«Ах, невский!» Пьеса а. Поламишева по мотивам «Петербургских повестей» и других произведений н. В. Гоголя в двух частях

Автор 

«АХ, НЕВСКИЙ!»

Пьеса   А.  Поламишева    по    мотивам    «Петербургских    повестей» и других произведений Н. В. Гоголя в двух частях

Действующие лица

Сергей Нилов (он же Дмитриевский), поэт. Мишель Пирогов, поруник.

Губомазов   Иван   Павлович,   действительный   статский   со­ветник.

канцелярии.

Мария Александровна, его жена. Лиза,-их дочь.

чиновники в департаменте Губомазова.

Ковалев   Платон   Аристархович,   начальник Чартков Андрей Петрович, живописец. ПетрушинИван Иванович, живописец. ТряпичкинАлександр Фадеевич, литератор. ПоприщинАксентий Иванович Башмачкин Акакий Акакиевич Собачкин Львов Бурдюков Надин Чаблова. Софи  Ч aJ5 лов а. 3 и з и, брюнетка. Домохозяин. Квартальный. Шиллер.

Блондинка, жена Шиллера. Гофман.

Никита, слуга Чарткова. Аннушка, служанка Чабловых. Григорий, лакей Губомазовых. Лавочник.

В эпизодах’. Д октор, девицы, Мим и,  санитары, Первый и Второй  грабители.

ПЕРВАЯ ЧАСТЬ

Шум Невского проспекта. Бесконечной вереницей движется пестрая толпа Кричат лавочники: «Сюда, сюда — к нам! Лучшие француз­ские булочки. Только что выпеченные¹», «Зайдите, зайдите, господа! Картины первый сорт. Только с биржи получены, лак еще не вы­сох!» Гремят кареты, проносятся экипажи. Чиновники и офицеры, дамы и кавалеры.

Ковалев. Ба-а! Кого я вижу! Тряпичкин!    Алек­сандр, здравствуй!

Тряпичкин. Ковалев? Рад тебя видеть.

48 Ковалев. Вот уж воистину: коли давно не виды­вал приятеля — ступай на Невский — встретишься не­пременно!

Тряпичкин. Да, я вот решился пройтись для мо­циону, так отпустил лошадей…

Ковалев. Э! Да ты, брат, франтом-то каким!

Тряпичкин. Сегодня утро немножко холоднее. Так я надел лосиновую фуфайку, она гораздо лучше фланелевой, не так горячит…

Ковалев. Очень изящно. Уж не от Ручя ли?

•   Тряпичкин. Нет, это из Парижа…

• Софи. Надин, у Юнкера получено из-за моря мно­жество дамских вещей и все, говорят, совершенное объедение!.. Поедем, Надин!..

Надин. Нет, Софи. У Иохима только что вышла коляска последней моды. Ты представляешь, какого можно будет задать эффекту. Может, на всем Невском всего и будет только одна или две такие коляски!

Григорий. Куды, куды? Удостойте взглядом…

Аннушка. Нельзя, нельзя, Григорий Псоич, се­годня некотда-с. Теперь к цветочнице послали, а отсю-дова_уж к модистке…

Лиза. Ах, маман, вы заметили, какой редингот?

Мария Александровна. Тот розовый?

Лиза. Нет, бледно-голубой! И при нем еще шляп­ка такая пестрая, легкая. Удивительная шляпка, ма­ман!

Чартков. Ваня, запомни: галстухов черных не но­сят более. Вместо них употребляют синие…

Нилов. Нет, Мишель! И меч, и гром пушек не в силах более занимать мир! Все ждет какого-то более строжайшего порядка. Все более, чем когда-либо чув­ствуют, что мир в дороге, а не у пристани… Все чего-то ждут… Все куда-то стремятся.

Пирогов. Вот именно! Пора и нам устремиться в кондитерскую! А то у меня голова после вчерашнего…

Нилов. Мишель, сделай милость, дай какой-нибудь сюжет. Смешной или не смешной, но чисто русский анекдот. Рука дрожит написать комедию…

Пирогов. И тотчас же чужое    имя    поставишь?

49

 

Опять под этим, как бишь его… под Дмитриевским бу­дешь маскироваться? Нет, право, Серж, наш генерал так вовсе не верит, что все эти эпиграммы и стишки ты сочиняешь…

Н и л о в. Вот напишу стоящую вещь, тогда пожа­луй; у меня сейчас в запасе столько веселости, что сме­ху будет довольно. Вот только сюжет… Ты знаешь, ме­ня всегда дивит Пушкин — ему, чтобы писать, нужно забраться в деревню одному и запереться. А меня — так только здесь, на Невском, среди этой живости и перемен постоянно навещают мысли. (В зал.) Ах, Нев­ский проспект! Всемогущий Невский проспект! Нет ни­чего лучше Невского проспекта, по крайней мере в Пе­тербурге! Для него он составляет все! Чем не блестит эта улица — красавица нашей столицы! Я знаю, что ни один из этих бледных и чиновных жителей не променя­ет на все блага Невского проспекта!

