1 Килограмм

Мука ржаная 6

Хлеб ржаной 7

Мука пшеничная 12

Хлеб пшеничный 12

Пшено 10

Крупа гречневая 18

Картофель 2

1 метр

Ситец 18

Полотно 46

Сукно 320

Кроме того, коробок спичек стоил 1 коп., газета — 4, проезд в трамвае — 5 коп.; квартирная плата за 1 кв. м жилья — 1 руб. 28 коп.

Средняя заработная плата рабочего — 258 руб. в год, минимальная — около 80 руб., максимальная — 1400 руб., технический персонал получал 1462 руб.¹⁸.

Следовательно, даже в довоенной России только высокооплачиваемые рабочие могли иметь приличные условия жизни.

Уже к 1917 г. Россия стала испытывать нехватку продовольствия. Цены на товары повысились в 3—5 раз. Теперь практически весь трудовой люд стал испытывать нехватки, трудности, страдания.

Общественность стремилась осмыслить происходящие события. На протяжении одного десятилетия трижды подвергалась сомнению и коренному изменению система ценностей и идеалов, наполнение понятия менталитет.

Людям постоянно приходилось делать выбор. Монархические ценности ( за веру, за царя, за Отечество) в феврале 1917 г. были повержены буржуазно-демократическими (свобода, демократия, конституция). В октябре этого же 1917 г. большевики провозгласили новые идеалы — ликвидация частной собственности как источника эксплуатации и на этой основе — политическое, социально-экономическое равенство трудящихся.

Какой выбор делало крестьянство, составлявшее большинство российского населения?

Вот как оценивал выбор крестьян меньшевик Ф. И. Дан. По его мнению, крестьянство и спустя полстолетия после отмены крепостного права не стряхнуло с себя равнодушия к чисто политическим вопросам, о которое разбивались надежды одного поколения русских революционеров за другим. Война завершила освобождение крестьянских масс от мистики царизма. Крестьянство охотно и широко пользовалось благами республиканской политической свободы, провозглашенной Февральской революцией. Но ни война, ни революция не сделали в его глазах эту свободу такой жизненной ценностью, за которую можно и нужно бороться, не превратили русское крестьянство в сколько-нибудь надежную опору свободно-демократической государственности. Как в первую, февральскую, полосу революции, так и во вторую, октябрьскую, мотивы не политического, а экономического и социального порядка оставались для крестьян решающими. Точно так же и на всем протяжении Гражданской войны свое отношение к советскому строю крестьянство или его отдельные слои (кулаки, середняки, беднота) определяли исключительно под углом зрения своей борьбы — сначала за землю, потом за распоряжение ее продуктами¹⁹.

Большевики были другого мнения, так как не разделяли резко интересы политические и экономические. Они считали крестьянство, особенно беднейшее, своим политическим союзником. По их мнению, эта самая бесправная часть российского населения не получила от Временного правительства того, чего требовала: земли и окончания войны. И сравнительно легкую, практически бескровную победу советской власти в октябре — декабре 1917 г. большевики объясняли тем, что крестьянскую массу устраивал декрет «О земле», принятый II съездом Советов рабочих, крестьянских и солдатских депутатов.

О выборе других слоев населения пишет И. Ильин в статье «Почему сокрушился в России монархический строй?»: «Монархическое правосознание поколеблено по всей России. Оно было затемнено или вытеснено в широких кругах русской интеллигенции, отчасти и русского чиновничества и даже русского генералитета — анарходемократическими иллюзиями и республиканским образом мыслей...»

О том же пишет и А. Изгоев, один из видных идеологов кадетов: «...Режим погибал при всеобщем к нему отвращении. Ясно было, что никто пальцем не пошевелит на его защиту».

Духовные поиски интеллигенции были сложны и противоречивы.

По И. Ильину, социалистические идеи — это «болезнь, изводящая Россию, а именно: воинствующее безбожие, антихристианство, материализм, отрицающий совесть и честь, террористический социализм, тоталитарный коммунизм, вселенское властолюбие, разрешающее себе все средства, — весь этот единый и ужасный недуг имеет не русское, а западноевропейское происхождение. В течение XIX в. русская интеллигенция соблазнялась им как «последним словом передовой культуры»²⁰.

Вот как вспоминал об октябрьских днях Н. Бердяев в своей работе «Самопознание»: «Я пережил русскую революцию как момент моей собственной судьбы, а не как что-то извне мне навязанное. Эта революция произошла со мной, хотя я относился к ней очень критически и негодовал против ее злых проявлений. Мне глубоко антипатична точка зрения многих эмигрантов, согласно которой большевистская революция сделана какими-то злодейскими силами, чуть ли не кучкой преступников, сами же они неизменно пребывают в правде и свете... Я давно считал революцию в России неизбежной и справедливой. Но я не представлял себе ее в радужных красках... Наивным и смешным казалось мне предположение гуманистов революции о революционной идиллии, о бескровной революции, в которой, наконец, обнаружится доброта человеческой природы и народных масс... Я всегда чувствовал не только роковой характер революции, но и демоническое в ней начало. И это нужно сказать и в том случае, когда мы видим правду в ре-волюции»²¹.

Говорят, что систему можно объективно оценить, только находясь вне ее и ее влияния.

