Глава XII Защита автора

Те, кто подумает, что я слишком большой поклонник моего языка, пусть посмотрит первую книгу «О границах добра и зла» Цицерона, этого отца латинского красноречия, который в начале названной книги среди других вещей отвечает тем, кто презирает вещи, написанные на латыни, и предпочитает читать по-гречески. В заключение автор пишет, что латин­ский язык не только не беден, как тогда полагали римляне, но еще богаче греческого. «Какого же украшения (говорит он) не хватает богатой и изящной речи,— я говорю о нас, то есть о хороших ораторах и поэтах,— когда есть некто, кому можно подражать?»⁵⁹. Я не хочу столь высоко возносить наш язык, так как у него нет еще своих Цицеронов и Вергилиев; но я решусь утверждать, что если ученые люди нашей нации соблаговолили бы так же его почитать, как римляне почитали свой, он смог бы когда-нибудь, и довольно скоро, встать в один ряд с наиболее прославленными. Пришло время закончить это рассуждение, чтобы специально коснуться главных моментов расширения и украшения нашего языка. Поэтому, читатель, не удивляйся, что я не говорю об ораторе так, как о поэте. Ведь кроме того, что достоинства одного являются по большей части и достоинствами другого, я не забываю о том, что Этьен Доле⁶⁰, человек, пользующийся известностью среди пишущих на нашем народном языке, написал «Французского оратора», которого (быть может) какой-нибудь издатель, благоговеющий перед памятью автора и перед Францией, скоро выпустит, быстро и без ошибок, в свет.

ВТОРАЯ КНИГА ГЛАВА I Намерения автора

Вследствие того, что поэт и оратор являются как бы двумя столпами, поддерживающими здание каждого языка, мне очень захотелось, оставя в стороне этот столп, который, по моему мнению, уже воздвигнут други­ми⁶¹, набросать по мере своих сил то, что остается, исполняя свой долг перед родиной и надеясь, что под моей или чьей-либо более ученой рукой язык наш сможет достичь совершенства. Намерен ли я, это делая, начертать прообраз поэта, который нельзя представить при помощи зрения, слуха или каких-либо других чувств, а лишь понять в результате размышления⁶², как те идеи, что Платон установил во всех вещах и к которым, как к некоей зрительной категории, относится все, что можно видеть?⁶³ Это, несомненно, требует гораздо больших знаний и большего досуга, чем те, что у меня есть, и я думаю, что заслужу большие похвалы соотечественников, лишь указав им перстом путь, по которому они должны следовать, чтобы достичь совершенства древних, а кто-нибудь другой, быть может, побужденный нашим скромным трудом, поведет их по нему за руку. Итак, примем для начала то, что, как мне кажется, мы достаточно обосновали в первой книге: что без подражания грекам и римлянам мы не сможем придать нашему языку совершенства и блеска других, более известных языков⁶⁴. Я знаю, что многие будут порицать меня, первого из французов, осмелившегося ввести чуть ли не новую поэзию, или же не будут полностью удовлетворены, столько же вслед­ствие краткости, которой я намерен придерживаться, сколь и ввиду различия умов, из которых одним нравится то, что другие находят плохим. Один говорит: мне нравится Маро, ибо он доступен и не удаляется от обычной манеры речи; другой отвечает: Эроэ⁶⁵, ибо его стихи учены, возвышенны и отделаны; третий же — наслаждается другим поэтом. Что касается меня, то подобные предрассудки не помешали моему начинанию, ибо я всегда считал нашу французскую поэзию достойной более высокого и лучшего стиля, чем тот, которым мы так долго довольствовались. Скажем же вкратце то, что мы думаем о наших французских поэтах.