Мировоззрение и культура Древней Месопотамии

Перед тем как повести речь о месопотамской культуре, нам придется обратиться к достаточно пространному описанию духовного облика, т. е. мышления и ценностей людей древнего Ближнего Востока, в чье цивилизационное «поле» входила Месопотамия. Это необходимо сделать еще и потому, что расхожие представления о нравах и мировоззрении тех времен, обычно знакомые читателю, с нашей точки зрения, являются во многом ошибочными.

К числу таких распространенных ошибок или упрощений можно отнести представления о восточном неограниченном деспотизме; об иррациональной основе мифологии и ритуала; о том, что они опирались на прямую веру; о том, что мышление древнего человека носило иной характер, чем у современного; о том, что государственность и богопочитание Древнего Востока подавляли человеческую личность; о том, что и само личное сознание толком еще не выделилось тогда из коллективного, так что люди преклонялись перед богами, обществом и властью как самодовлеющими началами, имеющими априорный, безусловный приоритет перед людьми как личностями, их жизнью и потребностями.

Нередко считают, что авторитет иерархии богов или властителей был на Древнем Востоке абсолютным и изначальным, а не условным, сознательно возводящимся (с санкции и по убеждению самого общества!) к потребностям и желаниям его членов, как это происходит в рамках современной либерально‑персоналистской культуры, где существование и авторитет государства обосновывается и оправдывается тем, как оно обеспечивает нужды составляющих его людей. В действительности при выработке всех этих представлений, особенно типичных для популярной и общей культурологической литературы, некоторые внешние отличия древневосточного менталитета от привычных нам норм и навыков современности принимаются за отличия сущностные.

Магико‑мифологическая картина мира и ее основы

Сегодняшняя наука рассматривает в качестве опыта, по которому можно судить о мире, лишь так называемый «объективный» эмпирический опыт, даваемый нам органами чувств. Только на основании логического анализа такого опыта выносятся суждения, причем истинность их считается лишь относительной, т. е. не безоговорочной: всегда допускается, что в них может содержаться доля ошибки (даже если об этом пока ничего не говорит, и на практике эта возможность во внимание не принимается). Иными словами, для научного мышления нет догм (абсолютных истин), а мерой относительной истинности всякого суждения считается его доказательность, т. е. опора на опыт и его логическую обработку.

На самом деле, в древности придерживались такого же «естественнонаучного» и «релятивистского», «адогматического» подхода, но границы «объективного опыта» проводили совсем не так, как мы. Их критерий «объективного восприятия» можно сформулировать примерно так: «Если некое ощущение является плодом осознаваемого усилия моего ума, воли и воображения, то я не могу доверять ему и рассматривать его как репрезентативный опыт: это мое собственное порождение. Однако если некое устойчивое ощущение пришло ко мне помимо и независимо от усилия моего разума и воли, то оно, конечно, принадлежит к „объективному“ опыту, я могу по нему прямо судить об объективной, „внешней“ реальности, ибо раз я сам не порождал его, то откуда оно могло прийти еще, как не из этой реальности?».

Иными словами, человек древности не подозревал о существовании субъективно‑подсознательного мира как самостоятельного, обособленного и от сознательных усилий воображения, и от внешней реальности. А в таком случае он и должен был воспринимать все сколько‑нибудь яркие и устойчивые внутренние ощущения и сильные эмоциональные импульсы, не вызванные сознательным усилием воли, как показания «приборов», наравне с опытом глаз и рук, как прямой источник достоверной информации о мире.

Примерам этого нет числа. Древний жрец, спонтанно испытывая сильнейшее эмоциональное потрясение при обряде вступления в контакт с божеством, считал само это потрясение верным знаком того, что он и в самом деле вступил в означенный контакт, – иначе откуда явилось это потрясение (ведь он не вызывал его в себе специально)? Простой месопотамец, вспоминая яркий сон, в котором он летал над неведомой страной или встречался со своим покойным родственником, был обычно уверен в том, что это его душа совершала путешествие по некоему пространству или измерению реальности, или, соответственно, встречалась с душой мертвого родича, которая, стало быть, продолжает существовать после его смерти и способна вступать в контакт с душами живых. Именно таким мог быть вполне «научный» (в точном смысле слова!) алгоритм «открытия» обособленного существования души и тела. Если человек осуществлял игру или обряд, в которых он поражал далекого врага или воплощал некоего бога, то в процессе этой игры или обряда он мог на какое‑то время устойчиво и ярко ощутить себя действительным победителем врага или воплощением бога, причем это ощущение приходило к нему «само», без усилий воображения.

На этом эффекте основаны все магические ритуалы: ведь их суть – имитируя какое‑то действие, вызвать «сквозь время и пространство» его реальное осуществление, а условием этого является переживание имитации как реального действия со стороны совершающего обряд. Не случайно магическое действо стараются осуществлять в состоянии наивысшего эмоционального подъема или транса, т. е. отключая или ослабляя собственную волю и сознание: это помогает человеку бесконтрольно и полно пережить имитацию как реальность и тем самым, по мнению древних, действительно сделать ее реальностью. Таким образом, люди архаики последовательно рассматривали свой подсознательный субъективный опыт как опыт объективный, эмпирический.