1 У одного богатого и старого человека были молодая жена и размягчение мозга". К. Макушинский. "Старый муж". Чтец-декламатор. T.V. Юмористический. Киев: Кн-во Самоненок.

---

Эти аналогии могут состоять только в двусмысленно выраженных качествах или во второстепенных чертах. Последнее относится ко второму примеру:

Lichtenberg: Великий дух.

Он объединил в себе качества великих мужей. Он держал голову криво, как Александр, всегда поправлял волосы, как Цезарь, мог пить кофе, как Лейбниц, и когда он однажды прочно сидел в кресле, он забыл о еде и питье, как Ньютон, и его должны были будить, как этого последнего; свой парик он носил как д-р Джонсон, и пуговица от брюк была всегда у него расстегнута, как у Сервантеса".

Особенно хороший пример изображения-при помощи противоположности, в котором абсолютно не имеет места употребление двусмысленных слов, привезен J. v. Falke'oM из его поездки в Ирландию: "Место действия — кабинет восковых фигур", — сказали мы madame Tussaud. И здесь имеется проводник, сопровождающий общество, в котором и стар и млад, от фигуры к фигуре со своими объяснениями. "This is the Duke of Wellington and his horse". После этого одна молодая девушка задает вопрос: "Which is the Duke of Wellintgton and which is his horse ?" — "Just, as you like, my pretty child, — гласит ответ, — you pay the money and you have the choice". (Какая фигура — герцог В, а какая — его лошадь? — Как вам будет угодно, мое дитя, вы заплатили деньги, и выбор принадлежит вам.) (Lebenserinnerungen)

Редукция этой ирландской остроты должна была бы гласить: Как не стыдно предлагать обозрению публики эти восковые фигуры людей! Ведь в них нельзя отличить лошадь от всадника! (Шутливое преувеличение.) И за это платят хорошие деньги! Это негодующее выражение драматизируется, подкрепляется небольшими подробностями, вместо публики вообще выступает одна дама, фигура всадника определяется индивидуально столь популярной в Ирландии личностью герцога Веллингтона. Бесстыдство же владельца или проводника, который тянет у людей деньги из кармана и не дает ничего взамен этого, изображается путем противоположности, с помощью речи, в которой он восхваляется как добросовестный делец, у которого на уме нет ничего, кроме соблюдения прав, которые публика приобрела уплатой денег. Теперь можно также отметить, что техника этой остроты совсем не проста. Найдя путь к тому, чтобы торжественно уверить обманщика в его добросовестности, эта острота является примером изображения при помощи противоположности; но повод, по которому острота прибегает к этому изображению, требует от нее совсем другого: она отвечает деловой солидностью там, где от нее ожидают сходства фигур, и является, таким образом, примером передвигания. Техника этой остроты заключается в комбинации обоих приемов.

От этого примера легко перейти к небольшой группе, которую можно было бы назвать остротами, возникающими путем преувеличения. В них "да", которое было бы уместно в редукции, заменяется отрицанием "нет", но это "нет" равносильно в силу своего содержания даже усиленному "да", и обратно: "нет" заменяется таким же "да". Отрицание стоит на месте утверждения с преувеличением; такова, например, эпиграмма Lessing'a:

"Прекрасная Галатея! Говорят, что она красит свои волосы в черный цвет?" — "О, нет: ее волосы были уже черны, когда она их купила".

Или мнимая ехидная защита книжной мудрости Lichtenberg'oм:

"Есть многое на небе и земле, Что и во сне, Горацио, не снилось

Твоей учености", — сказал презрительно Гамлет. Lichtenberg знает, что это определение не метко, поскольку оно не реализует все то, что можно возразить против ученой мудрости. Поэтому он прибавляет еще недостающее суждение. "Но в учености есть и многое такое, чего нет ни на небе, ни на земле". Его изложение подчеркивает, чем вознаграждается книжная мудрость за порицаемый Гамлетом недостаток, но в этом вознаграждении заключается второй и еще больший упрек.

Еще яснее, хотя и грубы, две еврейские остроты, т. к. они свободны от всякой примеси передвигания.