Тряпичкин (в зал). Какие только встречи не уготовит вам Невский проспект!

На дин (в зал). Никакой адрес — календарь и справочное место не доставят такого верного известия, как Невский проспект!

Софи (в зал). Здесь главная выставка всех луч­ших произведений человека.

Пирогов (в зал). Только здесь, на Невском, вы встретите такие талии, какие вам не снились никогда: тоненькие… узенькие… У-у-у! (Нилову.) Стой! Видел?

Н и л о в. Видел, чудная, совершенно Перуджинова Бианка. До твоей Лиз ей, конечно, далеко, но все же…

П и р о г о в. Да ты о которой?

Н и л о в. Об той, что с темными волосами. И, какие глаза! Боже, какие глаза! Все положение и контура, и оклад лица — чудеса!

Пирогов. Да, я не об брюнетке, а об блондинке, что прошла за ней в ту сторону…

Н и л о в. Нет, брюнетка краше. Какой лоб! Воло­сы — агат!

Пирогов. Так, отчего ж ты не идешь за брюнет­кой, когда она тебе понравилась?

Нилов. О, как можно?! Как будто она из тех, ко­торые ходят ввечеру по Невскому. Это, должно быть, очень знатная дама, один плащ на ней стоит рублей восемьдесят…

Пирогов. Простак! Ступай..,

50

 

Н и л о в. Да нет, Мишель, ни к чему… И, потом же, мы ведь с визитом к Губомазовым… Мария Александ­ровна… Лиз…

Пирогов.  Ступай, простофиля, прозеваешь!

Н и л о в. Но как же Лиз?..

Пирогов выталкивает Нилова за сцену.

Пирогов (в зал). С Лиз придется немного повре­менить… Пойду за той блондинкой. Знаем мы их всех! О, эти дамы… Дамам более всех приятен Невский про­спект…

Мария Александровна (в зал). Да и кому же он не приятен? Едва только взойдешь на Невский проспект, так уже пахнет одним гуляньем. Хотя бы име­ла какое-нибудь нужное, необходимое дело, но, взошед-ши на Невский, верно позабудешь о всяком деле… О, бом матэн, мсье Пирогов, ожурдьи ле матэн э мервэе, нэс-па?

Пирогов. Мария Александровна!

Лиза. Мишель?..

Мария Александровна. Кэль сюрприз, нэс-па?..

Пирогов. Ах, Мария Александровна, Лиз… Изви­ните великодушно, что не был. Поверить не сможете, сколько неотложных дел… Вот и теперь с поручением от нашего генерала… Но я, однако, замечаю, что вы в недовольстве на меня, право, вы в гневе…

Мария Александровна. Ничуть!.. Эксюзе, мсье, мэ ну залон, о магазэн де Щукин, Орэвуар… (Уходит.)

Лиза стремительно идет за ней.

Пирогов. Лиз! Лиза. Нон! Но тье муа! Пирогов. Ах, Лиз!..

Лиза. Как вы могли три дня не быть с визитом?! Пирогов. Из робости перед вами, право, из робо­сти… Но теперь я от вас ни на шаг… Ах, Лиз… Лиза. Ах, Мишель!.. Пирогов. Ах, Лиз… Лиза. Обождите нас здесь… (Уходит.)

Лавочник. Сюда, сюда, господа, вот картины то­лько у нас, только у Щукина, только у Щукина! Карти-

51

 

ны первый сорт! Сегодня с биржи получили! Еще и лак не высох, и в рамки не вставлены. Смотрите сами, че­стью уверяю, останетесь довольны.

Петрушин и Чартков входят в лавку.

Петрушин. Неужто находятся покупатели этих пестрых и грязных малеваний? Какое рабское, букваль­ное подражание натуре…

Чартков. Просто тупоумие какое-то! Бездарность, которая самоуправно лезет в ряды искусства! А вот «чудо»! Взгляните! Какое низкое ремесло.

Мария Александровна. Ах, Лиз, посмотри го­лубой пейзаж! Зима с белыми деревьями, совершенно красный вечер, похожий на зарево пожара…

Лиза. Маман, пойдемте…

Мария Александровна. Нет, Лиз, взгляни, какой прелестный фламандский мужик с трубкой…

Л и з а. У него рука выломанная… -

Мария Александровна. Ах, Лиз, кес ке се тю ди? Регарде иси… Портрет Хозрева-мирзы… Ты по­смотри, какая баранья шапка, каждая смушка так вы­писана— просто натурально живая!.

