Глава 3 Средневековая этика

3.1. Этика Рима и Ветхий Завет как источники христианской этики

И потому опротивела жизнь при насилии вечном.

Древний Рим не создал новых этических концепций. Практическая направленность римской души привела к созданию практической, живой этики. Отрекаясь от духа античности, этика превращается у Сенеки, Эпиктета, Марка Аврелия в этику общечеловеческой любви. Она всецело поглощена непосредственным отношением человека к человеку, полным самопожертвования и преданности. Закат философии, гибель Римской республики придают этике трагические мотивы.

Основные философские учения Древней Греции переходят на древнеримскую почву после подчинения Греции Риму, в период распада Римской республики и создания могущественной империи, а именно те учения, которые появились в Древней Греции в эпоху крушения свободного государства: эпикурейство, стоицизм и скептицизм.

Страницы, которые мы посвятим Древнему Риму, оправданы не только тем, что необходимо знать мораль великой империи, но также по той причине, что древнеримские авторы подробно разъяснили и развили на протяжении пяти веков концепции, зачастую сохранившиеся от древнегреческого периода только в отрывках, придали им художественную завершенность и сообщили им практический характер римской души.

Лукреций Кар. Популярности Эпикура в Древнем Риме способствовала поэма «О природе вещей» его последователя Лукреция Кара (Лукреций – имя, Кар – прозвище), уроженца Рима, жившего в эпоху гражданской войны между сторонниками Суллы и Мария и восстания Спартака (ок. 99 – ок 55 гг. до н. э.). Лукреций был не теоретиком (да мы и не знаем тех, кто бы теоретически развил учение Эпикура), а поэтом, скорее эпикурейцем, чем поэтом. Он сам объяснял, что взялся изложить взгляды Эпикура в поэтической форме, следуя эпикурейскому принципу: главное – наслаждение, для облегчения их восприятия, как, скажем, больному дают горькое лекарство вместе с медом, чтобы ему не было неприятно его пить.

Лукреций разъяснил многое из взглядов Эпикура, произведения которого сохранились лишь в отрывках. Он писал о первоначалах (атомах), которые должны иметь другую природу, чем видимые вещи, и не разрушаться в отличие от вещей, чтобы из них постоянно возникало что‑то новое взамен разрушенного. Атомы невидимы, как ветер, как мельчайшие пылинки, но из них образуются все вещи, люди и даже боги (как из букв слова).

Боги не вмешиваются в жизнь людей, так как существует зло и наказание может постигнуть невинного, а виновный останется цел.

Если Юпитер и с ним остальные всевышние боги

Грохотом грозным небес потрясают блестящие своды

И низвергают огонь, руководствуясь собственной волей,

То почему же у них не боящийся гнусных проступков

Не поражается так, чтобы грудью пронзенною пламя

Молнии он выдыхал в назиданье суровое смертным?

И почему за собой злодеяний не знающих грязных

Пламенем часто объят и, невинный, бывает подхвачен

Вихрем внезапным с небес и огнем пожирается тут же?¹

Проблема: «бог и зло» остается одной из самых сложных в истории этики. Христианство отвечает на нее утверждением, что Бог дал людям свободу. Индийская философия – концепцией кармы. Многие становились атеистами, не решив эту проблему. Эпикурейцы дают свой ответ, считая, что боги не вмешиваются в жизнь людей. И интересное дело: сам Эпикур, по Лукрецию, оказывается выше богов, потому что боги не вмешиваются, а Эпикур своим учением спас человечество от страхов. Еще раз убеждаемся: чем ниже становятся боги, тем выше оказывается человек. Боги не вмешиваются, говорит Эпикур, – и обожествляется Эпикур; «о богах ничего не знаю», – говорит Будда – и обожествляется Будда; и, наконец, свежий пример – обожествление правителей атеистическим режимом.

Неужели не видно,

Что об одном лишь природа вопит и что требует только,

Чтобы не ведало тело страданий, а мысль наслаждалась

Чувством приятным вдали от сознанья заботы и страха?

