Учебные материалы

№ 1. Предмет истории и ее место среди общественных наук

История – это наука, изучающая человечество в его развитии. В силу предмета изучения она относится к ряду социальных наук, занимая в нем особое место. Две главных особенности отличают историю от других наук о человеке. Первая связана с тем, что история имеет дело с уникальными и неповторимыми событиями и должна заниматься конкретными явлениями. Действительно, походы Александра Македонского, Великая французская революция, Вторая мировая война и все многообразные события и явления прошлого не могут быть воспроизведены и навсегда останутся единичными фактами. Цель истории – находить подобные факты, устанавливать их причины и следствия. Конкретные и уникальные явления не просто дают историку материал для размышлений, их изучение составляет основу его работы. Все это позволяет считать исто­рию эмпирической наукой, т. е. дисциплиной, призванной с мак­симальной полнотой устанавливать, классифицировать и описы­вать факты прошлого. Вторая особенность истории – это чрез­вычайная широта ее исследовательского поля. Фактом истории, а значит, и предметом изучения, может быть любое проявление человеческой деятельности. Историк, в отличие от специалистов в других социальных науках, имеет дело с явлениями самых раз­ных типов:

• экономическими – фактами хозяйственной жизни людей;

• социальными – группами и слоями общества, принципами взаимодействия между ними, социальными институтами – ос­новными учреждениями и устойчивыми правилами, в соответст­вии с которыми регулируется жизнь общества;

• психологическими – эмоциями и чувствами людей и боль­ших человеческих сообществ;

• политическими и правовыми – политическими события­ми, формами организации государства и управления, правовыми нормами и правилами социального поведения, сложившимися в процессе развития общества;

• культурными – явлениями, порожденными человеческим духом в сфере литературы, искусства, научного знания, а также мировоззрением и представлениями о мире, характерными для конкретного общества.

Предмет исследования сближает историка со специалистами в областях экономики, права, социологии, литературоведения и истории искусства. История – самая универсальная из всех социальных наук, так как все они связаны с ней корнями и происходят из интереса человеческого общества к своему прош­лому…

Из наук об обществе наиболее близкой к истории считается социология: обе имеют своим предметом общество в целом и исследуют различные формы социального поведения. В этом смысле они отличаются от экономики, политологии, психологии, истории религии и культуры. Историков и социологов разделяет не предмет исследования, а подход к задачам и методам изуче­ния человеческого общества... Цель социолога – обобщение представлений о структуре и закономерностях развития общества, выявление основных и универсальных закономерностей поведения людей как соци­альных существ.

Историк сосредоточен на многообразии социальной жизни. Его задача – определить особенности существования общества в конкретный период времени, в конкретных обстоятельствах и в конкретном месте. Историк, в отличие от социолога, занима­ется различиями, а не общеприменимыми обобщениями… Анализируя отдельные факты и события, историк должен так или иначе соотнести их с многообразными историческими явлениями и процессами. Он рассматривает изучаемый матери­ал в системе причинно-следственных связей, сопоставляет его со сходными явлениями, имевшими место в иных регионах и в иное время…

Источник: Репина Л.П. История исторического знания: Пособие для вузов. – М.: Дрофа, 2002. С. 25–31.

№ 2. В.Н. Татищев¹ о пользе изучения истории

I. Что такое история. История – слово греческое, означающее то же, что у нас события или деяния; и хотя некоторые полагают, что поскольку события или деяния это всегда дела, учиненные людьми, значит, приключения естественные или сверхъестественные не должны рассматриваться, но, внимательно разобравшись, всякий поймет, что не может быть приключения, чтоб не могло деянием назваться, ибо ничто само собою и без причины или внешнего действа приключиться не может…

II. Польза истории. Незачем рассуждать о пользе истории, которую всякий может видеть и ощущать. Однако ж, поскольку некоторые имеют обыкновение о вещах внятно и подробно рассматривать и рассуждать, многократно, от повреждения их смысла, полезное вредным, а вредное полезным поставляя, а потому в поступках и делах погрешая, то мне подобные рассуждения о бесполезности истории не без прискорбия слыхать случалось, и потому я рассудил, что полезно о том кратко изъяснить.

Вначале рассудим, что история не иное есть, как воспоминовение бывших деяний и приключений, добрых и злых, потому все то, что мы пред давним или недавним временем чрез слышание, видение или ощущение прознали и вспоминаем, есть самая настоящая история, которая нас или от своих собственных, или от других людей дел учит о добре прилежать, а зла остерегаться. Например, как я вспомню, что я вчера видел рыбака, рыбу ловящего и немалую себе тем пользу приобретающего, то я, конечно, имею в мысли некоторое понуждение точно так же о таком же приобретении прилежать; или как я видел вчера вора или другого злодея, осужденного на тяжкое наказанию или смерть, то меня, конечно, страх от такого дела, подвергающего погибели, удерживать будет. Таким же образом, все читаемые нами истории и события древние иногда так чувствительно нам воображаются, как если бы мы сами то видели и ощущали.

Посему можно кратко сказать, что никакой человек, ни одно поселение, промысл, наука, ни же какое-либо правительство, а тем более один человек сам по себе, без знания оной совершенен, мудр и полезен быть не может…

Юрист пользуется историей. Вторая наука юриспруденция, которая учит благонравию и обязанности каждого перед Богом, перед самим собой и другими, следственно, приобретению спокойности души и тела. Но не может никакой юрист мудрым назван быть, если не знает прежних толкований и прений о законах естественных и гражданских. И как может судья право дела судить, если древних и новых законов и причин применениям не знает? Для того ему нужно историю законов знать…

Источник: www.magister.msk.ru/library/history/history1.htm - 32k -

№ 3. Н.М. Карамзин¹ о русской истории

История в некотором смысле есть священная книга народов: глав­ная, необходимая; зерцало их бытия и деятельности; скрижаль откро­вений и правил; завет предков к потомству; дополнение, изъяснение настоящего и пример будущего.

Правители, законодатели действуют по указаниям истории и смотрят на ее листы, как мореплаватели на чертежи морей. Мудрость чело­веческая имеет нужду в опытах, а жизнь кратковременна. Должно знать, как искони мятежные страсти волновали гражданское общество и какими способами благотворная власть ума обуздывала их бурное стремление, чтобы учредить порядок, согласить выгоды людей и даровать им возможное на земле счастие.

Но и простой гражданин должен читать историю. Она мирит его с несовершенством видимого порядка вещей, как с обыкновенным явлением во всех веках; утешает в государственных бедствиях, свидетельствуя, что и прежде бывали подобные, бывали еще ужаснейшие, и государство не разрушалось; она питает нравственное чувство и праведным судом своим располагает душу к справедливости, которая утверждает наше благо и согласие общества.

Вот польза: сколько же удовольствий для сердца и разума! Любопытство сродни человеку, и просвещенному и дикому. На славных играх олимпийских умолкал шум, и толпы безмолвствовали вокруг Ге­родота¹, читающего предания веков. Еще не зная употребления букв, народы ужо любят историю: старец указывает юноше на высокую могилу и повествует о делах лежащего в ней героя. Первые опыты наших предков в искусстве грамоты были посвящены вере и дееписанию; омраченный густою сению невежества, народ с жадностию внимал ска­заниям летописцев. И вымыслы нравятся; но для полного удовольствия должно обманывать себя и думать, что они истина. История, отверзая гробы, поднимая мертвых, влагая им жизнь в сердце и слово в уста, из тления вновь созидая царства и представляя воображению ряд веков с их отличными страстями, нравами, деяниями, расширяет пределы нашего собственного бытия; ее творческою силою мы живем с людьми всех времен, видим и слышим их, любим и ненавидим; еще не думая о пользе, уже наслаждаемся созерцанием многообразных случаев и характеров, которые занимают ум или питают чувствительность.

Если всякая история, даже и неискусно писанная, бывает приятна, как говорит Плиний², – тем более отечественная. Истинный космополит есть существо метафизическое или столь необыкновенное явление, что нет нужды говорить об нем, ни хвалить, ни осуждать его. Мы все граждане, в Европе и в Индии, в Мексике и в Абиссинии; личность каждого тесно связана с отечеством: любим его, ибо любим себя. Пусть греки, римляне пленяют воображение: они принадлежат к семейству рода человеческого и нам не чужие по своим добродетелям и слабостям, славе и бедствиям; но имя русское имеет для нас особенную прелесть: сердце мое еще сильнее бьется за Пожарского, нежели за Фемистокла³ или Сципиона⁴. Всемирная история великими воспомина­ниями украшает мир для ума, а российская украшает отечество, где живем и чувствуем. Сколь привлекательны берега Волхова, Днепра, Дона, когда знаем, что в глубокой древности на них происходило! Не только Новгород, Киев, Владимир, но и хижины Ельца, Козельска, Галича делаются любопытными памятниками и немые предметы красно­речивыми. Тени минувших столетий везде рисуют картины перед нами.

