1.3. Морфологический уровень языка

Принято выделять по крайней мере следующие четыре уровня: уро­вень фонем, или минимальных единиц; уровень морфем, или минимальных значимых единиц; уровень словоформ, или минимальных автономных единиц; уровень высказываний, или мини­мальных коммуникативных единиц; однако число уровней может быть и большим и полностью зависит от конкретной модели языка, принима­емой исследователем.

Вопросы о двух различных способах определения круга лиц, под­лежащих призванию к наследованию оснований наследования (кстати, наименование ст. 111 Кодекса). Если наследование — это частный случай универсаль­ного правопреемства, то называя «закон» и «завещание» основаниями наследования, мы должны будем признать, что они являются юриди­ческими фактами — основаниями наследственного правопреемства или, по крайней мере, основаниями возникновения наследственного правоотношения. Наличие завещания можно было бы, конечно, рассматривать в каче­стве юридического факта (правда, не очень понятно, к какой их разно­видности относящегося), но как быть с его полным либо частичным отсутствием, а также с наличием обстоятельств, исключающих (пол­ностью или в части) применение содержащихся в нем норм?

«Крайние» уровни будут интересовать нас в минимальной степени и лишь постольку, поскольку нам необходимо будет очертить границы морфологии, поэтому фонологическую и синтаксическую проблемати­ку мы подробно затрагивать не будем. Заметим лишь, что основное отличие между объектами изучения фонологии и морфологии состоит в том, что первая имеет дело с не-знаковыми, тогда как вторая — со знаковыми единицами. Фонемы, несмотря на то, что они позволя­ют различать знаки естественного языка, сами знаками не являются, поскольку не имеют означаемого; коль скоро фонеме или сочетанию фо­нем оказывается возможно приписать какое-либо значение, перед нами оказывается двусторонняя единица, обладающая полноценным «планом выражения» и «планом содержания» (если использовать терминологию Л. Ельмслева): ср. различие между русской фонемой /а/ и союзом а, между французской фонемой /о/ и словом еаи /о/ 'вода', и т. п. С другой стороны, граница между объектами морфологии и синтаксиса гораздо более условна, и возможность ее однозначного проведения сильно меня­ется от языка к языку; именно поэтому морфологию и синтаксис часто объединяют (под названием «грамматики») и на основании знаковой природы их объектов противопоставляют фонологии. [9, c.118]

Вопросы о двух различных способах определения круга лиц, под­лежащих призванию к наследованию оснований наследования (кстати, наименование ст. 111 Кодекса). Если наследование — это частный случай универсаль­ного правопреемства, то называя «закон» и «завещание» основаниями наследования, мы должны будем признать, что они являются юриди­ческими фактами — основаниями наследственного правопреемства или, по крайней мере, основаниями возникновения наследственного правоотношения. Наличие завещания можно было бы, конечно, рассматривать в каче­стве юридического факта (правда, не очень понятно, к какой их разно­видности относящегося), но как быть с его полным либо частичным отсутствием, а также с наличием обстоятельств, исключающих (пол­ностью или в части) применение содержащихся в нем норм?

Если понимать естественный язык как совокупность соответствий между значением и звучанием, между «содержательной» («семантичес­кой») и «материальной» (акустической или графической) субстанцией текстов, то следует признать, что соответствие это имеет сложный харак­тер и не может быть описано непосредственно. Количество потенциаль­ных текстов на любом естественном языке бесконечно (по крайней мере, теоретически), но эти тексты состоят из конечного числа конструктив­ных единиц; более того, сами эти конструктивные единицы во многих случаях тоже оказываются неэлементарными и состоят из других, более простых единиц. Такая особенность устройства языка обычно описывает­ся в терминах уровневой организации языка: совокупность единиц одного порядка сложности называется уровнем, а модель языка в целом (т. е. порождение и понимание текстов) представляется как правила перехода с одного уровня на другой, начиная от «низших» уровней (содержащих элементы звуковой субстанции) к «высшим» уровням (состоящим из эле­ментов смысловой субстанции) при анализе текста, и в обратном поряд­ке — при его синтезе. Единица каждого уровня, таким образом, состоит из одной или (как правило) нескольких единиц более низкого уровня.

Вопросы о двух различных способах определения круга лиц, под­лежащих призванию к наследованию оснований наследования (кстати, наименование ст. 111 Кодекса). Если наследование — это частный случай универсаль­ного правопреемства, то называя «закон» и «завещание» основаниями наследования, мы должны будем признать, что они являются юриди­ческими фактами — основаниями наследственного правопреемства или, по крайней мере, основаниями возникновения наследственного правоотношения. Наличие завещания можно было бы, конечно, рассматривать в каче­стве юридического факта (правда, не очень понятно, к какой их разно­видности относящегося), но как быть с его полным либо частичным отсутствием, а также с наличием обстоятельств, исключающих (пол­ностью или в части) применение содержащихся в нем норм?

Когда говорят о различии объектов морфологии и синтаксиса, то обычно утверждают, что морфология описывает сочетания морфем в пре­делах словоформы, а синтаксис — сочетания словоформ в пределах пред­ложения; таким образом, морфема — минимальная, а словоформа — максимальная единица морфологического уровня. Но для чего нужно вводить такое различие? Разве нельзя считать, что правила сочетания морфем друг с другом в целом одинаковы, независимо от того, касаются ли они отдельных морфем или их комплексов? Может быть, понятие словоформы просто избыточно (или, по крайней мере, его значение преувеличено)? Такие предложения в лингвистике, действительно, обсу­ждались, и некоторые основания для того, чтобы считать их истинными, могут найтись. В лингвистике 50-60 гг. (особенно американской) модель языка, в которой синтаксис начинался сразу же «после фонологии», была какое-то время даже достаточно популярна. Тем не менее, существует слишком много фактов, свидетельствующих о том, что в большинстве языков мира (хотя, быть может, действительно и не во всех) существуют словоформы как объекты с особыми свойствами; иначе говоря, соче­тания морфем «внутри» словоформы и сочетания самих словоформ для таких языков следует описывать с помощью разных правил и в раз­ных компонентах модели языка.

Вопросы о двух различных способах определения круга лиц, под­лежащих призванию к наследованию оснований наследования (кстати, наименование ст. 111 Кодекса). Если наследование — это частный случай универсаль­ного правопреемства, то называя «закон» и «завещание» основаниями наследования, мы должны будем признать, что они являются юриди­ческими фактами — основаниями наследственного правопреемства или, по крайней мере, основаниями возникновения наследственного правоотношения. Наличие завещания можно было бы, конечно, рассматривать в каче­стве юридического факта (правда, не очень понятно, к какой их разно­видности относящегося), но как быть с его полным либо частичным отсутствием, а также с наличием обстоятельств, исключающих (пол­ностью или в части) применение содержащихся в нем норм?

Перечисление таких правил и является, в сущности, теоретическим обоснованием особого статуса морфологии, отличного от синтаксиса. Ниже мы кратко рассмотрим наиболее важные аргументы этого рода, которые обеспечивают признание за словоформой ее центрального места практически во всех современных морфологичес­ких теориях. [10, c.91]