§2 Предмет общей психогенетики

Наследование моделей поведения и психических особенностей может быть названо в числе самых тонких и дискуссионных вопросов психологии человека. Вместе с тем, с точки зрения зоопсихолога или нейробиолога, очевидно, что люди унаследовали от своих предков не только элементарные жизнеобеспечивающие функции в виде безусловных рефлексов, но и немалое количество инстинктов – сложных врождённых поведенческих реакций. В частности, системообразующие социальные инстинкты – агрессивность, сексуальность, отношение к детям и родителям, альтруизм, способность к обучению через подражание, эстетические эмоции, а также врождённые способности к языковой и речевой деятельности. Особенно болезненно ведётся дискуссия по поводу наследования интеллекта и интеллектуальных способностей, ибо эти вопросы затрагивают сам фундамент социологии, педагогики, политики и даже медицины.

До середины XX века с врождёнными реакциями работал кто угодно, но не генетики. Только теперь, в результате объединённых усилий нейробиологов и генетиков, начинают складываться рамки новых специальных научных дисциплин: 1) генетики поведения, изучающей особенности наследования форм и репертуаров поведения, условий их становления и пределы изменчивости; 2) частной психогенетики или генетики психических функций, исследующей закономерности наследования эмоциональных реакций и характера, способностей к научению и памяти, интеллектуальных способностей и влиянию социокультурной среды на развитие и изменчивость названных качеств; 3) наследственной психопатологии, в круг задач которой входит выявление врождённых аномалий психики и наследственных психических болезней. Три названных направления можно обозначить как «общую психогенетику». Важнейшей целью названных наук является обретение способности отличать врождённое от приобретённого. А это даёт человеку средства и надежду на направление (или выправление) своей судьбы, возможность делать свой «выбор жизненного пути». Значительную часть своего материала названные науки черпают из области биологических наук – зоопсихологии и экологии, а также из медицины. Впрочем, гораздо важнее другое обстоятельство – многие гуманитарные науки, такие как социология, педагогика, психология человека и антропология могли бы почерпнуть немало действительно полезного из уже имеющихся наработок биологов.

Генотип и фенотип поведения

Известно, что с естественнонаучной позиции вопрос об эволюции психических функций впервые был поставлен около ста тридцати лет назад Ч.Дарвином в его замечательных трудах «Происхождение человека и половой отбор» и «Выражение душевных движений у человека и животных». Основное положение Дарвина состоит в том, что «чувства и впечатления, различные эмоции и способности, такие как любовь, память, внимание, любопытство, подражание, рассудок и так далее, которыми гордится человек, могут быть найдены в зачатке, а иногда даже в хорошо развитом состоянии у низших животных». При этом его всегда интересовали вопросы изменчивости (индивидуальной и групповой) эмоций и разных форм поведения, а также данные об их наследственной передаче. Учёного привлекали размышления на темы происхождения и эволюции «душевных движений», но их результаты доставляли ему нравственные страдания, поскольку он и члены его семьи были глубоко религиозными людьми.

Удивительно то, что более ста лет общественное сознание, большинство социальных институтов, клерикалы и атеисты упорно сопротивлялись научному исследованию параллелей между поведением человека и животных, обходясь догматическими умопостроениями, которые опирались либо на труды апостолов Церкви, либо– канонизированных апостолов Материализма.

Формально здесь легко обнаруживается этакое «реакционное сопротивлении ортодоксов прогрессивным научным концепциям». Но ведь именно по той причине, что биологическое и социальное начала человека в области психогенетики и сравнительной зоопсихологии необычайно тесно сопряжены, на научные исследования и налагалось великое множество ограничений (хотя природа этих ограничений, а тем более их обоснование, часто находятся вне науки). И отчасти ограничения были вполне оправданы. Нередко научные гипотезы, указывающие (в рамках самой науки) на проблемные области, то есть направления, требующие наиболее интенсивных исследований и проверок, без достаточных основании становились инструментом актуальной политической деятельности, что приводило только к негативным последствиям. Так, «социал-дарвинизм», термин, бывший ругательным в глазах обществоведов,– это, по сути дела, политическая доктрина, а не раздел науки. Сущность этого учения заключается в утверждении, что более обеспеченные классы и нации наследственно превосходят менее обеспеченные. Никакого отношения к научным фактам или теориям данное утверждение не имеет. Ошибочность этого положения была признана крупнейшими генетиками более шестидесяти лет назад и отражена в Эдинбургском манифесте генетиков (1939).

