Нейтральна ли наука этически? Кандидат философских наук, доцент д.П. Кузнецов1 (Курский государственный медицинский университет)
Этическая проблематика науки имеет свою долгую историю, которая, впрочем, не привела к сколько‑нибудь однозначным выводам2. Одна из ведущих российских науковедов – Елена Аркадьевна Мамчур, заведующая сектором философии естествознания Института философии РАН, в своей последней по времени публикации книге3 в очередной раз обсуждает вопрос о том, насколько наука свободна от ценностей жизни и культуры, или же она нагружена ими? У неё получается, что этические принципы научного познания неизбежно в чём‑то меняются от века к веку, но при этом загадочным образом в чём‑то остаются неизменными…
Как и вообще обстоит дело с декларируемой в социуме этикой и реальной моралью, внутринаучные нравы всегда пестры, даже контрастны. Один учёный честный, а другой обманщик; один совершает свои открытия бескорыстно, а другой всё время держит в уме возможный гонорар за него же; один отрывается от занятий наукой – для того, чтобы трогательно заботиться о членах своей семьи, а в меру сил и о многих других обездоленных и несчастных современниках; ну и т. п. А ко всему прочему, эти все и т. п. плюсы и минусы в нравственном облике учёного исследователя сплошь и рядом сочетаются в биографии одних и тех же коллег, причём как рядовых, так и широко известных в общественном мнении.
Но, продолжая этическую экспертизу науки, подчеркнём: все эти личностно‑психологические нюансы не имеют прямого отношения к более глубокому и важному пласту этоса учёных1 – как измерить производимое ими знание в категориях добра и зла, пользы и угрозы для социума, его культуры? Кто отвечает за практическое применение, общественную отдачу научного знания – сами его творцы или же представители разных профессиональных практик, прежде всего чиновники, политики, их советники‑эксперты. И здесь история науки не даёт нам однозначного ответа: соучастие в политических проектах, равно как и уклонение от такового со стороны учёных, служило поводом для их восхваления как патриотов, так и осуждения как «врагов народа». К тому же тут встаёт разница геополитических интересов разных стран и государств. Минувший XX век даёт нам особенно много образцов такого рода нравственных коллизий: и обоснование нацистских и коммунистических доктрин виднейшими мыслителями своего времени; и работа на оборону, включая разработку оружия массового поражения опять‑таки всеми конфликтовавшими сторонами; и ответственность учёных и техников за вселенские катастрофы типа Чернобыльской.
Наконец, если миновать все эти и т. п. так или иначе изжитые, либо переживаемые человечеством катаклизмы, встаёт ещё более масштабный вопрос: куда нас приведёт дальнейший прогресс компьютерных, биомедицинских и прочих технологий, уже поменявший устои западной цивилизации?2
Автор настоящего учебного пособия – честь ему за это и хвала – не оглядывается на всевозможные историографические парафразы этической рефлексии над наукой, но осмысливает бродячие сюжеты своей темы вполне самостоятельно, как бы заново.
Все отмеченные мной и многие другие, впрочем, по сути однопорядковые морально‑нравственные коллизии в истории и в современной жизни науки и её служителей – учёных довольно подробно, вариативно прослежены в предлагаемом читателям пособии. Поэтому его с интересом прочтут разные категории читателей – и потенциально возможные исследователи (среди гимназистов и студентов высшей школы), и начинающие учёные (соискатели учёных степеней, аспиранты, научные сотрудники); и вполне состоявшиеся в науке её деятели; и даже ветераны «нашего движения». Однако и у тех, у других, и третьих, и у десятых могут и даже должны возникнуть разные впечатления от прочитанного. Что вполне нормально для любой профессии, а не только для нашей – академическо‑университетской.
И ещё одно немаловажное обстоятельство. Получив высшее образование на историческом факультете, я тем не менее с тех пор интересовался вопросами истории философии, а там, как вы сами понимаете, бездна проблем философии и истории науки. Читая ино– и русскоязычные тексты на эту последнюю тему, я всё более убеждался, что её необходимо конкретизировать – применительно к той или иной эпохе мировой истории, а главное – определённой цивилизации. То, что считалось физикой или же, допустим, медициной в Древней Индии или же в Древнем Китае, вовсе не чета атомистической традиции Демокрита – Ньютона – Бойля; а тем более кодексам Гиппократа или Галена. Тогда как автор настоящего пособия, мой многоуважаемый руководитель по службе в медицинском институте / университете, на указанное обстоятельство по большей части никак не оглядывается. Книга написана с западноцентричных, европеоидных позиций, и читатель должен это учитывать.
