Рекомендуемая литература

1. Блок, А. Последние дни императорской власти / А.Блок; по неизд. документам сост. А.Блок. – Минск, 1991.

2. Бунин, И. Окаянные дни / И.Бунин // Литературное обозрение. – 1989. – № 4, 6, 7.

3. Горький, М. Несвоевременные мысли. Заметки о революции и культуре /М.Горький. – М., 1990.

4. Литературное движение советской эпохи: материалы и документы: хрестоматия / П.И.Плукшин. – М., 1986.

5. О партийной и советской печати: сб. документов. – М., 1954.

6. Пастернак, Б. Об искусстве. «Охранная грамота» и заметки о художественном творчестве /Б.Пастернак. - М., 1999.

7. «Счастье литературы». Государство и писатели. 1925 – 1938: документы / сост. Д.Л.Бабиченко. – М., 1997.

8. Троцкий, Л. Литература и революция / Л.Троцкий. – М., 1991.

9. Аронов, А.А. Мировая художественная культура. Россия. Конец ХIХ - ХХ век: справочные материалы /А.А.Аронов. – М., 1999.

10. Березовая, Л.Г. История русской культуры: учеб. для студ. вузов / Л.Г.Березовая, Н.П.Берлякова. – М., 2002. – Ч.2.

11. Бригадина, О.В. История культуры России новейшего времени: комплекс учеб.-информ. материалов / О.В.Бригадина. – Минск, 2003.

12. Зезина, М.Р. От Горького до Солженицына / М.Р.Зезина, Л.В.Кошман, Л.Я.Штейнберг, И.В.Кондаков. 2-е изд., доп. – М., 1997.

13. Кондаков, И.В. Русская культура: краткий очерк истории и теории: учебное пособие для студентов вузов / И.В.Кондаков. – М., 1999.

14. Красовицкая, Т.Ю. Русская литература как предмет знания в 1917 – 1920-е годы / Т.Ю.Красовицкая // Отечественная история. – 2003. – № 2. – С.168-176.

Творческие задания

1. «Золотая голова на плахе…» – С.А.Есенин.

2. «Человек-эпоха» – А.А.Блок.

3. Искусство и революция в жизни и творчестве В.В.Маяковского.

4. М.Горький: творческие искания и судьба.

Аналитическая работа с документами эпохи

Задание 1. Какие надежды возлагали на революцию деятели культуры? Обратите внимание на образность их восприятия революции.

А.Белый. Революция и культура. Статья (1917)

Как подземный удар, разбивающий все, предстает революция; предстает ураганом, сметающим формы; и изваянием, камнем застыла скульптурная форма. Революция напоминает природу: грозу, наводнение, водопад; все в ней бьет «через край», все чрезмерно.

В умелом «чуть-чуть» создается гармония контуров Аполлоновой статуи.

Обилие произведений искусства обычно в предреволюционное время; и – после. Наоборот: протяженность художеств ослаблена в миг революции.

Меж революцией и искусством установима теснейшая связь; но эту связь нелегко обнаружить: она сокровенна; неуловима прямая зависимость завершенных творений искусства от воли революции: направления роста стеблей и корней из единого центра обратны друг другу; рост проявлений творческой формы и рост революции тоже обратны друг другу.

Но центр роста один.

Произведения искусства суть формы культуры, предполагающей культ, т.е. бережный, кропотливый уход, предполагающий непрерывность развития; вся культура искусств обусловлена эволюцией.

Как подземный удар, разбивающий все, предстает революция; эволюция – в непрерывности формирования жизни; в эволюции революционная лава твердеет в плодоносящую землю, чтобы из семени встал зеленеющий юный росток.

Цвет культуры – зеленый, и цвет революции – огненный. С точки зрения этой изорвана эволюция человечества революционными взрывами <…>; революционные взрывы сменяют волну эволюции; но их кроют покровы бегущих за ними культур; за зеленым покровом блистает кровавое пламя, и за пламенем этим опять зеленеет листва; но зеленый цвет дополнителен к красному. <...>

Прометеев духовный огонь есть очаг революции в предреволюционное время; он – бунт против фальши подмены: текучей, пластической формы ее материальным каркасом; революция начинается в духе; в ней мы видим восстание на материальную плоть; выявление духовного облика наступает позднее; в революции экономических и правовых отношений мы видим последствия революционно-духовной волны; в пламенном энтузиазме она начинается; ее окончание – опять-таки в духе: в семицветной заре, восстающей из брызг, в романтической, тихой, сияющей радуге новорожденной культуры.