Мы, таким образом, видим, что нужно телесной природе

Только немногое: то, что страдания все удаляет².

Те же, кто в жизни себе кормилом взял истинный разум,

Тот обладает всегда богатством умеренной жизни;

Дух безмятежен его и живет он, довольствуясь малым³ –

в таких очень точных словах передает Лукреций суть учения Эпикура. Но общий вывод пессимистичен:

Так человеческий род понапрасну и вечно хлопочет,

Вечно в заботах пустых проводя свою жизнь бесполезно

Лишь для того, что не ведает он ни границ обладанья,

Ни предела, доколь наслаждение истое длится⁴.

Заканчивается поэма описанием массовой смерти от эпидемии. Так оптимистическое учение Эпикура неожиданно оборачивается пессимистическим выводом относительно его реализации в жизни. Со становлением империи места для оптимистических учений вообще не осталось, и уже видим только стоиков и скептиков.

Эпикуреизм больше подходит для свободных людей, могущих забраться в башню из слоновой кости. А раб? Как он может жить незаметно и без страхов наслаждаться жизнью? А император? Как быть ему? Каждый человек в эпоху империи был под пятой власти. В этих условиях учение Эпикура теряет свою жизненную силу, оно уже не подходит социальным обстоятельствам Римской империи, когда человек вынуждается на противостояние с властью.

У римских стоиков ведущим в человеке становятся не гордость, достоинство, уверенность и внутренняя непоколебимость, а скорее слабость, ощущение ничтожности, растерянность, надломленность, У римских стоиков нет ни оптимизма греков, ни героического мотива других народов, ни разнузданной проповеди насилия. Это стойкость отчаяния.

Цицерон. Известным римским пропагандистом стоицизма был Цицерон (106–43 до н. э.). Им разъяснены основные стоические понятия: «Но первая задача справедливости в том, чтобы никому не наносить вреда, если только тебя на это не вызвали противозаконней»¹. Жить в согласии с природой означает «быть всегда в согласии с добродетелью, а все остальное, что соответствует природе, избирать только в том случае, если оно не противоречит добродетели» (т. е. богатство, здоровье и т. п.). «Что же такое свобода? Способность жить, как хочешь. Но кто же живет, как хочет, если не тот, кто живет правильно»². Больше, впрочем, Цицерон прославился как оратор.

Цицерон стоит у одра республики. Будучи сенатором, он еще говорит как государственный муж с подданными, выбравшими его. Следующий известный стоик, Сенека, пришел, когда республика уже погибла. Он не мечтает о ее реставрации, смирился с этим и своей проповедью не назидательной, как у Цицерона, а дружественной, обращается не к жителям государства, а к отдельному человеку, другу. Его голос трагичней и безнадежней, в нем нет иллюзий.

Сенека. Испанец Сенека (ок. 5 до н. э. – 65 н. э.) родился в Риме. С 48 г. н. э. он воспитатель будущего императора Нерона, от которого и принял смерть. Произведения Сенеки так же трудно разбирать, как художественный роман. Пересказывание не открывает ничего нового, но если начать читать, попадаешь под обаяние стиля этого человека. Это автор для всех, и если есть несколько книг, которые в своей жизни должен прочитать каждый, в этот список входят «Нравственные письма к Луцилию». Чтение их полезно и доставляет неизъяснимое духовное наслаждение. С этической и нравственной точки зрения произведения Сенеки безупречны. Даже у Платона высокохудожественные куски перемежаются с вполне заурядными. У Сенеки все отделано и соединено в единое целое, хотя мы имеем дело с циклом писем, по‑видимому, действительно написанных адресату не в одно время. Единство произведению придает цельность мировоззрения автора. Нравственная проповедь Сенеки не грешит назидательностью, не бросается дешевыми лозунгами, а тонко ведет и убеждает. Мы видим в авторе сочетание гордости, доблести, благородства и милосердия, чего не встречаем ни в христианских миссионерах, отличающихся другими добродетелями, ни в философах Нового времени.

