3. Начало нового длинного и нового сверхдлинного циклов

в мировой политике

В настоящее время завершился не только длинный цикл мировой истории, начавшийся в 1945 году, но и сверхдлинный цикл с глубиной в несколько столетий.

Отсчет предыдущему сверхдлинному циклу развития системы международных отношений можно начать с 1648 года, когда был заключен Вестфальский мир, завершивший Тридцатилетнюю войну в Европе.

Вестфальским миром в международно-договорном плане были фактически заложены основы системы международных отношений, остававшейся в основных чертах инвариантной, проходя через такие катаклизмы, как Великая французская революция, франко-прусская война и создание Бисмарком Германской империи, Первая мировая война, Вторая мировая война. При этом очевидно, что гегемония Франции не просто подвергалась эрозии в рамках этого сверхдлинного цикла, но и была фактически утрачена, а в определенные моменты Франция терпела сокрушительные поражения (1812–1814 гг., франко-прусская война 1870–1871 гг.) — это к вопросу о длительности периода доминирования одной сверхдержавы в рамках нового сверхдлинного цикла мировой политики.

Сверхдлинный цикл, начавшийся в середине XVII в., в развитии системы международных отношений совпал со становлением в Западной Европе основ современных научных представлений о природе и человеке, с формированием фундаментальных основ современной нации, основ ее методологии, что было связано с именами Ф. Бэкона, Р. Декарта, И. Ньютона и др.

В новом сверхдлинном цикле, начинающемся в наше время бок о бок с гигантскими изменениями в мировой политике, идут революционные достижения в фундаментальной науке и в технике, в методологии исследований (связанной, прежде всего, с математическим моделированием, с лавинообразным построением виртуальных миров).

После гигантских шагов в развитии физики и химии в XX веке — это, прежде всего, в информатике и молекулярной биологи, в генетике.

Понятие государственного суверенитета размывается сегодня как сверху, за счет диктата мирового рынка, так и снизу, за счет сепаратизма, расово-этнических и религиозных конфликтов и пр.

Принцип самоопределения наций сегодня все чаще выступает против принципа территориальной целостности и нерушимости границ, а принцип гуманитарной интервенции — против принципа государственного суверенитета. Если процесс «снизу» не будет встречать сопротивления, не будет регулироваться мировым сообществом, то через 10–12 лет в мире будет дополнительно, по ряду оценок, еще около 100 формально независимых, суверенных государств, в том числе выделившихся из ряда стран СНГ — например, той же Грузии или Молдовы.

Не исчезла такая проблема и для России, и она относится не только к Чечне. При отсутствии высоких темпов экономического роста, соответствующих усилий в области государственного строительства, целенаправленной культурной политики угроза выделения из России ряда образований может возрасти.

К сожалению, это будет вписываться в одну из действующих на сегодня тенденций в системе международных отношений, которой, наряду с Россией, пытаются противостоять целый ряд других государств, в том числе такие азиатские гиганты, как КНР и Индия, с которыми у нас возникает все больше параллельных и совпадающих интересов.

В Европе же такие проблемы имеются в Соединенном Королевстве Великобритании и Северной Ирландии (Ольстер), в Испании (страна Басков), в Бельгии (валлоны) и др.

Проведение идеи гуманитарного интервенционизма и первенства гуманитарного права по отношению к традиционному международному праву фактически стимулирует радикальные группы внутри религиозных и этнических меньшинств на обострение конфликтов вплоть до применения вооруженной силы в надежде на победу с помощью миротворческих сил. Причем этот процесс может затрагивать не только периферийную систему международных отношений, но и страны ее «ядра». В этом плане не случайно оживление сепаратистской активности в стране басков в Испании или христианских меньшинств на некоторых островах Индонезии после операций НАТО в Косово и ООН в Восточном Тиморе⁶.

Образование новых источников конфликтов не сопровождается усилением инструментов для их разрешения. Вместо этого наблюдается кризис институтов обеспечения международной безопасности. На глобальном уровне в системе международной безопасности происходит ослабление роли Организации Объединенных Наций и Совета Безопасности ООН, на региональном — ослабление ОБСЕ, имеющей менее продолжительную историю.

Кризис ООН тесно взаимосвязан с ядерным фактором. На протяжении всего послевоенного периода официальными ядерными государствами были только постоянные члены Совета Безопасности ООН, «эксклюзивность» ядерного клуба подчеркивалась этим обстоятельством. При этом как-то забывалось, что сама организация первоначально создавалась как объединение стран антигитлеровской коалиции, к членам которой и начал применяться термин «Объединенные нации» еще задолго до окончания Второй мировой войны, а постоянные члены Совета Безопасности — это державы-победительницы в войне.

Сейчас наблюдается активизация усилий со стороны ряда западных держав, прежде всего США, по проведению через Генеральную Ассамблею ООН принципа прецедентного права. Не исключено, что с этой проблемой во весь рост придется сталкиваться новому Президенту России В. В. Путину на сессии Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке осенью 2000 г., к чему должна быть осуществлена тщательная подготовка с мобилизацией всех возможных союзников как среди различных государств — членов ООН, так и среди международной общественности, в том числе юридической.

Если решениями Генассамблеи ООН принцип прецедентного права будет принят, то это будет событие, соизмеримое по своей исторической значимости с Вестфальским миром 1648 г. Тогда Франция, нарождавшаяся «супердержава» Европы, обеспечила свои интересы на почти два с половиной столетия введением соответствующих норм международного права, закрепивших раздробленность Германии. Сегодня США введением соответствующих международных правовых норм могут закрепить то, что было осуществлено НАТО в 1999 г. в Югославии, узаконив на столетия вперед права на «гуманитарную интервенцию».

При этом нельзя исключать того, что этим правом уже с середины XXI века будут пользоваться преимущественно не США, которые необязательно удержатся в этот период времени в положении единственной супердержавы.