§ 11. Концепции «сложной» природы древнерусского литературного языка

Более глубокое понимание самой природы литературного язы­ка и вследствие этого более глубокое решение вопроса о проис­хождении древнерусского литературного языка содержится в лек­циях по истории русского литературного языка Б.А.Ларина, ко­торые он читал в Ленинградском университете в конце 1940-х — начале 1950-х годов. Впрочем, его позиция довольно непоследова­тельна: с одной стороны, он усердно подчеркивает, не имея, прав­да, к этому никаких фактических оснований, что старославян­ский язык «воспринимался как чужой, иностранный язык», что «его изучение представляло довольно большую трудность и требо­вало весьма длительных занятий и немалых дарований»¹; с другой стороны, он указывает, что в истории литературного языка «про­изошел чрезвычайно быстрый переход от более или менее одно­родного, однотипного общего языка к языку весьма сложной струк­туры, располагающему стилями и стилистическими системами (стилями высокой поэзии; философии, богословия и науки; де­ловым; повседневно-бытовым»². «В светской литературе домонголь-ского периода язык одних жанров ближе к церковнославянскому типу, а других — к разговорному. Язык Русской Правды дальше всего стоит от церковного языка, а "Слова о полку Игореве" име­ет черты, общие с церковным языком; в "Молении" Даниила Заточника чувствуется связь с разговорным языком городов Рос-тово-Суздальской Руси. Поэтому решение вопроса о литератур­ном языке киевской эпохи весьма сложно. Мы не можем теперь уже сказать, как Шахматов, что литературный язык древнейшего периода сперва был целиком церковнославянским и лишь посте­пенно обогащался русскими элементами. Но вместе с тем мы не можем считать, что русский язык древнейшей поры был целиком русским, без примеси церковнославянского, как предполагает Обнорский»³. Невозможно себе представить, чтобы чужой, ино­странный язык, изучение которого, по Ларину, приравнено к изу­чению латыни или древнегреческого, «быстро» стал основой од­ного из стилей древнерусского литературного языка. Но мысль о сложной структуре литературного языка заслуживает внимания и одобрения.

Более внятно о том же говорил Г. О. Винокур. Он считал, что в Киевской Руси был один литературный язык — древнерусский, природа которого была «амальгамной», скрещенной, так как в него «в определенной пропорции входили два начала: старосла-

¹ Ларин Б. А. Лекции по истории русского литературного языка. — С. 109.

² Там же. — С. 109—110.

³ Там же. — С. 200.

вянское книжное и восточнославянское живое»¹. Эта сложность состава привела к стилистической дифференциации древнерусского

литературного языка: «Русский письменный язык уже и в древ­нейших его памятниках предстает перед нами в относительно бо­гатом стилистическом разветвлении. Можно сказать, что каждый из трех основных разделов древней русской письменности... име­ет свой особый стиль речи. Соответственно этим разделам можно говорить о церковно-книжном, деловом и собственно литератур­ном стилях письменного языка древнейшей поры как его основ­ных типических разновидностях»². Взгляд на древнерусский лите­ратурный язык как на систему стилей позволил этим авторам и более верно решить вопрос об их происхождении; как писал тот же Винокур, синтез двух начал — старославянского книжного и восточнославянского живого «есть самое характерное явление истории русского литературного языка в целом»³; разные стили древнерусского литературного языка определялись разным соот­ношением этих начал. Таким образом, в этой концепции в пони­мании языковой ситуации акцент смещается с генетического ас­пекта (поиск «основы») на функциональный, что, в свою оче­редь, позволяет и более глубоко осветить вопрос происхождения русского литературного языка. Эту линию продолжил В. В. Вино-|градов.

В книге «Основные проблемы изучения образования и разви-|тия древнерусского литературного языка» (1958) В.В.Виноградов 'ясно обозначил принципиально новый подход к феномену лите­ратурного языка: «Литературный язык даже в его народной осно-'ве — явление не столько историко-диалектологическое (разрядка моя. — А. К.), сколько культурно-историческое»⁴. Он писал, что благодаря исследованиям Соболевского, Истрина, Никольского, Сперанского «к настоящему времени с полной оче­видностью раскрылась общая картина многообразия разновидно­стей или стилей древнерусского литературного языка, зависев­ших от характера или степени использования старославянского языка, восточнославянской речи и стилистики восточнославян­ского народно-поэтического творчества»⁵. Проникновение на Русь старославянского языка привело к формированию на его основе особого типа языка, который он называл книжно-славянским типом древнерусского литературного языка. Формирование этого типа, однако, «не могло ни стеснить, ни тем более подавить пе-

¹ Винокур Г. О. Русский язык. Исторический очерк // Винокур Г. О. Из­бранные работы по русскому языку. — С. 30.

