Глава 24

О связи двух ладов.

Примеры, а также похвала Жоскину Депре

Из этого ряда авторов и из этого большого множества великих умов значительно выдается—или меня обманывает мое расположение — по уму, тщательности и трудолюбию Иодок Депре, которого народ в просторечии на своем родном языке зовет Жоскином, как если бы сказать Иодочек. Если б этому человеку при природном его даровании и остроте ума, которыми он отличался, суждено было бы обладать знанием двенадцати ладов и настоящим учением о музыке, то природа в нашем искусстве не могла бы создать ничего более возвышенного и великолепно­го. У него был настолько разносторонний ум, обладавший такой природ­ной остротой и силой, что он мог бы в этой области создать все. Но ему в большинстве случаев не хватало чувства меры и суждений, основанных на теории. И поэтому в некоторых местах своих песен он не так умерял излишества бьющего через край гения, как это бы следовало. Но ему можно простить этот небольшой недостаток за его другие несравненные преимущества. Никто больше его не выражал в песнях с большей силой настроение души, никто не начинал более удачно, никто не мог соперни­чать с ним в отношении изящества и прелести, как никто из латинских писателей не превзошел в эпической поэзии Марона⁴. Ибо как Марон благодаря своему счастливому природному дарованию приспособлял свой стих к вещам, например, рисовал важные вещи частями спондея, выражал проворство частыми дактилями, употреблял для каждого предмета подхо­дящие слова — короче говоря, как Флакк⁵ говорит о Гомере, ни за что не брался зря,—так и Иодок то шествует быстрыми, устремляющимися вперед нотами, где этого требует содержание, то запевает свою песню медленными звуками, соответствующими содержанию,— короче говоря, он никогда не издал ничего, что бы не было приятно уху, чего бы ученые не считали гениальным. В большинстве своих произведений он охотно показывал свое искусство, как в мессе на сольмизационные слоги и в мессе с канонами; в некоторых он шутил, как, например, в мессе «Ля, соль, фа, ре, ми», в некоторых он с напряжением борется, как в мессе «De Beata Virgine» (богородице). Если другие тоже уже часто пробовали те же приемы, то все же они в своих начинаниях не достигали таких же удачных результатов. Это послужило мне основанием привести в заклю­чение книги этой главным образом примеры из его сочинений. Если трудно описать сущность его гения и мы можем ему больше удивляться, чем оценить его по заслугам, то мне кажется, что его следует предпочи­тать другим не только за его гениальность, но и за его тщательность в отделке [сочинений]. Ибо те, которые его знали, заявляют, что он издавал свои произведения лишь после длительного обдумывания и многократных поправок и опубликовывал песню лишь после того, как она полежит у него несколько лет; иначе поступал, как говорят, Яков Обрехт. Поэтому некоторые правильно утверждают, что одного можно справедливо срав­нять с Вергилием, а другого — с Овидием. Если это так, то с кем же мы тогда будем сравнивать Пьера де ла Рю, замечательно приятного композитора, как не с Горацием? В таком случае и Исаака уподобим Лукану, Февена—Клавдиану, Брюмеля — Стацию, но я справедливо могу показаться неразумным, что я так кратко сужу о них, и, может быть, мне с полным правом напомнят маленькое присловие: «Сапожник, занимайся своими колодками».