Два еврея говорят о купании: "Я ежегодно купаюсь один раз, — говорит один из них, — нужно ли это или нет".

Ясно, что таким хвастливым уверением в своей чистоплотности он уличает себя только в нечистоплотности.

---

Один еврей замечает остатки пищи на бороде у другого еврея. "Я могу сказать тебе, что ты вчера ель. — "А ну-ка, скажи". — "Чечевичную похлебку". — "Неправда, позавчера".

Великолепной остротой, возникшей путем преувеличения, которая легко может быть отнесена за счет изображения при помощи противоположности, является следующая.

Король, снизойдя, посещает хирургическую клинику и застает профессора, готовящегося к ампутации ноги; отдельные стадии этой ампутации король сопровождает громкими выражениями своего благоволения: "Браво, браво, мой милый профессор". По окончании операции профессор подходит к королю и спрашивает с глубоким поклоном: "Прикажите, ваше величество, ампутировать и вторую ногу?"

То, о чем думал про себя профессор во время королевского одобрения, можно выразить, конечно, только в таком виде: "Все это производит такое впечатление, как будто я ампутирую ногу этому бедняге по королевскому указу и только ради королевского благоволения. Однако я, в действительности, имею другие основания для этой операции". Но затем он подходит к королю и говорит: "Я не имею никаких других оснований для производства этой операции, чем указ вашего величества. Высказанное мне одобрение так осчастливило меня, что я ожидаю только приказания вашего величества, чтобы ампутировать и здоровую ногу!" Высказывая противоположную мысль, ему удается дать понять то, о чем он думает и о чем он должен умолчать. Эта противоположность есть невероятное преувеличение.

Изображение при помощи противоположности является, как мы видим на этих примерах, часто употребляемым и очень энергичным приемом техники остроумия. Но мы не должны проглядеть и другого момента, заключающегося в том, что эта техника свойственна отнюдь не одному только остроумию. Когда Марк Антоний, произнеся длинную речь о трупе Цезаря на форуме и завоевав у слушателей расположение, опять бросает, наконец, фразу:

"Брут — достойный уважения человек", — то он знает, что народ крикнет ему в ответ только истинный смысл его слов:

"Они — изменники: достойные уважения люди". [Аналогичной техникой пользуется Шуйский в "Борисе Годунове" Пушкина:

...Какая честь для нас, для всей Руси! Вчерашний раб, татарин, зять Малюты, Зять палача и сам в душе палач, Возьмет венец и бармы Мономаха...]

Или когда "Simplizissimus" переписывает собрание неслыханных сальностей и цинизмов, как выражения из "Gemütsmenschen {"Нравственные люди"), то это — тоже изображение при помощи противоположности. Но это называют "иронией", а не остротой. Иронии не свойственна никакая другая техника, кроме техники изображения при помощи противоположности¹. Кроме того, говорят и пишут об иронической остроте. Таким образом, нельзя больше сомневаться в том, что одна техника недостаточна для характеристики остроты. К технике должно присоединиться нечто другое, чего мы до сих пор не открыли. Но, с другой стороны, все-таки неоспоримо, что с упразднением техники исчезает и острота. A priori может показаться трудным объединить друг с другом оба эти спорных пункта, которые добыты нами для объяснения остроумия.

Если изображение при помощи противоположности относится к техническим приемам остроумия, то мы вправе ожидать, что остроумие может использовать и противоположный прием, т. е. изображение при помощи сходного и родственного. Продолжение исследования покажет, что это является техникой новой, совершенно особой, обширной группы острот по смыслу. Мы определим своеобразность этой техники гораздо точнее, если вместо изображения при помощи "родственного" скажем: изображение при помощи принадлежащего друг к другу или находящегося в связи друг с другом. Мы сделаем почин последней характеристикой и поясним ее примером.

Один американский анекдот гласит: двум не очень-то щепетильным дельцам удалось рядом смелых предприятий создать себе большое состояние, после чего их стремление было направлено на то, чтобы войти в высшее общество.