² Там же. - С. 44.

³ Там же. — С. 49.

⁴ Виноградов В. В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка. — М., 1958. — С. 126.

⁵ Там же. — С. 21.

36

редачу на письме и дальнейшую литературную обработку восточ­нославянской народно-поэтической и историко-мемуарной рече­вой традиции (см. язык Начальной летописи, "Слова о полку Иго-реве", "Моления Даниила Заточника" и т.д.). Литературно-обра-ботанный народный тип литературного языка не отграничивается и не обособляется от книжно-славянского типа как особый язык. Вместе с тем это не разные стили одного и того же литературного языка, так как они не умещаются в рамках одной языковой струк­туры и применяются в разных сферах культуры и с разными функциями»¹. Этот тип древнерусского литературного языка В. В. Виноградов назвал народно-литературным; в его образова­нии участвовала как исконно русская, так и славянская языковая стихия, что было возможно лишь в силу близкого родства славян­ского и древнерусского языков, наличия в них общих граммати­ческих и лексико-семантических черт. О близости этих языков и об обращении со славянским как со своим достоянием писал А.А.Шахматов, а еще раньше о единстве литературного и разго­ворного языков в Киевской Руси говорил И.И.Срезневский: «До тех пор, пока в языке народном сохранялись еще древние формы, язык книжный поддерживался с ним в равновесии, составлял с ним одно целое. Друг другу они служили взаимным дополнением. Народная чистота одного и ученое богатство другого были в про­тивоположности, но не более как язык людей простых и людей образованных»². Срезневский указывал далее, что русский разго­ворный язык стал отдаляться от литературного языка лишь в XIV веке, когда «народный русский язык подвергся решительно­му превращению древнего своего строя»³ и, добавим от себя, ког­да вследствие этого возникла новая языковая ситуация. Таким об­разом, «необходимо признать наличие двух основных потоков в составе древнерусской литературы и двух типов древнерусского литературного языка, находившихся в живом взаимодействии, в динамической координации»⁴.

Генетически книжно-славянский и народно-литературный типы разнородны, восходят к разным источникам («основам»), но в силу своей близости они совмещались в одном языковом созна­нии, обслуживали одну культуру, различаясь лишь областью сво­его применения. В силу этого мы не можем согласиться с тем, что эти разновидности литературного языка нельзя называть стилями. Мы уже говорили, что XI век — это время позднего праславян­ского языка, поэтому структурные различия между южнославян-

' Ви ноградов В. В. Основные проблемы изучения образования и развития древнерусского литературного языка. — М., 1958. — С. 37—38.

²Срезневский И. И. Мысли об истории русского языка. — М., 1959. — С. 66.

³ Там же. - С. 67.

⁴ В и н о градов В. В. Основные проблемы изучения образования... — С. 41.

ским и восточнославянским диалектами праславянского языка еще (нельзя считать языковыми, как, очевидно, полагал В.В.Вино­градов. В литературном тексте эти различия носили именно стили­стический характер, потому и разновидности языка были стиля-ш, а не типами.

Ряд конкретных исследований, проведенных в русле концепции }. В. Виноградова, полностью подтверждают эту общую мысль. Исследо-|;шие И. С. Улуханова о семантически тождественных предлогах пред-ъ — ||[(|«д^гк показало, что предлог предъ имеет стопроцентное употребление в (шмятниках книжно-славянского типа (т.е. сакрального стиля): Избор­нике 1073 г., Житии Феодосия Печерского, Сказании о Борисе и Глебе, Тобковском прологе, сочинениях Кирилла Туровского и Серапиона Вла­димирского и др. В памятниках же народно-литературного типа соотно-иное:

перед-ь

25

64

44

Памятник

Лаврентьевская летопись ............................................ 82

Ипатьевская летопись................................................. 32

Грамоты........................................................................ 13

Однако важен не только жанр, но и узкий контекст употребления :лова; после изучения этого вопроса И.С.Улуханов сделал два вывода:

1) «Оба предлога можно встретить в произведениях, написанных как снижно-славянским типом, так и народно-литературным типом языка. Однако для книжно-славянского типа языка предлог передо — явление Крайне нетипичное, единичное. Это обусловлено незначительным влия-' нием живой речи на язык памятников, написанных этим типом языка»;

2) «В произведениях, написанных народно-литературным типом языка (в наших материалах — летописных рассказах, отразивших особенности стиля военных повестей), представлены оба предлога, причем употребле­ние того или иного из них обусловлено рядом разнообразных факторов.