Вполне понятно, что, рассказывая о разных перипетиях научной работы и жизни, автор то и дело приводит те или иные эпизоды биографии, суждения выдающихся учёных, прежде всего наших русских. О каждом из них даётся постраничное примечание, резюмирующее его вклад в науку. Вообще‑то, такого рода справку сегодня легко навести в общедоступных интернетовских поисковиках и ресурсах вроде общеизвестной Википедии, не говоря уже о печатных энциклопедиях и словарях. Но в жанре именно учебной книги персональный комментарий, пожалуй, уместен, поучителен для молодого специалиста – основного адресата настоящего издания. Тем более что сейчас мало кто из узких специалистов интересуется историей других научных дисциплин. Хотя для мало‑мальски подготовленных читателей пособия по философии науки все эти сведения носят элементарный, общеизвестный характер; а в отдельных случаях их легко извлечь из тех же общедоступных справочных источников. Хотя, в конце концов, если вдуматься, чем больше информации автор‑составитель умудрился вместить в своё издание, тем лучше для любых его возможных читателей. Тем более что многие персонажи этого пособия имели то или иное отношение к практической медицине и многим наукам, которые её обслуживают. Так что и по своей персонально‑биографической части книга отвечает профилю соответствующего кандидатского экзамена в медицинском университете.
Привлекательной стороной текста кажутся мне вплетённые туда личные мемуары автора – о своих учителях, коллегах и даже противниках в науке и учебной работе. На многих страницах книги ярко запечатлены реальные эпизоды и нравы советской и постсоветской науки в лице Академии наук и Университета. Правда, в отдельных эпизодах мемуарного характера автору изменяет чувство меры. Упоминая о столкновениях национальных группировок в Ленинградском университете, он одну из них иллюстрирует фольклорными абстракциями («Ивановы, Петровы, Сидоровы»), а другую вполне реальными персоналиями («Штоффы, Каганы, Свидерские»), что не вполне корректно.
Итак, наряду с несомненными достоинствами, в пособии заметны определённые недостатки. Они, как гласит французская пословица, суть продолжение наших же достоинств. Поэтому я вовсе не ставлю вопрос об их искоренении до печатания рукописи пособия. Искренняя увлечённость автора своей профессией нередко оборачивается некоторой пристрастностью – по отношению к другим занятиям, вообще моментам человеческой жизни, разным вариантам их сочетания. Может быть, поэтому автор‑составитель пособия неоднократно повторяется, то и дело возвращаясь к одним и тем же сюжетам: возрастной структуре кадров российской науке, вариантам её реформирования, отношениям между учёными разных поколений, сочетанию науки и более прибыльных заработков. У кого что болит, гласит русская пословица, тот о том и говорит. Что, впрочем, вполне понятно и закономерно. Добросовестный профессионал не может игнорировать перспективы своей профессии и своё место в ней. Но жалобы на несовершенство мироустройства не заменят нам рецептов его оздоровления. А вот с рецептами подъёма нашей науки и в данном пособии, и вообще в российском государстве пока что дело обстоит гораздо сложнее, нежели это думается автору.
Хотя это пособие посвящено общим вопросам науки, в нём то и дело фигурируют примеры из совсем других областей духовной культуры, прежде всего литературы да изобразительного искусства, кинематографа. Действительно, в каких‑то моментах «кухня творчества» учёных и художников похожа, но в других – совсем различна. Автор не всегда учитывает это.
Подзаголовочные данные издания адресуют его в первую очередь начинающим учёным‑медикам. Отдельные моменты теоретической и практической медицины в книге затронуты. Но гораздо больше материала приведено по другим отраслям фундаментального естествознания, а ещё больше – из области гуманитарных наук. Оно и понятно – автор пособия в большей степени историк да археолог (а ещё точнее – историк археологии, действительно один из ведущих в нашей стране), чем философ. Впрочем, будущим медикам, биологам, химикам, технологам, социальным работникам, всем их коллегам небесполезно расширить свой кругозор за счёт столь энциклопедического обзора научных институций. А литература, и классическая, и новейшая, по философско‑методологическим и социокультурным проблемам медицины и здравоохранения автором этой учебной книги приводится довольно полно. Так что при желании читатели могут продолжить знакомство с этим кругом сюжетов своей профессии.
Многие выводы и прямые рекомендации автора противоречат друг другу. Например, он то призывает юных коллег к смирению перед своими учителями в науке, то подталкивает к идейному бунту против собственных наставников. То заклинает начинающих учёных изо всех сил терпеть бедность и не изменять своему призванию бескорыстного поиска истины, а то призывает их же наплевать на нищенский бюджет науки и уходить в более прибыльные профессии, чтобы обеспечить достойное существование своим родным и близким. То с пониманием относится к эмигрировавшим в поисках лучшей доли коллегам, то выражает в их же отношении презрение. Далее Сергей Павлович относит бытовые наркотики (никотин, алкоголь) то к стимуляторам, то к аннигиляторам научного мышления. Наверное, эти текстовые разногласия отражают действительную сложность, диалектичность настоящей жизни в науке, которую стремился донести до читателей автор пособия.
Встречаются в тексте пособия и прямые неточности. Например, упомянутые там, между прочим, «братья Черепановы», как выяснили историки техники, на самом деле были отцом и сыном. Как говорилось в поздне‑советском анекдоте, «оказывается, «Слава КПСС» это вообще не человек…». Но не будем умножать всего лишь несколько образцов явных оговорок автора. Ведь он не только в своих замечательных прозрениях и предупреждениях, но и в этих своих отдельных смысловых «пробуксовках» воплощает и выношенные убеждения, и расхожие предубеждения своего поколения теоретиков науки – до сих пор господствующего в разработке её истории и философии. Это обстоятельство надёжно вписывает столь оригинальную книжку в историю философии науки.
7 января 2010 г.
Курск.