым гораздо более сложные интеллектуальные задания, нежели Ах. В своих отчетах испытуемые сообщали, что очень часто они понимают фразы и значения слов без каких-либо представлений. Мессер на этом основании сде­лал вывод о существовании у человека неформулированной мыс­ли, которая якобы не нуждается ни в образах, ни в словах. Такая мысль, по его мнению, занимает промежуточное место между совершенно не сознаваемыми и более или менее полными, развернутыми, выраженными в словеснообразной форме и осоз­наваемыми мыслями.

Мессер, может быть, более, чем другие представители Вюрцбургской школы, раскрывает содержание мыслей как переживание различных отношений. Он выделяет сознание пространствен­ных и временных отношений, причинных связей и отношений со­ответствия. Кроме того, в особые группы им выделяются созна­ние логических отношений, сознание отношений между объектом и субъектом и ряд других. Все эти переживания Мессер считает не наглядными элементами психической жизни. Сохраняя за ними характеристику знания. Мессер первым из представителей Вюрцбургской школы предлагает называть их не «состояниями сознания», а мыслями (Gedanken). «Полезный предварительный собирательный термин «состояние сознания» сделал свое дело, — пишет он, — и нам кажется целесообразным заменить его выра­жением «мысли»¹⁰. Вводя этот термин, Мессер основную харак­теристику мыслей видит в отсутствии у них чувственно-наглядного содержания.

Положение Мессера о безобразных мыслях как основных эле­ментах мышления человека стало основой работы Бюлера, пер­вая часть которой уже носит название «О мыслях»¹¹. Экспери­ментальный материал Бюлера состоял из цикла фраз типа афо­ризмов и парадоксов. Бюлер более четко, нежели Мессер и Ах, отделил мысли как не наглядные знания от таких состояний сознания, как сомнение, удивление, неуверенность и т. п. Он под­держивает и дальше развивает положения Мессера о «мыслях» как основных носителях мышления, отрицая связь с мышлением представлений. «То, что так фрагментарно, спорадически, совер­шенно случайно выступает как представления в наших пережи­ваниях мышления, — пишет он, — не может быть принято за носителя прочно связанного и непрерывного содержания мышле­ния... только мысли могут рассматриваться в качестве сущест­венных элементов наших переживаний мышления» ¹². Бюлер спе­циально оговаривает, что и речь в любой ее форме не является необходимым условием мышления. «Мы должны еще раз особен­но подчеркнуть, — пишет он, — что и внутренняя речь, т. е. опти­ческие, акустические или моторные представления слов, вовсе не могут рассматриваться как необходимые сопутствующие явления в остальном не наглядных мыслей»¹³. В отличие от Аха и Мессе­ра, которые рассматривают не наглядное знание как этап в развитии мысли, Бюлер считает, что истинное, глубокое, пости­гающее мышление всегда совершается без образов и слов. Появ­ление же внутренней речи, по его мнению, есть признак «ухудше­ния» мысли, отмечающийся в проблемных для испытуемого ситуациях, когда задерживается правильный ответ. «Насколько я могу судить по собственному самонаблюдению, — пишет Бю­лер, — внутренняя речь выступает главным образом тогда, когда человек ставит себе задачу, предлагает вопросы или когда стре­мится фиксировать или привести в порядок мысли с тем, чтобы выразить их для себя или другого. С этим согласуются и резуль­таты протоколов, которые говорят о внутренней речи в первую очередь тогда, когда испытуемый не подготовлен к задаче в том виде, как она поставлена, когда он должен переформулировать ее для себя или разбить ее на части»¹⁴.

Это положение Бюлера уже заключает в себе то противопоставление проб и ошибок внезапным разумным решениям, кото­рое стало столь характерным для гештальтистской теории мышления. По мнению Бюлера, процесс переформулировки и ана­лиза задачи — это более низкая форма мышления, протекающая в речевой форме и принципиально отличающаяся от истинного нечувственного мышления. Сходство этого и ряда других поло­жений Бюлера с гештальт-психологией не случайно. Его взгляды развивались в направлении именно этой психологической школы. Ее ревностным адептом Бюлер и стал в конце концов¹⁵.