Тредлог пред'ъ представлен в сочетаниях, типичных для книжно-славян-ркого типа языка. Образование и функционирование этих трафаретных

эчетаний вызвано наличием трафаретных ситуаций, объясняемых, в свою ^чередь, особенностями средневековою мировоззрения, требованиями литературного этикета»¹.

В сходной по типу работе Г. И. Белозерцев, во-первых, выяс­нил, что старославянской по происхождению является приставка и^- лишь с выделительным значением; во-вторых, установил, что употребление глаголов с приставками щ- и въ1- зависит не от их семантики, а от сферы употребления. Исследование показало, что в памятниках славянского языка употребляются исключительно глаголы с приставкой и^-. «Что касается глаголов с щ- в языке ^етописей, то среди этих контекстов можно довольно четко выде-

¹ У л уха нов И. С. Предлоги предъ—передъ в русском языке XI —XVII вв. // 1сследования по исторической лексикологии древнерусского языка. — М., 1964. — З. 149.

38

лить два слоя: контексты, по характеру содержания и типичному лексическому окружению данного глагола прямо смыкающиеся с церковно-книжной традицией — использование варианта с щ-здесь мотивировано внутренним характером контекста; контек­сты, не отмеченные ярким церковнославянским колоритом, где глаголы с т,- употребляются при описании ситуаций, типичных для вт*!-. Последние и свидетельствуют о широком усвоении рус­скими летописцами церковнославянских лексем с приставкой и^-»¹.

По подсчетам Л. П. Клименко, в словарь древнерусского лите­ратурного языка языка было включено 35,5 % старославянских коррелятов с жд: из них 11,7% стали синонимами восточносла­вянских слов с другими корнями (к-Ьжда —глаз'ъ), 17,8% вступи­ли в системные отношения с восточнославянизмами (тоужити — тоуждити), 5,8 % закрепились в качестве основного номинативно­го средства (оугожджиге 'врачевание', прокоуждати 'осквернять', 'заражать')². Таким образом, треть старославянской лексики с жд стала стилистическим средством древнерусского литературного языка, а еще 5 % — основным средством именования.

В исследовании, посвященном употреблению слов-вариантов с пол­ногласием и неполногласием в прямой речи летописных персонажей (по Лаврентьевскому и Ипатьевскому спискам), Т. Н. Кандаурова обнаружила весьма любопытный факт: в прямой речи как князей, так и простого народа преобладает русская полногласная лексика, тогда как в речи ав­тора и речах святых, угодников, духовенства, изобилующих библейски­ми реминисценциями, ей почти нет места. Вместе с тем нередки случаи употребления полногласной и неполногласной лексики в речах тех же персонажей — и князей, и простого народа. По общему признанию ис­ториков и филологов, прямая речь в летописи была фактографична, на основании чего Т.Н.Кандаурова сделала весьма достоверный вывод о проникновении как полногласной лексики в литературный язык, так и неполногласной лексики из литературного языка в разговорное койне древнего Киева: «Считая, что старославянскому языку принадлежала ведущая роль в формировании древнерусского письменно-литературно­го языка, мы, однако, еще раз подчеркиваем, что даже с точки зрения исследуемого нами языкового материала (употребление полногласной и неполногласной лексики) мы имеем все основания утверждать, что древ­нерусский письменно-литературный язык не был вместе с тем языком древнеболгарским, а представлял собой органическое соединение, под­вижное сосуществование живых собственно восточнославянских и книж-