Вот тогдашняя историческая обстановка глазами Сенеки: «При Тиберии Цезаре обвинительные доносы стали безумием, охватившим почти все общество и погубившим в мирное время больше граждан, чем любая гражданская война. Следили за болтовней пьяниц и за простодушными шутками; все грозило опасностью; любой повод для доноса был пригоден; о результатах обвинения уже не стоило и спрашивать, он всегда был один и тот же»³.

Не удивительно, что в творчестве Сенеки преобладает мотив страданий, а уверенность в возможности избавления от них гаснет и остается только надежда на себя. «Изменить… порядок вещей мы не в силах, – зато в силах обрести величие духа, достойное мужа добра, и стойко переносить все превратности случая, не споря с природой»⁴. Вне себя человек бессилен, но он может быть господином самого себя. Ищи опору в собственной душе, советует Сенека, которая и есть бог в человеке.

Для Сенеки смерть нужна не потому, что страдание превышает удовольствие, как для Гегесия, а как способ освобождения. Поэтому мотив самоубийства у Сенеки становится столь сильным. В эпоху империи только так можно было стать свободным, и свобода впервые стала цениться именно теперь, когда исчезла из реальной жизни. «Тому, кто попал в руки владыки, поражающего стрелами его друзей, тому, кого господин принуждает вырвать внутренности у родных детей, я скажу: что ты рыдаешь, безумец, чего ты ждешь? Чтобы враг уничтожил твой род, чтобы какой‑нибудь чужой владыка напал на тебя? Куда бы ты ни обратил свой взор, всюду ты найдешь исход из своих бедствий! Взгляни на этот крутой обрыв – он ведет к свободе, взгляни на это море, этот поток, этот колодезь – на дне их таится свобода; взгляни на это дерево – невысокое, засохшее, жалкое – с него свешивается свобода. Твоя шея, твоя гортань, твое сердце – они помогут тебе избежать рабства. Но эти пути слишком трудны, они требуют большой мощи, душевной и телесной; ты спросишь, какой же еще путь к свободе открыт: он в любой кровеносной жиле твоего тела»¹.

Смерть выступает у Сенеки и как критерий прожитой жизни. «Все наши прежние слова и дела – ничто… Смерть покажет, чего я достиг, ей я и поверю»². «Смерть не есть зло. – Ты спросишь, что она такое? – Единственное – в чем весь род людской равноправен»³.

Но и в жизни все люди также равноправны – и свободные, и рабы. Все люди – рабы по отношению к фортуне. «Они рабы? Нет, люди. Они рабы? Нет, твои соседи по дому. Они рабы? Нет, твои смиренные друзья. Они рабы? Нет, твои товарищи по рабству, если ты вспомнишь, что и над тобой, и над ними одинакова власть фортуны»⁴. Но и все – свободны, хотя бы потенциально. «Рабство не проникает в человека в целом – лучшая часть его изъята из рабства. Только тело его подневольно и принадлежит господину, но душа его принадлежит самой себе… Тело является тем, что по воле судьбы отдано во власть господина, он его покупает и продает; внутренняя же сущность не может быть отдана в рабство»⁵.

Мораль Сенеки отличается милосердием, человеколюбием, состраданием, жалостью, благоговейным отношением к другим людям, в том числе рабам, благожелательностью, незлобивостью. Во всесильной империи жизнь философа небезопасна, и это в полной мере испытал Сенека, обвиненный своим бывшим учеником Нероном в заговоре против себя, Хотя никаких улик не нашлось, Сенека, не дожидаясь ареста, вскрыл себе вены, сохранив верность своим взглядам.

Сенека как бы соединил в себе судьбу трех великих древнегреческих философов. Он был воспитателем будущего императора, как Аристотель (хотя в отличие от него считал, что добродетельный человек может быть счастлив и под пыткой); писал столь же художественно, как Платон; и умер, как Сократ, в убеждении, что по установлению природы «несчастнее приносящий зло, чем претерпевающий».

