Временность как сущность конечности человека.

Это требует некоторых фундаментальных разъяснений относительно временной природы структуры человека. Структурное движение как отношение между онтичес-кой и онтологической возможностью является благо­даря своей проблематичности движением времени. Акт, посредством которого человек стремится консти­туировать в бытии присущую ему возможность, — это также акт, посредством которого бытие идет навстре­чу человеку, чтобы основать его в его конечности. Это движение бытия навстречу человеку есть будущее как фундаментальное определение времени. Но это — проб­лематичное движение навстречу, которое не устраняет риска человека, и именно поэтому оно является бу­дущим. Проблематичность в ее временном аспекте — это возможная ничтожность возможностей человека, т. е. возможность, связанная со всеми возможностя­ми, которые выбирает и обретает человек, неудачи ос­новать себя в бытии и быть утраченными. Решение че­ловека, когда оно является подлинным, вовлекает его

107

и поэтому дает ему гарантию в его формировании, но не устраняет допущения проблематичности и риска как таковых, т. е. допущения, которое человек вы­водит из собственной конечности, ибо временность означает конечность. Именно время удерживает че­ловека в его конечности, удерживая его в проблема­тичности трансцендентального отношения между он-тической и онтологической возможностью. Настоящее человека — это тот самый акт, благодаря которому человек является конечным существом. Но эта ко­нечность обретает весь свой смысл,' а временность (которая может также быть несерьезностью и не­собранностью) становится историчностью, т. е. мно­гозначительной сосредоточенностью лишь тогда, ког­да человек решает как раз в смысле своей конечнос­ти, принимая эту конечность как свою собственную природу и оставаясь ей верным.

Свобода как освобождение от греха. Структура эк­зистенции основывает человека в подлинной природе его конечности только посредством решения и выбора самого индивида. Призыв, который бытие человека на­правляет к человеку, реализуется в своем подлинном смысле лишь благодаря выбору человека. На самом деле ничего в существовании человека не происходит без его выбора. Структура человека — это по сущест­ву свобода, свобода, являющаяся не безразличием, но нормативностью, должным, должным конечной лич­ности человека и поэтому универсального бытия, ко­торое ее основывает, и сообщества, которое в этом бытии обретает свою почву для встречи и взаимопо­нимания. Человек постоянно находится перед решаю-

щей альтернативой между бытием и небытием, меж­ду обладанием собой в обладании собственными воз­можностями и растрачиванием и опошлением этих возможностей, между обезличенной и бессмысленной жизнью и напряженной и имеющей смысл жизнью, которая коренится в истории. Эта альтернатива посто­янно дается на выбор человеку, но не в безразличии своих противоположных возможностей, а в реальном, постоянно обновляющемся призыве, который подлин­ная возмбжность обращает к человеку в акте направ­ления его к историчности. Свобода человека гаранти­руется беспрерывным обновлением этого призыва. Конечно, человек может и не услышать его, и эта воз­можность является действительной и реальной, это — возможность греха.

Грех — это несобранность, несерьезность, рас­слабленность, погружение в жизнь, такую, как она есть, неспособность координировать ее, господство­вать над ней и поэтому неспособность господствовать над собой и владеть собой. Грех — это действитель­ная, неотъемлемая возможность структуры. Он свя­зан с временностью, которая является основой воз­можной укорененности в ничто присущей человеку структуры. Опошляя и рассеивая возможности чело­века, грех делает обезличенной и бессмысленной его жизнь, препятствует формированию его личности, изолирует и отдаляет его от бытия и от сосущество­вания. Все же он не делает невозможным призыв, который из самой глубины его структуры бытие об­ращает к человеку посредством нормы. Таким обра-jom, структура, хотя она предназначена изначально гарантировать формирование подлинного единства

109

человека в его отношении с бытием и сосуществую­щими людьми, именно в силу этого и одновременно является возможностью греха.