Лиза. Маман, пойдемте…

Чартков. М-да-а… Везде одно и то же: те же крас­ки, та же манера, та же набившаяся рука…

Петрушин. Как будто все картины писал один человек…

Чартков. Или автомат!

Лиза (хохочет). Маман, пойдемте.

Мария Александровна. Лиз, кес кесе тю ди?

Дамы уходят.

Лавочник (подходит к художникам). Вот за этих мужиков и за ландшафтик возьму беленькую…

Чартков. А что? Довольно заманчиво… Сколько можно за день намалевать таких ландшафтиков? (Ла­вочнику.)Так, «беленькую», говоришь?

Лавочник. Живопись-то какая! Просто глаз про­шибает! Или вот зима. Возьмите зиму! Пятнадцать руб­лей! Одна рамка чего стоит! Вот она, какая зима!

Чартков. Зима хоть куда. (Петрушину.) Ваня, а освещение-то модненькое, почти как у тебя… И красоч­ки-то довольно бойко кричат…

52

 

Петрушин. Да, на первые глаза бьют…

Лавочник. Прикажете связать их вместе и снес­ти за вами? Где изволите жить? Эй, малый, подай ве­ревку…

Ч а р т к о в. Постой, брат, не так скоро…

Лавочник. Не извольте сумлеваться, живопись первый сорт. Теперь только статская советница Губо-мазова с дочерью семь штукс-с изволили взять-с…

Петрушин. А вот постой, посмотрим, нет ли для нас чего-нибудь здесь.

Лавочник. Да это же старое малевание. Всякий ветхий сорт.

Петрушин. Авось что-нибудь и отыщется…

Снова Невский.  Ковалев и Тряпички н. В стороне Н а д и н

и Софи.

Ковалев. Ну, что сказать тебе о наших. До сей поры еще ни один из них не имеет медали и не началь­ник канцелярии… Собачкина помнишь? Он теперь под моим началом.

Тряпички н. Так ты служишь?

Ковалев. В департаменте у Губомазова! Верно, слышал?

Тряпички н. У Ивана Павловича?

Ковалев. Ты знаком с их превосходительством?

Тряпички н. Встречались где-то… Кажется, у гра­фа Строганова… Я там свой новый роман читал…

Ковалев. Ах, Александр Фадеич! Господи! И как же мне дураку и в ум-то не пришло… Ведь каждый день в «Пч-еле» читаю: «Сочинение Тряпичкина», «Сочине­ние А.’Ф. Т.»!.. Ах, Александр Фадеич, как же это долж­но быть приятно быть литератором?!

Тряпички н. Ну, к чему этот тон — «Александр Фадеич»?..

Ковалев. Не сердись, я, право… Ведь мы с то­бой в некотором роде… Александр, экая оказия, у нас в департаменте к рождеству как раз должно быть представление… Меня будто — к коллежскому советни­ку… Так, если бы ты как-нибудь, при случае, намекнул их превосходительству, что мы с тобой, так сказать, вместе в университете…

Т р я п и ч к и н. Отчего же? Натурально эдак мимо­ходом намекну… Я, право, у Ивана Палыча давно не был с визитом… А у вас там все эти… канцелярские… Ждать в приемной… Мне бы как-то не очень…

53

 

Ковалев. О, это мы мигом устроим, Александр Фадеич…

Т р я п и ч к и н. Ты опять? Впрочем, изволь, пойдем. Можно прямо теперь же…

Оба уходят.

Н а д и н. Софи, ну, что ты уставилась? Право, не­прилично молодой девушке эдак смотреть на мужчин!

Софи. Ах, сестрица, я вовсе… Этот брюнет все сам на меня поглядывает…

Н а д и н. А ты и рада, негодница?! К слову сказать, он вовсе и не брюнет, и нос у него… совсем не того…

Софи. Нет Надин, право же… нос того…

Н а д и н. Ты еще спорить надумала?!

Обе женщины уходят. Снова Щукинская лавка.

‘Чартков (рассматривает). Посмотри, Ваня, ка­кой старик! Портрет, конечно, не окончен, но сила кисти разительна!..

Петрушин. Глаза! Глядит человеческими глаза­ми!.. Помнишь, у Леонардо неоконченный портрет? То­же потрясают глаза, все не сделано, а глаза выписаны, и более уже ничего и не надобно…

Лавочник. А что ж, возьмите портретик.

Ч а р т к о в. Ты, Ваня, будешь брать портрет?

Петрушин. Я еду завтра. Мне ни к чему…

Ч а р т к о в (Лавочнику). Сколько?

Лавочник. Да, что за него дорожиться… Три чет­вертака давайте!

Ч а р т к о в. Нет.

Лавочник. Ну, да что ж дадите?

Ч а р т к о в. Двугривенный.

