Глава XI

О том, что невозможно сравняться с древними в их языке

Люди разумные поймут, конечно, что то, что я сказал в защиту нашего языка, не должно кого бы то ни было отвратить от греческого и латинского; и это подтверждается тем (я это признаю и утверждаю), что тот не сможет создать на своем народном языке прекрасного произведе­ния, кто не будет знать эти два языка или по крайней мере кто не понимает латыни. Но я придерживаюсь того мнения, что, выучив эти языки, не следует пренебрегать своим и что если кто по природной склонности (о чем можно судить по латинским и итальянским произведе­ниям Петрарки и Боккаччо⁴⁹, а также ряда ученых людей нашего времени⁵⁰) почувствует, что ему более присуще писать на своем языке, а не на греческом или латинском, то пусть постарается затем заслужить бессмертие у себя дома, сознавая, что лучше хорошо писать на своем народном языке, чем плохо — на этих двух языках и тем самым заслужить презрение у ученых, равно как и у не ученых. Но если еще найдется кое-кто из тех, чье искусство и наука располагают немногими словами, и кто, когда он говорит на греческом языке или латинском, ему кажется, что он говорит на божественном языке, говорить же на народном языке для него — это говорить на языке грубом, неспособном ни к каким наукам; так вот если найдутся такие (говорю я), кто хочет храбриться и презирать все написанное на французском языке,— я охотно задам им вот какой вопрос. Что, собственно, делают эти бумагомаратели, которые день и ночь ломают голову над подражаниями—да что я говорю «подражани­ями», над переписыванием Вергилия и Цицерона,— отделывая свои поэмы под полустишия одного, повторяя в своих прозаических произведениях слова и выражения другого, мечтая (как сказал некто⁵¹) о римских сенаторах, о консулах, о трибунах, о комициях⁵², о всем древнем Риме, подобно тому как Гомер, давший в своей «Батрахомиомахии»⁵³ мышам и лягушкам высокие названия богов и богинь? Они, конечно, заслуживают наказания того⁵⁴, кто, восхищенный справедливостью верховного судии, сказал, что он был последователем Цицерона. Или они думают, что они—я уже не говорю «сравняются», а приблизятся хотя бы к этим авторам на их языке, вылавливая у этого оратора и этого поэта то существительное, то глагол, то стих, то выражение, и, подобно тому как вновь возводят старое сооружение, они ждут, что смогут вернуть при помощи этих камней разрушенному зданию этих языков их былое величие и блеск? Но вы не будете уже столь хорошими каменщиками (вы, столь достославные ревнители греческого и латинского языков), что сможете им вернуть ту форму, которую им сначала дали эти замечательные превосходные архитекторы; и если вы надеетесь (как сделал Эскулап с частями тела Ипполита⁵⁵), что из этих подобранных обломков они смогут быть воскрешены, то вы глубоко обманываетесь, не думая совсем о том, что при падении столь величественных зданий, сочетавшемся с фатальной гибелью этих двух могущественных монархий, одна часть обратилась в пыль, другая разлетелась на множество кусков, и совершенно невозможно собрать их воедино, тем более что многие другие части находятся под основаниями новых стен⁵⁶ или потеряны в течение долгой смены веков и никем не могут быть найдены. И поэтому, пытаясь восстановить это здание, вы будете далеки от того, чтобы вернуть ему его было величие, и там, где ранее был зал, вы по ошибке делаете комнаты, конюшни или кухню, путая двери и окна, короче, изменяя весь облик постройки. Наконец, если вы сможете сделать это вновь возрожденное строение похожим на древнее, не имея руководящей идеи, которая дала бы вам модель, по которой его следует восстановить, то я признаю настоящим искусством умение изображать живые силы природы. И ведь древние (это лучше пояснит то, что я говорю) употребляли те языки, которые всосали вместе с молоком кормилицы; и ученые и неученые одинаково хорошо говорили на них, в то время как теперь изучают науку и искусство хорошо говорить, становясь тем самым более красноречивыми, чем другие. Вот почему их счастливые века были столь богаты хорошими поэтами и ораторами. Вот почему даже женщины стремились к славе красноречия и эрудиции, как Сафо, Коринна, Корнелия⁵⁷ и многие другие, чьи имена тесно связаны с воспоминаниями о греках и римлянах. Так не думайте же, подражатели, стадо рабов, что вы достигнете вершины их совершенства,— ведь с каким большим трудом выучиваете вы их слова и тратите на это лучшую часть своей жизни. Вы презираете ваш народный язык, и обычно большей частью потому, что мы выучиваем его с детства

и без специальных занятий; другие же учат его с большим трудом и стараниями. И если бы он, как греческий и латинский, погиб и сохранился бы только в книгах, как в раке — реликвии, то я не сомневаюсь, что он был бы (или мог бы быть) столь же трудным для изучения, как и эти языки. Я очень хотел это сказать, дабы людское любопытство больше ценило вещи редкие и труднонаходимые, хотя они, подобно благовониям и драгоценным камням, и не столь удобны для употребления в жизни, как равно всем необходимые хлеб и вино. Я не вижу, однако, почему должны считать один язык совершеннее другого лишь потому, что он труднее, если, конечно, не хотят сказать, что Ликофрон⁵⁸ совершеннее Гомера, так как был более темен, а Лукреций — Вергилия по той же причине.