20) Петербург второй половины XIX века — Петербург Достоевского

Образ Спб-почти всегда яв-ся фоном для развития сюжетов его романов.Хар-ны точные топографические указания.Вознес.пр-т:тут ютились чиновники низшего и ср.ранга,торговцы,ремесленники(Апраксин,Сенной рынки,Юсупов сад).Панораму Исаак.собора наблюдал аскольников с Николаевского моста.Конногвард.бульвар(встреча Раск.и опозоренной девочки).На углу Глух.пер и Вознес.пр-та нах-ся двор дома,где Раск.прятал вещи от старухи-процентщицы.

Россия вступила на путь капиталистического развития, оставаясь феодальным государством, и ее столица была узлом возникавших противоречий — здесь с наибольшей остротой сталкивались революционно-демократическая и официально-монархическая идеологии, реформистский либерализм и народнический терроризм, религиозно-идеалистическое сознание и материализм отчасти позитивистского, отчасти марксистского типа. И все эти противоборства разворачивались в напряженном поле взаимодействия самодержавия и капитала. Влияние на культуру самодержавной власти оставалось прежним, капитал же существенно модифицировал ее, формировал новый строй общественного сознания. Изменялся образ города, в котором главным эле-ментом становился не княжеский дворец, а «спекулятивный дом» — многоэтажный и многоквартирный, сдававшийся в наем незнатному люду... Особенности столичной жизни в 1880-е годы обстоятельно описал Н.Шелгунов в фундаментальной работе «Очерки русской жизни», вернувшись к традиции сопоставления Петербурга и Москвы, заложенной дискуссией славянофилов и западников: «...Петербург императора Николая был щеголеватый, шикарный и вполне европейский город. Казовою его улицей был Невский проспект, на котором весь Петербург собирался от 2 до 3 часов. Это было действительно что-то блестящее, нарядное, праздничное... После Крымской войны и особенно после освобождения (крестьян. — М. К.} Невский, этот главный нерв Петербурга, утрачивает свой праздничный, "парадный" характер, становится обыкновенною городской улицей... Но как бы Петербург ни менялся прежде внешним образом, в нем была одна особенность, которую он сознавал и которой гордился: Петербург считал себя головой России, и это главенство Россия за ним признавала», ибо он «просвещал и культивировал полудикую крепостную провинцию, обучая ее внешним европейским манерам».

именно в столице по-прежнему пролегала магистральпая дорога развития российской культуры — идеологической, философской, научной, технической, художественной; здесь сложились учения Н.Чернышевского и Н.Добролюбова, Д.Писарева и П.Ткачева, П.Лаврова и Н.Михайловского, М.Каткова и К.Леонтьева; здесь издавались «Отечественные записки» Н.Некрасова и И.Панаева; здесь в 1863 году произошел «бунт 14 студентов»» Академии художеств, положивший начало движению передвижников, а в конце века родились объединение художников и журнал «Мир искусства»; здесь действовала «Могучая кучка» российских музыкантов; здесь расцвели русские опера и балет; здесь приобрел наиболее яркие формы поворот к новым функциональным, конструктивным и стилевым принципам в архитектуре и градостроительстве; здесь же образовался центр русской моды (в столице появилось множество специальных журналов: «Меркурий мод», «Вестник моды», «Мода и новости», «Модный свет» и др.). К концу 1860-х годов около десяти процентов населения города приходилось на представителей интеллигентных профессий, причем значительную часть составляло студенчество, пополнявшееся все больше выходцами из низших социальных слоев. Падение крепостничества сделало разночинца главным деятелем освободительного движения и основным носителем нового типа культуры.

Противоречия, которые вызревали в культуре Петербурга в первой половине века и осознавались А.Пушкиным и Н.Гоголем как противостояние феодальной государственности и представлявшего новую социальную силу, но еще бессильного «маленького человека», развились во второй половине столетия в прямое, открытое, драматическое противоборство, в котором он стал превращаться из жертвы в мстителя, из одинокого страдальца в члена сплоченной политической организации, из несчастного безумца в теоретически обосновывающего свои действия террориста. Смутная угроза обезумевшего героя «Медного всадника» — «Ужо тебе!» — превратилась в бомбу, которую потомок Евгения бросал в ясном уме и твердой памяти в реального царя, и нравственный ригоризм декабристов преобразился в макиавеллистскую по сути этику народовольцев. Столичный статус Петербурга и унаследованная им от Петра и Екатерины роль «окна в Европу» делали возникшую здесь коллизию всесторонней, тотальной, захватывавшей всю культуру города

Конечно, в петербургской художественной культуре второй половины XIX века существовали и крайние позиции — открытая тенденциозность и программа «чистого искусства»; и все же отличительная черта петербургской культуры этого времени — верность пушкинской традиции. Ф.Достоевский был в этом отношении не одинок — к такому идеалу стремился и его великий современник П.Чайковский, в операх и романсах «переводивший» на язык музыки творчество А.Пушкина, а в симфониях воплощавший глубинные противоречия жизни: в с которым в них трагически сталкивается Личность, стояла совершенно реальная сила неподвластных индивиду социальных законов — той же жестокой государственности, символом которой был у А.Пушкина Медный всадник. Ощущение безумия, бреда, фантасмагоричности происходящего порождалось реальной гротескностью Петербурга — такое ощущение зародилось еще у Н.Гоголя на исходе пушкинской эпохи, а вполне трезвый, рационалистичный петербуржец М.Салтыков-Щедрин, создавший фантастический шарж на биографию столицы в «Истории одного города», объяснял эту фантасмагорию в искусстве абсурдностью самой жизни