114 Часть 1. Введение

Формы и проблемы культурной интеграции. Методы их изучения

1. КУЛЬТУРНАЯ ИНТЕГРАЦИЯ И ЕДИНСТВО КУЛЬТУРЫ: НЕВЫЯСНЕННАЯ ПРОБЛЕМА

Является ли всякая культура единым целым, ни одна суще­ственная часть которого не есть нечто случайное, но органич­но соединена с остальными? Или это просто скопление в одном месте культурных объектов, ценностей, свойств, очутившихся рядом в силу обстоятельств и объединенных лишь своим со­седством в пространстве, только тем фактом, что их собрали или просто побросали вместе, — и больше ничем? Если спра­ведливо первое, то что тогда представляет собой принцип ин­теграции — та ось, вокруг которой концентрируются все основ­ные свойства и которая позволяет понять, почему эти свойства являются именно такими и почему они существуют и функци­онируют именно так, а не иначе? Если же второе — то как слу­чилось, что в данном месте оказался один набор культурных объектов и ценностей, а в другом месте — набор, отличный от этого?

Пока что не имеет значения, что мы понимаем под челове­ческой культурой. В самом широком смысле слова культуру мож­но трактовать как некую совокупность, которая создана или модифицирована в результате сознательной или бессознатель­ной деятельности двух или более индивидов, взаимодействую­щих друг с другом или влияющих друг на друга своим поведением. Согласно этому определению, культурными феноменами явля­ются не только наука, философия, религия, искусство, техника и все материальные достояния развитой цивилизации, но и след от ноги, отставленный на песке дикарем и обнаруженный Ро­бинзоном Крузо \ куча мусора и сломанные деревья, оставшие­ся в девственном лесу после научной экспедиции, кости, очист­ки и зола, найденные археологами при раскопках на месте стоянки первобытного племени, — все эти и миллионы других творений человека и следов его вмешательства являются частью культуры.

2. Различные значения понятия «культурная интеграция»

Многим из нас доводилось бывать в роскошной гостиной ка­кого-нибудь преуспевающего друга. Мне вспоминается одна из них. Она просторна, обставлена изысканной мебелью и напол­нена редкостными произведениями искусства. Есть несколько антикварных предметов из обстановки времен Новой Англии. На одной из стен висит риза — служебное облачение русского священника. Рядом с ней — картина известной японской шко­лы живописи. Далее — два холста работы французского имп­рессиониста и один — выдающегося художника-кубиста. Есть там также итальянский примитив, две подлинные статуэтки Буд­ды, привезенные из Сиама, две китайские вазы танского перио­да и несколько других драгоценных вещиц разных времен и из разных стран. На полу по соседству со старинными восточными коврами лежит вязаный коврик ручной работы, изготовлен­ный еще в старину в Новой Англии. Эта гостиная — «культур­ное пространство». Возникает вопрос: является ли культура, представленная в этой гостиной, единым целым или это всего лишь пространственный конгломерат разнообразных вещей (каждая из которых по-своему ценна) и не есть ли их соседство единственная связь, объединяющая их в своеобразный культур­ный комплекс?

Допустим на минуту, что соседство в пространстве — един­ственное, что их связывает. Назовем ли мы в таком случае подоб­ную совокупность «интегрированной культурой»? Или откажем­ся от подобного наименования?

Впрочем, назовем или нет — не столь уж существенно. Важ­но то, что действительно существуют культурные конгломера­ции, в которых части соединены друг с другом иными, дополни­тельными узами.