Лавочник. Эх, цену какую завернули! Да за двугривенный одной рамки не купишь. Господин, госпо­дин, вернитесь! Гривенничек хоть прикиньте. Возьмите, возьмите, давайте двугривенный… право, для почину только…

Петрушин и Чартков с портретом выходят   на   улицу.   У   дверей

лавки стоит Пирогов. Он нетерпеливо оглядывается по сторонам.

Неподалеку стоит Поприщин.

Пирогов (в зал). Вот дьявол попутал! Черт меня совсем задери — встретить Лиз, и когда, когда эта блондиночка сама так и плыла в руки?¹! А все этот Ни-

64

 

лов: «Нельзя, нехорошо, нас ждут…» Вот и торчи те­перь здесь.

Мимо проходит женщина.

Нет, вы видели? Какая… легонькая… Эта уж ‘совсем, что ни есть… Я вообще к блондиночкам… Однако, она очень презабавная… Нет уж, дудки! Ты, голубушка, бу­дешь моя! (Убегает.)

Поприщин. Эко, как побежал! Подумаешь, блон­динка! Она точно прехорошенькая, да только не в моем вкусе. Я в другой раз… Эх, что за бестия наш брат — чиновник! Ей-богу, не уступит никакому офицеру, прой­ди этак вот… какая-нибудь в шляпке, непременно заце­пит!.. Господи! Карета нашего директора! Но ему неза­чем в Щукинскую лавку… Верно, это его дочка?.. Она! Куда же мне спрятаться?.. (Отбегает в сторону.)

Лиза и Мария Александровна выходят из лавки.

Лиза. Маман, а где же Мишель?

Мария Александровна. Ма шер эскё эль дуа татанде иси?.. Где твоя гордость? Григорий, ты кар­тины снес в_ карету?

Лиза. Ах, маман, все вы «с картинами этими!

Мария Александровна. Ах, Лиз, кес ке се тю ди?

Лиза. Но, когда Мишель обещался тут нас ожи­дать?! Ах, маман!

Мария Александровна. Лиз, сэ мовэ жанр! Григорий, поехали!

Карета тронулась с места.

•Поприщин (в зал). Они не узнали меня, слава богу! На мне шинель очень запачканная и притом ста­рого фасона. Теперь плащи носят с длинными воротни­ками, а на мне коротенькое, да и сукно совсем не дега-тированное. Но, как она выпорхнула! Ах, как птичка!.. Как взглянула направо, налево… как мелькнула свои­ми бровями и глазками… Господи, боже мой! Пропал я, совсем пропал!..

Пирогов идет рядом с Блондинкой. Пирогов. У вас такие румяные щечки…

Блондинка молчит, А кто ваш муж, миленькая?

55

 

Б л.о н д и н к а. Мой муж есть Шиллер!

Пирогов- (в сторону). Немочка! Ох, люблю немо­чек, преаккуратные такие!.. Пухленочек! (К Блондинке.) Так твой муж Шиллер? Ну, как же, знаю! Это он Виль­гельма Телля сочинил? (Подмигивает в зал.) Хи! Хи!

Блондинка. Мой муж ничего не сочинять. Он есть шестный мастер.

Пирогов. Так познакомь меня с твоим «мастер», миленькая, может быть, я помогу ему… «работать»… Ха-ха-ха(Подмигивает в зал и хохочет.)

Немка входит в дом. Пирогов за ней. В комнате  стол  с  тисками и с разным  слесарным инструментом. За  столом двое  мужчин

пьют водку.

Шиллер. Майн готт! Дизе назе ист фюр мих нихт нотиг. Майн либер фроинд Гофман, хоре мих, битте. Эс ист цу тойер! Эс ист кайнэ штадт зондэрн фэрфлюхтэ швайнерай!

Гофман. Ду хает рехт.

Пирогов. Прошу прощения, но я…

Шиллер. Гейэ вэг!

Пирогов. Что?

Шиллер. Пошель вон!

Пирогов (в сторону). Однако ж такое обхожде­ние… Вовсе не прилично моему званию… Если б эта пья­ная немецкая свинья был человек нашего круга — дуэль, конечно… (Шиллеру.) Мне странно, милостивый госу­дарь… Вы, верно, не заметили… Я офицер!..

Шиллер. Что такое офици-и-р? Я— швабский не­мец! Мой сам будет официр! Полтора года юнкер, два года — поручик, и я завтра, сейчас официр. Но я не хо­чу служить, мой друг Гофман. Я с офидир сделает так: фу-у! (Подул на ладонь.)

Ни лов   идет _чследом  за  Брюнеткой.

Н и л о в. Где же она? Ах, вон там. Вон пестрый плащ! Господи, хотя бы только увидеть дом, заметить, где име­ет жилище это прелестное существо, которое, наверное, слетело с неба прямо на Невский проспект и верно уле­тит неизвестно куда!