Кроме особенного достоинства для нас, сынов России, ее летописи имеют общее. Взглянем на пространство сей единственной державы: мысль цепенеет; никогда Рим в своем величии не мог равняться с нею, господствуя от Тибра до Кавказа, Эльбы и песков африканских. Не­удивительно ли, как земли, разделенные вечными преградами естества, неизмеримыми пустынями и лесами непроходимыми, хладными и жаркими климатами, как Астрахань и Лапландия, Сибирь и Бессарабия, мог­ли составить одну державу с Москвою? Менее ли чудесна и смесь ее жителей, разноплеменных, разновидных и столь удаленных друг от друга в степенях образования? Подобно Америке, Россия имеет своих диких; подобно другим странам Европы, являет плоды долговременной гражданской жизни. Не надобно быть русским – надобно только мыс­лить, чтобы с любопытством читать предания народа, который смелостию и мужеством снискал господство над девятою частию мира, открыл страны, никому дотоле не известные, внес их в общую систему географии, истории и просветил божественною верою, без насилия, без злодейств, употребленных другими ревнителями христианства в Европе и в Америке, но единственно примером лучшего.

Источник: Карамзин Н.М. Об истории государства Российского / Сост. А.И. Уткин. – М.: Просвещение, 1990. С. 5–6.

№ 4. Функции исторического знания

Говорят, что история ничему не учит. Это верно лишь относительно тех, кто вообще не способен учиться… Человек находит в прошлом ответы на многие жгучие вопросы современности. Даже из древней истории наш современник может почерпнуть много поучительного. Новейшая история – фундамент для политической и хозяй­ственной деятельности сегодня. Государственный дея­тель – это практический историк, он изучает генезис сложившейся ситуации для того, чтобы найти оптималь­ный вариант решения современных проблем.

История – школа поведения. В прошлом люди ищут и находят нужные образцы… Человек смотрит в минувшее, как в зеркало, он видит там чужие судьбы, но соотносит их со своей судьбой, с чем, что происходит вокруг. Опыт истории – верный ориентир, которым зачастую пользуются даже бессознательно. Подчас, не отдавая се­бе отчета, человек корректирует свое поведение, руководствуясь примером пережитого. Так ведут себя и от­дельные люди, и целые народы…

К изучению истории человека влечет чувство сопри­частности прошлому. Люди должны знать свое прошлое во всей полноте, во всех деталях. Это своего рода катего­рический императив, заставляющий ученого корпеть в архивах, художника вживаться в эпоху, подыскивая для ее воспроизведения выразительную форму, любителя древностей собирать их. «Изучая предков, узнаем самих себя,– говорил Ключевский,– без знания истории мы должны признать себя случайностями, не знающими, как и зачем пришли в мир, как и для чего живем, как и к че­му мы должны стремиться». Интерес к истории – ин­терес к самому себе как части социального целого.

…Понять законы общественного развития, пережить судьбу родины как свою собственную, принять на себя ответственность за нее, соотнося в первую очередь с ней свои поведение,– таков «смысл истории», таково назначение исторического сознания. Здесь смыкаются все ас­пекты освоения прошлого.

Источник: Гулыга А.В. Искусство истории. – М.: Современник, 1980. С. 29–33.

№ 5. Учит ли чему-нибудь история?

На этот счет было и остается много со­мнений. Великий немецкий философ Г. Гегель писал: «Правителям, государственным людям и народам с важностью советуют из­влекать поучения из опыта истории. Но опыт и история учат, что народы и правительства никогда ничему не научились из истории и не действовали согласно поучениям, которые можно было бы извлечь из нее». На этом цитату, как правило, обрывают. Между тем Гегель продолжал: «Каждая эпоха является настолько индивидуальным состоянием, что в эту эпоху необходимо и возможно принимать лишь такие решения, которые вытекают из самого этого состояния... В сутолоке мировых событий не помогает общий принцип или вос­поминание о сходных обстоятельствах, потому что бледное воспоминание прошлого не имеет никакой силы по сравнению с жизненностью и свободой настоящего».

…По мере усложнения политических и соци­альных отношений в обществе насущнее становится потребность учитывать исторические корни многих явлений. Поначалу к этому приступали робко. В первой половине XIX века В.Г. Белинский писал: «Мы вопрошаем и допрашиваем прошедшее, чтобы оно объяснило нам наше настоящее и намекнуло нам о нашем будущем». Его соотечественник, философ и пропагандист марксизма Г.В. Плеханов в конце того же века более уверенно утверждал: «Будущее способен предвидеть тот, кто понял про­шедшее». А в XX веке испанский философ X. Ортега-и-Гассет заявил уже со всей катего­ричностью: «В истории возможно пророче­ство. Более того, история ровно настолько является научной деятельностью, насколько делает возможным пророчество».

…Ныне перед нами – чрезвычайно усложнившийся мир, человечеству при­ходится считаться со многими осколками прошлой жизни, которые неожиданно дают о себе знать в самых разных проявлениях, нарушая хрупкое равновесие социальной и природной среды. Теперь взирать на прошлое, «добру и злу внимая равнодушно», – неблагодарное заня­тие. Прошлое требуется осмыслить, извлечь из него позитивные и негативные уроки и понять, как оно влияет на настоящее и бу­дущее. Принимая сегодня важные решения, необходимо оглянуться на мощные пласты международно-правовых норм, традиций, менталитета и культурно-религиозных устоев разных народов, наконец, на принципы демо­кратии и прав человека. В противном случае последствия могут быть непредсказуемыми... Вспомним слова выдающегося русского историка В. О. Ключевского, который еще сто лет назад предостерегал: «История учит даже тех, кто у нее не учится. Она их проучи­вает за невежество и пренебрежение...»

Тем не менее, в истекшем столетии урока­ми истории пренебрегали практически все. Романовы, проморгавшие ползущую из Ев­ропы революцию. Ленин, вознамерившийся построить планетарный коммунизм, когда капиталистический мир в основном уже пережил критическую стадию своего развития. Сталин, уповавший в своих безумных социальных экспериментах на безмерное терпение русского народа (в конечном счете, это привело к резкому уменьшению населе­ния страны). Гитлер, устремившийся к не­сбыточному мировому господству. Брежнев и его сподвижники, неосмотрительно расшатавшие основы системы, которая их питала. И, наконец, власти США, видимо, напрочь забывшие о грандиозном хаосе, сопровождающем падения устоявшихся империй и способном поглотить как побежденных, так и победителей. Изучавшие историю знают, какие катаклизмы вызвал развал Римской империи, как далеко и долго гремело его эхо...

Источник: Алексеев В. Будущее способен предвидеть тот, кто понял прошедшее // Наука и жизнь. 2007. № 10. С. 12–13.

№ 6. Исторический источник

Понятие исторического источника относится к числу наиболее важных для исторической дис­циплины. Источник – свидетельство прошлого, попадающее в сферу внимания исследователя (будь то рукопись, картина, документ, обряд, предмет и т. п.), которое может быть использова­но как основание для какого-либо утверждения о прошлом. По общему убеждению исследователей, без источника история не­возможна. Ее нередко характеризуют как область знания, изу­чающую исторические свидетельства прошлого. На основе ин­формации, полученной в результате аналитической работы с ис­точником, историк создает собственный образ прошлого.

Облик прошлого во многом зависит от того, как историк оп­ределяет круг источников. В разное время в историческом зна­нии существовали разные критерии оценки источника. Напри­мер, историки-позитивисты¹ XIX в. отдавали предпочтение документам официального происхождения – законодательным актам, дипломатическим материалам, правовым документам, как наиболее точно отражающим события. При этом другие виды источников – мемуары, переписка частных лиц, статьи в прессе – в большинстве своем рассматривались как субъективные, а потому не столь надежные и достоверные...

Французский историк XX в. Люсьен Февр отмечал: «История, несомненно, создается на основе письменных документов. Когда они есть. Но она может и должна создаваться и без письменных документов, когда их не существует. Причем при отсутствии привычных цветов историк может собирать свой мед со всего того, что ему позволит его изобретательность. Это могут быть слова и знаки, пейзажи и полотна, конфигурация полей и сорных трав, затмения Луны и формы хомутов, геологическая экспертиза камней и химический анализ металла, из которого сделаны шпаги, – одним словом, все то, что, принадлежит человеку, зависит от него, служит ему, выражает его, означает его присутствие, деятельность, вкусы и способы человеческого бытия».

Иными словами, в качестве источника может быть рассмот­рено любое историческое свидетельство, в котором запечатлены, культурные смыслы своего времени. Источники разных видов – письменные и невербальные, т. е. не облеченные в слова, могут быть «прочитаны» историком как особый текст. Значения каждого элемента текста подвижны, переменчивы, связаны с ис­торико-культурным контекстом, в котором создан источник. Задача исследователя – не только извлечь сведения об идеях или событиях прошлого, но и ответить на вопрос, какое значение имело то или иное обстоятельство, деяние, вещь, слово для совре­менников, т. е. попытаться понять систему ценностей прошлого.

