7.5. Моральные и социальные последствия наводнений

Наводнения вызывают тяжелые морально-психологические и социальные последствия. Решение проблем со здоровьем пострадавших от наводнения лю­дей, наверное, представляет не меньшую проблему, чем восстановление ком­муникаций и экономики.

Прошедшие наводнения в России привели к гибели более двухсот человек, вызвали огромные разрушения инфраструктуры, нарушили системы жизне­обеспечения населения, нанесли большой урон сельскому хозяйству, разруши­ли множество гидросистем. Но помимо материального ущерба они нанесли и огромный морально-психологический ущерб более миллиону людей, попав­ших в зоны затоплений. И этот ущерб не измерить ни в рублях, ни в тоннах. Он очень велик.

Тысячи жителей перенесли стрессовые состояния, ощущение безысходно­сти перед надвигающейся стихией и возможностью потери родных и близких. Эти тяжелые переживания, потеря нажитого имущества еще долго будут сказы­ваться на здоровье и благополучии пострадавших людей.

Даже через год после наводнения выявляются симптомы соматических и психогенных расстройств у 32 процентов тех, чьи дома были затоплены, и у 19 процентов тех, чьи дома оказались вне зоны затопления. Другие исследо­ватели через год обнаруживали у 24 процентов обследованных фобии и депрес­сии. Осмотры пострадавших через два года после наводнения выявили симпто­мы тревоги, депрессии, напряженности, возбудимости, соматические расстройства, социальную изоляцию и изменение модели поведения. У 30 про­центов эти нарушения имели место и через четыре—пять лет. В 30 процентах семей, пострадавших от наводнения, отмечалось повышение потребления ал­коголя, в 44 процентах — сигарет, в 52 процентах — лекарств. Более чем у трех четвертей пострадавших отмечались нарушения засыпания, кошмарные сновидения и стресс. Такой диагноз поставили профессиональные психологи жителям пострадавших районов в результате наводнения в Якутии. В течение двух недель уже после наводнения, в июне 2001 года, в разрушенных населенных пункта Ленского и Томпонского улусов Якутии работали две бригады психологов. Он констатировали, что жители этих улусов безусловно находились в посттравматическом стрессовом состоянии. По их мнению, у жителей были размыты не только дома, но и вера в будущее. В общей сложности было проконсультировано 322 человека. Можно сказать, у многих жителей пострадавших населенных пунктов не осталось ничего. Им пришлось начинать жизнь на старом месте — сельская ментальность снижает возможность адаптации к другим условиям проживания. Как признались якутские психологи, они и сами пережили стресс, общаясь с людьми, потерявшими интерес к жизни и способными только плакать.

Это во многом объясняет характерную черту пострадавших — пассивную и в то же время обвинительную позицию жителей. Они постоянно ждали от властей, от мира помощи, часто почти не прилагая собственных усилий. У каждого человека, обратившегося за помощью к психологам, присутствовал страх перед будущим. У жителей затонувшего Ленска наблюдалась потеря интереса к жизни, физическое и эмоциональное истощение. Особенно это касалось поведения женщин. Многие из них не могли поверить, не могли найти в себе силы, чтоб принять ситуацию такой, как она есть. Мало сказать, что они были пассивны, у большинства проявлялись симптомы глубокой депрессии. Матери и жены плакали, страдали бессонницей, ну а отцы и мужья подавлял стресс традиционным российским средством, благо выпивка и в условиях наводнения и попыток установить «сухой» закон всегда находилась.

Такое же состояние было и у жителей Кубани, поспешно эвакуированных из мест постоянного проживания во время зимнего наводнения в январе 2002 года. Вынести из своих домов эти люди ничего не смогли — вода поднялась настолько быстро, что многие из них погибли бы, если бы их самих не вынесли на сушу. И хотя их поселили в санаториях Анапы, в хороших условиях, они все время думали о потерянном, о том, как же они будут жить дальше. Все их богатство — это то, что на них было надето, плюс пять тысяч рублей компенсации, выделенной краевыми властями. Врачи рассказывали, что все поступившие сюда из пострадавших районов пребывали в состоянии, близком к шоку. Некоторым требовалась экстренная медицинская помощь.

Люди часто теряли не только жилье, в котором они прожили свои лучшие годы, с которым были связаны и надежды на будущее своих детей и внуков. Часто они теряли и место работы, возможность заработка, возможность чувствовать себя активным участником жизни.

Возникновению пессимизма, чувства безысходности дали повод и сами местные власти. 18 мая 2001 года газета «Якутия» публикует обращение Комиссии по чрезвычайным ситуациям к жителям столицы республики, которое больше напоминало известный призыв: «спасайся, кто может!». «Представь себе, что может произойти, когда весь этот вал воды обрушится на столицу».