Эпиктет. Эпиктет (ок. 50 – ок. 140 н. э.) был первым из философов, который родился рабом, но для стоиков, признающих всех людей равными, это не удивительно. Издевающийся над ним хозяин сломал ему ногу, а затем отпустил калеку. Вместе с другими философами он был впоследствии выслан из Рима и открыл свою школу в Никополисе (Эпир). Его учениками были и аристократы, и бедняки, и рабы. В своей школе нравственного совершенствования и избавления от пороков Эпиктет учил только этике, которую называл душой философии. Первое, что требовалось ученику, осознать собственную слабость и бессилие, которые Эпиктет называл началом философии; осознать, что ты душевно болен. Стоики вслед за киниками считали, что философия есть лекарство для души, но, чтобы человек захотел принять лекарство, он должен понять, что болен. «Если хочешь быть хорошим, сперва проникнись убеждением, что ты плохой»¹.

Первая стадия философского обучения – отбрасывание ложного знания. Начав учиться философии, человек испытывает состояние шока, когда под воздействием истинного знания он как бы сходит с ума, отказываясь от привычных представлений. После этого новое знание становится чувством и волей человека.

Три вещи необходимы, по Эпиктету, чтобы стать добродетельным: теоретические знания, внутреннее самоусовершенствование, практические упражнения (нравственная гимнастика). Требуется ежедневное самоиспытание, постоянное обращение внимания на себя, свои мысли, чувства и поступки; зоркое слежение за собой как за злейшим врагом. Для освобождения от страстей надо постепенно уменьшать пищу, которой они питаются, ты привык сердиться ежедневно, постарайся сердиться через день и т. д.

Два основных принципа Эпиктета: «Выдерживай и воздерживайся». Стойко выдерживай все внешние трудности, которые обрушиваются на тебя, и ко всему, что бы ни случилось, относись спокойно. Воздерживайся от любых проявлений собственных страстей, памятуя, что твои только разум и душа как нечто единое и разумное, а не тело. «И ты, хотя ты еще не Сократ, должен, однако, жить как человек, желающий стать Сократом»².

Но пессимизм поздних античных стоиков свойствен и Эпиктету. «Покажите мне хоть одного стоика… Покажите мне человека, счастливого и в болезни, и в опасности, и при смерти, и в изгнании, и в бесчестии. Покажите!»³ Это доходит до уничижения. Киники в период расцвета греческой демократии брались за то, чтобы переделать всех людей, хотя и стеснялись называть себя мудрецами. Эпиктет против того, чтобы его называли философом. «Никогда не называй себя философом и не позволяй, чтобы другие тебя так называли»⁴.

«На земле мы пленники» и одинаково дети бога. К богу Эпиктет взывал так страстно, что назван предтечей христианства. «Ты хочешь, чтобы я еще существовал? Я буду существовать как человек свободный, как человек благородный, как хотел ты. Ты ведь создал меня, неподвластным помехам во всем моем. Но больше я тебе не нужен? Да будет тебе во благо»⁵.

Марк Аврелий. Необычно для философа и полностью противоположно Эпиктету общественное положение Марка Аврелия (121–180): он был императором. Тем не менее его пессимизм и мужество отчаяния столь же выразительны. «Теперь обратись к нравам окружающих – самого утонченного едва можно вынести; что себя самого еле выносишь, я уж не говорю. И вот в этой тьме, мути и потоке естества, и времени, и движения, и того, что движется, есть ли, не придумаю, хоть что‑нибудь, что можно ценить, о чем хлопотать. Напротив, утешать себя нужно ожиданием естественного распада и не клясть здешнее пребывание, а искать отдохновение единственно вот в чем: во‑первых, ничего не случится со мной иначе как в согласии с природой целого; во‑вторых, дано мне не делать ничего против моего бога и гения, потому что никто не заставит пойти против него»⁶.