То, какую информацию получает историк из источника, прямо зависит от вопросов, с которыми он подходит к изучению этого источника. Источник «не говорит сам за себя». По словам английского историка и философа Р. Дж. Коллингвуда, «все в мире есть потенциальное свидетельство чего-либо». Но вещь может стать свидетельством только в том случае, если историк задаст ей определенный вопрос…

Один и тот же документ может быть прочитан по-разному и в зависимости от постановки исследовательской задачи. Окончательного прочтения источника не существует. Кроме того, каждый исследователь по-своему понимает свидетельство, интерпре­тирует его, включает в свою систему представлений, ценностей, подчиняет собственным задачам. Ограничителями интерпрета­ции служат правила и нормы исторической профессии.

В историческом знании XIX–XX вв. были разработаны методы критического анализа источников, что позволило глубже вникать в их содержание, раскрывать их различные смысловые уровни.

Когда историк приступает к работе над отобранными для оз­накомления источниками, первая его задача заключается в расшифровке и освоении текста, установлении его происхождения, авторства, времени, места и целей составления и подлинности. В этих операциях, относимых обычно к внешней критике источника, исследователю оказывают помощь палеография, эпиграфика, текстология, сфрагистика, дипломатика и другие вспомогательные исторические науки. После заверше­ния внешней критики исследователь переходит к установлению полноты, достоверности и точности сведений, содержащихся и источнике. Этот этап работы принято называть внутренней критикой источника, или герменевтикой.

Для понимания источника необходимо учитывать социально-исторические условия его возникновения и конкретные обстоятельства создания. Все источники так или иначе несут на себе отпечаток представлений, убеждений и идеалов их создателей, отражают их индивидуальные взгляды и культуру эпохи…

По словам А.Я. Гуревича, «историк находится в постоянном единоборстве с источником, ибо последний представляет собой одновременно и единственное средство познания, и ту преграду, природу которой необходимо по возможности глубоко исследовать...».

Источник: Репина Л.П. История исторического знания: Пособие для вузов. – М.: Дрофа, 2002. С. 32–36.

№ 7. Археология и ее методы

Археология – наука, изучающая историческое прошлое чело­вечества по вещественным памятникам. Термин «археология» (наука о древностях) впервые употребил древнегреческий фило­соф Платон (427–347 гг. до н. э.) (архайос – древний, логос – наука, слово)…

Археологические памятники условно можно разделить на не­сколько групп. Самые крупные из них две – поселения и погре­бения.

Поселения делят на неукрепленные (стоянки, селища) и ук­репленные (городища). Селищами и городищами обычно называ­ют памятники эпохи бронзы и железа. Под стоянками разумеются поселения каменного и бронзового веков.

Погребения делятся на два основных вида: погребения с над­могильными сооружениями (курганы, мегалиты, гробницы) и по­гребения грунтовые, т. е. без каких-либо надмогильных сооруже­ний. Наиболее сложные сооружения – мегалитические погребения (мегалит – от греческого «мегас» – большой, «литос» – камень), т. е. погребения в гробницах, сооружен­ных из больших камней.

…Погребения говорят о возрасте умерших, а следовательно, и о средней продолжительности жизни человека той эпохи, о его образе жизни, о том, чем он питался. Рост, время полового созревания, брачный возраст, внешний вид и многое другое специалисты могут определить, не имея даже полного скелета. Иногда в болотах удается найти неразложившиеся трупы людей. Например, в 1984 г. в торфянике Линдоу-Мосс было обнаружено тело мужчины 20–30 лет, ростом 167 см, с рыжими усами, бородой, бакенбардами и аккуратно подстриженными ногтями. Тело этого человека пролежало в болоте около 2500 лет и не разложилось. Он был удушен веревкой и брошен в болото. Генетики предполагают выделить из его тела гены и вырастить их в лаборатории. Такие находки дают массу информации о прошлом.

Погребения, а в особенности обряд захоронения, свидетельствуют о религиозных воззрениях, верованиях, мировоззрении современников умершего…

«Археология – наука лопаты», – говорится в старых учебниках. Это не совсем точно. Раскапывать приходится не только лопатой, но и ножом, медицинским скальпелем и даже акварельной кисточкой. Прежде чем начать раскопки, поверхность памятника разбивают с помощью колышков на равные квадраты площадью в 1 (1х1) или 4 (2x2) м². Каждый колышек нумеруют и наносят на план. Все это называется сеткой. Сетка помогает фиксировать находки на планах и чертежах. При раскопках вся работа ведется вручную. Механизировать это трудное, тонкое и ответственное дело пока еще невозможно. Механизируется только удаление земли из раскопа…

В археологии слой, в котором есть следы деятельности человека, называется культурным слоем. Толщина культурного слоя различна. В Москве при строительстве метро обна­ружилось, что в центре го­рода он доходит до 8 м, а в Сокольниках составляет все­го 10 см. В среднем в Моск­ве за 800 лет отложилось 5 м культурного слоя. На Римском форуме толщина культурного слоя – 13 м, в Ниппуре (Месопотамия) – 20 м, в поселении Анау (Средняя Азия) – 36 м. Над стоянками палеолита в Аф­рике – сотни метров камня. На стоянке Каратау в Таджикистане над культурным слоем – 60 м глины...

Работа археолога может сравниться с работой хирурга. Малейший промах археолога приводит к гибели древнего объекта. При раскопках нужно не только не потревожить остатки, но и законсервировать, сохранить находки от гибели, подробно все описать, сфотографировать, зарисовать, составить план древних сооружений, стратиграфические профили раскопов, точно отметить на них последовательность чередования слоев. Необходимо взять на анализ (археомагнитный, дендрохронологический и т. д.) все возможные материалы…

Очень важное значение в археологии имеет определение возраста памятника. Здесь, помимо классических методов науки (сравнительно-типологический анализ, картографирование и др.), широко применяют археомагнитный, дендрохронологический, радиоуглеродный (С-14) и другие новые методы…

Археомагнитный метод основан на том, что глина способна намагничиваться, но стоит ее обжечь, как магнитное поле Земли как бы застывает и образуется термостатичная намагниченность. Измерив направления и силу магнитного поля и зная путешествие магнитных полюсов Земли, можно установить время обжига кирпича или керамики.

Радиоуглеродный метод взят из физики. В живом организме и в атмосфере содержится одинаковое количество радиоактивного углерода (С-14). Поступление углерода в организм прекращается с гибелью организма, тогда он начинает распадаться. Период его полураспада равен 5730 годам. Чем древнее находка, тем меньше в ней углерода. Сколько именно, об этом сообщает специальный прибор. Возраст органических остатков сейчас определяется очень точно. Тысячи памятников уже датированы таким образом. В при­роде постоянно распадается не только углерод С-14, но и другие изотопы. Измеряя количество тех или иных радиоактивных эле­ментов в раковинах, кораллах, морских или вулканических отложениях, можно также довольно точно определить их возраст и включенных в них ископаемых останков или орудий человека. В последние годы было установлено, что радиоуглеродное датиро­вание омолаживает древние предметы, особенно возрастом более тысячи лет. Дело в том, что физики исходили из того, что косми­ческие лучи, под воздействием которых образуется С-14, бомбар­дируют атмосферу с постоянной интенсивностью, однако в дейст­вительности она колеблется. Это показала дендрохронология.

Еще Леонардо да Винчи установил, что каждый год на стволах деревьев нарастает одно кольцо. Установлено, что каждое годичное кольцо древесного ствола имеет свой особый рисунок, поскольку вариации климата из года в год неодинаковы. По го­дичным кольцам остистой сосны, растущей в Калифорнии на высоте более 3 тыс. м (найдены деревья, которые растут уже 4900 лет), была составлена К.У. Фергюсоном шкала дат на 8,5 тыс. лет. При сопоставлении шкалы Фергюсона со шкалой по С-14 были выявлены расхождения. Разработаны поправки (калибровка) для дат по С-14.

Дендрохронологический метод позволяет с точностью до одного года определить возраст деревянных построек. Дендрохронология широко применяется для датировки мостовых в Новгороде (их сохранилось 28 ярусов).

Метод термолюминесценции помог уточнить даты по С-14 и дендрохронологии. Он основан на том, что если древнюю почву, керамику и т. п. нагреть до температуры 400°–500°, то они будут светиться. Свечение тем интенсивнее, чем древнее предмет (со­временные керамика и почва при нагревании не светятся)…

Изучение древней пыльцы помогает археологу воссоздать ландшафт прошлого, восстановить историю климата. И здесь ученые выяснили, что в изменении климата наблюдаются строгие закономерности: влажные периоды чередуются с сухими так же закономерно, как день следует за ночью. Были установлены и дру­гие закономерности в изменении климата, а, следовательно, по­явилась возможность предсказывать, как будет меняться климат в ближайшие годы…

Источник: Матюшин Г.Н. Историческое краеведение: Учебное пособие для студентов. – М.: Просвещение, 1987. С. 48, 52–60.