Неоформленность содержания революций порой угрожает культуре; обратно: насильственный штемпель на ценностях и продуктах культуры, взгляд на них как на ходкий товар обладает магическим свойством, он становится прикосновением Мидаса; прикосновение Мидаса, гласит мифология, превращало предметы в куски неподвижных металлов; прикосновение грубой власти к культуре сжимает свободу течения жизни; в государственном капитализме культура – продукт; в революции искусство – процесс, не имеющий явственной, проявленной формы; здесь продукт и процесс противопоставлены; буйственно бьющая мощь противопоставлена дремлющей, тяжелеющей косности ¹ .

¹ Белый, А. Символизм как миропонимание / А.Белый. – М., 1994. – С.296 - 298.

З.Н.Гиппиус. Веселье (29 октября 1917)

Блевотина войны - октябрьское веселье!

От этого зловонного вина

Как было омерзительно твое похмелье,

О бедная, о грешная страна!

Какому дьяволу, какому псу в угоду,

Каким кошмарным обуянный сном,

Народ, безумствуя, убил свою свободу,

И даже не убил – засек кнутом?

Смеются дьяволы и псы над рабьей свалкой,

Смеются пушки, раззевая рты...

И скоро в старый хлев ты будешь загнан палкой,

Народ, не уважающий святынь! ¹

¹ Гиппиус, З.Н. Живые лица: Стихи. Дневники: в 2 книгах. Кн. 1 / З.Н.Гиппиус. – Тбилиси, 1997. – С. 149.

В.Ф.Ходасевич. Белый коридор. Из кремлевских воспоминаний (1925)

У Луначарского в белом коридоре

К концу 1918 года, в числе многих московских писателей (Бальмонта, Брюсова, Балтрушайтиса, Вяч.Иванова, Пастернака и др.), я очутился сотрудником Тео, то есть Театрального отдела Наркомпроса. Это было учреждение бестолковое, как все тогдашние учреж­дения. Им заведовала Ольга Давыдовна Каменева, жена Льва Каменева и сестра Троцкого, существо безличное, не то зубной врач, не то акушерка. Быть может, в юности она игрывала в любительских спектаклях. Заведовать Тео она вздумала от нечего делать и ради престижа.

Писатели были в Тео только вкраплены. Основное ядро составляли какие-то коммунисты, рабочие, барышни, провинциальные актеры без ангажемента, бывшие театральные репортеры, студенты, художники. Они неизвестно откуда являлись и неизвестно куда пропадали, высказав свое мнение. В Тео преимущественно заседали, но, вероятно, не было и двух заседаний с одинаковым составом участников. Поэтому ни один вопрос не ставился точно, и ни одно дело не доводилось до конца. Впрочем, никто и не знал, что надо делать. Говорили преимущественно «к порядку дня» и перманентно «организовывались», неизвестно с какою целью. Однако заседали секционно, коллегиально и пленарно, писали проекты, составляли схемы, инструкции и мандаты, а больше всего почему-то переезжали из этажа в этаж, из комнаты в комнату огромного здания на Неглинной улице. Все пересаживались, как крыловский квартет.

Были разные секции. Вячеслав Иванов, например, заведовал историко-театральной, а Балтрушайтис (он еще не был тогда литовским посланником) стоял во главе репертуарной, в которой сидел и я. Мы составляли репертуарные списки для театров, которые не хотели нас знать. Мы старались протащить классический репертуар: Шекспира, Гоголя, Мольера, Островского. Коммунисты старались заменить его революционным, которого не существовало. Иногда приезжали какие-то «делегаты с мест» и, к стыду Каменевой, заявляли, что пролетариат не хочет смотреть ни Шекспира, ни революцию, а требует водевилей: «Теща в дом — все вверх дном», «Денщик подвел» и т.п. Нас заваливали рукописями новых пьес, которые мы должны были отбирать для печатания — в остановившихся типографиях на несуществующей бумаге. В зной и в мороз, в пиджаках, зипунах, гимнастерках, матросских фуфайках, в смазных сапогах, в штиблетах, в калошах на босу ногу и совсем босиком шли к нам драматурги толпами. Просили, требовали, грозили, ссылались на пролетарское происхождение и на участие в забастовках 1905 года. Бывали рукописи с рекомендацией Ленина, Луначарского и Вербицкой. В одной трагедии было двадцать восемь действий. Ни одна никуда не годилась.