Брюнетка  неожиданно повернулась и посмотрела на  Нилова.

Она   негодует от моего  такого наглого   преследования. Ох, ,уж этот поручик! «Иди, простофиля, прозеваешь!»

56

 

У него всегда такие черные мысли! Такие грязные наме« ки! Зачем я его послушался?

Брюнетка вдруг улыбнулась Нилову.

Нет! Не может быть! Это фонарь обманчивым   светом своим выразил на лице ее подобие улыбки!

Брюнетка опять улыбнулась, кивнула  Нилову  и  пошла  прочь.

Нет, это уже не м«чта! Боже! Сколько счастья в один миг! Не во сне ли это все?

Брюнетка входит в дом. Нилов за ней. Брюнетка идет по лестнице

вверх.

Брюнетка. Идите осторожнее! Здесь темно и лест­ница .плохая…

Нилов. Боже, голос, как арфа! Какое доверие ока­зало мне это слабое прекрасное существо! Не сомне­ваюсь, что какое-нибудь тайное происшествие заставило эту прекрасную незнакомку довериться мне…

Брюнетка стучит в дверь. Им открывает немолодая, ярко» накрашен­ная женщина, которая нагло рассматривает Нилова. Брюнетка и Нилов вошли в комнаты. Три женщины сидят в разных углах. Одна в нижнем белье за столом раскладывает карты На столе вино. Другая что-то бренчит на фортепьяно. Третья — тоже полуодетая — сидит перед зеркалом и расчесывает волосы. Из сосед­ней комнаты слышны мужской голос и женский хохот. Из другой двери вдруг вышел полуодетый-чиновник Бурдюков, подошел к Брюнетке и взял ее за подбородок.

Бурдюков. Что же ты так поздно, Зизи? Я жДал тебя… Ну и вот…

Из комнаты голос: «Жорж, ну где же ты?» Бурдюков берет бутыл­ку со стола и уходит.

Зизи (Нилову). Что же ты стоишь и не поможешь мне раздеться? Ох, глупенький! У тебя, может, денег нет?!

Нилов (в сторону). Такая красавица, такие черты… И где же?  В  каком  месте!  Боже, куда зашел я?! Департамент. Чиновники.

Поприщин (переписывает из газеты). «Душеньки часок не видя, думал — год уж не видал. Жизнь мою возненавидя, льзя ли жить мне, я сказал». (В зал.) Очень хорошие стишки. Должно быть, Пушкина сочине­ние, В «Пчелке» завсегда эдакое пропечатают… Славная газета!

Бурдюков. Господа, я вчера был в театре. Дава-

57

 

ли какой-то водевиль с забавными куплетами, Никогда так не смеялся!

Поприщин (в сторону). Вот и врет, казначейская рожа, ведь решительно никогда не пойдет, мужик, в театр, разве уж дашь ему билет даром…

Бурдюков. Артисточка там одна… очень, очень…

Собачкин. Как звать?

Бурдюков. Теперь не помню, но очень не дурна…

Собачкин. Это, верно, Растаковская. Года три на­зад она была хороша, нынче, поди, подурнела?..

Бурдюков. Нет, и теперь вполне… И так, знаете ли, раздевается, ложится в постель… потом эдак поворо­тилась… не скромно… Искусство, я вам доложу! Нату­рально — искусство!

Поприщин (в сторону). Тьфу! И как только язык поворотился эдакую глупость сказать! Экое канальство! И что эти канцелярские свиньи понимают об театре?! Это ж черный народ. Им нельзя даже рассуждать о высо­ких материях. Черт с ними со всеми! Одно расстройст­во.., Я сегодня даже вовсе не пошел бы в департамент, если бы не надежда видеться с этим казначеем… Вот еще созданье! Чтобы он выдал когда-нибудь вперед за месяц деньги, господи боже мой! Да скорее страшный суд придет! Проси — хоть тресни, хоть будь в разнуж-де — невыдаст, седой черт! Нет, я решительно не по­нимаю выгод служить в департаменте. Никаких совер­шенно ресурсов. Правда, у нас зато служба благород­ная, чистота во всем такая… Столы, сами видите, из красного дерева… Все начальники на «вы»… Да, при­знаться, если бы не благородство службы, я бы давно оставил департамент…

Входит Ковалев.  Все чиновники  тотчас же встают,  кланяются и снова-садятся за свои столы.

Ковалев. Послушай, Поприщин, что это у тебя, братец, в голове ералаш такой? Что ты метаешься, как угорелый? Дела подчас так спутаешь, что сам сатана не разберет. Ну, вот: в титуле поставил маленькую бук-, ву, не выставил ни числа, ни нумера! Так ты весь депар­тамент можешь наградных лишить. Ну-ка, братец, пере­пиши.