Обратимся теперь за другими примерами к «нематериаль­ной» культуре. Допустим, мы взяли, с одной стороны, «Систему позитивной философии» О. Конта, а с другой — какой-нибудь современный, написанный в популярной форме сборник статей по социальным проблемам. Оставив в стороне вопрос об истин­ности теорий, представленных в этих книгах, обратим внимание на то, что все тома сочинения Конта пронизаны единством фун­даментальных принципов, которое логически связывает все гла­вы. Без контовского закона трех стадий⁶, связанного с его клас­сификацией наук и принципами позитивного знания, главы теряют свой основной смысл. Напротив, в сборнике статей по социальным проблемам, как правило, в одной главе анализиру­ется проблема обнищания населения, в следующей речь идет о преступности, в третьей — о фашизме или коммунизме, затем — о применении метода case study, потом — о религии, городе и деревне. Кое-что может быть сказано об экологии; за экологи­ей, возможно, следует глава о положении чернокожего населе­ния и расовых проблемах; затем ко всей этой смеси добавляются страницы о планировании семьи и контроле над рождаемостью, о Лиге Наций⁸ и бесчисленном множестве других вещей. Когда пытаешься понять, что же объединяет эти темы, то зачастую на ум приходит только книжный переплет. Эти темы не связаны ни логически, ни функционально. Книга превращается в свалку целой груды тем, теорий, идей и фактов. Единственная их связь — связь пространственного соседства.

Примеров достаточно. Мы уже наглядно показали, что суще­ствуют разные формы интеграции, которые в значительной степе­ни отличаются друг от друга. Теперь мы можем попробовать упо­рядочить их и свести их многообразие к упрощенной форме — нескольким основным категориям.

3. КЛАССИФИКАЦИЯ ОСНОВНЫХ ФОРМ ИНТЕГРАЦИИ ЭЛЕМЕНТОВ КУЛЬТУРЫ

Все многочисленные взаимоотношения различных элементов культуры могут быть сведены к четырем основным типам:

1. пространственное, или механическое соседство (от неустой­чивого и случайного соединения двух или более культурных объектов до механического сцепления элементов в рамках од­ного структурного единства — скажем, склеенные, сцементиро­ванные, сшитые или связанные друг с другом элементы); 2) ас­социация под воздействием внешнего фактора; 3) причинная, или функциональная, интеграция; 4) внутреннее, или логико­смысловое единство.

Л. Пространственное, или механическое соседство (скопле­ние). Сюда относится любой конгломерат культурных элемен­тов (предметов, свойств, ценностей, идей) на данном участке со­циального и физического пространства, имеющий в качестве единственной объединяющей основы пространственное или ме­ханическое соседство. Свалка, куда набросали самые разнооб­разные предметы: обрывки бумаги, битые бутылки, пустые бан­ки, старое тряпье, отслужившие свой срок ложки, провода, мусор, мебель, зола, головешки, ставшие ненужными инструмен­ты, — вот образец такой комбинации. Все эти вещи были просто сметены в кучу или свалены в это место — и это единственное, что их связывает. Другой пример — захламленный чердак, на котором пылится куча самых разнообразных вещей. То же самое можно сказать и по поводу пространственной конгломерации раз­личных архитектурных стилей, и по поводу научных дискуссий о различных социальных проблемах, опубликованных в одном сборнике, но логически не связанных друг с другом. Два листка бумаги (скажем, страница из «Государства» Платона и реклама автомобильной компании), склеенные вместе и составляющие бессмысленное механическое соединение; деревяшка, непонятно зачем прибитая к развалившемуся башмаку; ионическая или ко­ринфская колонна, приделанная к гаражу с плоской крышей и не играющая никакой архитектурной, эстетической или конструк­тивной роли, — эти и сотни подобных комбинаций являются примерами пространственных и чисто механических скоплений различных объектов культуры и ценностей. То, что антропологи называют культурным кругом (culture area), на деле часто ока­зывается не более чем пространственным соседством характер­ных черт и элементов означенного выше круга.

В. Косвенная ассоциация под воздействием общего внешнего фактора. Объединение является более тесным в тех случаях, ког­да два (или более) элемента культуры, граничащие в простран­стве, но не имеющие функциональной или логической связи, ока­зываются все-таки связанными друг с другом благодаря тому, что каждый из них соединен с неким общим фактором, внешним по отношению к ним обоим (или ко всем). Так, например, в России, на севере Вологодской губернии, бок о бок существуют такие элементы культуры: водка, лыжи, которыми крестьяне пользу­ются в зимнее время, избы из толстых бревен, большие печи; ва­ленки, зимние посиделки по вечерам, на которые собираются де­вушки и парни в доме каждого из них по очереди; игры, пение, ухаживание. Ни один из этих элементов не связан с другими — ни логически, ни функционально. Для распития водки не нужны ни лыжи, ни валенки; валенки не предполагают необходимости печ­ки или особых форм вечернего зимнего развлечения. Но все эти характерные элементы несомненно связаны с общими климати­ческими условиями региона, с его долгими и холодными зимами. Каждый элемент, благодаря его связи с климатическим факто­ром, косвенным образом связан также и с другими. В итоге мы имеем соединение разнородных элементов культуры, связанных не только пространственно, но и посредством общего для них внешнего фактора. Вот то объединение, о котором толкуют мно­гие социологи и антропологи-интегралисты.

