2.4.3. Проблема метода лингвистической экспертизы

Проблема метода, пожалуй, одна из самых важных и нерешенных проблем лингвистической экспертизы, трудно не согласиться с утверждением, что «в настоящее время практика проведения лингвистической экспертизы осуществляется во многом стихийно, индивидуально‑субъективно; эксперты (лингвисты, вузовские преподаватели, учителя‑словесники, журналисты) опираются, с одной стороны, в основном на свой профессиональный (филологический) и житейский опыт и, с другой, – на некоторые знания из сферы юриспруденции, получаемые большей частью из литературы и прессы. Тем не менее потребность в такой экспертизе все увеличивается, вместе с этим усиливается потребность в единых «правилах игры» для всех участников судебных разбирательств на всех их стадиях. Их отсутствие проявляется, в частности, в том, что порождает неудовлетворенность истцов и ответчиков оценками экспертов, поэтому многие из таких разбирательств затягиваются, откладываются, рассматриваются по нескольку раз. Из всего этого вытекает общественная необходимость выработки общих принципов и конкретной методики юрислингвистической экспертизы, способной эффективно совмещать лингвистическую и правовую оценку конфликтных языкоречевых ситуаций, вовлекаемых в сферу юрисдикции», [Голев, 2002, с. 16]. Это утверждение стало «общим местом» в работах, посвященных лингвистической экспертизе [Галяшина, 2003, Галяшина, 2006, Баранов, 2007].

Разнообразие методов, которые называются в экспертных исследованиях и иногда фактически используются в них, может быть сведено к двум основным типам, эти типы различаются между собой по источнику эмпирической информации об объекте исследования. Первый тип – интроспективные методы – источником информации является интуиция исследователя, второй тип – экспериментальные методы – источником информации являются данные языкового сознания определенного класса испытуемых.

2.4.3.1. Интроспективные методы. Метод субституции спорных смыслов

В лингвистических экспертизах интроспективные методы представлены следующими наименованиями: «интенциональный анализ», «стилистический анализ», «прагматический анализ» и.т.п. Обращает на себя внимание, что метод как деятельностная категория (способ достижения цели, способ решения конкретной задачи) сводится к категории области исследования или основной единице исследования (предмету или аспекту исследования). Это проявляется и в названиях методов – жанровый анализ (=анализ жанра или анализ объекта в жанровом аспекте), интенциональный анализ (=анализ интенции или анализ объекта в интенциональном аспекте). Нам кажется, что такая традиция наименования методов не соотносима с категорией «метод». Когда, например, в разделе «средства и методы экспертизы» лингвист ссылается на использованный им метод итенционального анализа, то тем самым он прежде всего утверждает, что для решения поставленной перед ним задачи необходимо было исследовать интенцию текста (=текст в интенциональном аспекте), но не описывает тот путь, которым он пришел к выводам по поставленным вопросам.

Предложенное далее описание интроспективных методов базируется на постулате об оппозитивном принципе кодирования информации в естественном языке. Мы исходим из гипотезы, что информация, ради которой строится сообщение, кодируется по оппозитивному принципу: существование языковой единицы или смысла в тексте определяется наличием оппозиции этой единицы или смысла другой единице или смыслу. Отсутствие противопоставления – нейтрализация. При нейтрализации текст может быть совместим с обоими признаками, образующими противопоставление¹. Таким образом, при исследовании необходимо доказать, что противопоставленные признаки не находятся в отношениях нейтрализации и реализуется какой‑то конкретный признак. Без исследования факта отсутствия нейтрализации, даже в случае ее действительного отсутствия, истинный вывод по поставленному вопросу оказывается случайным, а не необходимым. Вероятность истинного ответа при этом для любого произвольно взятого текста равняется ½, если оппозиция бинарная, в случае же действительного наличия нейтрализации вывод может быть только вероятностным, так как мы можем равновероятно обосновать наличие любого противопоставленного признака.

Для решения проблемы квалификации соотношения контекстов и признаков мы предлагаем метод субституции спорных смыслов и конструктивный способ доказательства лингвистических утверждений. Охарактеризуем его. Метод субституции заключается в следующем: если контекст нейтрализует противопоставленные признаки, то при подстановке обоих признаков его (контекста) характеристики не изменятся, в противном случае при подстановке противопоставленных признаков перед нами окажется два различных контекста. Иными словами, при названном подходе проверяется гипотеза о совместимости противопоставленных признаков с конкретным объектом исследования. В данном случае возможны два варианта. А) Искомые признаки совместимы с объектом, при этом при трансформации объекта он не выходит за рамки тождества (=остается тождественным самому себе), в этом случае перед нами факт нейтрализации исследуемых признаков. Б) Искомые признаки несовместимы, тогда изменение одного противопоставленного признака на другой приводит к нарушению тождества исследуемого объекта. Метод субституции, по нашему мнению, является одним из базовых интроспективным методов² (этот метод фактически применяется в экспертных исследованиях [Голев, 2004, с. 247; Матвеева, 2002, с. 186]). Требование конструктивности заключается в том, что лингвист должен указать минимум на условия, которые способны опровергнуть его описание, а в лучшем случае – построить другой объект, в котором информация кодируется несходным образом, тем самым доказывая отсутствие тождества между исследуемым и построенным объектом. Приведем примеры применения данного метода.

Ι. Задачи по установлению содержания спорного речевого произведения.

Дан текст:

«По смыслу закона содержание притона будет оконченным преступлением лишь в том случае, если помещение фактически использовалось одним и тем же лицом несколько раз либо разными лицами для потребления наркотических средств и психотропных веществ».

