1.3. Экономика в человеческом измерении

На пути рыночной экономики российская промышленность и сельское хозяйство испытывали постоянную смену взлетов и падений, кризисов и подъемов.

После отмены крепостного права в 1861 г. в России начался медленный процесс преодоления классически феодального застоя. Первый рывок — массовое железнодорожное строительство в 60—70-е гг. XIX в. Железные дороги цементировали единый общероссийский национальный рынок. Связь с мировым рынком усилилась несколько позже: в 1897 г. с введением золотого рубля внутренний рынок стал открытым для мирового.

В этот переходный период (1861—1885) были весьма умеренными темпы экономического роста, которые составляли всего лишь 1,7% при увеличении численности населения на 1,6% в год. Это означает, что душевой уровень чистого национального продукта за четверть века смог вырасти всего лишь на 2%, то есть практически экономика России терпеливо находилась в рамках простого воспроизводства.

Однако в следующий период (1885—1913) рыночная экономика уже включила свои рычаги.

К 80-м гг. завершился промышленный переворот, а в 90-е гг. в России шел промышленный подъем, складывалась индустриально-техническая база российского капитализма, ведущую роль в экономике заняла крупная фабрично-заводская промышленность. За 40 пореформенных лет число фабрик и заводов увеличилось с 2,5—3 до 9 тыс. Дли-на железных дорог — с 1,5 тыс. до 50 тыс. верст. Объем промышленного производства возрос почти в 8 раз. В 1900 г. Россия по объему промышленного производства вышла на 5-е место в мире².

В условиях рыночной экономики власть использовала свои рычаги влияния: налоговую политику, кредитование отраслей, особенно важных для развития национальной экономики, заградительные пошлины для импортных товаров...

Систему налогообложения осуществлял министр финансов Н. Бунге. Был ослаблен налоговый пресс на крестьян, отменена подушная подать, сверхприбыли были обложены сверхналогами. Н. Бунге писал: «Трудно представить сколько-нибудь убедительные доводы справедливости взимания и с бедного, и с богатого по 1 рублю налога».

Поэтому вводятся и растут акцизные сборы на нефть, спирт, табак... Промышленность финансировалась и частными лицами, и государством (ссуды, заказы).

Таможенные пошлины с 1882 по 1885 г. повышаются более чем на 30%, что сокращало импорт товаров, но способствовало импорту капиталов на пользу отечественного производства.

Министр финансов С. Витте проводил реформы, опираясь на традиционные для России методы государственно-го участия в управлении экономическими процессами: в 1894 г. вводится винная монополия (государство забирает у частника огромные прибыли); в 1897 г. проходит денежная реформа, что позволяет укрепить национальную валюту и увеличить приток иностранного капитала.

«Создание своей собственной промышленности, — писал Витте, — это и есть та коренная, не только экономическая, но и политическая задача, которая составляет краеугольное основание нашей протекционной систе-мы»³.

Успехи экономического развития России признают марксисты. В. И. Ленин писал: «Прогрессивную историческую роль капитализма можно резюмировать двумя краткими положениями: повышение производительных сил общественного труда и обобществление его»... «Россия сохи и цепа, водяной мельницы и ручного ткацкого станка стала быстро превращаться в Россию плуга и молотилки, паровой мельницы и парового ткацкого станка»⁴.

Среди причин эффективности экономического роста в 1861—1900 гг. советские исследователи называли следующие, характерные для первоначального накопления:

— условия полукрепостнического строя, которые открывали особенно большие возможности для эксплуатации рабочего класса, колоссальная резервная армия труда;

— политическое бесправие, административно-полицейский характер рабочего законодательства, затруднявшего борьбу рабочих за улучшение своего материального положения. Низкий уровень условий труда;

— возможность использования технико-технологического опыта и высших на тот период форм организации промышленного и банковского капитала, сложившихся ранее на Западе.

Иностранный капитал в то время был стимулирующим фактором развития промышленности, хотя, безусловно, преследовал свои корыстные цели.

В своей книге «История Советского государства» Н. Верт отмечает другие важные факторы успеха. Прежде всего — помощь со стороны государства российскому предпринимательству, управление этим процессом в разумных рамках.

Н. Верт считает, что С. Витте, министр финансов с 1892 по 1901 г., сумел убедить Николая II в необходимости проведения последовательной экономической программы развития промышленности⁵.

Относительная экономическая отсталость дореволюционной России более рельефно просматривается, когда приходится прибегать к душевым показателям производства и потребления.

Россия начала вхождение в промышленную стадию развития с населением в 2 раза большим, чем Франция, в 2,6 — чем Германия.

Высокие темпы прироста населения, а также низкие темпы экономического роста в 1861—1880 гг. обусловили ухудшение позиций России в эти годы в расчете на душу населения по сравнению с остальными странами мира, и значительно.

Если в 1861 г. душевой чистый национальный продукт (ЧНП) в России составлял примерно 50% от душевого продукта Франции и Германии, 20% — Великобритании и 15% — США (!), то к 1913 г. этот разрыв еще более возрос (30—40% по сравнению с Францией и Германией) и лишь 10% — от США. То есть душевое производство (и потребление тем более, ибо импорт был ничтожен) было в 10 раз хуже.

С учетом производства (и потребления) на душу населения иначе смотрятся и достижения в области сельского хозяйства.

Дореволюционная экономическая мощь России была сконцентрирована в сельском хозяйстве. В 1861 г. Россия занимала первое место в мире по производству зерна, и только в начале XX в. пропустила вперед США.

И в те же «благоприятные» годы происходили ужасающие события.

По словам царского министра А. Наумова, «Россия фактически не вылазила из состояния голода то в одной губернии, то в другой... Комиссионеры, поставляющие зерно голодающим, наживают состояния, не отходя от телефонов».

Особенно тяжелым был голод 1891—1892 гг. В это же время выгода производителя гнала зерно в Европу.

Уместно говорить о бессердечии, о лицемерии. Но есть глубинные причины, более основательные при объяснении варварского отношения к работнику.

Можно констатировать, что к концу XIX в. человек в производстве еще не стал объектом внимания работодателя: конкурентоспособность продукции еще не зависела в ощутимой степени от капиталовложений в личность рабочего. «Можно» еще было не заботиться об уровне образования, здоровья, жилья, настроении работника.

«На наш век хватит» — мог сказать бизнес в начале века.

С середины XX в. и особенно после Второй мировой войны опыт Японии, Германии, США показал, что основой конкурентоспособности продукции является не машина, а личность свободного производителя. Но это стало ясно позже.