Жители Ленска, по признанию врачей, больше всего страдали сердечно-со­судистыми заболеваниями — последствия усталости и перенесенного стресса. Именно в частном секторе жила самая многочисленная, самая пострадавшая и самая недовольная часть населения Ленска. Многие потеряли все. Мебель, по­бывавшая в воде, рассыпалась, громоздкую бытовую технику не удалось спасти даже на чердаках. Жить в домах страшно — того и гляди, кровля рухнет прямо на голову. Идти в палаточный городок, разбитый в центре города, никто не хо­чет. Поэтому жили у себя во дворе в убогих па­латках, которые иногда и палатками-то назвать трудно. Света нет, воды нет. Нет почти никакой информации. Люди терялись в неведении.

Нескоординированность действий многочисленных начальников вызывала нервозность простых жителей. В то, что их не обманут и не обвору­ют, с каждым днем они верили все меньше и меньше. Их, доведенных до стрес­сового состояния, можно было понять. Так, хотя вокруг все говорили, что в республику поступили тонны гуманитарной помощи, в Ленске ее мало кто видел. Хотя часто на самом деле до города основные объемы еще просто не до­шли, но людям этого не объяснишь.

Люди упорно возвращались в свои дома или на свои участки, даже если дом не сохранился. Не менее 80% жителей пострадавших районов желали остаться на прежнем месте и не хотели переезжать. 20% жителей хотели бы уехать, но не имели средств и возможностей.

Картина наводнения в Темрюке. Один вал ледяной воды шел от дамбы вдоль трассы, второй — по полю. По рассказам очевидцев, случившееся напо­минало подробно описанную в газетах трагедию на подводной лодке: вода вры­валась в помещения, снося перегородки-переборки. Люди рвались из своих до­мов на улицу, где можно было рассчитывать на спасение. Серьезно пострадал от стихии поселок Семеноводческий. Рассказывает очевидец: «Вот прямо на этом заборе сидели собаки, оставленные хозяевами. Кругом вода, а они уце­пились за эти жердочки и сидят, как курицы на насесте. Не лают, не скулят, просто смотрят на нас, вытягивая шеи».

То, что происходило на Ставрополье, в Дагестане, Северной Осетии, Кара-чаево-Черкесии, Адыгее, Краснодарском крае, можно было назвать одним сло­вом — ужас. Плыли в мутной воде раздувшиеся трупы свиней, коров и кур, на поверхности воды можно было разглядеть детские игрушки, люди сидели на трубах домов и деревьях. Плакали не только женщины. Здоровые мужики не могли сдержаться, когда возвращались к местам, где совсем недавно стояли их дома. Совсем как на войне. Впрочем, здесь все как на настоящей войне. Есть погибшие и раненые, есть герои и мародеры, есть страх и недоверие к вла­сти. Бывали случаи, когда, вместо того чтобы оповещать людей, местные чи­новники спасали свое добро, вывозили его на грузовиках, в которых не на­шлось места людям.

Люди не знали, что будет дальше: то ли власти разрешат им восстанавливать свои дома, то ли высе­лят из этого района, в котором они прожили по нескольку лет, а развалины снесут. Никто из представителей власти к ним не приходил. По-человечески не поговорили. На какие средства будут строить и восстанавливать — люди не знали. Слышали о том, что должна прийти к ним комиссия, сделать опись поврежденного имущества. Но записали пока только несколько домов. А оста­льные? Должны составляться акты, устанавливаться размеры ущерба, оформ­ляться заявления, к делу нужно прикладывать фотографии домов. Но кто это будет делать? И когда? Люди чувствовали себя здесь брошенными и оторван­ными от города. Тем, у кого дома разрушены до основания, предоставили об­щежитие. До 1 июля их кормили бесплатно в столовой, но потом — за свой счет, 65 рублей в день.

Наводнение в станице Барсуковская началось 21 июня около четырнадцати часов дня и для более чем пятитысячного населения одной из самых больших ставропольских станиц стало полной неожиданностью. Потоки с грохотом и ревом сразу с двух сторон ворвались в станицу. За несколько часов реки Кубань, Большой и Малый Зеленчук, выйдя из берегов, объединились в одно огромное водное пространство, заливая Барсуки и ближние к нему хутора. Вода прибывала буквально на глазах и некоторое время шла почти трехметро­вой волной, сметая все на своем пути. Как спичечные коробки, тащило и пере­вертывало машины, крупный рогатый скот, прочую домашнюю скотину, отча­янно скулили на цепи сторожевые собаки. Люди в панике покидали жилье, успев захватить лишь документы и подхватить на руки детей. У многих прихва­тило сердце, десятки людей были травмированы.