ных церковнославянских («древнеболгарских») элементов. Причем это соединение, сосуществование языковых элементов, хотя и поступивших 1п рашых источников, но всегда генетически близких, а иногда даже (тождественных, характеризовало — с разным количественным отноше­нием составляющих его частей — не только средневековый древнерус-Ькнн письменно-литературный язык (и определяло его типы), но, види­мо, и какой-то степени и живое древнекиевское койне»¹. В другом иссле­довании на ту же тему Т. Н. Кандаурова пришла к выводу о том, что противопоставление неполногласных и полногласных вариантов было не г|цмистическим, а семантическим: «неполногласная форма — прямое и |(>(>разно-переносное, отвлеченное значение, полногласная — только |1рямое»². Например: краг^гк — 1) 'неприятель на войне', 2) 'противник в 1|см-либо', 3) 'дьявол'; яорогъ — только 'неприятель на войне'; власть — |) 'территория, область', 2) 'право', 3) 'господство'; иолостк — только .-рритория, область'. Отсюда Т.Н. Кандаурова заключает, что «на пове-1тиовательные традиции первых веков русской письменности ни в коей Мере нельзя механически распространять отношения, характерные для литературной традиции эпохи русского классицизма: старославянская неполногласная форма слова — книжная, возвышенная, русская пол­ногласная — разговорная, сниженная»³. Этот вывод не вполне правоме­рен, ибо и в русском Средневековье, и в русском классицизме «высоки­ми» и «низкими» были не слова, а сами предметы. «Высокость» предмета переносилась на слово и, наоборот, «высоким» словом мог быть обозна­чен только «высокий» предмет. В силу этого в таких жанрах, как житие, преобладают слова с неполногласием, хотя в определенных контекстах могли употребляться и полногласные формы. В этом заключается суть средневекового символизма, с разрушением которого сами слова при­обретают «высокую» или «низкую» окраску.

После работы В.В.Виноградова стала ясна методологическая устарелость концепций Шахматова и Обнорского: поиски генети­ческой основы — это по существу неверная диалектологическая точка зрения на литературный язык, тогда как его природе больше соответствует функционально-культурная; литературный язык — пиление не столько историко-диалектологическое, сколько куль­турно-историческое. Следуя этому принципу, В. В. Виноградов ста-|1ил решение вопроса об образовании древнерусского литератур­ного языка в зависимость от процессов формирования древнерус­ской литературы. Он указывал, что характер языковых стилей древнерусского литературного языка обусловлен жанровым стро­ем древнерусской литературы. Еще А. И.Соболевский с удивлени-

¹ Белозерцев Г. И. Соотношение глагольных образований с приставками вы- и из- выделительного значения в древнерусских памятниках XI —XIV вв. // Там же. — С. 192.

² См.: Клименко Л. П. История русского литературного языка с точки зрения теории диглоссии // Проблемы исторического языкознания. Вып. 3. Лите­ратурный язык Древней Руси. — Л., 1986. — С. 19 — 20.

¹ Кандаурова Т.Н. Полногласная и неполногласная лексика в прямой 1><"1И летописания // Памятники древнерусской письменности. Язык и текстоло-шя.-М, 1968.-С. 86.

² Кандаурова Т. Н. О взаимозаменяемости слов с комплексами 1га1, 1от1 в оригинальных русских памятниках XII—XIV вв. // Уч. зап. МГПИ им. Ленина. — I 264. - М., 1967.-С. 426.

³ Тим же. — С. 428.

40

ем отмечал: «Точно также поражаетъ насъ и отсутств!е въ церков-но-славянской литератур^ Болгарш оригинальныхъ историческихъ сочинешй, повестей, житш и т.п. Втжъ царя Симеона былъ бо-гать собьтями: войнами, победами и т. п.; но если-бы не греческ1е источники, мы объ этихъ собьгпяхъ не знали бы ничего. Повиди-мому, кое-как!я скудныя заметки о лицахъ и собьтяхъ X втжа ктзмъ-то въ восточной Болгарш были написаны; ими потомъ вос­пользовались; — но ничего похожаго на нашу первую летопись или на греческш хронографъ не было составлено»¹. На это же об­стоятельство указывал В. М.Истрин: «Даже и те немногие повес­ти, которые были в древнее время переведены, отличаются как раз, при занимательности содержания, нравоучительным харак­тером, каковы "Александрия" и "Повесть об Акире Премудром". Но среди славянских литератур русская литература все же занима­ет особое положение, так как и эти древнейшие повести явились не у южных славян, которые не проявили никакого интереса к повествовательной литературе, а у русских»². В. В. Виноградов так­же писал, что древнерусская литература «уже в начальный период своей истории культивировала, кроме религиозно-философских, также повествовательные, исторические и народно-художествен­ные жанры. В этом заключалось существенное отличие восточно­славянской литературы от древнейшей болгарской»³, т.е. создан­ной на старославянском языке. Поэтому «сводить процессы фор­мирования древнерусского письменного литературного языка (так же, как и древнерусской литературы) к завоеваниям и ассими­ляциям старославянского языка и церковнославянской литера­туры — значит вступать в реальное противоречие с реальной ис­торией древнерусской культуры, литературы и письменности»⁴. Ре­альный процесс формирования древнерусского литературного языка протекал как процесс синтезирования двух языковых стихий: старославянской и древнерусской. Однако роль грамматического и семантического регуля­тора выполнял старославянский я з ы к. Это связано с тем, что именно этот язык был для славян, благодаря просвети­тельской деятельности первоучителей славянства свв. Кирилла и Мефодия, носителем христианской духовной культуры, которая после крещения Руси кн. Владимиром стала утверждаться на вос­точнославянской почве, а также с тем, что этот язык, при всей его близости древнерусскому и легкости его усвоения, изначаль­но занимал удобное для литературного языка эмансипированное положение по отношению ко всем говорам восточных славян.

