Немецкая ориентация («Русское дело». 1919. 24 октября)

Устрялов был постоянным автором газеты «Русское дело». В частности, активно выступал против «проектов автономии Сибири», «слишком дорого, – писал он, – обошлись России эти опыты "самоопределения", чтобы соответствующие "проекты" вновь показывались на свет Божий <…> В сущности говоря, всему миру, кроме России, выгодно расчленение "бывшей Российской Империи". Во всех странах нетвердость России в этом вопросе будет немедленно использована и учтена» (Устрялов Н. Самостийность // Русское дело.

1919. 18 октября. С. 1). Через неделю в той же газете была перепечатана «Последняя статья "Киевлянина"», где Шульгин пророчил, что после «мировой борьбы» те немцы и русские, которые были «честными противниками», непременно «столкуются друг с другом». Сходство прогнозов и беспокойство за целостность государственной территории отодвинут в сторону партийные противоречия между сторонниками правых и конституционным демократом, в омских статьях которого уже проглядывали элементы «сменовеховской» идеологии.

I

Известно, что вопрос о возможности русско‑германского сближения усиленно обсуждается заграничною прессою. Многие считают это сближение фатально предрешенным. Некоторые даже думают, что лишь создание вокруг России кольца «буферных» государств может предотвратить угрожающую миру русско‑германскую опасность. Все эти предположения и опасения, несомненно, в той или иной степени отражаются и на политике союзных государств.

С другой стороны, в Германии, по‑видимому, эта проблема тоже ставится во всей жизненной остроте. Если идея тройственного союза «Германия – Россия‑Япония» волновала ответственные круги германской дипломатии еще в эпоху Брестского мира, то теперь она, конечно, не может им не казаться заслуживающей еще более серьезного внимания. Нет ничего невероятного в рассказах, что политические вожди современной «социалистической» Германии любят демонстративно поднимать бокалы «за процветание единой и великой России», а генерал фон дер Гольц⁶ ставит «спасение русского народа» своей первейшей задачей. При создавшихся международных условиях, «восточная ориентация» есть последняя возможность и естественная надежда для обломков «центральной Европы».

Все это заставляет и нас пристально вглядеться в проблему нашего отношения к нашим недавним врагам. Было бы легкомыслием или лицемерием утверждать, что в последний год ничего не изменилось в наших международных связях. Конечно, пересмотр многих позиций здесь достаточно назрел, – это следует признать открыто и определенно. Версальский мир поставил нас перед целым рядом новых фактов, и учесть эти факты, руководствуясь прежде всего национальными интересами России, как великой державы, – наш непререкаемый долг.

Необходимо со всею обстоятельностью дать себе ясный отчет в сущности и смысле «германской ориентации», в объективных условиях ее возникновения и значения ее для нашего национального дела.

II

Вопрос о перемене курса русской внешней политики в сторону известного соглашения с Германией был поставлен перед русским общественным сознанием еще весною прошлого года. Это было то время, когда союзные державы мечтали о воссоздании восточного фронта хотя бы ценою признания большевистской власти и кооперации с ней. Это были те дни, когда Англия высаживала на Мурмане десант, почти дружественный большевикам, когда Г. Локкарт вел в Москве деловые переговоры с ответственными советскими работниками, а Ллойд‑Джордж заявил откровенно, что единственным государственным человеком России он считает Троцкого.

Я очень хорошо помню эти тяжкие, унылые дни, когда мы уже почти считали себя всеми покинутыми. И невольно взоры стали несколько долее задерживаться на сером особняке Денежного переулка…

Мы с жадностью отчаяния вчитывались в немецкие газеты и находили в них, рядом с традиционной рорбаховской русофобией, некоторые новые мотивы. Наиболее сильное впечатление на нас производили, помнится, статьи Бернгарда и Эрцбергера в серьезной и влиятельной «Vossische Zeitung», содержавшие в себе решительную критику тогдашней агрессивной немецкой политики в Украине и определенные намеки на «восточную ориентацию».

В редакциях, кружках, организациях столицы – везде закипели ожесточенные споры: с кем идти и что делать, чтобы скорее уничтожить ненавистный Брестский мир и его русских авторов? – Правительства не было, общество словно играло роль правительства.

Две линии наметились в настроениях и стремлениях общественных кругов. Меньшинство, ссылаясь на факт выхода России из войны, рекомендовало считаться с ним и тщательней «прозондировать почву» во всех направлениях, дабы выйти из национальной катастрофы с наименьшими потерями. Эту точку зрения меньшинства, как известно, разделял даже такой испытанный англофил, как П.Н. Милюков, полагавший, что в случае отказа Германии от Брестского мира, ее разрыва с большевиками и согласия заключить мир с нами на условиях довоенного «статуса», – было бы целесообразно гарантировать ей со стороны России лояльный нейтралитет в продолжающейся мировой войне. Ибо, помимо всего, рассчитывать на действительную возможность воссоздания восточного фронта тогда уже не приходилось и факт военного бессилия России в сравнении с Германией представлялся бесповоротным.

Однако такая точка зрения не была поддержана значительною частью противобольшевистской русской общественности, заявившей себя верною общесоюзному делу безусловно и до конца. Кадетская конференция, состоявшаяся в Москве в конце мая, по докладу М.М. Винавера, вынесла резолюцию определенно и безоговорочно германофобскую. (Точка зрения Милюкова, находившегося тогда на Украине, не была еще известна в Москве, но аналогичные ей мнения, высказанные на конференции некоторыми ее членами, никакого успеха не имели.) Не проявляли желания идти по пути какого‑либо соглашения с «Мирбахом» и другие организации прогрессивного оттенка. «Германофильство» стало уделом более правых общественных течений прежде всего так называемой «кривошеинской» группы.

Этой группой были организованы даже свидания с людьми из Денежного переулка, причем со стороны немцев играл активную роль г. Риплер – помнится, советник посольства.

Свидания эти, конечно, никакого результата не дали. Во‑первых, немцы видели, что за их собеседниками не стоит сколько‑нибудь внушительного общественного авторитета, что вся прогрессивная общественность – против них, а, во‑вторых, программа Брестского мира была настолько реальной тенденцией тогдашней Германии, что на какие‑либо существенные уступки немецкая дипломатия явно не имела склонности идти. Если можно еще было рассчитывать на пересмотр некоторых «украинских» пунктов договора, то в сфере проблемы «прибалтийской», как и ряда других, германский империализм был определенно непримирим и непреклонен. При таких условиях становилась очевидною утопичность построений и надежд П.Н. Милюкова.

Так и кончилась ничем первая попытка ликвидировать большевизм через непосредственное воздействие на его брестского контрагента. Брестский мир остался непоколебленным, а граф Мирбах в своем особняке с латышскою охраной у ворот и бесконечным количеством цветов у окон продолжал спокойно ожидать лево‑эсеровской бомбы.

Однако как реагировали союзники на все это движение вод всколыхнувшегося русского моря? – Мы переходим к новому фазису в истории наших «ориентаций».