Глава III. Федор Кузьмич Сологуб. Вехи биографии. Школа отечественной классики, немецкого романтизма, французского символизма. Творческие искания

Моей автобиографии прислать не могу… Да мне и некогда заниматься таким ненужным делом, как писание автобиографий.

Ф.Сологуб. Письмо в редакцию "Литературного календаря‑альманаха 1908"

Первое имя в новой главе русской поэзии и прозы

В конце первого десятилетия нового века литературные критики, регулярно проводившие вошедшие тогда в моду опросы общественного мнения, признали Ф.Сологуба одним из самых знаменитых писателей России. На литературном Олимпе рядом с ним стояли М.Горький, Л.Андреев, А.Куприн¹. О "гремевшей", по выражению Н.Теффи, славе Ф.Сологуба вспоминали в своих мемуарах Г.Чулков, В.Ходасевич, Г.Иванов, П.Перцов. Однако и сто лет тому назад, и сейчас некоторые читатели откладывают в сторону книгу этого автора, едва начав ее читать. Самая уравновешенная и точная оценка популярности этого автора принадлежит Р.Иванову‑Разумнику. Ему, писателю "для немногих", уточнял он, принадлежит в литературе "узкое, но высокое место"². В эпоху бурного развития популярной культуры, когда многие авторы ориентировались на массовое искусство, на массового читателя, Ф.Сологуб вполне сознательно работал на элитарное искусство, на избранного, "посвященного", как сказал М.Волошин, читателя³. (Всего удивительнее здесь то, что первичным объектом его внимания – и, соответственно внимания его элитарного читателя – стала внутренняя жизнь российского мещанства, городской бедноты. Причем если в отечественной прозе эти персонажи, скрывавшиеся за выцветшими ситцевыми занавесками, за горшками с геранью, были уже достаточно хорошо прописаны, то в досологубовской лирике они были прописаны гораздо хуже). Ф.Сологуб до сих пор входит в относительно небольшой ряд прозаиков и поэтов, отношение к которым говорит об уровне интеллектуального развития и эстетической потребности читателя. Тому, кто принимает созданное Ф.Сологубом, равно важно и то, что сказал художник слова, и то, как он это сказал, о чем он при этом думал, что воображал.

О "совершенстве форм", о "совершенстве языка" Ф.Сологуба говорили многие критики и художники. Его незаурядность была очевидна для Л.Шестова, М.Гершензона. Высокую оценку как поэт и прозаик он получил у самых требовательных ближайших собратьев по перу: у А.Блока, В.Брюсова, З.Гиппиус и др. Но и среди "своих" Ф.Сологуб выделяется тяготением к оригинальной образности. "В оригинальности средств изобразительности он… мастер, – писал А.Белый, – "тучка бродила по небу, блуждала, подкрадывалась, – мягкая обувь у туч, – подсматривала"⁴. Автор статьи ищет аналогию этого стиля в изящной словесности и – не находит. Индивидуальность, "свое" место в литературе – это рефрен почти всех публикаций об этом авторе. Но Ф.Сологуб отличается еще одной важной особенностью, связанной с его положением в отечественной словесности. Одним из первых это отметил Е.Замятин, который писал: "И в стилистических исканиях новейшей русской прозы, в ее борьбе с традициями натурализма, в ее попытках перекинуть какой‑то мостик на Запад – во всем этом… мы увидим тень Сологуба. С Сологуба начинается новая глава русской прозы"¹. И не только прозы. В 1912 году А.Ахматова, одна из "преодолевших символизм", подарила мэтру первый сборник стихов с теплыми словами искренней ученической признательности. Позже М.Горький, оппонент "мрачной" поэзии, советовал начинающим стихотворцам учиться у Ф.Сологуба². При этом зачинатель "новой литературы" до сих пор остается наименее изученным и даже загадочным художником.

Многие творческие темы связывают писателя с классикой, с произведениями, вышедшими из жизни. "Знатоком быта" назвала его А.Чеботаревская³. Однако сологубовская проблематика, его освещение даже банальных проблем и решение связанных с ними конфликтов, во многих смыслах оригинальна. Мотивы, образы предшественников в его произведениях соединяются с реалиями текущего времени и фантастикой. За сологубовским первичным планом повествования о житейских историях и грандиозных событиях выступает другой план, мистический, который в конечном итоге определяет движение явлений в этих историях и событиях. Как философ он стремился к выражению сути "вещей в себе", идей за пределами чувственных восприятий. Его стилевая манера в значительной мере интуитивна, он возводит художественный мир, соединяя элементы импрессионизма, экспрессионизма, мистицизма, натурализма и различные пространственно‑временные пласты. Произведения Ф.Сологуба, особенно в начале появления его работ на страницах журналов, нередко воспринимались как "чертовщина", "одурачивание"… Отрицательных, даже уничижительных оценок Ф.Сологуб имел не намного меньше, чем положительных. Причины появления разгромных публикаций, как правило, далеких от модернизма авторов теперь очевидны: искания художника опередили время, его непонятные большинству читателей художественные новации воспринимались как творческие авантюры. Эти обстоятельства объясняет Х.Баран, говоря о новейшей литературе того времени, которая "как в плане содержания, так и в плане выражения бросала вызов исходным ожиданиям читателя…"⁴. Конечно, не все в большом литературном наследии Ф.Сологуба равнозначно. Строфы, строки высокой поэтической пробы где‑то перемежаются у него со строфами и строками малопоэтичными, напоминающими экспериментальные наброски, эскизы.

В последние полтора десятилетия, отмеченные, в частности, вниманием к постмодернизму, о Ф.Сологубе сказано немало слов одобрения и восхищения. Во многих исследованиях упомянута вышеприведенная фраза Е.Замятина, однако не все авторы этих исследований, говоря о Ф.Сологубе, учитывают методологическое значение замятинских слов. Интерпретации авторской позиции в отдельных сочинениях, интерпретации самих сочинений отличаются произвольностью. За этим стоит недостаточное внимание к особенностям личности поэта и прозаика, к его пониманию образного творчества, но, прежде всего, дело в издержках методологии анализа⁵. По‑прежнему идут разговоры о "врожденном" (А.Горнфельд) декадентстве Ф.Сологуба. Но у этой проблемы есть и другая сторона. Исследователи, обвиняющие Ф.Сологуба в декадентстве, смотрят на его художественный мир сквозь призму классики, что с необходимостью вносит в их оценки толику ограниченности, искажения. Пример недопонимания – дискуссии вокруг проблемы смерти в сологубовском творчестве. Десятилетия критиков смущала его, как считалось, "поэтизация смерти", и немногие допускали здесь иную трактовку смерти – преодоление границы, соединяющей мир эмпирический и миры иные, причем границы с двусторонним движением. Ф.Сологуб творит виртуальный мир, где жизнь и смерть имеют особые эстетические измерения. Христианское приятие смерти у него причудливо сочетается с обращением к мифологемам бессмертия, укорененным в подсознании людей, в языческих верованиях племен, плачущих при рождении и веселящихся при смерти человека, в других культовых учениях¹. Его сочинения вырастают из идей, учений о переселениях души и того, что парапсихологи называют генетической памятью о прошлой жизни². Ф.Сологуб начинал другое искусство, в котором, кроме прочих новаций, реальная действительность и реалии предшествующей изящной словесности почти уравновешены в своем значении для художника. Преодолевая миметическое, он шел к "игровому искусству"³.