№ 8. Ономастика как вспомогательная историческая дисциплина

Ономастика – наука о собственных именах. Наибольший интерес для историка и краеведа представляют ее разделы – топонимика и антропонимика.

Топонимика. Термин топонимика происходит от греческих слов «топос» – место и «онома» – имя. Это наука, которая занимается выяснением происхождения и развития географических названий.

Чтобы ориентироваться в топони­мической литературе, необходимо знать терминологию науки.

Антропоним – имя, фамилия, прозвище людей. Антропотопонимы – это названия, основу которых составляют имена (Ивановка, Буденовск, Вашингтон и т.п.).

Ареал в топонимике – область распространения тех или иных топонимических фактов, повторяющихся моделей, однотипных гео­графических терминов и т. д. Например, ареал названий с окон­чанием на -ичи (Барановичи, Сухиничи).

Гидроним – собственное название реки, озера, ручья, болота, источника, колодца. Иногда различают – пелагонимы – названия морен, лимнонимы – названия озер, потамонимы – рек, гелонимы – болот.

Детопонимизация – превращение собственного географическо­го названия в нарицательное (город Бостон и ткань бостон, госу­дарство Панама и шляпа панама, город во Франции Тюль и ткань для занавесок – тюль и т. д.).

Изоголосса – линия на географической карте, показывающая границы распространения отдельного языкового явления в разных его местных вариантах.

Калька – переводная копия названия, меняющая форму на­звания, но не его содержание и сохраняющая его этимологию (Белгород – турецкое Аккерман; Семиречье – киргизское и ка­захское Джетысу; Пятигорск – тюркское Бештау и т.д.).

Метафорические названия – образные, иносказательные (ска­ла Чертов палец, ущелье Железные ворота). Для метафорических местных терминов иносказательно используют названия частей тела человека и животных, посуды, строительных деталей и т. д. Например: горло, гирло; тюркское «богаз» – пролив, проход; по­дошва – низ горы; немецкое «horn» – рог (острая вершина), мон­гольское «ам» – рот, пасть (долина, падь, проход в горах) или «ар» – спина (север, северная, задняя сторона).

Микротопонимия – совокупность местных географических на­званий для небольших объектов, известных только местным жи­телям.

Народная этимология – объяснение по внешнему созвучию, по случайному фонетическому сходству, что приводит к переосмыс­лению названия. Например, от названия речки Сарысу (тюрк. «Желтая вода») произошло название реки Царица в Волгограде, а до революции – и название самого города Царицын.

Ороним – собственное название гор, холмов, гряд, межгорных котловин, ущелий и других орографических объектов.

Первичный топоним – исходное, наиболее древнее географиче­ское, от которого со временем происходят идентичные, но уже вторичные названия других объектов. Имя реки Москвы дало вто­ричные названия городу Москве, Московской области и т.п.

Посессионные названия возникли из фамилий феодалов, поме­щиков, чиновников: Голицыно или Шереметево под Москвой.

Спелеоним – собственное название пещер.

Топоним – всякое собственное географическое название.

Топонимический спектр образуется географическими названия­ми определенной территории, по своему происхождению относя­щимися к разным языкам. Например, на Урале такой спектр со­стоит из финно-угорских, самодийских, тюркских, славянских и иранских элементов. В топонимическом спектре гидронимов Мол­давии 59 % славянских названий, молдавских – 20 %, венгерских – 16 %, тюркских – 5 %.

Хороним – название больших областей, стран, обширных про­странств.

Этимология географических названий – их проис­хождение, выяснение содержания и отношений с подобными (русск. Новгород, итал. Неаполь, семит. Карфаген, англ. Ньюкасл, тадж. Дженги-Шаар – «Новый город»).

Антропонимика – наука об именах людей, так же как и то­понимика, является частью ономастики. Другие разделы оно­мастики – этнонимия (названия племен и народов), космонимия (названия космических объектов), зоонимия (клички животных) и т.п.

«Между живущих людей не бывает никто безымянным», – устами одного из своих героев – Алкиноя – сказал древнегреческий поэт Гомер. Назвать имя – значит тотчас вызвать в сознании мысль о том, кто назван. Имя настолько сливается с самим чело­веком, что на ранних ступенях развития общества имя и его носи­тель даже отождествлялись. У некоторых народностей Северной Сибири сохранилась вера в то, что имя и душа едины, поэтому ро­дившимся дают имена только умерших родственников. Люди ви­дели необходимость имени, но не понимали, что его власть созда­на ими самими, и поэтому приписывали ему сверхъестественную силу. Отсюда и некоторые табу (запрет произносить имя могу­щественного существа), отсюда и суеверные замены своего имени, чтобы враги, узнав настоящее, не повредили ему. Служители культа всех времен упорно отстаивали исключительное право да­вать имена, запрещать неугодные, разрешать перемену имени.

Антропонимика может служить историческим источником, по­могая выяснить этнический состав и миграции населения в прошлом, датировать и локализовать письменные памятники и т.д. От античной эпохи дошли до нас имена жителей городов Северного Причерноморья. По ним чешский ученый Л. Згуста уста­новил, какие народы населяли тогда территорию юга Украины. По личным именам он воссоздал древнюю этническую карту Ма­лой Азии.

География русских фамилий позволяет проследить историче­ские передвижения населения, очаги расселения и его пути. Са­моочевидно происхождение таких фамилий, как Тамбовцев, Сибиряков, Костромитин; фамилии с окончаниями на -их, -ых (Косых, Босых, Рыжих, Разумовских и т. п.), как правило, отсутствуют на ближайших к Москве территориях и распространены между Во­ронежем и Курском, в северодвинском районе, встречаются в Вятке и Перми, на Урале и Алтае, в Сибири и Забайкалье. Про­тивоположен ареал фамилий с окончанием на -итин: они образованы из названий только близких к Москве городов, входивших в московские владения не позже XV–XVI вв. (Веневитинов, Боровитинов, Вязьмитинов, Болховитинов, Костромитинов, Тверитинов и др.), а также некоторых северных (Лалетин – из Лальска) го­родов.

Другие фамилии доносят до нас забытые значения многих слов, означающих теперь совсем иное, чем прежде, когда они стали основами фамилий: Дворников – от слова «дворник», но не в современном смысле – рабочий по двору, а в значении арендатор.

Вся история имен социальна. В Древней Руси обособились составные имена – княжеские. Известна борьба за право имено­ваться с -вичем, т. е. по отчеству. Сословная иерархия диктовала и уничижительный суффикс -ка, и резкие различия во времени формирования фамилий у разных социальных слоев. Сам состав личных имен, имеющихся в святцах, социально поляризовался – на рубеже нашего столетия дворянка Фекла была так же немы­слима, как крестьянка Тамара. И если имя, распространенное в привилегированных слоях общества, становилось достоянием ни­зов, от него брезгливо отворачивались «верхи» – такова в XIX в. судьба имени Мария…

Источник: Матюшин Г.Н. Историческое краеведение: Учебное пособие для студентов. – М.: Просвещение, 1987. С. 166–170.

№ 9. Россия и Европа: заодно или порознь?

Два живых существа начали движение вместе по одной пороге, при равных условиях, и одно очутилось назади, отстало: первая мысль здесь, что, при равенстве внешних условий, различие необходимо заключается во внутренних условиях, в том, что отставший слабее того, кто ушел вперед. Но движение народов по историческому пути нельзя сравнивать вообще с беганьем детей взапуски или конскими бегами, к которым прилагается слово: отстать. В историческом движении может быть совершенно другое: здесь внутренние силы, средства могут быть равные или даже их может быть больше у того, кто движется медленнее, но внешние условия разные, и они-то заставляют двигаться медленнее, задерживают, и потому надобно внимательно отличать отсталость, происходящую от внутренней слабости при равенстве внешних условий, и задержку, происходя­щую от различия, неблагоприятности внешних условий при равенстве внутренних. В данном случае мы должны именно употреблять второе выражение, ибо русский народ как народ славянский принадлежит к тому же великому арийскому племени, племени – любимцу истории, как и другие европейские народы, древние и новые, и подобно им имеет наследственную способность к сильному историческому развитию: одинаково у нею с новыми европейскими народами и другое могуществен­ное внутреннее условие, определяющее его духовный образ – христианство. Следовательно, внутренние условия и средства равны, и внутренней слабости и потому отсталости мы предполагать не можем; но когда обратимся к условиям внешним, то увидим чрезвычайную разницу, бросающуюся в глаза неблагоприятность условий на нашей стороне, что вполне объясняет задержку развития…

Источник: Соловьев С.М. Публичные чтения о Петре Великом. – М., 1984. С. 18–19.

№ 10. Н.Я. Данилевский¹ о законах исторического развития

Прогресс состоит не в том, чтобы всем идти в одном направлении, а в том, чтобы все поле, составляющее поприще исторической деятельности человечества, исходить в равных направлениях...