Поприщин. .Слушаюсь! (В сторону.) Длинноносая цапля! Он, верно, завидует, что я иной раз сижу в дирек­торском кабинете и очиниваю перья для его превосхо­дительства.

58

 

Ковалев. Да поскорее, братец. Эту бумагу надоб­но было еще вчера отослать к господину министру.

Ковалев идет К столу Акакия Акакиевича.

Башмачкин, вот тут надобно будет переменить заглав­ный титул, да вместо «вам» напиши «им». Понятно?

Акакий Акакиевич  испуганно смотрит на  бумагу.

Собачкин. Платон Аристархыч, вы сегодня «Пче­лу» изволили читать?

Ковалев. А что такое?

Собачки н. Странные дела делаются в Испании. Пишут, что престол упразднен и что чины находятся в затруднительном положении о избрании наследника и от того происходят возмущения.

Ковалев. Мне кажется это чрезвычайно странным! Как же может быть престол упразднен?

Собачки н. Говорят, какая-то донна должна взойти на престол.

Поприщин. Не может взойти донна на престол.

Ковалев. Отчего же это не может?

Поприщин. Никак не может. На престоле должен быть король.

Ковалев. Да говорят же вам, что нету короля…

Поприщин. Не может статься, чтобы не было ко­роля. Государство не может быть без короля!..

Ковалев. Ты, Поприщин, декларации тут не смей учинять! ЗаместоЧсго, чтоб делом заниматься, все поли­тические отношения замечаешь? От кого же тебе такое особенное поручение вышло?

Чиновники зашумели.

Акакий Акакиевич. Вашсокбродье, оно того..,

Ковалев. Что такое? И ты туды же — в Испанию?

Акакий Акакиевич (протягивает бумагу). Так тут… с первого лица, стало быть надобно… того… Ваш-бродье… Оно эдак… того… мудрено..’, может, я… эдак того… лучше перепишу чего…

Ковалев. Господи, вот созданье! Господин Собач-кин. Возьмите-ка, батенька, вот интересное, хорошень­кое дельце.

Собачки н. С превеликим удовольствием, Платон Аристархыч, с превеликим-с…

Ковалев. И поприлежнее, господа, поприлежнее! Я сегодня к их превосходительству на подписа-ние дол-

69

 

Жен явиться, так уж разом и об наградных будет раз­говор… Бурдюков, составьте-ка, любезнейший, списочек по форме, чтоб их превосходительство тотчас мог узреть усердие каждого… (Собирается уходить, но его начинает вдруг трясти, он весь дергается в каких-то странных, мучительных судорогах и, наконец, громко чихает.)

Чиновники (хором). Будьте здравы, Платон Ари­стархович.

Ковалев (зло). Спасибо. (Уходит.)

Собачкин. Ну, вот, Акакий Акакиевич, вам такую бумажку-с предлагали… Глядишь, к празднику вас… в статские-с или даже тайные советники-с… А вы-с’..

Львов. Да, Башмачкин, эдак ты, братец, получишь только пряжку в петлицу…

Собачки н. И геморрой в поясницу!

Чиновники смеются.

Акакий Акакиевич (в зал). Этакое… Я, право, и не думал, чтобы оно вышло того… Так вот как! Нако­нец, вот что вышло, а я, право, совсем и предположить не мог, чтобы оно было этак… Точно, никак неожидан­ное того… Эдакое-то обстоятельство!.. Оно, конечно, к празднику награждение того… рублей сорок… Но ведь оно эдак… того… вот долг сапожнику, опять же швее за рубаху… Как же в самом деле, на что, на какие деньги новую шинель… того… делать?..

Бурдюков. Господа, Платон Аристархыч приказа­ли вот список составить, а я так, признаться, в большом затруднении…

Собачки н. Что такое?

Бурдюков. Никак не припомню, с какой поры у нас служит господин Башмачкин и кто его определить изволил?

Пауза.

Львов. Акакий Акакиевич, вам что, батенька», уши за-ложило?

Акакий Акакиевич (в зал). Нужно будет того… Уменьшить издержки… Чай по вечерам… да и свечи… Если что понадобится переписать… так-эдак… в комна­ту хозяйки и при ее свечке… и того…

Собачки н. Я так думаю, господа, что Башмачкина для награждения представлять никак нельзя-с…

Поприщин. Как?.. Отчего?

60

 

~-     Собачкин. А оттого, что» господина Башмачкина никто не определял. Они изволили сами-с прямо тут, в департаменте, родиться на свет божий. Да, да! В совер­шенно уже готовом виде-с. С сей прекрасной лысинкой и в сем распрекрасном капоте-с, ох, пардон — в вицмун-дире-с!..

Чиновники смеются.

Акакий Акакиевич. Оставьте меня, зачем вы меня обижаете?