С. Причинное, или функциональное единство. Таким един­ством называется комбинация элементов культуры, при кото­рой они образуют единое причинное (или функциональное) целое. Обычно, если это элементы «материальные», их функциональное единство добавляется к пространственному соседству и внешне­му единству, но не всякая пространственно-соседская или внешне связанная комбинация предметов окажется и функционально целостным единством. Детали автомобиля, разложенные на полу завода или упакованные в ящик, до того как они будут собраны в единое целое — готовый автомобиль, — являются всего лишь пространственным соединением. Когда же они собраны в единое целое, их соединение превращается в функциональное и работа­ет так, что каждая существенная деталь зависит от остальных. То же самое можно сказать о доме по сравнению с совокупностью материалов, из которых он построен: камня, цемента, кирпичей, бревен, краски, гвоздей и т. д. Сложенные вместе на одном дворе эти элементы образуют всего лишь груду соприкасающихся час­тей. Когда же дом построен, то все это превращается в структур­ное и функциональное единство.

Подобным же образом причинное или функциональное единство являет собой и более высокую степень интеграции, нежели некое множество элементов, не только соседствующих в пространстве, но и связанных друг с другом благодаря об­щему внешнему фактору. В функциональной совокупности части, как правило, связаны друг с другом непосредственно или же — если они связаны косвенно — при помощи особых внутренних «центров», которые ближе им по своей природ­ной сути, чем это бывает при чисто внешней интеграции. Не каждая клетка организма и не всякий болт автомобиля пря- ^Мо или непосредственно связаны со всеми остальными клет­ками или деталями машины. Но все клетки непосредственно связаны через нервную систему, систему кровообращения, органы тела — точно так же, как болты или другие детали соединены благодаря единому каркасу автомобиля, системе электропитания и т. д. Эти объединяющие факторы являют­ся чисто внутренними факторами самой системы.

Но упрощенные примеры, которые мы рассмотрели, разуме­ется, не исчерпывают всех проблем, связанных с функциональ­ной интеграцией элементов культуры. Эта область намного шире и гораздо сложнее. Чтобы это было понятно, следует ука­зать несколько диагностических критериев функциональных взаимоотношений между элементами культурной конфигура­ции. Если сформулировать просто, то они состоят главным об­разом из осязаемой, заметной, фиксируемой непосредственной зависимости (взаимной или односторонней) переменных величин или элементов друг от друга или от системы в целом. Если за пере­менной А всегда следует В (при одних и тех же условиях и в дос­таточно большом числе случаев, так что простая случайность ис­ключается), мы говорим, что они находятся в функциональной взаимосвязи. Это означает, что любой культурный синтез сле­дует считать функциональным, когда, с одной стороны, устра­нение одного из важных элементов заметно влияет на функции (и, как правило, на структуру) остального синтеза; и когда, с дру­гой стороны, отдельный элемент, будучи перенесен в совершенно иную комбинацию элементов, или не может существовать или должен радикально измениться, чтобы стать ее частью. Таков симптоматический барометр внутренней интеграции — барометр, который просто применяет принцип причинности или функцио­нализма в каждом конкретном случае.

Теперь можно легко понять глубокую разницу между про­стым пространственным соседством, между внешним соедине­нием и органическим синтезом функционального целого. Болт или рессора, взятые из несобранной груды автомобильных дета­лей, не изменят эту груду существенным образом. Но если их изъять из готового автомобиля, это может полностью нарушить его работу. Более того: болт или рессора и сами ничуть не изме­нятся, если взять их из груды несобранных деталей, но если их вынуть из машины, в которой они выполняют важную функ­цию, то они эту функцию полностью утратят.