________________________

⁹ N. Ach. Op. cit., S. 219.

¹⁰ A. Messer. Experimentell-psychologische Untersuchungen über das Denken. – «Archiv für die gesamte Psychologie», 1906, Bd. 8, S. 188.

¹¹ K. Bühler. Tatsachen und Problem zu einer Psychologie der Denkvorgänge. I. über Gedanken. – «Arhiv für die gesamte Psychologie», 1907, Bd. 9, H. 4

¹² K. Bühler. Op. cit., S. 317.

¹³ Там же, стр. 321.

¹⁴ Там же, стр. 321.

¹⁵ K. Bühler. Das Gestalttprinzip im Leben des Menschen und der Tiere. – In: «Enzyklopädie der Psychologie in Einzeldarstellungen». Bern, 1960, Bd. 5.

Пытаясь дать классификацию «мыслей», Бюлер приходит к заключению о существовании трех их типов. Первый тип он называет сознанием правила. К следующему типу мыслей отно­сится «сознание отношений» между идеями и понятиями, содер­жащимися в предъявленных фразах. В качестве третьей формы мыслей Бюлер выделяет интенции, определяя их как «комплекс­ные воспоминания»¹⁶.

Подводя итог проведенных исследований, руководитель Вюрцбургской лаборатории Кюльпе считает доказанным «существова­ние такого содержания сознания, которое не зависит от нагляд­ности, т. е. наличность у нас мыслей в узком смысле слова» ¹⁷. Пытаясь осмыслить полученные результаты с позиций гуссерлианства, к числу не наглядных элементов он добавляет еще осознавание некоторых операций умственной деятельности человека, «актов» его мышления. «К числу явлений, чувственно несозерцаемых, — пишет он, — относится не только то, что мы созна­ем, мыслим или то, о чем думаем, с их свойствами и отношения­ми, но также самая сущность актов суждения и многообразное проявление нашей деятельности, функции нашего активного от­ношения к данному содержанию сознания, именно группировка и определение, признание или отрицание»¹⁸.

Итак, в ходе исследований у представителей Вюрцбургской школы происходило постепенное изменение содержания понятия «элементов мышления». Вначале преобладала его малосодержа­тельная, скорее отрицательная характеристика—не наглядных переживаний человека. Затем в определение стали входить Дру­гие черты элементов мысли — более содержательные, относящие­ся к «предметному» их содержанию. Но в соответствии с более или менее последовательными гуссерлианскими позициями под «предметным» содержанием вюрцбуржцы понимают и идеальное и объективную действительность. Поэтому переживание отноше­ний между мыслями у них уравнивается с переживанием про­странственных и временных отношений между физическими объ­ектами и экспериментальной ситуацией.

С философской стороны эволюция содержания понятия «эле­ментов мышления» означала отход вюрцбуржцев от позиций ма­хизма и укрепление взглядов, родственных феноменологии Гус­серля. Отождествив содержание не наглядных переживаний со «знанием», вюрцбуржцы исключили из этого «знания» все обра­зы и представления. Они, таким образом, оторвали мышление от чувственной ступени познания. Этот отрыв был закреплен в ра­боте Кюльпе, подводящей итог проведенных исследований¹⁹. По мнению Кюльпе, мышление есть особый познавательный процесс, дающий человеку знание о вещах в себе, как они существую? независимо от восприятия. В представлениях же и в восприятии, по словам Кюльпе, объект всегда видоизменяется. Пред­ставление звука органа, поясняет Кюльпе, является качествен­ным преобразованием раздражения, заключающегося в колеба­ниях определенного тела и воздуха вокруг него. Мышление же позволяет схватить сущность раздражителя, как он существу­ет «в себе», перепрыгнуть, так сказать, через искажающую за­весу восприятий и представлений. «Мышление, по-видимому, — заключает Кюльпе, — способно воспринимать первое (колебания воздуха. — Л. А.), а равно и второе (представление звука. — Л. А.) одинаково хорошо, не подвергая изменению самый объект. Звук органа остается звуком органа и при том условии, если я лишь мыслю о нем; колебание воздуха, если направить на него мышление, доступно пониманию совершенно одинаково с тем, как это физическое явление описывается в физике»²⁰.