Историческое развитие в целом определяется рядом законов:

Закон 1. Всякое племя или семейство народов, характеризу­емое отдельным языком или группой языков, довольно близких между собою, – для того чтобы сродство их ощущалось непос­редственно, без глубоких филологических изысканий, – состав­ляет самобытный культурно-исторический тип...

Закон 2. Дабы цивилизация, свойственная самобытному куль­турно-историческому типу, могла зародиться и развиваться, необходимо, чтобы все народы, к нему принадлежащие, пользо­вались политической независимостью.

Закон 3. Начала цивилизации одного культурно-историческо­го типа не передаются народам другого типа. Каждый тип вырабатывает ее для себя при большем или меньшем влиянии чуждых, ему предшествовавших или современных цивилизаций.

Закон 4. Цивилизация, свойственная каждому культурно-историческому типу, тогда только достигает полноты, разнооб­разия и богатства, когда разнообразны этнографические элемен­ты, его составляющие, – когда они, не будучи поглощены одним политическим целым, пользуясь независимостью, составляют федерацию, или политическую систему государств.

Закон 5. Ход развития культурно-исторических типов всего ближе уподобляется тем многолетним одноплодным растениям, у которых период роста бывает неопределенно продолжителен, но период цветения и плодоношения – относительно короток и истощает раз навсегда их жизненную силу…

Источник: Данилевский Н.Я. Россия и Европа. – М., 1991. С. 87, 88, 91–92.

№ 11. П.Н. Милюков¹ о логике исторического развития России

В историческом результате различаются три главные группы производящих его условий…

Первое условие заключается во внутренней тенденции, внутреннем законе развития, присущем всякому обществу и для всякого общества одинаковом. Второе условие заключается в особенностях той материальной среды, обстановки, среди кото­рой данному обществу суждено развиваться. Наконец, третье условие состоит во влиянии отдельной человеческой личности на ход исторического процесса. Первое условие сообщает раз­личным историческим процессам характер сходства в основном ходе развития; второе условие придает им характер разнообра­зия; третье, наиболее ограниченное в своем действии, вносит в исторические явления характер случайности...

Внутренний ход развития России видоизменялся под могущественным влияни­ем второго условия, исторической обстановки. Если бы можно было предположить, что это условие произвело только задержи­вающее влияние, что оно остановило рост России на одной из ранних ступеней жизни, тогда мы имели бы еще право сравни­вать состояние России с состоянием Европы, как два различные возраста. Но нет, историческая жизнь России не остановилась; она шла своим ходом, может быть, более медленным, но не­прерывным, и, следовательно, пережила известные моменты развития – пережитые и Европой – по-своему... Итак, не следует ли вернуться к теории националистов? Ничуть не быва­ло. Если историческая обстановка, видоизменяющая историчес­кое развитие, есть могущественный фактор в историческом процессе, то не менее основным и могущественным фактором надо считать внутреннее развитие общества – во всяком общес­тве одинаковое. Условия исторической жизни задержали разви­тие численности русского населения; но дальнейший процесс по необходимости будет заключаться в размножении и увеличении плотности этого населения. Условия обстановки задержали эко­номическую эволюцию на низших ступенях, но дальнейший ход ее у нас, как везде, пойдет одинаковым порядком, в направлении большей интенсивности, большей дифференциации и большего обобществления труда. Исторические условия создали насиль­ственное сплочение сословий и одностороннее развитие госу­дарственности; но дальнейшее развитие экономической жизни уже привело отчасти к ослаблению государственной опеки, к раскрепощению сословий, к зачаткам общественной самостоя­тельности и самодеятельности... Таким образом, во всех этих областях жизни историческое развитие совершается у нас в том же направлении, как совершалось и везде в Европе. Это не значит, что оно приведет, в частности, к совершенно тождественным результатам, но тождественности мы не встретим и между отдельными государствами Запада, – каждое из них представляет настолько глубокие различия и своеобразия, что само подведение их под одну общую рубрику «западных госу­дарств» может иметь только весьма условное и относительное значение.

Источник: Милюков П.Н. Очерки по истории русской культуры. – М., 1992. С. 28–29.

№ 12. Д.С. Лихачев¹ о русской истории

Ни одна страна в мире не окружена таки­ми противоречивыми мифами о ее истории как Россия, и ни один народ в мире так по-разному не оценивается, как русский.

Н. Бердяев² постоянно отмечал поляризованность русского характера, в котором стран­ным образом совмещаются совершенно про­тивоположные черты: доброта с жестокостью, душевная тонкость с грубостью, крайнее сво­бодолюбие с деспотизмом, альтруизм с эгоиз­мом, самоуничижение с национальной гор­дыней и шовинизмом.

Другая причина в том, что в русской истории играли огромную роль различные «тео­рии», идеология, тенденциозное освещение настоящего и прошлого. Приведу один из на­прашивающихся примеров: петровскую ре­форму. Для ее осуществления потребовались совершенно искаженные представления о предшествующей русской истории. Раз необ­ходимо было большее сближение с Европой, значит, надо было утверждать, что Россия была совершенно отгорожена от Европы. Раз надо было быстрее двигаться вперед, значит, необ­ходимо было создать миф о России косной, малоподвижной и т.д. Раз нужна была новая культура, значит, старая никуда не годилась. Как это часто случалось в русской жизни, для движения вперед требовался основательный удар по всему старому. И это удалось сделать с такою энергией, что вся семивековая рус­ская история была отвергнута и оклеветана. Создателем мифа об истории России был Петр Великий. Он же может считаться создателем мифа о самом себе. Между тем Петр был ти­пичным воспитанником XVII века, человеком барокко, воплощением заветов педагогичес­кой поэзии Симеона Полоцкого – придвор­ного поэта его отца, царя Алексея Михайло­вича.

В мире еще не было мифа о народе и его истории такого устойчивого, как тот, что был создан Петром. Об устойчивости государствен­ных мифов мы знаем и по нашему времени. Один из таких «необходимых» нашему госу­дарству мифов – это миф о культурной от­сталости России до революции. «Россия из страны неграмотной стала передовой...» и т.д. Так начинались многие бахвальные речи пос­ледних семидесяти лет. Между тем исследо­вания академика Соболевского по подписям на различных официальных документах еще до революции показали высокий процент гра­мотности в XV–XVII веках, что подтвержда­ется и обилием берестяных грамот, находи­мых в Новгороде, где почва наиболее благо­приятствовала их сохранению. В XIX и XX веках в «неграмотные» часто записывались все староверы, так как они отказывались чи­тать новопечатные книги. Другое дело, что в России до XVII века не было высшего образо­вания, однако объяснение этому следует ис­кать в особом типе культуры, к которой при­надлежала древняя Русь.

Твердая убежденность существует и на За­паде, и на Востоке в том, что в России не было опыта парламентаризма. Действительно, пар­ламента до Государственной думы начала XX века у нас не существовало, опыт же Государственной думы был очень небольшой. Однако традиции совещательных учреждений были до Петра глубокие. Я не говорю о вече. В до­монгольской Руси князь, начиная свой день, садился «думу думать» со своей дружиной и боярами. Совещания с «градскими людьми», «игуменами и попы» и «всеми людьми» были постоянными и положили прочные основы земским соборам с определенным порядком их созыва, представительством разных сосло­вий. Земские соборы XVI–XVII веков имели письменные отчеты и постановления. Конеч­но, Иван Грозный жестоко «играл людьми», но и он не осмеливался официально отменить старый обычай совещаться «со всей землей», делая, по крайней мере, вид, что он управляет страной «по старине». Только Петр, проводя свои реформы, положил конец старым рус­ским совещаниям широкого состава и пред­ставительным собраниям «всех людей». Во­зобновлять общественно-государственную жизнь пришлось только во второй половине XIX века, но ведь все-таки возобновилась же эта общественная, «парламентская» жизнь, не была забыта!

Не буду говорить о других предрассудках, существующих о России и в самой России. Я неслучайно остановился на тех представле­ниях, которые изображают русскую историю в непривлекательном свете.

Когда мы хотим построить историю любо­го национального искусства или историю ли­тературы, даже когда мы составляем путево­дитель или описание города, даже просто ка­талог музея, мы ищем опорные точки в луч­ших произведениях, останавливаемся на ге­ниальных авторах, художниках и на лучших их творениях, а не на худших. Это принцип чрезвычайно важный и совершенно бесспор­ный. Историю русской культуры мы не мо­жем построить без Достоевского, Пушкина, Толстого, но вполне можем обойтись без Маркевича, Лейкина, Арцыбашева, Потапенко. Поэтому не сочтите за национальное бахваль­ство, за национализм, если я говорю о том самом ценном, что дает русская культура, опуская то, что имеет ценность отрицатель­ную. Ведь каждая культура занимает место среди культур мира только благодаря тому самому высокому, чем она обладает. И хотя с мифами и легендами о русской истории раз­бираться очень трудно, но на одном круге вопросов мы все же остановимся. Вопрос этот состоит в том: Россия – это Восток или За­пад? Мы об этом говорили прежде. Вернем­ся к этой теме.