Чтобы не числиться нетрудовым элементом, писатели, служившие в Тео, дурели в канцеляриях, слушали вздор в заседаниях, потом шли в нетопленые квартиры и на пустой желудок ложились спать, с ужасом ожидая завтрашнего дня, ремингтонов, мандатов, г-жи Каменевой с ее лорнетом и ее секретарями. Но хуже всего было сознание вечной лжи, потому что одним своим присутствием в Тео и разговорами об искусстве с Каменевой мы уже лгали и притворялись¹ .

¹ Ходасевич, В.Ф. Тяжелая лира / В.Ф.Ходасевич.– М., 2000. – С. 208-209.

A.M.Горький. Речь на Московском публичном собрании общества «Культура и свобода» (1918)

Мне кажется, что первым должным делом следует признать необходимость объединения интеллектуальных сил старой опытной интеллигенции с силами молодой рабоче-крестьянской интеллигенции. <...>

Речь идет не о внешнем и механическом соединении людей, разно мыслящих, но о внутреннем и живом слиянии едино чувствующих. Только так и только этим путем мы выйдем к действительной культуре и свободе.

Предвижу возражения: – а политика?

Надо встать над политикой, надо научиться и уметь ограничивать свои политические эмоции. При желании – это возможно. Политика является чем-то подобным низшим физиологическим потребностям, с тою неприятною разницей, что потребности политики неизбежно совершаются публично.

Политика, кто бы ее ни делал, всегда отвратительна, ибо ей неизбежно сопутствуют ложь, клевета и насилие. И так как это правда, ее все должны знать, а это знание, в свою очередь, должно внушить сознание преимущества культурной работы над политической.<...>

Пойдемте же к человеку, который и грязно, и много грешен, но искупает грязь и грех величайшими, невыносимыми страданиями.

Можем ли мы создать атмосферу, в которой человеку дышалось бы легче?

И можем, и должны ¹.

1 Горький, A.M. Несвоевременные мысли /А.М.Горький. - М., 1990. - С. 258, 259, 260.

Ю.П.Анненков. Александр Блок. Воспоминания (1991)

Был ли автор кровавых «Двенадцати» революционером в привычном, банальном, уличном смысле этого слова? Считал ли он революцию действительным обновлением?

В 1917–1919 годах Блок, несомненно, был захвачен стихийной стороной революции. «Мировой пожар» казался ему целью, а не этапом. «Мировой пожар» не был для Блока даже символом разрушения: это был «мировой оркестр народной души». Уличные самосуды представлялись ему более оправданными, чем судебное разбирательство. «Ураган, неизменный спутник переворотов». И снова, и всегда – Музыка. «Музыка» с большой буквы. «Те, кто исполнен музыкой, услышат вздох всеобщей души, если не сегодня, то завтра», – говорил Блок еще в 1909 году. В 1917 году Блоку почудилось, что он ее услышал. В 1918-ом, повторив, что «дух есть музыка», Блок говорил, что «революция есть музыка, которую имеющий уши должен услышать», и заверял интеллигенцию: «Всем телом, всем сердцем, всем сознанием – слушайте революцию». Эта фраза была ровесницей поэмы «Двенадцать». <...>

На «музыкальную» тему о Блоке опубликовано уже большое количество статей. Наиболее давняя и, может быть, лучшая из них принадлежит перу нашего общего товарища, композитора Артура Лурье: написанная всего три месяца после смерти Блока <...>.

Лурье писал: «<...>Русская революция кончилась со смертью Александра Блока. Блок пламенно верил, что «музыка нас не покинет», но теперь, когда его с нами нет, мы знаем, что дух музыки отлетел от нас, и мы можем следить лишь последние гаснущие огни его ... Всякая попытка к индивидуальному исканию выхода – «останется только попыткой, бесцельной и тщетной... Мы пребываем в безвыходности, в безмузыкальности»¹.

¹ Анненков, Ю.П. Дневник моих встреч: Цикл трагедий: в 2 т. Т. 1 / Ю.П.Анненков. – М., 1991. – С. 70, 71-72.

