1. Взрослые оглохшие

Среди людей с недостатками слуха особого внимания в со­циальном отношении требуют люди, утратившие слух будучи уже взрослыми, а среди них — те, кто оглох внезапно. При пол­ностью сохранной речи такие люди испытывают резкие затруд­нения в понимании речи окружающих, часто теряют професси­ональную пригодность, становятся нетрудоспособными, оказы­ваются психологически изолированными.

Человек, резко теряющий или потерявший слух, предприни­мает все возможное, чтобы вернуть слух с помощью медицины. В этот период, как показывает практика, он негативно относит­ся и к использованию слухового аппарата, и к обучению чтению с губ. Подавленный случившимся, он упорно отклоняет все со-

97

веты и рекомендации, не связанные с лечением. Вся его энергия направлена на одно: «Вернуть слух!», «Вылечиться!» Это — пер­вая естественная реакция на сам факт потери слуха¹. Этот пери­од обращенности к лечению иногда длится несколько лет.

Когда оглохший убеждается, что медицина бессильна вер­нуть ему слух, он «отступает» и начинает с такой же страстью искать слуховой аппарат, способный помочь ему слышать. Его цель теперь — найти хороший слуховой аппарат, «чтобы слышать как раньше», или (реже) — «слышать хоть немножко!». Это — тоже естественная реакция оглохшего, но уже на несос­тоятельность медицинских мероприятий. От чтения с губ он по-прежнему отказывается, считая, что переход на зрительный спо­соб восприятия речи будет означать его примирение с наступив­шей глухотой и окончательную гибель надежды на слуховое восприятие. Этот период недолог, ибо очень скоро оглохший разочаровывается в индивидуальном слуховом аппарате. Это происходит потому, что в зависимости от характера поражения слухового анализатора, аппарат или вовсе не помогает лучше слышать (хотя бы и при максимальном усилении); или аппа­рат, усиливая не только речь, но и все другие звуки, вызывает головную боль, головокружение и прочие неприятные ощуще­ния; или, наконец, аппарат, усиливая звуки речи, не способству­ет улучшению ее разборчивости (обычно человек говорит: «Слышу, но не разбираю», «Все сливается», «Не понимаю, звук расплывается» и т. п.).

Реакцией на невозможность компенсировать потерю слуха слуховым аппаратом становится для оглохшего возникшее, на­конец, вынужденное желание овладеть чтением с губ. Он пыта­ется научиться этому искусству самостоятельно и ждет обычно быстрых результатов. Но навык чтения с губ для своего форми­рования требует систематичности, последовательности, настой­чивости и времени.

Убедившись, что быстро научиться читать с губ не удается, оглохший впадает в апатию. Убедить его начать занятия снова, в группе, с педагогом бывает очень трудно. Он отвечает: «Бес­полезно, я пробовал, не научусь!» Это — реакция на трудности овладения чтением с губ.

_________________________

¹В редчайших случаях встречаются люди, не пытающиеся лечиться, счи­тая, что «Пройдет!».

98

Но и начав заниматься в группе, он еще долго не верит в свои силы и возможности, отказываясь от наушников: «Все рав­но ничего не услышу!» Это — следствие неудачного, отрицатель­ного опыта слухопротезирования.

За время, прошедшее с момента потери слуха, успевают закрепиться вредные привычки, например, такая, как носить с собой бумагу и карандаш и с готовностью протягивать их со­беседнику во время разговора.

Эта привычка вредна потому, что оглохший не только не пытается приглядываться к артикуляции говорящего, чтобы понять его речь, но сам своим поведением способствует созда­нию вокруг себя атмосферы молчания. С одной стороны, такой оглохший с карандашом лишает себя практики устного общения, и это плохо; с другой стороны, он не стесняется своей глухоты, и это хорошо, так как облегчает педагогическую работу по вос­становлению его устной коммуникации с окружающими.

Но большинство оглохших людей пытаются скрыть появив­шуюся у них слуховую недостаточность, считая, что окружаю­щие видят в ней порок. Это убеждение формируется оттого, что далеко не все окружающие чутки по отношению к переставше­му слышать человеку, далеко не все достаточно терпеливы и так­тичны. Кроме того, такой точке зрения, к сожалению, способ­ствуют распространенные среди людей грубоватые реплики друг другу в случаях, когда приходится переспрашивать: «Не слы­шишь, что ли?», «Ты что, оглох?», «Вот глухарь!» и т. п. В них звучит презрительная снисходительность, осуждающая жалость.

Нормально слышащий человек, к которому они обращены, делает вид, что понимает это как шутку и принимает ее, но его не может не задевать данная ситуация, и в глубине души возни­кает неприятное ощущение, что он в чем-то не такой, как все. И поэтому, когда действительно падает слух, и именно это об­стоятельство вынуждает переспрашивать, подобные реплики иг­рают роль соли, которую сыплют на открытую рану. Человек на­чинает испытывать острый страх перед возможностью стать объектом какой-либо просьбы или вопроса со стороны незнако­мого человека в общественных местах («Вдруг не пойму, что он говорит?»), а отсюда — привычка прятать глаза, делать вид, что задумался, что плохо видит, ходить с опущенной головой, разыг­рывать самоуглубленность, рассеянность и т. д. Свойственна

99

такому оглохшему и непреодолимая боязнь задать вопрос, попросить о чем-либо, так как он уверен, что не поймет ответа. Это — следствие неудачных попыток устного общения, реакция на срыв устной коммуникации, на вынужденную изоляцию от устного общения.

Оглохший человек, в особенности оглохший внезапно (а это иногда происходит в течение нескольких часов и даже минут), пытается ориентироваться на отношение собеседника к своим поступкам и словам и судит об этом отношении по выражению его лица, по его жестам, т. е. по тому, что доступно зрению. Переживающий тяжелейшую психологическую травму, оглох­ший остро и болезненно воспринимает малейшие проявления не­внимания к себе. Все неудачи, неурядицы, даже самые незначительные, на которые прежде он не обратил бы внимания, теперь имеют в его представлении только одну причину — его глухо­ту, и, следовательно, его общественную, социальную неполно­ценность. Развивается подозрительность, мнительность, когда оглохший случайные жесты окружающих непременно относит на свой счет, часто ошибочно принимая на себя то, что адресова­но другому, и толкует их в самом невыгодном для себя свете. Даже их улыбки вызывают у него резкую обиду, раздражитель­ность, агрессивность или, наоборот, подавленность, покорность судьбе, отчаяние, глубокую депрессию.

Если оглохшему к тому же приходится из-за потери слуха отказаться от любимой работы, от планов на будущее, от семей­ного счастья и т. д., — можно понять, почему некоторые из них в результате возникающей тяжелой фрустрации не хотят жить.

Таким образом, собственно обучающая педагогическая работа с оглохшими взрослыми настолько пронизана психоте­рапевтическим содержанием, что становится неразделимым целостным процессом, а узкая, казалось бы, задача обучения вос­приятию речи перерастает в задачу возвращения обществу пол­ноценного работника, в важную задачу социальной реабилита­ции оглохшего, возвращения ему радости жизни.