Сейчас на Западе очень принято относить Россию и ее культуру к Востоку. Но что такое Восток и Запад? О Западе и западной культу­ре мы отчасти имеем представление, но что такое Восток и что такое восточный тип куль­туры – совсем неясно. Есть ли границы между Востоком и Западом на географической кар­те? Есть ли различие между русскими, живу­щими в Петербурге, и теми, кто живет во Вла­дивостоке, хотя принадлежность Владивосто­ка к Востоку отражена в самом названии это­го города? В равной степени неясно: культу­ры Армении и Грузии относятся к восточно­му типу или к западному? Думаю, что ответа на эти вопросы и не потребуется, если мы обратим внимание на одну чрезвычайно важ­ную особенность Руси, России.

Россия расположена на огромном простран­стве, объединяющем различные народы явно обоих типов. С самого начала в истории трех народов, имевших общее происхождение, – русских, украинцев и белорусов – играли огромную роль их соседи. Именно поэтому первое большое историческое сочинение «По­весть временных лет» XI века начинает свой рассказ о Руси с описания того, с кем соседит Русь, какие реки куда текут, с какими народа­ми соединяют. На севере это скандинавские народы – варяги (целый конгломерат наро­дов, к которым принадлежали будущие датча­не, шведы, норвежцы, «англяне»). На юге Руси главные соседи – греки, жившие не только в собственно Греции, но и в непосредственном соседстве с Русью – по северным берегам Черного моря. Затем отдельный конгломерат народов – хазары, среди которых были и хри­стиане, и иудеи, и магометане. Значительную роль в усвоении христианс­кой письменной культуры играли болгары и их письменность.

Самые тесные отношения были у Руси на огромных территориях с финно-угорскими народами и литовскими племенами (литва, жмудь, пруссы, ятвяги и другие). Многие вхо­дили в состав Руси, жили общей политичес­кой и культурной жизнью, призывали, по ле­тописи, князей, ходили вместе на Царьград. Мирные отношения были с чудью, мерей, ве­сью, емью, ижорой, мордвой, черемисами, коми-зырянами и т. д. Государство Русь с са­мого начала было многонациональным. Мно­гонациональным было и окружение Руси.

Характерно следующее: стремление рус­ских основывать свои столицы как можно ближе к границам своего государства. Киев и Новгород возникают на важнейшем в IX–XI веках европейском торговом пути, соеди­нявшем север и юг Европы, – на пути «из варяг в греки». На торговых реках основы­ваются Полоцк, Чернигов, Смоленск, Влади­мир.

А затем, после татаро-монгольского ига, как только открываются возможности торговли с Англией, Иван Грозный делает попытку пере­нести столицу поближе к «морю-окиану», к новым торговым путям – в Вологду, и только случай не дал этому осуществиться. Петр Ве­ликий строит новую столицу на опаснейших рубежах страны, на берегу Балтийского моря, в условиях незаконченной войны со шведами – Санкт-Петербург, и в этом (самом ради­кальном, что сделал Петр) он следует издавней традиции.

Учитывая весь тысячелетний опыт русской истории, мы можем говорить об историчес­кой миссии России. В этом понятии истори­ческой миссии нет ничего мистического. Мис­сия России определяется ее положением сре­ди других народов, тем, что в ее составе объе­динилось до трехсот народов – больших, ве­ликих и малочисленных, требовавших защи­ты. Культура России сложилась в условиях этой многонациональности. Россия служила гигантским мостом между народами. Мостом прежде всего культурным. И это нам необхо­димо осознать, ибо мост этот, облегчая общение, облегчает одновременно и вражду, зло­употребления государственной власти.

Хотя в национальных злоупотреблениях го­сударственной власти в прошлом (разделы Польши, завоевание Средней Азии и т.д.) рус­ский народ не виноват по своему духу, куль­туре, тем не менее делалось это государством от его имени. Злоупотребления же в нацио­нальной политике последних десятилетий не совершались и даже не прикрывались рус­ским народом, который испытывал не мень­шие, а едва ли не большие страдания. И мы можем с твердостью сказать, что русская куль­тура на всем пути своего развития непричас­тна к человеконенавистническому национализ­му. И в этом мы опять-таки исходим из обще­признанного правила – считать культуру со­единением лучшего, что есть в народе. Даже такой консервативный философ, как Констан­тин Леонтьев, гордился многонациональностью России и с великим уважением и своеоб­разным любованием относился к нацио­нальным особенностям населявших ее наро­дов.

Неслучайно расцвет русской культуры в XVIII и XIX веках совершился на многонаци­ональной почве в Москве и главным образом в Петербурге. Население Петербурга с само­го начала было многонациональным. Его глав­ная улица, Невский проспект, стала своеоб­разным проспектом веротерпимости. Не все знают, что самый большой и богатый буддий­ский храм в Европе был в XX веке построен именно в Петербурге. В Петрограде же была построена богатейшая мечеть.

То, что страна, создавшая одну из самых гуманных универсальных культур, имеющая все предпосылки для объединения многих народов Европы и Азии, явилась в то же вре­мя одной из самых жестоких национальных угнетательниц, и прежде всего своего соб­ственного, «центрального» народа – русско­го, составляет один из самых трагических па­радоксов в истории, в значительной мере ока­завшийся результатом извечного противосто­яния народа и государства, поляризованности русского характера с его одновременным стремлением к свободе и власти.

Но поляризованность русского характера не означает поляризованность русской культу­ры. Добро и зло в русском характере вовсе не уравнены. Добро всегда во много раз ценнее и весомее зла. И культура строится на добре, а не на зле, выражает доброе начало в наро­де. Нельзя путать культуру и государство, куль­туру и цивилизацию.

Самая характерная черта русской культу­ры, проходящая через всю ее тысячелетнюю историю, начиная с Руси X–XIII веков, об­щей праматери трех восточнославянских на­родов – русского, украинского и белорусско­го, – ее вселенскость, универсализм. Эта чер­та вселенскости, универсализма, часто иска­жается, порождая, с одной стороны, охаива­ние всего своего, а с другой – крайний на­ционализм. Как это ни парадоксально, свет­лый универсализм порождает темные тени...

Таким образом, вопрос о том, Востоку или Западу принадлежит русская культура, сни­мается полностью. Культура России принад­лежит десяткам народов Запада и Востока. Именно на этой основе, на многонациональ­ной почве, она выросла во всем своем свое­образии.

Источник: Лихачев Д.С. Раздумья о России // Наука и жизнь. 2007. № 1. С. 5–9.

№ 13. Факторы самобытности русской истории

Давно уже известно, давно сказано и доказано, что Рос­сия имеет особую судьбу в истории человечества. И эта особость определяется несколькими основными факторами.

Во-первых, геополитический фактор. Россия нахо­дилась, да и находится до сих пор на границах двух ве­ликих цивилизаций, образно называемых Востоком и Западом. Но никогда русское общество не было ни только Западным, ни только Восточным. Конечно, Россия чутко воспринимала влияния и той и другой сто­роны. Недаром историки, изучающие прошлое нашей Родины, постоянно сравнивают Россию то с европей­скими странами, то с восточными державами. И в обо­их случаях находят какие-то общие черты. Однако Россия всегда имела собственную, отличную от других народов историческую судьбу. И эта судьба, в свою оче­редь, значительно влияла на судьбы и западных, и вос­точных соседей.

Это влияние сказывалось прежде всею в том, что на протяжении своей многовековой истории Россия служи­ла одним из важнейших мостов между западной и вос­точной цивилизациями.

В России столкнулись две разные культуры, два разных миропонимания. Столкнулись и своеобразно переплелись на основе уже собственно русской культу­ры. И интересно, что Запад воспринимал Россию как представительницу культуры Востока, а Вос­ток – как представительницу культуры Запада. А это была своя, русская культура, не западная и не восточная.

Помимо этого, Россия была не только мостом, но и ба­рьером, разделяющим Восток и Запад и предохраняющим их от гибельного столкновения друг с другом. Так, имен­но Россия поглотила великое нашествие Востока на Запад в виде монголо-татарских орд, а затем три столетия противостояла Турецкой империи. С другой стороны, Россия оказалась одним из барьеров на пути ка­толической экспансии Запада на Восток и не дала раз­вернуться крестовым походам по всему евразийскому континенту. В XIX веке Россия встала стеной перед армией Наполеона, а в XX столетии – перед фашист­ской агрессией.

Во-вторых, этнополитический фактор. Русский народ, в современном своем виде, формировался на про­тяжении нескольких столетий на базе славянских пле­мен, занимавших в древности огромную территорию Восточной Европы. По своим обычаям, по своей хозяй­ственной жизни, по духовному складу славяне отлича­лись и от соседних с ними племен Западной Европы, и от народов Востока.