А.С.Изгоев. Социализм, культура и большевизм. Статья в сборнике «Из глубины» (1918)

Поняла ли русская интеллигенция весь грозный смысл переживаемых событий? Извлекла ли она необходимые уроки? В нынешней обстановке, когда стихийным разливом смыты все постройки и нет еще физической возможности браться за созидание новых, трудно дать точный ответ на этот вопрос. Но, читая, что пишется, прислушиваясь к тому, что говорится в интеллигентских кругах, начинаешь иногда приходить в отчаяние. <...>

<...> Никогда в обществе социальные связи не были столь слабы, столь надорваны, как во времена официального царства социализма.<...>

Социализм – это христианство без Бога. Но при господстве такого своеобразного «христианства» люди не только не работают совместно и дружно, а как волки, бросаются один на другого, смотрят друг другу в рот, считают куски в чужом рту и вырывают их вместе с жизнью.<...>

Религия – основной камень культуры человеческого общества. Когда захотели строить без него, человеческого общества построить не смогли, а лишь показали несколько картин звериной свалки ...

IV

За религией в области духовной жизни следуют наука и искусство. Наука и искусство, в том виде, как они существуют на Западе, давно были объявлены социалистами «буржуазными».<...> Сплошь и рядом наши профессора общественных наук являлись лишь скромными учениками Чернышевского, Михайловского, Плеханова и ученые труды многих из этих кафедральных ученых мало чем отличались от полемических статей социалистических публицистов.<...> В области «науки», как и в области цензуры, русские социалисты-большевики дали бесконечное число анекдотов, затмивших все, чем когда-то кололи глаза самодержавной бюрократии Павла и Николая I.

Некультурность социализма в области науки сводится к тому же его основному греху, как некультурность в области моральной жизни: к мечте о возможности разорвать традицию мировой человечес­кой жизни и из царства «буржуазной скверны» перескочить в «социалистический рай».<...>

В области искусства большевики тоже обещали показать русскому народу «новую землю и новое небо». Для этого А.В.Луначарскому дано было специальное поручение и много миллионов денег. Деньги оказали свое влияние, и десятки пилигримов потянулись на зажженный огонек. Создалось ли особое «пролетарское» искусство? Об этом представляю судить специалистам. Пока что в этой области ничего, кроме анекдотов, и при том скверных анекдотов, не слышно. <...>

Огромные культурные ценности – наука и искусство – суть ценности «буржуазного мира». Опыт русских большевиков засвидетельствовал, что эти ценности не могут существовать в «социалистическом царстве». Там для них нет воздуха.<...>

VII

Главная причина нынешнего краха русского социализма в его лживом учении о человеке.<...>

Всякому, кто задумается над русской революцией, не может не броситься в глаза, что социализм ошибался не только в своем отношении к высшим сторонам человеческой натуры, к духовным стремлениям человека, но что он не понимал и стимулов его материальной деятельности, на которой собирался строить всю общественную жизнь и все социальные связи ¹

¹ Из глубины: Сборник статей о русской революции. – М., 1990. – С. 151, 157-160, 167, 168.

Задание 2. Выделите черты авангардного искусства, пролеткульта, которые, на ваш взгляд, могли оказать влияние на формирование модели советской культуры.

О.Г.Савич. Имажинист. Статья.(1922)

Кризис поэзии – аксиома. Быстрота жизни подчеркивает ее. Услышанное в кафе испаряется в холоде уличной ночи. Случайно прочтенное скользит по льду восприятия, не оставляя следа. Какими гвоздями вбить стихи в засоренную голову? Нужен трюк. Это поняли имажинисты. И трюк нашли – образ. Прием не новый, но на привычном легче работать и привлечь внимание. Цель достигнута - внимание привлечено. Трюк как таковой уже талантлив, раз достиг цели. Есть ли что, кроме трюка?

Содержание поэзии извечно. Отсюда парадокс – поэзия не имеет содержания. Приемы разнообразны, но различны по эпохам. Второй парадокс: новый прием – новая поэзия. Вряд ли интересна полемика по идеологии, но ясно: один прием - прием в единственном числе – этого мало для поэзии, как мало и голого приема, поэтому напор на образ я назвал трюком. Ясно и второе: талант рвет путы школ. Живучесть имажинизма в том, что каждый из его столпов в идеологии противоречит другому, <...> а своими стихами – часто и самому себе. Идя под одним флагом, имажинисты каждый в себе, несут живую душу.<...>¹ .