Теперь перейдем к более сложным примерам. Можем ли мы, скажем, перенести фондовую биржу Уолл-Стрита из современ­ной экономической организации капиталистического типа на острова Тробриан? Ответ гласит, что, коль скоро это будет сде­лано, капиталистическая система экономики не сможет здесь нормально функционировать из-за отсутствия фондового рынка и поэтому среди жителей Тробриан Уолл-Стрит не имеет ни малейшего шанса на существование или вообще выживание в той форме, в какой он существует в Соединенных Штатах. Это означает, что фондовая биржа является неотъемлемой частью именно американской экономической модели. Или другой при­мер. Предположим, мы взяли бы парламентскую систему в ее английском варианте, с принципами договорных отношений, равенством всех граждан перед законом и другими демократи­ческими постулатами викторианской Англии¹⁴ и пересадили бы ее в индийское кастовое общество. Результат оказался бы столь же плачевным: демократическая правовая система вряд ли смог­ла бы быть привита к социально-кастовому строю, да еще и в неизменной форме. Она либо погибла бы, либо была бы ради­кально изменена. С другой стороны, без своих удаленных элемен­тов остаток викторианской демократической общественно-по­литической системы вряд ли смог бы функционировать как прежде. Между прочим, даже в странах континентальной Евро­пы, в которых конфигурация культурных элементов отличается от английской в меньшей степени, нежели индийская, парламент­ская система никогда не функционировала так, как она функци­онирует в Англии. Чтобы почувствовать разницу, достаточно бро­сить беглый взгляд на историю парламентаризма в Германии, Австрии, России или Италии.

Короче говоря, в любом культурном пространстве, представ­ляющем собой совокупность свойств, образцов, объектов и цен­ностей, из которых оно состоит, есть сочетания, образующие некую функциональную целостность.

Нет необходимости подчеркивать тот факт, что степень функ­ционального единства или функциональной взаимозависимости не везде одинакова: в разных конгломерациях эта степень раз­лична. В одних случаях это чрезвычайно крепкое единство, в других — несколько слабее, в третьих оно незаметно превраща­ется в простое внешнее соединение или даже всего лишь в про­странственное соседство.

В социологии и других общественных науках существует мно­жество теорий, пытающихся описать и истолковать культуру во­обще как функциональное единство. Все эти теории, которые берут некую специфическую переменную, являющуюся неотъем­лемым элементом культуры (будь то способ производства, техни­ка и изобретательство, религия, нравы, наука и искусство, филосо­фия или формы политического правления), и пытаются «объяснить» все или большую часть других характерных особенностей данной культуры как «функцию», «надстройку» или «следствие» этой пе­ременной, — все эти теории, как я уже писал, предполагают, что между этими составляющими существует причинно-функ­циональная интеграция. Иными словами, авторы этих теорий, по-видимому, разделяют мнение, будто все элементы культуры образуют функциональное единство.

Поскольку такое мнение является фактически всеобщим, нет особой необходимости доказывать существование причинно­функциональной разновидности интеграции как формы sui generis. Но сферу применения этой теории следует несколько ограничить. Мы уже видели — и еще увидим, что не все, а толь­ко некоторые из компонентов любой культуры причинно связаны друг с другом. В каждой культуре есть еще и пространственные и внешние соединения, в которых причинно-следственную связь — в узком смысле этого слова — обнаружить нельзя. Кроме того, во многих культурных комплексах имеются «логико-смысловые» един­ства, отличающиеся от причинно-функциональных.

Таким образом, неправильно утверждать (как делают мно­гие сторонники «причинной связи»), что любая конгломерация объектов культуры является функциональным единством и что все ее компоненты должны находиться в функциональной связи друг с другом.

4. Логико-смысловая интеграция культуры. Не сумев отличить функционально связанные элементы культуры от тех, которые про­сто соседствуют в пространстве и лишь внешне связаны в крайне разнородных культурных конгломерациях, многие сторонники ин­тегрального подхода затемнили истинную природу функциональ­ного единства. А ведь есть еще одна форма ассоциации, совершен­но от нее отличная и еще больше отличная от пространственного и внешнего соединения элементов культуры.