Львов. Да что вы, батенька, Акакий Акакиевич, кто же вас обижает?.. Но, согласитесь, список-то нужно по всей форме, а у вас вот и фамилия опять же… того… Башмачкин… Добро бы Башмаковский или — Башма­ков. Так нет же, как раз — Башмачкин! Откудова у вас такая фамилия? У вас разрешение на то имеется?

Поприщин. Господа, что ж тут такого? Не пони­маю… Уже по самому имени видно, что фамилия сия происходит от башмака. И ничего смешного в том не вижу, господа…

Львов. Но когда, в какое время-с и каким обра-зом-с произошла от башмака? Ничего же этого неиз-вестно-с. А ведь, согласитесь, Аксентий Иванович, что с точки зрения государственной, так сказать, в высшем смысле это очень бы надобно знать…

Собачки н. И опять же вот вы, Аксентий Иванович, по спискам числитесь в холостых-с, а у вас кухарка… Да­ром что ей осьмой десяток, вы все одно обязаны доло-, Жить начальству…

Поприщин. Об чем доложиться?

Собачкин. Как это «об чем»?! Вы ведь жениться на ней собрались?..

Чиновники взорвались от хохота.

Поприщин. Тьфу, к черту! Врешь ты, проклятая канцелярская крыса! Экая дрянь! Экий мерзкий язык! (Бежит на авансцену.) Какое бесчеловечье! Как много свирепой грубости, и где?! Боже, в дворянине! Которого ,сама природа уготовила в пример благородства и чест­ности! Нет, к черту! К черту! Черт знает, что такое.

Чартков. Помешались все на иностранцах! Вот в чем вся беда! Иной заезжий только потому, что он фран­цуз или итальянец, иногда даже вовсе не живописец по

61

 

призванию, одной только привычной замашкой, бойко­стью кисти произведет такой шум, что вмиг себе денеж­ный капитал сделает… А тут бьешься, бьешься, как ры­ба об лед!..

Петрушин. Терпи, брат. Пусть их набирают деньги. Не в том счастье. Твои картины… Право, вот эта «Любовь Психеи» или портрет твоего Никиты — они лучше портретов любого модного живрписца.

Чартков. Они полезны, конечно, я это чувствую. Каждая из них предпринята недаром, в каждой из них я что-нибудь узнал. Да что пользы? Кто купит, не зная ме­ня по имени? Эх, Ваня, не скрою: кабы деньги были, уехал бы с тобой в Италию. Ей-богу, совсем бы уехал!

Петрушин. Что ты, право, Андрюша. У тебя та­лант есть, большой талант!..

Чартков. Полно тебе…

Петрушин. Да, брат, талант! Это все знают. У те­бя свой, пусть пока серенький, пусть мутный, но свой колорит. И ни к чему тебе Италия вовсе! Кабы ты по­работал еще года два-три как следует… Ты только не­терпелив… Смотри, брат, грешно будет, коли ты погу­бишь свой талант…

В комнату входит слуга Никита.

Чартков. Чего тебе?

Никита. Хозяин давеча был…

Чартков. Ну, приходил за деньгами? Знаю.

Никита. Да он не один приходил.

Чартков. С кем же?

Никита. Не знаю с кем… Какой-то квартальный…

Чартков. А квартальный зачем?

Никита. Не знаю, зачем. Говорит, затем, что за квартиру не плачено.

Чартков. Ну, что ж из того выйдет?

Никита. Я не знаю, что выйдет. Он говорил, коли не хочет платить, так пусть, говорит, съезжает с квар­тиры. Хотели завтра еще прийти оба.

Чартков. Пусть их приходят…

Никита уходит.

Когда денег нет на обед, не на что купить кистей и кра­сок, взял да отдал последний двугривенный… за этого старика. (Кивает на принесенный портрет.) Черт побе­ри!.. Гадко на свете!.,

62

 

Петрушин. Послушай, Андрюша, я сейчас при деньгах… Позволь мне предложить тебе. Отдашь когда-нибудь. В другой раз…

Ч а р т к о в. Когда же это «другой-то раз» будет? Ведь понеси я продавать все мои картины и рисунки, за них мне за всех двугривенный дадут!.. Нет, в самом деле, зачем я мучусь и, как ученик, копаюсь над азбукой: этюды, попытки — и все будут этюды, попытки. И конца не будет им!.. ^; Петрушин. Андрюша, послушай…

Чартков. Что слушать? «Талант! Терпи!» Есть же, наконец, и всякому терпению конец! Эх, брошу все и за­кучу с горя, назло всему!

Чартков бросается на кровать и зарывается лицом в подушку, Кабинет директора департамента.