Так, рано возникшая и просуществовавшая у славян до XX века территориальная община (гораздо более долго, по сравнению с Западом) определила восприимчивость славянских народов к внешнему влиянию. В то же вре­мя славяне, чисто внешне принимая «чужие» обычаи и порядки, внутренне сохраняли своеобразие и со време­нем перерабатывали все чужеземное на свой лад, делая все это славянским.

Наиболее простой пример связан с именем самого рус­скою народа. Дело в том, что слово «русский» – вовсе не славянского происхождения. Это самоназвание не­скольких народов, живших когда-то рядом со славяна­ми. Позднее из этих народов сформировался княжеский род славян – «род русский». Но «русский род», хотя и был правящим родом среди славян, в конце концов был теми же славянами ассимилирован. И оставив славя­нам свое имя, «русы» исчезли, растворились в истори­ческом небытии.

А вообще в процессе формирования русского народа приняло участие большое количество различных, в том числе и неславянских этнических групп, но славянский компонент всегда оставался главенствующим, цементи­рующим само это соединение вроде бы несоединимого. Иначе говоря, будущий русский народ изначально рож­дался на полиэтнической основе. И все это свидетельст­вует о необычайной жизнеспособности славянских народов, сумевших «переварить», ассимилировать дру­гие этносы.

В-третьих, религиозный фактор. Отличие России от Запада и от Востока выражалось и в том, что на Руси издревле, с Х в., сложилась своеобразная форма христианства, впоследствии получившая наименование русского православия. Русское православие воз­никло не в один момент, а складывалось постепенно, вырабатывая свои принципы в соответствии с духов­ными потребностями русского народа. С течением времени, особенно со времени монголо-татарскою на­шествия, само православие стало связываться в народ­ном сознании с идеей национальной независимости, ибо оно олицетворяло собой борьбу с иноземными захватчиками, доказывало, что русский народ, сохранив свою религию, не канет в Лету истории, а со­хранит себя и свою культуру. Ведь православный русский народ противостоял одновременно и едино­му католическому Западу, и единому мусульманскому Востоку.

Православие стало православием благодаря своеобра­зию древнерусского мировоззрения. Но, закрепившись в ви­де одной из основных форм русского национального само­сознания, в дальнейшем православие уже само активно формировало своеобразные черты русской духовности, национального характера и, соответственно, русского понимания истории и философии, вплоть до сегодняш­нею дня. Больше того, именно благодаря православию и возник тот русский народ, который создал великое Русское государство и освоил огромные пространства Евразии.

И тогда встает вопрос – а зачем явился в мир русский народ? Ради чего он освоил столь великие про­странства Европы и Азии? Во имя каких целей он объединил в одном государстве разные народы? Впол­не понятно, что более чем тысячелетняя история русского народа и России не могла быть бессмыс­ленной, иначе теряется нить, теряется связь вре­мен, прошлое отрывается от настоящего и будуще­го. В самом деле, если в истории нет смысла, то какое нам дело до свершений и подвигов предков? А ес­ли нет смысла в нашей собственной жизни, то ка­кая нам забота о том, как там будут жить наши потомки. Мы кое-как прожили, авось и потомки как-нибудь проживут отведенные им пять–семь десяти­летий.

А вот если в истории народа есть смысл, если у наро­да есть цель исторического развития – тогда все вста­ет на свои места. Тогда сохраняется и действует связь времен. Тогда подвиги предков – это наши подвиги, а мы сами творим деяния для будущего, чтобы наши потом­ки, помня о нас и о более далеких пращурах, воспользо­вались тысячелетним опытом народа и продолжили общее тысячелетнее народное дело.

Для всякого русского человека в отдельности и для рус­ского народа в целом очень важно видеть и эту связь времен, и этот смысл исторического действия. Ведь са­мый главный вопрос, который задает русская душа, вы­ражается всего лишь одним словом – «зачем?» И если русский человек знает ответ на этот вопрос, то тогда ему любое дело по плечу, ему ничего не страшно, он спо­собен своротить горы.

Это следует обязательно помнить и понимать: рус­ские – исторически очень активный народ. Миф о русской лени, который нам всячески навязывают, не имеет под собой никакого основания. Повторимся, рус­ские – исторически очень активны. Более того, русский народ исторически очень результативный народ! Ина­че говоря, русские очень быстро добиваются тех целей, которые ставят перед собой! Но так случается только в том случае, когда русским открыт смысл поступка и ясна, духовно и душевно, сердцем и разумом принята цель историческою движения. Однако, как только смысл этого исторического движения теряется, как только цель исторического развития скрывается в дымке непознанности, то и сам русский народ оказывается в раз­ладе и распаде. Ибо незачем жить... Ибо нет смысла жизни...

Значит, и для отечественной истории, и для нашего настоящего самым глобальным вопросом оказывается вопрос о смысле бытия. И этот смысл нужно искать в глубинных, архетипических свойствах русского наци­онального сознания, которое не может жить просто так, но только во имя четко сформулированных целей и ясно осознанного, сердцем и разумом принятою смыс­ла бытия...

Источник: Перевезенцев С.В. Россия. Великая судьба. – М.: Белый город, 2005. С. 6–7.

№ 14. Природа страны и ее влияние на ход русской истории

Великая Русская, или Восточно-Европейская, равни­на занимает огромное пространство от реки Вислы и Бал­тийского моря до Уральских гор и от берегов Северного Ледовитого океана до берегов Черного, Азовского и Кас­пийского морей. Характерными свойствами этой равнины является ее континентальный характер, сравнительная краткость береговой линии и отсутствие внутренних есте­ственных границ в виде гор и горных хребтов. Далее, весь­ма важной особенностью Русской равнины является гус­тая сеть многоводных, медленно текущих и извилистых рек, со множеством притоков и с взаимной близостью реч­ных бассейнов.

В отношении почвы и растительности Русская равни­на разделяется на несколько полос или зон. На Крайнем Севере по побережью Ледовитого океана тянется, расши­ряясь по направлению с запада на восток, полоса тундры, огромное пространство, покрытое болотами, мхами, мел­ким кустарником или карликовыми деревьями, находяще­еся большую часть года подо льдом и снегом и совершенно непригодное для земледелия. Далее к югу, приблизитель­но до линии Киев – Орел – Казань идет лесная зона, по­крытая в древности «дремучими», «непроходимыми» ле­сами, хвойными и лиственными; почву этой полосы обра­зуют преимущественно суглинок и супесок. Далее к югу следует переходная полоса лесостепи, причем пространство между 54 и 51 градусом северной широты приблизительно совпадает с полосой наиболее глубокого и наиболее мощ­ного чернозема. Далее к югу идет степная полоса, плодо­родная и удобная для земледелия, но безлесная. Наконец, в юго-восточном углу Русской равнины, на северном побе­режье Каспийского моря, находится область пустыни, бес­плодные солончаки и песчаники, совершенно непригодные для обработки.

Континентальный климат средних областей России ха­рактеризуется жарким, но сравнительно коротким летом, с непродолжительным растительным периодом, и долгой, холодной и суровой зимой с глубоким снежным покровом и снежными метелями. Благодаря этому обитатель этих областей – крестьянин-великоросс «приучался к чрезмер­ному кратковременному напряжению своих сил и привы­кал работать скоро, лихорадочно и споро» (Ключевский), но потом в течение долгого осеннего и зимнего времени темп его работы становился значительно ослабленным и за­медленным...

Три основные стихии русской природы – лес, река и степь – играли важную роль в жизни народа и оказывали разностороннее влияние на ход русской жизни.

Лес был многовековой обстановкой русской жизни: до второй половины XVIII в. «жизнь наибольшей части рус­ского народа шла в лесной полосе нашей равнины» (Клю­чевский).

Лес оказывал русскому человеку множество хозяй­ственных услуг. Он снабжал его строительным материа­лом и топливом, а также материалом для хозяйственного обзаведения, для домашней обстановки и для посуды; лес давал русскому мужику липовую кору для изготовления его традиционной обуви – лыковых лаптей; жители лес­ных областей «курили» смолу, «гнали» деготь и занима­лись множеством разного рода кустарных промыслов. Но особенно важную роль в хозяйстве жителей лесных обла­стей играли два промысла: охота, или звероловство, и лес­ное пчеловодство. Крупные звери и животные давали охот­никам и их семьям мясо и теплую одежду, а ценные шкур­ки мелких пушных зверей служили для них источником дохода, своего рода «валютой», исполняя роль орудия об­мена (слово «куны» до ХIII–ХIV вв. употреблялось в зна­чении «деньги»). Лесное пчеловодство, или «бортничество»¹, также было весьма важным промыслом в Древней Руси: когда не было известно производство сахара, мед употреблялся для изготовления сладких кушаний и лю­бимого напитка. Воск требовался в огромном количестве для изготовления церковных свечей. В общем ходе рус­ской истории лес сослужил русскому человеку и великую политическую службу: «Лес служил самым надежным убежищем от внешних врагов, заменял русскому челове­ку горы и замки. Само государство, первый опыт которо­го на границе со степью не удался по вине этого соседства, могло укрепиться только на далеком от Киева севере под прикрытием лесов со стороны степи» (Ключевский).

