6. О левом ребячестве

В шестьдесят четвертом Н. С. Хрущев заявил всему миру: «Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме». В то время, когда в стране не хватало хлеба насущного, когда сахар и колбаса отпускались по талонам, когда попробовать цитрусовые или полакомиться паюсной икрой (по магазинным ценам) можно было только через «заднее крыльцо» этих магазинов, как-то плохо верилось в эту всесоюзную сказку. Несколько успокаивало то, что и новорожденные были «нынешним поколением», и хо-телось думать, что может, это говорится для них. К тому же, как-то нигде не уточнялось, что это такое «жить при коммунизме». Правда, примеров такой жизни хватало и тогда. В министерских и обкомовских столовых и прочих, закрытых от простого люда, местах было, чего выбрать по сходным ценам. Начальственная и административная элита жила припеваючи, порой, уже обходясь без денег, и дело, казалось бы, оставалось за небольшим — дотянуться до их уровня остальным. Но этих остальных было ой, как много!

Кредо Советской власти, ее идеологии было — ни в коем случае не допускать частной собственности, а личная собственность граждан порой сводилась к куску мыла, зубной щетке и своей тарелке. Если семья обза-водилась новым автомобилем, не успев продать старый, или вдруг заимела второй сад или гараж, то за такие дела из партии исключали — собственник! Все должно было работать и работало на обобществленный труд.

По всей стране и даже в сельской местности строилось единообразное жилье, как метко окрестят его потом в народе «хрущебы». Тысячи и тысячи семей переезжали из бараков и землянок в эти новые бесплатные «апарта-менты», и было большим, почти несбыточным счастьем даже тогда, когда семья из пяти человек заселялась в однокомнатную квартиру. И уж, конечно, никаких личных садов, огородов, погребов и гаражей — только коллектив-ные. Дачи можно было иметь лишь отдельным персоналиям, да и то, как правило, не личные, а государственные, чтобы знал, что теряет, если вдруг не приглянулся вышестоящему. Простому народу хором строить не разреша-лось, а вот домик в саду «6х6» — можно. Но даже это коллективное приоб-рести можно было, простояв иногда многолетнюю очередь. Талон на полу-чение ковра или мебельного гарнитура приравнивался чуть ли не к медали, а автомобиля — к ордену. Но все это могло состояться лишь при одном непре-менном условии — не менять места работы.

Гегемоном общества в лозунгах был рабочий класс, а на деле он оста-вался бесправным и неимущим пролетариатом, каким был от первых до последних дней Советской власти. Единственный раз, в Черкассах он попы-тался заявить о своих правах, и вы знаете, чем это кончилось.

Вечный дефицит на все и вся, да обобществленный труд правили об-ществом. Если бы не это «левое ребячество», если бы в теории коммунизма была бы допустима частная собственность, а на практике в шестидесятые годы на семью выделялось бы не пресловутых «шесть соток», а раза в три больше (благо, земли у нас несколько больше, чем на японскую и даже американскую душу), то не нужно было бы строить по всей стране так много этих самых «хрущёб». Стояла бы сегодня красивая двухэтажная Россия в цветущих садах, с надворными постройками и гаражами, и не мыкались бы люди между ними. Жили бы наши семьи сегодня единым кланом, под одной крышей и не спивались бы мужики от безделья в коммунальных квартирах. Посмотрите, как хорошеет город, когда его обустраивают частники. Одни только магазины чего стоят! Не расходовалось бы сегодня столько тепла этих домов на обогрев улиц. Не нужно было бы сегодня ломать голову по целому комплексу вопросов жилищной реформы и т. д., и т. п. Не нужны были бы эти многочисленные заводы и комбинаты стеновых блоков и крупнопанель-ного домостроения, стоящие сегодня памятниками социализму.

Но утопические идеи коммунизма были сильнее здравого смысла, а история не имеет сослагательного наклонения, и посему мы имеем то, что имеем.

Как и в первые годы советской власти, тогда в 60-тых, общество подоз-рительно относилось к «прослойке» — разного рода интеллигенции (препо-давателям, врачам, учителям и т. п.), а посему, как и сегодня, платило за их труд неохотно и мало. И в партию-то их принимали очень и очень ограни-ченно: одного на 4-5 рабочих, чтобы «не засорять» партию нездоровым ин-теллигентским душком. Разных там диссидентов давили всей мощью госу-дарственной машины с тем, чтобы никакие нездоровые мысли не гуляли в народе. Но дышать уже было легче. Стукачи и сексоты (секретные сотруд-ники) уже не звонили «куда надо», и «черные вороны» не кружили ночами по городам и весям, вырывая из постелей очередные жертвы тоталитарной системы.