________________________

¹⁶ K. Bühler. Archiv für die gesamte Psychologie, 1907, Bd. 9, 4 Helf, S. 349.

¹⁷ О. Кюльпе Современная психология мышления — В кн «Психология мышления» («Новые идеи в философии», сб. 16). СПб., 1914, стр. 52.

¹⁸ О. Кюльпе. Указ. соч., стр. 58.

¹⁹ О. Кюльпе. Указ. соч.

²⁰ Там же, стр. 69.

Верное положение о том, что лишь мыслительная деятель­ность может обеспечить знание сущности вещей, вюрцбуржская теория мышления абсолютизирует, включая его в рамки идеа­листической философии феноменализма. Теоретической основой рассуждений Кюльпе о мышлении является предположение, что существует мир «оголенных сущностей», вещей в себе, ко­торые и являются объектом мышления. Эти «сущности» лишь внешним образом соединены с «явлениями», которые даны че­ловеку в восприятиях и представлениях, они — лишь обманчи­вая видимость предмета, искажение его природы. Такое положение уже было заложено в первых работах Вюрцбургокой школы, лишивших «элементы мышления» всякой связи с ощу­щением и восприятием Кюльпе лишь заострил этот тезис, объ­явив восприятия и представления стеной между человеком и миром сущностей, через которую проникает мышление.

Делая выводы о том, что мышление не связано ни с речью, ни с чувственным познанием, вюрцбуржцы ссылаются на ре­зультаты своих экспериментов. Но эти результаты являются лишь артефактами — следствиями неадекватного метода иссле­дования мышления. Путем интроспекции действительно невоз­можно уловить чувственную основу мышления Для эксперимен­тального установления связи мышления с речью понадобилось развитие электромиографической и электроэнцефалографической техники. С ее помощью в настоящее время установлено, что при какой-либо умственной работе с мышц языка можно запи­сать электрические потенциалы. Изменения электрической ак­тивности происходят также в той части коры больших полуша­рий головного мозга, куда поступают обычно раздражения с мышц языка и гортани. Эти факты убедительно доказывают, что мышление человека имеет речевую природу.

Положение Вюрцбургской школы относительно существова­ния безобразной мысли привлекло большое внимание психо­логов. Проблема не наглядных элементов психики была на про­тяжении ряда лет предметом острой дискуссии между предста­вителями различных психологических направлений. Эта дискус­сия сыграла важную роль в развитии психологии, ибо в ходе ее с полной очевидностью обнаружилась полная несостоятельность интроспективного метода исследования психики. Дискуссия не привела и не могла привести к победе, ни противников, ни сто­ронников Вюрцбургской школы, ибо обе стороны пользовались одним и тем же негодным оружием — интроспективным методом.

Вскоре после начала работ Вюрцбургской школы к анало­гичным выводам пришли еще два крупных психолога, причем эти заключения были сделаны ими независимо от вюрцбуржцев. Одним из психологов был французский ученый Альфред Бине, другим — американец Роберт Вудвортс.

В результате экспериментального изучения интроспективным методом мышления детей (13 и 14 лет), афатиков и имбецилов Бине пришел к выводу о существовании мыслей без образов и слов. Именно он и назвал «мыслями» эти особые переживания, во время которых испытуемые не могли осознать ни их словес­ного оформления, ни образного сопровождения. Впервые поло­жение о существовании «мыслей» как безобразных элементов психики было высказано Бине еще в 1903 г.²¹ Мессер, вводя термин «Gedanken», вытеснивший вскоре выражение Bewusstheit, прямо ссылается на Бине. В выводах последнего, однако, ничего не говорится об отсутствии в процессе мышления мышеч­ных ощущений, которым последующие психологи придавали важнейшую роль в осуществлении мыслительной деятельности. Представители же Вюрцбургской школы специально подчерки­вают, что в случае «безóбразной мысли» их испытуемые не мог­ли осознать никаких следов мышечных ощущений.