Картины затопленных населенных пунктов удручали. В первые дни после схода воды единственной «восстановительной» работой, которой занимались сами жители, было выгребание из уцелевших домов грязи. Впрочем, и грязь выгребали далеко не все. К сожалению, после наводнения у части пострадав­ших стало проявляться чисто потребительское отношение к государству под лозунгом: «Вы нам должны!». Даже самостоятельно убрать мусор у себя на дво­ре не хотели. Расхожее, не раз слышанное на сей счет объяснение: мы-де рас­чистим, а нам потом скажут, что вы не особо-то и пострадали. И урежут ком­пенсацию. Даже заверения побывавшего в Барсуковской Президента России не развеяли до конца недоверия к чиновникам, от которых будет зависеть и оценка нанесенного ущерба, и размер помощи, и сроки выплат. Затягивание восстановительных работ из-за отсутствия средств и ресурсов настроения лю­дей, увы, не улучшало.

Психически неуравновешенные люди в период паводка были особенно ра­нимы. Кругом вода, все привычные вещи затоплены. У некоторых людей со­здавалось ощущение конца света. Чувство заброшенности властями, одиноче­ства. Пострадали прежде всего, те, кто и так имел не очень высокий уровень жизни, частные деревянные или саманные домики, небольшой огород да жив­ность. Потеря живности этими людьми часто воспринималась очень болезнен­но. Для провинции, живущей в основном за счет натурального хозяйства, это вопрос жизни. Дома и хозяйственные постройки были разрушены или подтоплены так, что восстановлению не подлежали. Ведь боль­шинство домов — саманные, или, как их здесь еще называют, турлучные «мазанки». Строительный материал, состоящий из глины и соломы, мощный ревущий поток вымыл мигом. И под тяжестью собственных крыш «сложились» беленые хатки.

В Надзорное согнали много техники для разборки завалившихся домов и вывоза сотен тысяч тонн мусора и ила. Были восстановлены коммуникации, появилась вода, еда, была налажена уличная розничная торговля. У кого были деньги, тот мог купить все необходимое. Но денег у большинства людей не было, а потому очереди за «гуманитаркой», особенно за моющими средства­ми, были длинны, нервны и скандальны. Что ждет жителей Надзорного к зиме, какие у них надежды на обретение жилья? Вряд ли селяне способны отстроить свои дома сами. К ним не приезжал президент, им не давались высокие обещания по срокам решения жилищной проблемы. А потому тревога и социальное на­пряжение здесь нарастали.

Главным объектом негодования и критики жителей села была организация раздачи гуманитарной помощи. С притоком в зону бедствия «гуманитарки» на охоту за ней ринулись толпы алкашей и бичей. Местные выпивохи, прибарах-лившись за счет «гуманитарки», ходили франтами. Циничной активности ко­чующей публики никто не противостоял, проверять, кто есть кто, было некому и некогда. Списки пострадавших на получение первой денежной помощи му­ниципальные власти составляли тоже через пень-колоду. В итоге в них столько поналезло наглецов, знающих о стихии лишь из «телека», что министр финан­сов краевого правительства Татьяна Погорелова жестко обвинила местных чиновников в безответственности и высказала опасение, что до трети ком­пенсационных сумм могут быть выплачены впустую, то есть не тем, кто дейст­вительно пострадал. И чем несчастнее был человек, тем дальше он оказывался и от хорошей «гуманитарки», в хвосте очередей, в которых мало что достава­лось. В основном это старики и непробивные селяне, не способные толкаться локтями даже в чрезвычайных обстоятельствах.

После потопа в Новороссийске пострадавшие жители также жаловались на порядок выдачи гуманитарной помощи, когда отстоявший три-четыре часа в очереди человек с документом, заверенным печатью местной власти, получал отказ из-за того, что у него «бланк не того формата». Управление соцзащиты населения городской администрации Новороссийска заявило, что оно к распределе­нию гуманитарной помощи не имеет никакого отношения. Всем распределе­нием занимается «Красный Крест», а все попытки наладить с ним контакты были безуспешны. По какому принципу «Красный Крест» распределяет гума­нитарную помощь, понять невозможно. Представительство «Красного Креста» обвиняло в неразберихе местную администрацию.

По данным полномочного представителя президента России В. Казанцева в Южном федеральном округе было возбуждено 18 уголовных дел, связан­ных с нарушениями в распределении гуманитарной помощи, поступившей для пострадавших от наводнения.