¹Из архива поэта и прозаика Овадия Герцовича Савича (1897 – 1967) // Вопросы литературы. – 1989. – № 12. – С. 272-273, 275.

А.А.Богданов. Простота или утонченность? Статья (1920)

Художественное творчество свободно. Предписывать, навязывать ему простоту формы или требовать утонченности было бы нелепо. Но если мы знаем, из какого жизненного содержания художник исходит, для какого материала он ищет формы, то, опираясь на научную теорию, вполне возможно заранее определить, какая из двух тенденций является естественной в данном случае, а следовательно, и наиболее соответствующей задаче; а отсюда получатся выводы о вероятности успеха и неуспеха работы, идущей в том или другом направлении. <...>

Пролетарская поэзия только нарождается; в своем развитии она неизбежно должна выработать новые, свои собственные формы; они еще не определились, они – предмет исканий. Но уже известно, по крайней мере, в своей общей характеристике, ее основное содержание. Оно - вся жизнь рабочего класса: его мирочувствование, миропонимание, практическое мироотношение, стремления, идеалы. Это именно то, что новый художник должен выражать, организованно воплощать в образах, создавая из их ткани живую связь для своего классового коллектива, связь, способную дальше расти и расширяться до общечеловеческой. <...>

Поэт прежнего типа, по существу, также идеолог некоторого коллектива – класса или группы. Но как он относится к этому коллективу, своей «публике»? Сознает ли он свою связь с ним, отдает ли ему свою душу, понимает ли себя как его выразителя и работника-организатора? Нет, потому что те классы и группы, построенные из обособленных личностей, чуждых друг другу, частью равнодушных, а частью ожесточенно борющихся между собою за мелкие интересы, не могут порождать в своем идеологе чувства живого единства с коллективом.<...>

Иное дело – поэт пролетарский. <...> Он воспринимает свой класс через ближайшую товарищескую среду – своей фабрики, союза, партии; для него это не просто чужие люди и не досадные конкуренты, среди которых надо пробиться, а сотрудники в деле жизни; и так как он поэт, то он чувствует это непосредственнее и сильнее других. <...> Пролетарский поэт, следовательно, носит в себе коллектив, сливается с ним душою, с ним работает в поэтическом творчестве, как во всяком другом труде и борьбе. Стремление быть ясным для него неизбежно; ибо ясность – это доступность коллективу, это элемент коллективизма ¹.

¹ Богданов, А.А. Вопросы социализма // А.А.Богданов. - М., 1990. - С. 450, 453.

В.Т.Шаламов. Двадцатые годы. Заметки студента МГУ (1920-е гг.)

<...>Двадцатые годы – это время литературных сражений, поэтических битв на семи московских холмах: в Политехническом музее, в Коммунистической аудитории 1-го МГУ, в клубе Университета, в Колонном зале Дома союзов. Интерес к выступлениям поэтов, писателей был неизменно велик. Даже такие клубы, как Госбанковский на Неглинном, собирали на литературные вечера полные залы.<...>

Выступления поэтов, писателей, критиков были двух родов: либо литературные диспуты-поединки, где две группы сражались между собой большим числом ораторов, либо нечто вроде концертов, где читали стихи и прозу представители многих литературных направлений.

Двадцатые годы были временем ораторов. Едва ли не самым любимым оратором был Анатолий Васильевич Луначарский.<...>

Двадцатые годы нельзя представить себе без «Синей блузы». Искусства советского, нового искусства без «Синей блузы» представить нельзя. «Синяя блуза» была гораздо большим, чем эстрадная форма, малая форма. Новизна ее театральных идей привлекала к себе самых лучших писателей, поэтов, самых интересных молодых режиссеров того времени. <...> Сергей Юткевич ставил в коллективе «СБ» оратории, скетчи.<...>

Пока академические театры раскачивались и приглядывались к революции, «Синяя блуза» вышла на авансцену времени, казалась новым явлением быта, новой дорогой искусства....

Спрос на художественную литературу рос. Создано было новое акционерное общество, огромное издательство «Земля и фабрика». С маркой «ЗИФ» выходили книги русские и переводные, альманахи «Недра», журнал «30 дней» <...>¹.

¹Юность. – 1987. – №. 11. – С. 37, 38, 39, 40.