Положение о наличии у человека безобразной мысли выска­зал также Вудвортс в своих статьях «Причина произвольного движения» и «Безобразная мысль», написанных в 1906 г. Он утверждает, что «образность является лишь одеждой мысли и что обнаженная мысль полностью способна делать свою рабо­ту»²². Главным содержанием безобразной мысли Вудвортс счи­тал различные отношения. В отличие от Вюрцбургской школы он, однако, признает существование отношений в окружающем человека мире. Сознание этих отношений возникает у человека в результате необходимости приспособить к ним свое поведение.

________________________

²¹ См. A. Binet. L’étude expérimentale de l’Intelligence. Paris, 1903.

²² R.S. Woodworth. Imageless thought. – In: «Psychological issues. Selected papers of Robert S. Woodworth», New York, 1939, p. 73.

В то же время антисенсуалистическая теория безобразной мысли вызвала резкую критику многих психологов, придержи­вавшихся деления психики на образы, ощущения, чувства и акты воли. Как и следовало ожидать, одним из первых против теории Вюрцбургской школы выступил Вильгельм Вундт²³. Ос­новной огонь его критики был направлен против методики прове­дения экспериментов в Вюрцбургской лаборатории, не удовлетворявшей, по мнению Вундта, требованиям, предъявляемым к научной постановке эксперимента.

К критическим замечаниям Вундта присоединился Титченер.

В лаборатории Титченера был произведен ряд эксперимен­тов, основным методом которых была, разумеется, интроспек­ция. В одном из опытов²⁴ исследовалось состояние сознания, называемое ожиданием. Методика состояла в предъявлении последовательно ряда раздражителей. Сообщая о своих пере­живаниях, испытуемые говорили об ожидании появления сти­мулов. Так же, как участники опытов Вюрцбургской школы, испытуемые Корнельской лаборатории отмечали лишь эпизоди­ческое появление наглядных образов. Но в отличие от первых, все они без исключения указывали на ощущения напряжения мышц, задержку дыхания, «установку» органов чувств в период ожидания. На основе этих данных самонаблюдения эксперимен­татор пришел к заключению, что сознание ожидания и есть кинестезические ощущения.

В другом опыте, выполненном Кларком²⁵ испытуемые долж­ны были понимать различные предложения и слова, после чего экспериментатор фиксировал их отчет о переживаниях во время .опыта. В этом опыте большинство испытуемых также сообщало о вербальных, зрительных и кинестезических ощущениях и представлениях, исчерпывающих их переживания.

Таким образом, оказывалось, что интроспективные экспери­менты каждый раз подтверждали теоретические позиции тех, кто их проводит. Экспериментаторы при этом не имели никаких средств для контроля и объективной проверки результатов опытов — данных самонаблюдения. Предлагаемые некоторыми психологами критерии надежности результатов интроспекции оказывались совершенно ненадежными. Так случилось с пред­ложенным Бюлером²⁶ критерием «имманентной непротиворечи­вости ряда высказываний». Если возможно, пишет он, из боль­шого числа опытов над различным мыслительным материалом и с различными задачами выводить некоторые общие положения, то это может служить основанием для вывода о том, что эти положения до известной степени выражают действительное положение вещей. Оказалось, однако, что, пользуясь этим кри­терием, противники и сторонники Вюрцбургской школы прихо­дили к прямо противоположным выводам: показания самонаб­людений оказывались непротиворечивыми лишь внутри каждо­го из борющихся направлений.

________________________

²³ W. Wundt. über Ausfrageexperimente und über die Methoden zur Psychologie des Denkens. – «Psychologische Studien», 1907, Bd. III , H. 4, S. 301.

²⁴ W.H. Pyle. «American Journal of Psychology», 1909, vol. 20, p. 530.

²⁵ H.M. Clarke. «American Journal of Psychology», 1911, vol. 22, p. 214.

²⁶ K. Bühler. Op. cit., S. 306, 307.

Оценивая причины различий в показаниях испытуемых, мож­но с большой долей вероятности отнести разницу за счет раз­личного доэкспериментального обучения испытуемых школе Вундта — Титченера и Вюрцбургской школе. Значимыми счи­тались отчеты о самонаблюдении лишь тех испытуемых, кото­рые до этого подвергались не менее, чем 10000 опытов. В экспе­риментах при этом участвовали, как правило, психологи, рабо­тавшие в данном направлении. Во время предварительных опы­тов у них вырабатывалось умение осознавать именно то, что отвечало их теоретическим взглядам. Такая избирательная ус­тановка или «задача» самими испытуемыми не осознавалась (это было убедительно показано в опытах Вюрцбургской шко­лы), но определяла результаты экспериментов.