Наконец, лес оказывал русским людям услуги религи­озно-нравственного характера: в тяжелые времена татарс­кого ига, в эпоху политического гнета извне и морального упадка внутри общества благочестивые люди, стремивши­еся уйти от мирских соблазнов, суеты и грехов, уходили в лесную «пустыню», строили себе там кельи и скиты и жили долгие годы в уединении и безмолвии; впоследствии к ним присоединялись другие ревнители «пустынножительства» и устраивали обители, которые потом становились цент­рами и опорными пунктами русской колонизации перво­бытных лесных пространств.

Однако не легка и не безопасна была жизнь русского человека в этом море лесов. От него требовалась тяжелая и напряженная работа для расчистки леса под пашню, а ос­тавленное без обработки пространство быстро снова покры­валось лесною порослью. Лес грозил русскому крестьяни­ну нападением диких зверей на него или на его скотину; непонятные лесные звуки пугали его воображение, прини­мались за крики и стоны «лешего»; потеря лесной тропин­ки грозила опасностью безнадежно заблудиться («в темном лесу»), и все это приучало его «смотреть в оба», быть вни­мательным, осторожным и – недоверчивым.

Велико и благотворно было историческое значение рус­ских рек. Они не только кормили русского человека свои­ми обильными рыбными запасами, но они предоставляли в его распоряжение густую и удобную сеть летних и зим­них путей сообщения. Летом реки были покрыты множест­вом речных судов, начиная от маленьких рыбачьих лодок и кончая большими военными и торговыми кораблями, с несколькими десятками воинов или с тяжелым купечес­ким грузом. А зимой по прочной и гладкой ледяной дороге глубоко замерзающих русских рек тянулись санные обо­зы со всевозможными грузами. По рекам шла русская ко­лонизация, по берегам рек строились города, села, малень­кие деревушки, рыбачьи и охотничьи хижины. Взаимная близость речных бассейнов способствовала общению и сближению населения различных областей. Русский чело­век искони любил свою реку, «жил с нею душа в душу» (Ключевский) и в песнях своих воспевал свои реки.

Речные пути в Древней Руси имели не только местное, но и крупное международное значение. Наиболее важным из этих путей был знаменитый великий водный путь «из варяг в греки», как его называет наша летопись, то есть путь из Скандинавии в Византию; он шел из Финского за­лива по реке Неве в Ладожское озеро, далее по реке Волхо­ву в озеро Ильмень, далее по реке Ловати, потом мелкими речками и «волоком» он шел к верховьям Днепра и по Днепру – в Черное море. Линия Днепра – Волхова и по­служила тем стержнем, политическим, экономическим и культурным, тою осью, вокруг которой образовалась «зем­ля Русская». Другой важный путь шел на юго-восток по Волге в землю волжских болгар и в Хазарское царство, а далее – в Каспийское море.

Третья стихия русской природы – степь, широкая, раз­дольная и безбрежная – в течение долгих веков была для русского народа вечной угрозой и постоянным источником опасностей, нашествий и разорения. Через так называемые «ворота народов» – открытое пространство между Ураль­скими горами и Каспийским морем – почти непрерывным потоком вливались в южнорусские степи волны кочевых азиатских народов: гунны (IV–V вв.), далее авары, «угры» (венгры), болгары, хазары, потом (с X в.) печенеги, торки, половцы и, наконец, татары. Все эти азиатские орды подвергали русские земли опустошительным нашестви­ям и вынуждали русский народ истощать свои силы в не­прерывной тяжелой борьбе. Эта «борьба со степным ко­чевником... длившаяся с VIII почти до конца XVII в., – самое тяжелое историческое воспоминание русского наро­да... это такое обстоятельство, которое может покрыть не один европейский недосчет в русской исторической жиз­ни» (Ключевский).

Источник: Пушкарев С.Г. Обзор русской истории. – СПб.: Издательство «Лань», 1999. С. 25–28.

№ 15. Природа страны и русский национальный характер

Влияние природно-климатического фактора на специфику русской истории отмечали практически все исследователи своеобразия русского исторического процесса… Последним по времени остановился на этой проблеме Л.В. Милов¹, который при ее решении опирался, пожалуй, на наиболее солидную фактическую базу. По его мнению, в цен­тральной России, составившей историческое ядро Русского государства (после его перемещения из Киева в Северо-Восточ­ную Русь), «при всех колебаниях в климате, цикл сельско­хозяйственных работ был необычайно коротким, занимая всего 125–130 рабочих дней (примерно с середины апреля до середи­ны сентября по старому стилю). В течение, по крайней мере, четырех столетий русский крестьянин находился в ситуации, когда худородные почвы требовали тщательной обработки, а времени на нее у него просто не хватало, как и на заготовку кормов для скота... Находясь в столь жестком цейтноте, пользу­ясь довольно примитивными орудиями, крестьянин мог лишь с минимальной интенсивностью обработать свою пашню, и его жизнь чаще всего напрямую зависела только от плодородия почвы и капризов погоды. Реально же при данном бюджете рабочего времени качество его земледелия было таким, что он не всегда мог вернуть в урожае даже семена... Практически это означало для крестьянина неизбежность труда буквально без сна и отдыха, труда днем и ночью, с использованием всех резервов семьи (труда детей и стариков, на мужских работах женщин и т.д.). Крестьянину на западе Европы ни в средневековье, ни в новом времени такого напряжения сил не требовалось, ибо сезон работ был там гораздо дольше. Перерыв в полевых работах в некоторых странах был до удивления коротким (декабрь–январь). Конечно, это обеспечивало более благоприятный ритм труда. Да и пашня могла обрабатываться гораздо тщательнее (4–6 раз). В этом заключается фундаментальное различие между Россией и Западом, прослеживаемое на протяжении столетий».

Неблагоприятные условия ведения сельского хозяйства, счи­тает Милов, оказали прямое воздействие на тип русской государ­ственности. При относительно низком объеме совокупного продукта господствующий класс создавал «жесткие рычаги госу­дарственного механизма, направленные на изъятие той доли совокупного прибавочного продукта, которая шла на потребности самого государства, господствующего класса, общества в целом. Именно отсюда идет многовековая традиция деспотичес­кой власти российского самодержца, отсюда идут в конечном счете и истоки режима крепостного права в России…»

Низкая урожайность, зависимость результатов труда от по­годных условий обусловили чрезвычайную устойчивость в России общинных институтов, являющихся определенным соци­альным гарантом выживаемости основной массы населения. «Многовековой опыт общинного сожительства крестьян-земле­дельцев помимо чисто производственных функций выработал целый комплекс мер для подъема хозяйств, по тем или иным причинам впавших в разорение. Земельные переделы и поравнения, различного рода крестьянские «помочи» сохранились в России вплоть до 1917 года... Общинные уравнительные тради­ции сохранились и после первой мировой войны, они существо­вали и в 20-е годы вплоть до коллективизации...» Думается, и колхозная система смогла утвердиться в русской деревне лишь благодаря общинным традициям.

Природно-климатический фактор во многом определил и осо­бенности национального характера русских. «Фундаментальные особенности ведения крестьянского хозяйства в конечном счете наложили неизгладимый отпечаток на русский национальный характер. Прежде всего речь идет о способности русского человека к крайнему напряжению сил, концентрации на сравнительно протяженный период времени всей своей физической и духовной потенции. Вместе с тем вечный дефицит времени, веками отсут­ствующая корреляция между качеством земледельческих работ и урожайностью хлеба не выработали в нем ярко выраженную привычку к тщательности, аккуратности в работе и т.п. Экстенсив­ный характер земледелия, его рискованность сыграли немалую роль в выработке в русском человеке легкости к перемене мест, извечной тяге к «подрайской землице», к «беловодью» и т.п., чему не в последнюю очередь обязана Россия ее огромной территорией, и в то же время умножили в нем тягу к традиционализму, уко­ренению привычек («хлебопашец есть раб привычки»). С другой стороны, тяжкие условия труда, сила общинных традиций, внут­реннее ощущение грозной для общества опасности пауперизации дали почву для развития у русского человека необыкновенного чувства доброты, коллективизма, готовности к помощи, вплоть до самопожертвования. Именно эта ситуация во многом способство­вала становлению в среде «слуг общества» того типа работника умственного труда, который известен как тип «русского интелли­гента». В целом можно даже сказать, что русское патриархальное, не по экономике, а по своему менталитету, крестьянство капита­лизма не приняло».

Источник: Россия и мир: Учебная книга по истории. В 2-х ч. Ч. 1 / Под общ. ред. А.А. Данилова. – М.: Владос, 1995. С. 10–12.