Шатко стало не только положение личности, тем более раба, но и положение империи. Наступил период ее заката. Это не пессимизм раба или придворного, а пессимизм императоров и, стало быть, империи. Пожалуй, это близко по мироощущению к времени гибели Российской империи. Что может спасти: внешние силы или сознание внутренней правоты? Иногда говорят с достоинством: мы работали, ни о чем не знали, нам не в чем себя упрекнуть. Это ответ добродетели. Все на что‑то надеются. Если попытаться разобраться, на что именно, то придем к ответам, которые давали стоики и эпикурейцы, или к отсутствию ответа у скептиков.

Судьба назначает нечто человеку, как врач прописывает лекарство. Здесь судьба – врач, а не философия, как у киников. Лекарство же бывает горьким. Так и зло в мире – это горькое лекарство, которым нас лечит природа¹. Это близко к христианскому представлению о том, что болезнь дается в наказание за грехи, тем более если считается, что человек не может и не должен разбираться, за что наказан. Болезни не дала бы природа, если бы это не принесло пользы целому. Правда, в другом месте Марк Аврелий говорит, что зла вообще нет.

Не только пассивно воспринимать все неподвластное человеческой воле, в том числе бедствия (не говоря о сопротивлении), а активно участвовать в этом призывает Марк Аврелий. «Итак, есть два основания, почему должно принимать с нежностью все то, что с тобой случается. Одно: с тобой случилось, тебе назначено и находилось в некотором отношении к тебе то, что увязано наверху со старшими из причин. Другое: что относится к каждому в отдельности, также является причиной благоденствия, свершения, и, Зевсом клянусь, самого существования того, что управляет целым»². Сами препятствия, как зло, помогают нам. «И продвигает в деле самая помеха делу и ведет по пути трудность пути»³. Боль же и наслаждение не имеют к этике никакого отношения (безразличны к ней), так как они не делают человека ни лучше, ни хуже и не являются поэтому ни благом, ни злом.

Важное место в этике Марка Аврелия занимает требование быть всегда одинаковым в ответ на действия внешних обстоятельств, что означает постоянную соразмерность, внутреннюю согласованность душевного склада и всей жизни. «Быть похожим на утес, о который неустанно бьется волна; он стоит, и разгоряченная волна затихает вокруг него»⁴.

Сходные мысли встречались и у Сенеки. «Поверь мне, великое дело – играть всегда одну роль. Но никто, кроме мудреца, этого не делает; все прочие многолики»⁵. Отсутствие целостности и цельности – причина того, что люди, запутываясь в перемене масок, оказываются расщепленными. А целостность нужна, потому что сам человек – часть мирового целого, без которого он не может существовать, как рука или нога отдельно от остального тела. Представление о единстве всего во вселенной постоянно повторяется Марком Аврелием.

То был единственный случай в мировой истории, когда государством правил философ и достигнута была видимая социальная вершина торжества философии. Казалось бы, именно Марку Аврелию и попытаться создать государство на тех философских принципах, которые разрабатывались в философии начиная с Сократа и Платона. Но Марк Аврелий не только не начал кардинальных преобразований (хотя как у императора у него были все возможности для этого – не то что у Платона), но даже не обращался к людям со ставшими модными в то время философскими проповедями, а лишь вел дневник – для себя, не для печати. Это крайняя степень разочарованности в возможности улучшить положение. Осуществилось одно из желаний Платона о философе, управляющем государством, но Марк Аврелий понимал, насколько трудное, если не безнадежное дело пытаться исправить людей и общественные отношения в его время, В самоумалении Сократа была ирония, в самоумалении Сенеки и Марка Аврелия – неподдельная скорбь.

Учащий людей, как жить, бывший раб Эпиктет, философ на престоле Марк Аврелий, государственный деятель и писатель Сенека, сравнимый по художественному мастерству только с Платоном, а по пронзительности своих сочинений более близкий нам, чем Платон, – наиболее значительные имена римского стоицизма. Всех троих объединяло убеждение, что существует разумная необходимость подчинения всеобщему высшему началу, а своим следует считать только разум, а не тело. Различие же в том, что, по Сенеке, во внешнем мире все подчинено судьбе; по Эпиктету – воле богов; по Марку Аврелию – мировому разуму.