За неимением лучшего термина я называю ее логико-смысло­вым единством элементов культуры. Это — высшая форма ин­теграции. В чем она заключается? Каковы ее особенности? Пред­положим, перед нами рассыпанные страницы какой-нибудь великой поэмы или кантовской «Критики чистого разума», а может быть, фрагменты статуи Венеры Милосской или же раз­розненные страницы из партитуры «Третьей симфонии» Бетхо­вена. Если мы знаем их подлинный смысл и ценность, то мы мо­жем сложить эти страницы или части в смысловое единство, в рамках которого каждая страница или фрагмент займет свое собственное место, обретет смысл, и все вместе они создадут тот эффект «сверхинтеграции», который был в них заложен. Я го­ворю о «сверхинтеграции», потому что в таких случаях каждая часть, будучи на предназначенном ей месте, уже не воспринима­ется как фрагмент, все части вместе образуют, так сказать, одеж­ду, сшитую из одного куска ткани. Их связь гораздо глубже, чем в случае простого функционального объединения. Эта связь, по сути, похожа на ту, которая существует между логическими посылками: «Все люди смертны», «Сократ — человек» и выво­дом: «Следовательно, Сократ смертен». Является ли эта связь функциональной? Навряд ли — по крайней мере, если мы не придадим понятию функциональной связи столь широкого зна­чения, что оно вообще потеряет отчетливый смысл.

Чем нужно воспользоваться, так это логическими законами тождества, противоречия и последовательности. Именно их не­обходимо применять, для выяснения того, является или не яв­ляется тот или иной синтез логико-смысловым. Однако, чтобы определить наличие столь высокого единства или его отсутствие, наряду с этими логическими законами следует использовать и более широкие принципы «гармоничности» внутреннего состо­яния. Они выражаются в терминах «последовательный стиль» или же «последовательное и гармоничное целое» — в отличие от «противоречивой смеси стилей», «всякой всячины» и «эклек­тики». Подобная терминология особенно характерна для ана­лиза произведений искусства.

Впрочем, многие такого рода гармоничные (superlative) един­ства нельзя описать с помощью словесного анализа — они лишь ощущаются как таковые, что, однако, не делает их предельную гармоничность сомнительной. Нельзя доказать с помощью слов — какими бы точными эти слова ни были — внутреннее един­ство и сверхинтеграцию Шартрского собора, грегорианского песнопения, музыкальных композиций Баха, Моцарта и Бет­ховена, трагедий Шекспира, статуй Фидия, картин Дюрера, Ра­фаэля или Рембрандта и многих других логико-смысловых единств. Но, не поддаваясь словесному описанию, это высшее единство тем не менее ощущается как таковое компетентными знатоками, причем столь же несомненно, как если бы оно могло быть проанализировано с математической или логической точ­ностью. Все такие единства рассматриваются здесь как «логико­смысловые», хотя многие из них и не являются логическими един­ствами в формальном значении слова «логика».

Ряд конкретных примеров даст еще более ясное представле­ние о характере интеграции подобного рода. Допустим, мы обнаружили, что в некоей культурной конгломерации сосуществу­ют строжайший аскетический, монастырский образ жизни и мате-риалистически-чувственная философия. Мы сразу же чувствуем, что они несовместимы, не образуют никакого общего смысла, а их соединение не превращается в логико-смысловое единство. Такой вывод остается в силе независимо от того, насколько частым явля­ется подобное сосуществование этих двух переменных. Напротив, аскетизм и чисто идеалистическая жизненная философия вполне логично взаимосвязаны. Если на данном культурном пространстве мы обнаруживаем одновременно и строжайшую кастовую систе­му и «уравнительную» идеологию, разделяемую всеми кастами, то опять-таки очевидно, что мы столкнулись с несовместимостью. Хотя столь противоположные элементы и могут образовать про­странственное или другого рода соседство, они не могут быть ин­тегрированы в логико-смысловое единство.