¹ Соболевский А. И. Древняя церковнославянская литература и ее значе­ние. — С. 17.

²Истрин В. М. Очерк истории древнерусской литературы. — С. 128.

³ Виноградов В. В. Основные проблемы изучения образования... —- С. 16.

⁴ Там же.-С. 16.

42

( I а рославянский язык был прежде всего языком Си. П и с а н и я, а это значит, что на нем были созданы наиболее ииторитетные образцы литературного употребления языка: «Впер-1И.1С в славянском мире в достаточно широком масштабе и пись­менной форме преобразование разговорного языка в литератур­ный было осуществлено в процессе создания первых славянских переводов, т.е. в процессе образования старославянского языка. Так появились образцы литературного употребления языка, близкородственного древнерусскому, на которые древнерусские книжники могли ориентироваться и ориентировались в процессе создания оригинальных древнерусских текстов и переводов. При •том некоторые формальные признаки старославянского языка Пыли восприняты языковым сознанием древнерусских авторов и переводчиков не как признаки "чужого", "иноземного", "не сво­его" языка, а именно как признаки книжного, литературно­го языка»¹. Подражание этим образцам было совершенно есте­ственным для древнерусских книжников, и они действительно подражали им, особенно в тех жанрах, которые были общими для дреипеболгарской и древнерусской письменности: религиозно-фи-иософских сочинениях, житиях святых, торжественном красно­речии².

До сих пор концепция В. В. Виноградова остается наиболее при­емлемой, так как она непротиворечивым образом решает вопрос о соотношении старославянского языка и древнерусского и адекват­но отражает факты, которые находим в памятниках древнейшей русской письменности. Ее, с теми или иными поправками, при­держиваются авторы многих учебных пособий по истории русского литературного языка: В.Д.Левин, Е.Г.Ковалевская, Н.А.Мещер-ский, А.И.Горшков.

Горшков А. И. Отечественные филологи о старославянском и древнерус-гком литературном языке // Древнерусский литературный язык в его отноше­нии к старославянскому. — М., 1987. — С. 27.

¹ Аналогию этому можно увидеть в истории итальянского литературного язы­ки. У итальянских авторов «те языки, которые имели богатую литературную тра-ницию определенного жанра, считались образцовыми для этого жанра. Так, про-ниисальский для всей Романии был авторитетным языком куртуазной поэзии, 14 гсственно, воспринятым в уже обработанной, функционально ограниченной форме», а французский «воспринимался прежде всего как язык прозы. Именно прозаические жанры старофранцузской литературы особо ценились по всей 1'омамии» (Челышева И. И. Роль иноязычной культурной традиции на ран­нем этапе формирования литературного языка (на материале литературного н паки Италии XIII века) // Литературный язык и культурная традиция. — М., 1')')4. — С. 147). Обращение итальянских писателей к провансальскому и фран-иуч-'кому определялось как обработанностью этих языков, так и возможностью иипиЕ, для широкой разнодиалсктной аудитории; при этом итальянские авторы -прекрасно владели жанровыми приемами, выработанными старофранцузской ппсратурой, в полной мере использовали средневековый канон построения произведения, многочисленные словесные клише и т.д.» (там же. — С. 150).

43