Врождённые программы деятельности

Значительная часть дискуссий вокруг генетики была связана с вопросом о том, что первично в человеке – биологическое или социальное, в частности – генетическое или социальное монопольно определяет развитие личности? По сути дела, эта альтернатива (генетика или среда) является мнимой. Поскольку, когда генетик говорит о наследовании признака, он как бы «по умолчанию», по принципу «два пишем, три в уме» подразумевает, что наследование как процесс, включает ряд последовательных состояний, ведущих к «ставшему», готовому признаку: а) наследственная программа (гены); б) чувствительные (критические) периоды; в) предопределение (детерминация) пути развития; г) формирование (адаптация формы, научение) признака.

По мнению известного генетика М. Д. Голубовского, когда не генетики обсуждают проблемы наследования признаков поведения или психических свойств (даже если это квалифицированные психологи, педагоги или врачи), то нередко упускается ряд важных обстоятельств:

1. Нормальная психическая деятельность, в том числе нормальная система этических реакций и мышление, возможна лишь при условии нормального, не мутантного состояния многих сотен или тысяч генов. Мышление снижается до уровня олигофрении (слабоумия), и начинают проявляться аномалии психики при гомозиготности по любому из сотен уже известных наследственных дефектов, а также при множестве самых разнообразных аберраций хромосом.

2. Очень важно представление о взаимодействии «генотип – среда». Вот самый простой пример. Рецессивная мутация фенилкетонурии блокирует превращение аминокислоты фенилаланин в гирозин, и ребёнок, гомозиготный по этой мутации, становится олигофреном вследствие отравления тканей мозга предшественниками тирозина. Но если сменить диету и кормить младенца не молоком матери, содержащим фенилаланин, а пищей без фенилаланина, ребёнок вырастет вполне психически здоровым. Таким образом, изменением условий среды (в данном случае кормлением) можно устранить дефекты генотипа. Эти и другие факты нередко приводят как довод о неважности генотипа и могуществе среды. Тот факт, что определёнными условиями можно потенциально мутантный фенотип исправить или улучшить до состояния нормы, вовсе не устраняет принципиальных различий между мутантом и нормой! В данном случае именно мутант, а не норма чувствительны к изменению диеты.

Удивительный и убедительный пример «сцепленности» множества генов, ответственных как за формы тела, так и за формы поведения, был получен в рамках исследования генетики поведения при одомашнивании пушных зверей. Программа, выполнявшаяся в 60-е годы, когда исследования по генетике поведения совсем не приветствовались, получила право на существование, поскольку предполагала выведение одомашненных чёрно-бурых лисиц, не требующих содержания в тесных клетках и доброжелательных по отношению к человеку (примерно как собаки). В данном случае предполагалось достигнуть цель методом отбора животных только по признакам поведения, а именно – по неагрессивности к человеку. Результат оказался неожиданным. Действительно, после нескольких генераций была выведена линия чернобурок, своим поведением напоминавших домашних собак. Но вместе с этим, изменилась и их внешность: знаменитая бесценная шерсть потеряла все лучшие свойства, а гордость лисиц – пушистый хвост – изогнулся крючком (сколиоз хвостового отдела позвоночника). Таким образом, опыт провалился в глазах хозяйственников и администраторов. Но ценность его для генетики поведения трудно переоценить, поскольку он показал явление сцепленности признаков поведения и признаков формы, а также продемонстрировал их генетический паритет. Как оказалось, очень трудно обнаружить гены, которые контролируют только поведенческие признаки, не вызывая морфологических изменений.

Суммируя сказанное, возможно сделать следующие выводы: 1. Значительная часть механизмов поведения обусловлена наличием соответствующих структур в организме животного или человека, записана в геноме и эволюционирует на основе тех же закономерностей, что и форма.

2. Поведение обогащается и насыщается массой «приобретённых элементов», влияющих на адаптацию и развитие (эволюцию) вида в силу формирования нейральных механизмов памяти и разных форм научения.

3. Приобретённые элементы поведения могут сохраняться и «обобществляться» видом, включаясь в его «социальный генофонд», а затем наследоваться путём научения (или врождённых, или специальных технологий обучения), минуя «обычный» биологический геном.