Требуется установить:

Каково соотношение понятий «содержание притона» и «оконченное преступление» относительно количества раз (а именно более одного) фактического использования помещения разными лицами для потребления наркотических средств и психотропных веществ?

Очевидно, что два названных смысла совместимы с исследуемым текстом, т.е. перед нами факт нейтрализации. Это вытекает из следующего. Текст остается осмысленным (=совместимым) с двумя пресуппозициями.

1. Пресуппозицией данного высказывания является следующее утверждение «Событие Х происходило в разное время». (В качестве Х в данном случае выступает фактическое использование помещения для потребления наркотических средств).

Тогда верно следующее. Содержание притона есть оконченное преступление тогда и только тогда, когда одно и то же лицо (в разное время) фактически пользовалось помещением для употребления наркотических средств и когда разные лица (в разное время) фактически пользовались помещением для употребления наркотических средств. При этом значение «количество раз больше одного» реализуется по‑разному относительно двух выделенных компонентов пропозиции. Относительно одного и того же лица значение количества «более одного» формулируется относительно фактического количества «использований» помещения одним и тем же лицом для употребления наркотических средств. Относительно разных лиц значение «более одного» формулируется относительно количества фактического использования помещения для употребления наркотических средств.

2. Пресуппозицией данного высказывания является:

– Для первого члена пропозиции (одним и тем же лицом несколько раз) – «событие Х происходило в разное время».

– Для второго члена пропозиции (разными лицами) – «событие Х происходило в одно и то же время».

Тогда верно следующее. Содержание притона есть оконченное преступление тогда и только тогда, когда одно и то же лицо (в разное время) фактически пользовалось помещением для употребления наркотических средств и когда разные лица (в одно и то же время) фактически пользовались помещением для употребления наркотических средств. При этом значение количества «более одного» реализуется по‑разному относительно двух выделенных компонентов пропозиции. Относительно одного и того же лица значение количества «более одного» формулируется относительно количества «использований» помещения одним и тем же лицом для употребления наркотических средств (так же, как и в предыдущем случае). Относительно разных лиц значение количества использования помещения для потребления наркотических веществ в тексте не определено.

II. Задачи, связанные с описанием речевого поведения.

Дан текст:

Внимание! Округ № 5

ПЕТРОВА V

Анна Васильевна

ЧЕСТНЫЙ ЮРИСТ В ДУМЕ –

ВАША УВЕРЕННОСТЬ В ПОРЯДОЧНОСТИ ВЛАСТИ!

Я СПРАШИВАЮ ГОСПОЖУ ВАНИНУ,

БАЛЛОТИРУЮЩУЮСЯ ПО ПЯТОМУ

ОКРУГУ НА ВТОРОЙ СРОК:

1. Верно ли, что размер Ваших официальных доходов на "Приводе" – 180000 рублей в месяц?

2. Верно ли, что практически каждый человек, сокращенный с "Привода", остался без работы с Вашего ведома и согласования с Вами?

3. Правда ли то, что Вы приписываете себе заслуги городских коммунальных служб в благоустройстве округа?

4. Почему Вы позволили себе судиться с избирателем за критику? Разве избиратель не вправе высказать свою точку зрения?

5. Почему Вы строите свои ответы на "неудобные" вопросы избирателей на обмане, на компрометации оппонента?

Требуется установить: Являются ли предложения в листовке под цифрами 1‑5 вопросами или утверждениями?

В описании данных исследования мы опускаем анализ высказывания‑вопроса: «Разве избиратель не вправе высказать свою точку зрения?», которое является риторическим вопросом.

Системное противопоставление вопроса и утверждения заключается в типе установки. Интенция вопроса формулируется следующим образом: «Говорящий хочет узнать, истинно ли Х». При утверждении говорящий сообщает: «Х истинно» либо «Х хорошо».

В анализируемом тексте выделяются типы высказываний, которые квалифицируются как вопросы. Это вытекает из двух фактов:

1. В конце высказываний ставится вопросительный знак, на письме маркирующий вопрос.

2. В начале второй части текста обозначается интенция говорящего, выражено в высказывании «Я спрашиваю…».

Очевидно, что контекст не дает оснований квалифицировать данные высказывания как риторические вопросы такие, например, как второй вопрос в пункте 4 настоящего текста. Если бы данные вопросы были риторическими, то за ними должен был следовать какой‑то поясняющий текст. Например, вопрос 1 мог бы иметь следующий вид. «Верно ли, что размер Ваших официальных доходов на "Приводе" – 180000 рублей в месяц? За три месяца на ваших счетах скопилась довольно круглая сумма!».

Но при исследовании данного текста как целого мы получаем следующий результат: вопрос как определенная пропозициональная установка оказывается несовместимым с текстом и наоборот – комплекс признаков, соотносимых с такой единицей, как утверждение, совместим с данным текстом. Невозможность интерпретации представленных фраз в первичном вопросительном их смысле обусловлена тем, что такая интерпретация приводит к противоречию текста по замыслу. Данная интерпретация предполагает такие противоречивые формулы основного замысла текста: «Нужно голосовать за Петрову, потому что она спрашивает у Ваниной…» или «Я спрашиваю у Ваниной о…, поэтому нужно голосовать за Петрову» [Бринев, 2006]. Сохранение у данных высказываний вопросительной функции возможно лишь, если перед нами два текста. Другими словами – подстановка вопросительного значения ведет к нарушению цельности текста.

Таким образом, верно следующее: или перед нами утверждения, или перед нами два различных текста, не связанных между собой, первый текст призывает голосовать за Петрову, во втором тексте задаются вопросы Ваниной. Из этого следует: если текст цельный, то перед нами утверждения, если в тексте присутствуют вопросы, то перед нами два различных текста¹.