Противоречивость результатов и невозможность объектив­ной проверки данных самонаблюдений вызвала разочарование психологов-экспериментаторов в интроспективном эксперимен­те. В главе «Исследование психологии мышления в капиталисти­ческих странах» уже приводились высказывания психологов, считающих, что бесплодный спор вокруг безобразной мысли явил­ся одним из важных факторов, подорвавших престиж интро­спекции в психологическом эксперименте. Наиболее широко этот спор развернулся накануне выступления Уотсона со своей бихевириостической платформой и, несомненно, подготовил почву для распространения поведенческих идей среди психологов.

Каково же значение Вюрцбургской теории безобразной мыс­ли в общем развитии психологии мышления?

Эта теория представляет собой попытку преодолеть господствовавшее в то время деление психических явлений на ощущения, образы, чувства и акты воли.

В круг метафизически понимаемых познавательных элемен­тов психики, таких, как ощущения, восприятия и представления отдельных изолированных объектов, представители Вюрцбург­ской школы попытались ввести новые элементы — осознавание значений и отношений. Привлечение внимания психологов к факту переживания отношений является исторической заслугой Вюрцбургской школы. Ограничившись констатацией того, что переживания отношений лишены сенсорного характера, вюрцбуржцы не поставили вопроса о том, откуда же берутся у чело­века такие переживания, толкуемые ими как знания. Впрочем, с позиций психологии сознания, отрывающей психику от деятельности человека и окружающего мира, ответ на этот вопрос может быть дан лишь в духе априоризма. Сами вюрцбуржцы этого вывода не сделали, но несомненно, что он имплицитно содержится в их основных положениях.

Центральное положение Вюрцбургской школы о том, что абстрактно-логическое мышление качественно отлично от ощуще­ний и восприятий и что у человека существует не наглядное, или безобразное, знание, следует признать правильным. Но в рамках Вюрцбургской школы оно означало метафизический отрыв мы­шления от его чувственной основы. Однако не менее метафизи­ческой была и позиция противников этой школы (Вундта и Тит­ченера), попытавшихся стереть качественное отличие мышления от других форм познавательной деятельности.

Означает ли, что признание правильности сформулированно­го выше положения есть тем самым признание существования у человека не наглядного знания? Да, несомненно, означает. Ведь никакое, даже самое общее, представление не может ис­черпать содержание таких понятий, как «бытие», «сущность», «материя», «действительность» и сотни других, намного более простых, таких как «зверь», «животное» и т. д.

Человек имеет знание о таких объектах, которые вообще невозможно представить (скорость света, например). Но призна­ние существования не наглядного знания (не могущего, конеч­но, существовать без языка) отнюдь не означает, что оно не свя­зано со своей чувственной основой. Не наглядное знание, пони­маемое как абстрактное мышление, формируется лишь на ос­нове чувственной ступени познания. Но это положение очень мало продвигает вперед трудную и до сих пор неразработанную проблему о предметном содержании абстрактных категорий мышления. Лишь решение этой проблемы позволило бы преодо­леть ложную альтернативу, созданную противниками и сторонниками Вюрцбургской школы: либо признать, что все мышление состоит из связи представлений, и тем самым растворить его в чувственном познании, либо признать его специфику и тогда полностью оторвать от чувственных элементов. Обе постановки вопроса неприемлемы. Проблема в настоящее время может формулироваться лишь следующим образом: как конкретно свя­зано абстрактное знание со своими чувственными корнями? В каком отношении оно находится к объективной действитель­ности, какие свойства и отношения, какие стороны объектов оно отражает? Каково, иначе говоря, его предметное содержание? И, наконец, какова его структура? Разработка этой проблемы остается и поныне задачей философии и психологии. Постанов­ка ее Вюрцбургской школой явилась вкладом в проблематику психологической науки.