Поэтому возьмем зарубежных политиков и историков. Но и их мнения тоже разошлись до противоположных, взаимоисключающих.

В США обрисовалось четыре позиции: социалисты, правительство, коммерсанты, либеральные политики.

Социалистическая партия штата Нью-Йорк на своем съезде приняла резолюцию, в которой отмечала, что «русская революция с ноября 1917 г. приняла форму советской власти, естественную и неизбежную в России, выражающую волю и чаяния народных масс... С радостью и уверенностью приветствуем мы Российскую Советскую Федеративную Социалистическую Республику, первую социалистическую республику в мире»²².

В государственном департаменте не испытывали ни малейших колебаний. Первое официальное заявление Вашингтона прозвучало уже 9 ноября 1917 г. В нем говорилось, что «Советская власть, отрицая частную собственность, не может быть терпима», а Советское правительство уже по этой причине не будет признано Соединенными Штатами²³.

Деловые люди США не остались в стороне.

По решению американского сената в феврале-марте 1919 г. шло расследование. Сенатом была назначена специальная комиссия с целью: узнать, понять, объяснить, что такое случилось в России 25 октября (7 ноября) 1917 г.

Расследование вели сенатор Овермэн (председатель), Кинт, Уолкот, Нельсон, Стерлинг. Опрос свидетелей вел майор Юмс.

Протоколы заседаний комиссии сохранились, они составляют более тысячи страниц.

Ни один из членов комиссии не говорил по-русски, ни один не имел понятия о России. Каждый знал в точности, как вести судебные процессы по делам коммерческих фирм.

Свидетель А. Сеймонс, бывший настоятель американской методической церкви в Петрограде, «открыл тайну Октября»: классная дама из Смольного рассказала ему, что видела совещание большевиков перед Октябрем с немецкими офицерами...

Свидетель Р. Деннис, бывший представитель американской ассоциации христианской молодежи в России, сообщил, что Красная Армия и Красная гвардия находятся под командованием германских офицеров...

Свидетель Р. Леонард, бывший американский вице-консул в России. Ему задается вопрос из области литературы сенатором Нельсоном: «Этот человек, которого они привлекли в свою шайку, — если не ошибаюсь, его зовут Максим Горький, — он уже достиг последней стадии их безнравственности?»

Леонард сообщил, что «там была большая радость, когда он вернулся в их шайку...»²⁴.

Так велось расследование о грандиозном событии в России. Но этот фарс имел целевое назначение. Закулисный организатор этого суда, тогдашний государственный секретарь Лансинг, ставил задачей обосновать, оправдать в глазах американской общественности вооруженную интервенцию против Советской Республики.

Профессор Гарри Бест в книге «Советский эксперимент» описал свое видение событий: «Неверно думать, что в России была настоящая революция в том смысле, что там наблюдалось крупное вооруженное столкновение, в результате которого к власти пришла победившая сторона... Советская партия, или большевики, не захватили власть. Такое действие было излишним. Плод власти созрел, и им, или любой другой организованной группе, стоило только протянуть руку к нему...»

Либеральные политики и историки США придерживались несколько других оценок.

Социолог Висконсинского университета проф. Эдвард Олсуорт Росс несколько раз бывал в Советской России. Он типичный либерал, верящий в принципы буржуазной демократии. Еще в августе 1917 г. Росс, находившийся в гуще российских событий, видел, по его словам, что вслед за буржуазно-демократической в этой стране «грянет еще более радикальная революция», ибо ни одна из партий, представленных во Временном правительстве, не исходит в своей деятельности из реальных интересов большинства народа.

По его мнению, кадеты выступали лишь от имени зажиточного класса, чьей главной претензией к царизму было то, что он душил свободу мысли и слова; меньшевики «сидели на крышке кипящей кастрюли», считая массы слишком забитыми и темными, неспособными к самостоятельной государственной деятельности. Напротив, большевики «видели в Советах средство осуществления на практике народного управления, и ведомая ими Октябрьская революция была по-настоящему «социальной», в отличие от Февральской, сугубо «политической».

Росс считал своим долгом как очевидец рассказать правду об Октябре. Он писал в своей книге «Россия на подъеме» (1919): «Бытует представление о том, что вторая, или большевистская, революция явилась делом рук горстки экстремистов, зачаровавших русские массы своими идеалами. Под неумолимым давлением фактов я пришел к выводу, что это неверно. Ход событий от Февраля к Октябрю 1917 г. был неизбежным. Если бы поезд с Лениным и восемнадцатью другими большевиками, направлявшимися из Германии в Россию, упал бы с моста и все они погибли, события в России приняли бы тот же оборот. Крестьяне захватили бы поместья, а солдаты перестали воевать.

Ограбленные и угнетенные массы — сто миллионов мужчин и женщин — шли к осуществлению своих давних чаяний, как поток раскаленной лавы, которую никакая сила не может остановить или направить в другое русло. Это было величественным и захватывающим дух социальным явлением — столь же стихийным, как землетрясение или прилив».

И в самой России на уровне каждой личности собы-тия Октябрьской революции были по-разному восприняты уже в силу того, что каждый видел в ней то, что хотел ви-деть.

Очень и очень многим казалось, что пришло избавление именно от тех бед, которые мучили именно его. Поэтому можно говорить о тысячах революций, почти для каждого своей, особенной.