Поприщин. Нет, приятели, теперь не заманите ме­ня, я не стану переписывать гадких бумаг ваших! Мне подавайте человека! Я хочу видеть человека, я требую пищи той, которая бы питала и услаждала мою душу! Вот, замечайте, сколько книг! И ведь все на французс­ком или немецком — все ученость, такая ученость, что нашему брату и приступа нет! Наш директор — это голо­ва. Вы посмотрите только ему в лицо: фу, какая важ­ность сияет в глазах, а молчит! Все молчит!. .Только в голове все обсуживает. Я еще никогда не слышал, чтобы он сказал лишнее слово!

Входит Иван  Павлович. Он в халате. Молча проходит к столу.

Садится. Пауза.

Губомазов. Каково на дворе? Поприщин. Сыро, ваше превосходительство. Пауза.

Губомазов. Меджи! Меджи! Любезный, подайте-ка собачку.

Поприщин хватает собачку, подает ее Ивану Павловичу. Иван Пав­лович гладит собачку. Пауза.

Любезный, вы мне… перья?..

Поприщин. Вот-с, двадцать три штуки-с, вашдит-

Губомазов. А-а… Хорошо…

Поприщин (в зал). Он очень любит, чтобы стоя-яо, побольше перьев. Да, не нашему брату чета! Госу­дарственный человек! Я замечаю, однако ж, что он меня

63

 

особенно любит. Если бы и дочка… Э-э, канальство! Ни­чего, ничего, молчание…

Губомазов. Ну, ступайте, голубчик. Поприщин.   Слушаюсь,  вашприхство!..  (Уходит.) Губомазов. Меджи, а Меджи… Ну, как ты дума­ешь, получу или не получу?..

В передней  появляются  Ковалев   и Тряпичкин

Ковалев. Александр Фадеевич, я сейчас их пре­восходительству дам на подписание и тотчас же доло­жу о вас.

В кабинет осторожно просовывает голову Ковалев.

Губомазов. Войдите, войдите. Ничего. Что у вас?

Ковалев. Для подписания. Вот ра…ра…ра…

Ковалева опять начинает трясти, он дергается, и, наконец,— гром­кое «Ап-чхи1» Ковалев обращается в зал.

Вот ведь нос! Не то чтобы очень велик… Иные дамы иной раз… но ведь течет! Непременно течет!

Губомазов. Да что же там у вас?

Ковалев. Для подписания. Вот рапорт господину министру.

Губомазов. Так… (Читает.) Так… «Его превосхо­дительству, господину министру…» Это что значит? У вас поля по краям бумаги неровные! Как же это? Да знаете ли, что за это можно и под арест угодить?!

Ковалев. Виноват, вашдитство, только я так по­лагал, в рассуждении того, что господин министр не бу­дут на это смотреть.

ГубомазО’В. Я сам тоже думаю. Министр точно не войдет в это. Ну, а вдруг?

Ковалев. Можно переписать, только будет поздно. Но, так как изволили сами сказать, что министр не вой­дет…

Губомазов. Так. Это все правда. Я с вами совер­шенно согласен. Он не займется этими пустяками… Ну, а в случае так ему придется: «Дай-ка посмотрю, велико ли место остается для полей?» Что тогда?

Ковалев. Если так, я прикажу переписать.

Губомазов. То-то «если так». Ведь я с вами го­ворю и объясняюсь, потому что вы воспитывались в уни­верситете. С другими я бы не йтал тратить слов.

Ковалев. Я сейчас же перепишу.

Губомазов    выходит    из    кабинета     К    нему    быстро    подходит

Тряпичкин.

64

 

_tfc, Тряпички н. Александр Фадеевич Тряпичкин! Л и-Чвратор. Хочу написать роман о вас, уважаемый Иван Павлович… „   Губомазов. Обо мне?..

Тряпичкин О вашем департаменте ..

Губомазов. О государственном департаменте..

Тряпичкин. Именно так, ваше превосходительст-

ро.„

Губомазов Департамент, любезнейший… Тряпичкин. Александр Фадеевич..

*     Губомазов  Департамент есть основа России, так Оказать… Так вот в нашем департаменте…

*^всёдуя, оба уходят. В передней с одной стороны появляется К о-

* ~ _                в а л е в, а с другой — Поприщин

Поприщин (в зал). Вот починил для его превосхо-двтельства ^еш.е тридцать пять перьев и для ее, ай!.. че­тыре пера для ее превосходительства. . Ничего, ничего, молчание… и • ^Ковалев Ты опять здесь? !

Ш

* Поприщин. Я… я… вот перья .. Д овал ев.   Я тебе покажу «перья»! Ты как рапорт Почему полей не оставил? Под арест пой-

Поприщин. Вашсокбродь, я…

Ковалев. Ну, скажи, пожалуйста, что ты тут де-

 

П о п р и щ и н. Как что? Я ничего не делаю ..

*-,    Ковалев. Ведь тебе уже за сорок — пора бы ума

набраться. Что ты воображаешь себе?