Страсть как самоограничение человека в собст­венной конечности. Освободиться от отчаяния, побе­дить грех можно лишь посредством выбора, который определяет верность человека самому себе. Эта вер­ность является верностью человека своей собственной конечности. Конечность не должна игнорироваться и отрицаться; она должна быть осознана, принята и ре­ализована до конца. Если она отрицается и не при­знается, она цепь, которую влачат, того не зная, но которая сковывает всякое движение и делает невоз­можным никакое творчество. Но если она принима­ется и признается, если реализуется до конца, она становится субстанцией самой свободы. Тогда чело­век самоограничивается в своей собственной конеч­ности, становится способным к страсти. Он исключает из себя или отбрасывает все, что его отвлекает и рас­сеивает; он живет в сосредоточении своей силы и пол­ностью принимает внутренне присущий ему риск. То, что человек действительно может делать, он может делать это лишь со страстью. Только благодаря ей он свободен в своей конечности и для своей конечности. Возможность, которую он выбрал и сделал своей, принадлежит ему в подлинном смысле и позволяет ему реализоваться в сложном единстве, тем более глубоком и богатом, чем больше оно исключает рас­сеяние и разбрасывание. Никакого постороннего со­ображения недостаточно тогда, чтобы остановить его. Он решил и постоянно решает посредством свободно-

го и страстного выбора, который удерживает его в вер­ности самому себе и определяет его в его судьбе. Тог­да встает перед ним во всей своей ясности фундамен­тальная опасность для человеческого сущестования — смерть.

Смерть как ограничивающая возможность. Вер­ность смерти. Можно' измерить серьезность философ­ского учения вниманием, которое оно уделяет смерти. Учение, в⁴которое рассмотрение смерти не может вхо­дить, не расстраивая его порядок и картину, — празд­ное занятие, а не философия. Ибо человеческое суще­ствование в его природе должно характеризоваться как раз смертью, смертью не как фактом, который случа­ется неизбежно в необходимом порядке природных вещей, а как возможностью, всегда имеющейся в на­личии, всегда связанной со всеми человеческими воз­можностями. Как факт она чужда нам, как возмож­ность она определяет всю нашу природу и все наше существование. Предчувствие смерти в действительнос­ти — ощущение проблематичности экзистенции и, следовательно, ее временности. Все возможности чело­века таковы, что могут не быть, и сам человек в об­щей форме своего существования таков, что может не быть. Эта возможность всегда налицо, чтобы опреде­лять сущностную проблематичность нашей структуры. На самом деле природа временной проблематичности состоит в том, что она может перестать быть пробле­матичностью, может отпасть от своей сущности. Че­ловек является тем, что он есть, по большей части лишь благодаря возможности смерти; он является тем, что он есть как раз в силу этой возможности.

111

Итак, эта возможность должна быть осознана и принята. Игнорировать или не признавать ее значило бы еще раз заковать себя в цепь подлинного рабства. Но осознать смерть и принять ее не значит принять ее как подлинную возможность, жить для нее и рассмат­ривать экзистенцию на основе решения, которое бы ее предвосхищало. Она условие любой определенной воз­можности, она сама трансцендентальная возможность в ее последней природе; она не может стать онтичес-кой возможностью, не может опуститься до частной альтернативы, которая бы как таковая могла быть выбрана человеком. Бояться смерти вне опасности, как требовал Паскаль, на самом деле не бояться ее, а про­сто принимать ее как фундаментальную опасность для существования. Опасность, которая должна быть при­нята, потому что она должна быть признана присущей самой сущности экзистенции. Каждая наша возмож­ность может в любой момент превратиться в ничто. Игнорировать эту опасность значит впадать в наивную иллюзию; принимать смерть как господствующую пер­спективу нашего существования значит низвергать эту наивную иллюзию, но еще не освобождаться от нее. Тот, кто решает не думать о смерти, мучительно го­няется за вырисовывающимися перед ним возможнос­тями, не овладевая ни одной из них и не владея собой ни в одной. Тот, кто решает думать о смерти как един­ственной альтернативе своей жизни, также утрачива­ет свои собственные возможности и свое Я и губит себя в тревоге. Тот, кто принимает смерть как таковую и ! боится ее вне опасности, остается при?;репленным к возможности, которую он выбрал как свою собствен­ную и сделал из нее свое призвание и главное кредра

значение для всех своих сил и того, что сверх его сил. Верность смерти выражает в этом случае подлинность, свойственную экзистенции, которая реализуется в структуре, формируя человека в его подлинном един­стве, т. е. в его необходимом отношении с универсаль­ным бытием и с коэкзистирующим сообществом. Она единственная позиция, достойная человека.