Вот в такой обстановке советских условностей и недосказанностей ро-дились студенческие строительные отряды, основанные на том же обоб-ществленном труде, и объединенные в студенческие коммуны. Отрядная коммуна помогала втягивать в общий ритм работ всякого, ибо твой заработок в отряде зависел от конечного результата работы всего отряда, ну и как-то от тебя тоже, если ты единое целое с отрядом. И сегодня в околорыночных ус-ловиях, по прошествии почти сорока лет, эти коллективистские произ-водственные отношения доминируют и, особенно в строительстве. Но и се-годня человек с большим удовольствием и отдачей «работает на себя», чем «на весь колхоз». И чем меньше численность этого коллективного хозяйства, тем лучше труженику понять «что почем».

Вот эти-то две антагонистические, непримиримые противоположности из философских категорий «единичного и общего», «личного и всеобщего» бьются, «как рыба об лед» в идеологических платформах России. А новой рыночной государственной идеологии как не было, так и нет.

Тогда в этой борьбе за всеобщее счастье, за коммунистические начала, за обобществленный труд не оставались в стороне и студенческие отряды. Одни пытались платить мало слабому, другие — всем подряд поровну, до уравниловки, по коммунным принципам. И, очевидно, так им казалось, чем большая численность коммуны, тем ближе к коммунизму.

Кто «родил» идею всеобщего обобществления всех 580 душ первого районного строительного отряда в Казахстане в 65-м году, история умал-чивает. Когда до меня долетала весть об этом, я ринулся к отрядам незамед-лительно. Нутром чуял, что это приведет к социальному взрыву. На отряд надвигалась холера. Для полного счастья там только всеобщей коммуны и не доставало!

Долго, всю дорогу в поезде до Магнитогорска линейные отряды выис-кивали крайнего. Как мог успокаивал — заработанных вашим отрядом денег никто не отнимет, «общего передела» не допустим. На этом, казалось, все и закончилось. Очередного шага ко всеобобществляющему коммунизму наши отряды, тогда в 65-м, к счастью, так и не сделали.

Но левацкие традиции живучи. До сих пор новые коммунисты не меня-ют ни названия своей партии, ни идеологии. Очевидно, все-таки собираясь построить коммунизм. Но какой? Рай всеобщего счастья? Но ведь даже каж-дая семья счастлива по-своему. Где уж здесь до всеобщего рая. Утопия все это.

В 1972 году в Якутии районный штаб Челябинского политеха все-таки осуществил идею районной коммуны. Под предлогом технической помощи линейным отрядом была создана диспетчерская служба, которая в одночасье устранила все хозяйственные барьеры и распределяла чужие стройматериалы по собственному усмотрению. Деньги отрядов были обобществлены, разде-лены подушно (при этом те, кто делил, говорят, в накладе не остались). Я на этом шабаше не присутствовал, и лучше спросить мнение о районной коммуне у тех ребят из МИПТ ПТО, кто там работал летом 72-го. Мне они рассказывали об этом, как о хорошо организованном жульничестве, не выби-рая выражений.

Вот тогда и поехал я заключать договора на лето 73-го с тем, чтобы не возрождались более эти левацкие перегибы в отрядном движении. Не первый год я заключал договора с хозяйственниками, и никогда они не интере-совались тем, какая коммуна будет в отрядах. Но теперь это был вопрос вопросов: «Мы до сих пор не можем разобраться с тем, что нам напутали прошлые штабисты. Если опять коммуна районная, то никаких разговоров. Мы такого повтора просто не переживем».

Успокоил, заверил, что все отряды будут жить только своей отрядной коммуной. Так и жили. Один из студентов ЧПИ, переживший этот этап сту-денческого обобществления так вспоминал о той большой коммуне: «Кому – на, кому – нет!» Как гвоздь сидит во мне это изречение. Меткое! И никому бы не посоветовал впредь проводить такие эксперименты над людьми, даже проповедовать левое ребячество, тем более, молодым и малоопытным. Могут побить и больно.

И еще. В молодости мне запал в душу эпизод, описанный М. Шоло-ховым в «Тихом доне»: беседуют враги революции, рассуждая о том, что будет потом, после гражданской. Один из них констатирует:

– Какие главные атрибуты большевиков «Молот, серп». А что будет потом? Чем все кончится? Читай наоборот.

Читаю наоборот: «престолом».

Не стало советской власти, но неужели же и эти пророчества о престо-ле сбудутся? С нас станется! Ведь появлялся со всем недавно на нашем пре-столе царь Борис (Николаевич)!? И снова и снова хочется перечитать у Евгения Замятина в его романе-антиутопии «Мы» (кстати, написанным еще в 20-е годы, но запрещенном к изданию при Советах): «как колокола тревоги, как сигнал опасности звучит: люди, не вступайте на путь, ведущий в тупик, - гибельный путь слепого подчинения вождям, бездуховного прагматизма и подавления личности...»

Что-что, а это у нас есть. Оно живуче. Будьте бдительны, люди!